Текст книги "Дети Эммануэль"

Автор книги: Эммануэль Арсан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Эммануэль Арсан
Дети Эммануэль

Глава 1
СЛАДОСТЬ СВОБОДЫ

Эммануэль попросила своего возлюбленного забрать детей из школы. Вполне возможно, что он просто забыл о ее просьбе или перепутал время, но многие видели, как он сел в машину и отправился в прямо противоположном направлении. Кто-то даже слышал, что он собирался ехать в Ниццу.

Несколько позже, убедившись, что дети так и не приехали к положенному часу, Стефани решила поехать за ними сама. Подъехав к зданию школы, она, не выходя из машины, поинтересовалась, не забрал ли кто детей. Директриса ответила, что за ними зашли двое старших ребят и они отправились домой пешком. Стефани поняла, что они решили пойти полем, сократив таким образом путь домой почти на треть. Теперь, несколько успокоившись, Стефани и Эммануэль могли вернуться к прерванной работе; пешком дети могли возвратиться не раньше чем через двадцать минут.

Ждать, сидя на месте, всегда утомительно, и потому женщины решили пойти детям навстречу. Они вышли на улицу.

– А что за ребята пришли за ними? – поинтересовалась Монель.

Стефани в недоумении пожала плечами. По выражению ее лица было ясно, что в данный момент ее волнует совсем другое.

– Твоему мужу не приходит в голову помочь тебе? Я вижу, домашними делами занимаешься ты одна, – обратилась она к Эммануэль.

– Что я могу с ним поделать? Ты же знаешь Жана, – полушутя ответила Эммануэль.

Эммануэль чувствовала себя прекрасно в обществе двух подруг, одна из которых годилась ей в матери, а вторая в бабушки. Как меняются люди со временем! Совсем недавно Эммануэль радовалась, что ее окружают только красота и молодость, и вот теперь рядом с ней две женщины, одной из которых пятьдесят, а другой шестьдесят четыре. Конечно, они прекрасны, но это далеко не та красота, которой привыкла восхищаться Эммануэль. Но все же она чувствовала себя хорошо рядом с ними.

Эммануэль особенно была привязана к Стефани благодаря качествам, которые были свойственны им обеим: уверенность в правильности своего выбора, неприятие лжи и фальши, сила характера. Марио, в свою очередь, отметил и еще одно – нарциссизм, который он квалифицировал как чувство, прямо противоположное эгоизму.

Стефани до недавнего времени была химиком одной из лабораторий, занимающихся производством различных лекарств, синтетических ниток и тому подобного. Месяц назад после стодвадцатидневной забастовки ее уволили. Проявив себя неутомимым борцом за справедливость, Стефани в ходе забастовки допустила несколько промахов, которыми хозяева не преминули воспользоваться, чтобы раз и навсегда избавиться от ее присутствия на своем предприятии.

Одно издательство предложило ей выпустить книгу об истории ее борьбы, но с условием, что Стефани закончит работу над ней не позже чем к зиме. Эммануэль и Жан встретили ее как раз в тот день, когда она получила это предложение. Стефани выглядела неважно: бледная, худая; ее одежда оставляла желать лучшего. Она объяснила, почему не может принять предложение издательства, но все эти причины можно было свести к одному слову – Париж. Жан и Эммануэль немедленно предложили ей отправиться вместе с ними в Прованс, где у нее будет все то, чего ей так не хватало в Париже для нормальной работы: много солнца, тишина, свобода и собственная комната. Стефани ничего не оставалось, как поблагодарить друзей за заботу и согласиться.

Эммануэль была просто поражена своим внезапно вспыхнувшим чувством гостеприимства. Будь на месте Стефани молодая девушка, в предложении Эммануэль не было бы ничего удивительного, но пригласить к себе женщину преклонного возраста было для нее чем-то противоестественным. Эммануэль даже укоряла себя за то, что не подумала, прежде чем пригласить погостить человека, имеющего интересы далеко не любовного характера. Что это? Прогресс самосознания или проявление слабости?

В любом случае Эммануэль вовсе не привлекали неукротимые бойцовские качества Стефани. Все, что противопоставляло одну часть человечества другой, отделяло плохих от хороших, поддерживало одних и втаптывало в грязь других, было неприемлемым для нее.

Так что же могло стать причиной ее симпатии к Стефани? То, что она ее двоюродная сестра? Но это просто смешно, Эммануэль давно забыла о существовании всех своих многочисленных родственников, включая и Стефани.

Важным для Эммануэль было совсем не то, что она вновь обрела сестру, а то, что она увидела в Стефани подругу. Она нередко вспоминала впоследствии тот вечер, когда Стефани приехала в Шан-Лу. Эммануэль повела гостью смотреть дом, сад, лес и во время прогулки не преминула обратить внимание Стефани на летний душ, который они соорудили под открытым небом. Неожиданно, к радости Эммануэль, Стефани блестяще выдержала этот импровизированный экзамен: не испытывая ни малейшего стеснения перед хозяевами дома, моментально разделась и стала под теплые струи воды. Стефани мылась долго и самозабвенно, ни на минуту не прекращая при этом разговор. Тело Стефани, белое, гладкое, в меру мускулистое, куда более привлекательное, чем ее лицо, помогло Эммануэль убедиться в реальности своей сокровенной мечты: сохранить красоту и привлекательность своего тела до глубокой старости. И если раньше эта мечта казалась несбыточной, то теперь она была рада убедиться в обратном.

Эммануэль пыталась представить себе, какой была Стефани лет двадцать или тридцать назад: более стройной, с плавными линиями тела, прозрачной кожей, но резкой в движениях, с менее уверенным взглядом.

В первые минуты их встречи Эммануэль чувствовала себя несколько стесненно под взглядом блестящих темно-карих глаз Стефани, казавшихся ей холодными, но позже, когда она перестала считать Стефани чужой, она увидела в них искорки настоящей надежды на дружбу, которые делали их более близкими и прекрасными. Даже ее нос, который при первой встрече показался Эммануэль орлиным, виделся ей теперь гордым и неповторимым.

Все черты лица и характера Стефани в глазах Эммануэль приобретали особый, сексуальный оттенок, лишний раз убеждая ее, что и в пятьдесят лет женщина может сохранить практически всю свою привлекательность. Эммануэль теперь не покидала мысль, что даже Монель, несмотря на свой преклонный возраст, могла быть привлекательной и желанной.

В ту первую встречу, когда Жан и Эммануэль решили собраться за ужином вместе с Маттиасом и Монель, те вышли из машины, крепко обняв друг друга за талию и совсем не боясь выглядеть в глазах других смешными. Монель выглядела просто прекрасно. Эммануэль это поняла, когда в глубине разреза ее юбки увидела стройные, темные от загара ноги семнадцатилетней девушки. Именно ноги Монель заронили в нее догадку, что возраст сам по себе – не преграда на пути сексуальной эволюции человека.

Это любопытство и стало началом тех отношений, которые впоследствии установились между ними. Эммануэль и Монель не обращали внимания на возраст, который перестал иметь для них какое-либо значение. Кроме того, в характере Монель было нечто такое, что не могло не привлечь внимания Эммануэль: при всей солидности, неизменно сопутствующей женщине в таком возрасте, она не потеряла способности совершать поступки, совершенно не свойственные ее возрасту и положению.

– Если бы они взяли с собой собаку, мы уже давно нашли бы их, – прервала ее мысли Монель.

– Я думаю, что собака с ними, во всяком случае, дома я ее не видела, – ответила Эммануэль. Она свистнула, надеясь, что собака услышит ее и отзовется, но вокруг было тихо, не было слышно ни криков детей, ни собачьего лая. – В принципе нам нечего опасаться. Они не могли упасть в ручей, потому что он давно пересох; они не могли порезаться о колючую проволоку, потому что ее просто нет поблизости; здесь нет ни змей, ни быков, ни похитителей детей… Единственная реальная опасность – дорога, но они достаточно сообразительны, чтобы не попасть под машину, – рассуждала вслух Эммануэль.

– В пять лет еще не совсем четко представляешь себе, чего именно нужно опасаться, – возразила Стефани.

Эммануэль засмеялась:

– Опасаться? Да они просто не знают, что такое страх.

– Давайте поднимемся на вершину этого холма, – предложила Монель. – Оттуда мы наверняка сможем их увидеть.

По дороге наверх Стефани внезапно остановилась, чтобы показать Эммануэль на кажущееся сверху небольшим довольно старое сооружение, почти полностью закрытое от постороннего глаза высокой травой.

– Знаешь, нам нужно перенести эту старую печь во двор дома и слегка переделать, так чтобы на ней можно было жарить мясо. В хорошую погоду было бы замечательно посидеть возле нее!

– Да, но как ты ее перенесешь? – спросила Монель. – Если мне не изменяет память, она около трех метров в диаметре!

– Ее можно разобрать, – не сдавалась Стефани. – А для такого опытного инженера, как Жан, это не представит особой сложности.

– Но она может принадлежать кому-то… – поделилась своими сомнениями Эммануэль.

– Да посмотри на нее! Ее построили в каменном веке.

***

– Я знаю, где ты! – воскликнула Из как можно спокойнее и уверенней: Кристофер ни в коем случае не должен заподозрить, что она испугалась внезапной темноты. Она внимательно прислушивалась, справедливо полагая, что в такой тишине Кристоферу вряд ли удастся двигаться совершенно бесшумно.

Тишина была такая, что дети боялись даже перевести дыхание, чтобы не выдать себя ненароком. Кристофер понимал, что, выжидая, вряд ли сможет добиться успеха, нужно попытаться перехитрить Из.

– Ну, что молчишь? – спросил он во весь голос. – Ну, как хочешь, но предупреждаю: как только я тебя найду, я сделаю с тобой все что захочу! Ты меня слышишь? Можешь продолжать сидеть! Я все равно тебя найду.

Кристофер замолчал, понимая, что его тактика потерпела крах. «Зачем я столько говорил? – подумал он. – Теперь она знает, где я нахожусь. Надо скорее перейти в другое место».

Пробуя дорогу носком ботинка, Кристофер медленно двинулся вперед. Первый шаг был успешным, второй – куда менее удачным: со всего размаха он ударился лбом о низкий потолок. Мысленно ругая себя, Кристофер опустился на четвереньки и продолжил путь вперед. Пройдя таким образом еще около метра, он неожиданно наткнулся на Из. Победа! Это, кажется, ее нога… Нет, это лоб.

– Ты почему лежишь на земле? Ты ушиблась?

– Да нет, посмотри!

Увидеть что-нибудь в такой темноте было невозможно, но Кристофер протянул руку по направлению к голове Из и почувствовал, как она коснулась какой-то жидкости, вернее, какого-то липкого вещества. Из, в свою очередь, тоже принялась самым внимательным образом изучать это. Она взяла немного на палец, понюхала и наконец лизнула.

– Сперма неизвестного космонавта? – предположила она.

– Моя, – разрешил ее сомнения Кристофер. – Я неоднократно занимался здесь любовью. Возможно, это осталось от меня…

Из уже знала, что он рядом, и теперь не имело ни малейшего смысла прятаться от него. Здесь было довольно жарко, и Из уже не раз утирала струившийся по ее лбу пот.

– Как здесь душно! – пожаловалась она. – Прямо как в Бангкоке.

Кристофер протянул руку по направлению к Из и неожиданно для себя наткнулся на ее зубы. Та не замедлила воспользоваться предоставившейся ей возможностью слегка укусить Кристофера за кончики пальцев. Обрадовавшись такой удаче, она громко рассмеялась.

Мальчику тоже не хотелось оставаться в долгу, и резким движением он схватил Из за ногу. Девочка была очень проворной, но на этот раз Кристофер держал ее за ногу довольно крепко, и ей никак не удавалось вырваться из капкана. Он попытался закрепить победу и, запрыгнув за спину Из, крепко обхватил ее руками, выискивая место, где ему было бы удобнее всего ее укусить. Но пока он обдумывал, Из ухитрилась обхватить его за шею, повалить на землю и оказаться с ним лицом к лицу. Волей-неволей Кристоферу пришлось отказаться от роли справедливого мстителя и попытаться избежать поражения, унижающего его мужское достоинство. После долгой и утомительной для обоих борьбы противники решили все же согласиться на перемирие и перевести дыхание.

– Я просто задыхаюсь, – пожаловалась Из.

Теперь настал черед Кристофера отплатить ей за все; он рванулся вперед и укусил девочку за губу. Вопреки его ожиданиям Из даже не сопротивлялась и не предпринимала попыток провести контратаку. Он посчитал подобное поведение Из сигналом о капитуляции и, убедившись в этом, поцеловал ее в знак полного примирения.

Они могли бы придумать еще множество игр и забав, если бы у них оставалось в запасе хоть немного сил, но сейчас, когда они едва успели перевести дыхание, единственное, что еще было для них доступно, это предаться беззаботным ласкам, покрывая лица друг друга нежными поцелуями. Кристофер лег рядом с сестрой, но даже лежа ему не удалось достать до стены. Все-таки он был еще мал ростом, ведь ему было всего лишь пять лет. Многие говорили, что он высок для своего возраста, и он был уверен, что совсем скоро станет таким же высоким и сильным, как Дэвид, а Из будет такой же красивой, как Оранж.

Пальцы Кристофера опустились на слегка влажные от пота бедра Из. Конечно, они были несколько уже, чем у Оранж, но ведь и он был меньше Дэвида…

Да, они были похожи друг на друга: одинаково светлые волосы, тот же уверенный взгляд голубых глаз, схожее строение носа, губ. Даже смех звучал у них почти одинаково, не говоря уже о походке и поведении.

Они сидели, обнявшись, довольно долго, пока Из не выдержала и не сказала:

– Здесь слишком жарко. Пойдем отсюда. Но Кристофер был не из тех, кто легко отказывается от достижения однажды поставленной цели.

– Подожди, – сказал он. – Мы должны все увидеть. Открыть сейчас дверь означало для него сдаться. В это время Из, уже изнемогавшая от жары, сняла с себя майку, которую сразу же схватил Кристофер.

– Я иду под землю! – заявил он. – Мне необходимо надеть противорадиационный костюм. Приготовь мой шлем!

С этими словами он просунул ноги в рукава майки, закрепив ее на поясе и стал ждать, что может предложить девочка для его защитного костюма. Из тоже была увлечена новой игрой и, подумав немного, протянула ему свою кожаную юбочку.

– Наденешь вот этот шлем, – сказала она, – но смотри, не сломай антенну! Кристофер протянул руку и взял ее юбку, – Ты сейчас совсем голая? – спросил он, хотя прекрасно знал, что, кроме майки и юбки, на сестре больше ничего не было, но ему было приятно лишний раз убедиться в этом.

– Тебе необходимо это для экспедиции, – совершенно серьезно объяснила Из. – Там, внизу, очень холодно. Да, берегись песчаных змей.

– У меня есть оружие, – ответил Кристофер и поправил юбку на голове.

Он застегнул только верхнюю и нижнюю пуговицы, оставив место для обзора, застегнул ремень юбки на шее и приготовился к старту.

– Ты вышла из командного модуля? – строго спросил он сестру.

Кристофер чувствовал себя неважно в этом наряде, да и игра развлекала его почему-то меньше, чем обычно, что-то заставляло его нервничать.

– Мне холодно, – пожаловалась Из, которой тоже, по-видимому, игра начала приедаться.

Мальчик дотронулся до влажного от пота, но тем не менее холодного тела своей сестры.

– Я согрею тебя, – произнес он и стал снимать рубашку, но то ли излишне торопился, то ли его одежда была очень сложной, только ему удалось лишь оторвать рукав от нее. – Вот ведь не везет! – воскликнул он, начиная нервничать все больше и больше.

Им все сильнее овладевало плохое настроение. Наконец он избавился от рубашки, вернее от того, что от нее осталось, и набросил ее на спину Из.

– Оставь меня, – сказала она. – Давай передохнем.

– Лучше пойти домой, – пробормотал Кристофер, хотя совсем не был уверен, что девочка сейчас сможет сделать это. Да и ему самому стало вдруг тяжело, и он попытался сбросить с себя надоевший вдруг шлем. Неожиданно его рука нащупала в кармане юбки какой-то предмет. Он полез в карман и вскрикнул от радости: это были спички.

– Мы спасены!

Кристофер зажег спичку, и, хотя не особенно много увидел, его сестра сумела вновь обрести присутствие духа. Из взяла у него из рук коробок и, зажигая одну спичку за другой, принялась осматривать их убежище.

– Я вижу коридор, – объяснила она Кристоферу, который, видя перемену в настроении сестры, больше не пытался избавиться от юбки. – Коридор, – продолжала она, – из металла и стекла, длиной до ста метров.

– Что в самом конце его? – пробормотал Кристофер.

– Стартовая площадка. Там стоит ракета, уже готовая к старту.

– Урановое горючее залито?

Из молчала. Орбитальный коридор исчез, вместо него в свете пламени спички она увидела какое-то сооружение из картона.

– Я что-то нашла, – сказала она уже совершенно серьезно, – давай посмотрим.

Кристофер поднял лист картона, оторвал от него кусок и поджег.

– Я вижу дверь!

Они молча поднялись и пошли в направлении, указанном Кристофером. Из просто мечтала вновь оказаться на свежем воздухе, и ощущение, что это уже совсем близко, придавало ей сил. Кристофер надавил на один из камней, но все было напрасно: каменная глыба оставалась неподвижной.

– Помоги мне! – позвал он сестру.

Они вместе бросились на камень, но он даже не шелохнулся. В изнеможении они опустились на землю, не в силах продолжать неравную борьбу. Картон погас, вызвав у Из вздох отчаяния.

– Зажги еще кусок, – отрешенно обратилась она к брату.

Не отпуская ее руки, Кристофер подошел к остаткам картонной коробки и поджег их. Старый картон больше дымил, чем горел, вызывая кашель. Из ощущала ломоту во всем теле, ее тошнило.

– Надо быстрее выходить отсюда! – закричал мальчик.

Он понимал, что вряд ли имеет смысл возвращаться к двери, которую они так и не смогли открыть. Оставался единственный выход – вырыть проход под стеной, но для этого требовались силы, а дети уже задыхались от дыма…

Из прижалась к плечу Кристофера, рядом с ним она не чувствовала себя так отвратительно. Ей уже не было так страшно, но ее волновало, как долго будут продолжаться эти страшные головокружение и тошнота. Кристофер уже ничего не чувствовал.

Три женщины возвращались домой, убеждая друг друга, что дети давно дома и с нетерпением ждут их. Но почему тогда Эа не пришла сказать, что с детьми все в порядке?

Эммануэль первая увидела клубы дыма, вздымающиеся над старой печью. Не говоря ни слова, она бросилась вниз и дрожащими от волнения руками судорожно пыталась открыть неподатливую дверцу.

Наконец вместе со Стефани, прибежавшей вслед за ней, они проникли внутрь купола. Почти у входа они обнаружили детей, лежавших неподвижно друг возле друга. Эммануэль и Стефани, не обращая внимания на ушибы и порезы, спешили к выходу. Уже на улице она принялась бить их по щекам, целовать, трясти, но ни Кристофер, ни Из не подавали признаков жизни.

– О, нет, нет, нет! – только и вырвалось у нее из груди.

Она положила Из на землю, приложила ухо к ее груди, пытаясь услышать биение сердца, и, не услышав, с силой сдавливала и отпускала маленькое тельце, пытаясь вернуть его к жизни. Она повторяла это еще и еще, но все было тщетно…

Страшная боль пронзила Эммануэль. Она повернула голову, чтобы взглянуть на Кристофера, которого Стефани только что освободила от странного сооружения из юбки, укрепленного у него на голове. Его лицо было таким же бледным и неподвижным, как у Из.

Вспоминая однажды усвоенный урок, женщины положили детей на землю и принялись делать им искусственное дыхание. Слезы мешали Эммануэль, застилали ей глаза, но она упрямо продолжала вдыхать воздух в маленький ротик Из.

Окружающий мир перестал существовать для них. Жизнь Из и Кристофера зависела сейчас только от них, от их мужества и настойчивости, от того, что окажется сильнее – смерть или сила материнства. Эммануэль не могла позволить себе ни на мгновение усомниться в благополучном исходе: прояви она слабость – и ее дети уйдут от нее навсегда.

Она взяла себя в руки и продолжала ритмично вдыхать в безжизненное тело все новые и новые порции воздуха. Она сейчас была их легкими, их кровью, их мозгом…

Монель не пошла за ними. Как только она увидела, что Эммануэль и Стефани достают из старой печи два неподвижных детских тела, единственной ее мыслью было добежать скорее до Шан-Лу, вызвать врача. Она бежала, боясь оторвать глаза от земли, чтобы не споткнуться о корни деревьев. Только бы не упасть! Только бы не вывихнуть ногу до того, как она позовет на помощь! Возраст давал о себе знать, Монель задыхалась, но бежала дальше. Остановиться сейчас означало лишить детей пусть небольшого, но все-таки шанса на жизнь.

Когда Эммануэль услышала надрывный шум мотора автомобиля Мехари, с трудом взбирающегося по крутой дороге, самое страшное было уже позади: у детей восстановилось дыхание. Из неровно, нечетко, но дышала. Эммануэль подняла ее и понесла к машине. Сейчас Эммануэль беспокоили глубоко ввалившиеся глаза детей. «Скорее всего, – подумала она, – это из-за какого-то яда, содержащегося в дыме».

Только сейчас Эммануэль заметила, что Из совершенно раздета, и, наверное, ей должно быть очень холодно. Она принялась искать что-нибудь подходящее, но тщетно. Единственное, что сумели найти женщины, был платок Монель, чудом оказавшийся у нее в сумочке. Эммануэль взяла платок и завернула в него Из, но этого ей показалось мало, и она, сняв с себя маечку, надела ее поверх платка.

Откуда-то, словно издалека, она услышала голос Стефани:

– Если бы Жан вернулся чуть пораньше… Эммануэль повернула голову в ее сторону:

– И что бы он мог сделать? Больше, чем сделали мы?

– Он лично – нет, но у него машина… Мы бы уже давно были у врача!

– Теперь это не имеет никакого значения, – пробормотала Эммануэль. – Вон едет «скорая». Приехавшие врачи, казалось, были несколько разочарованы не столь драматическим состоянием пострадавших, как они ожидали, и в один голос принялись осуждать женщин, поддавшихся, по их мнению, панике. Они обращались в основном к Стефани, полагая, что она мать детей. Эммануэль, неожиданно прервав их, предложила немедленно поехать в больницу вместо того, чтобы напрасно тратить время на пустые разговоры. Врачи посмотрели в ее сторону, остановив взгляд на ее обнаженной груди, один из них махнул рукой в знак согласия, и они пошли к машине.

Уже в Дражино она слушала слова врача об анализе крови, оксиде углерода и прочем, не сознавая, что речь идет о ее собственных детях. В ее понимании в мире существовали лишь жизнь и смерть, она не признавала слов врача о каком-то промежуточном состоянии. Она знала главное: Из и Кристофер живы.

Эммануэль поблагодарила врача за заботу, но отказалась оставить детей в больнице до утра, как он советовал. Она отослала подруг в Шан-Лу, а сама осталась ждать приезда Жана или Брюса.

Когда Жан позвонил, встревоженный случившимся, она поспешила его успокоить, сказав, что нет необходимости бросать дела и приезжать немедленно.

Последние три недели Жан приходил очень поздно, обычно перед самым ужином. Но скоро это должно было кончиться: оставался всего месяц, затем он будет совершенно свободен.

– Жан прекрасно знает, что ему нечего беспокоиться, – были первые слова Эммануэль, с которыми она обратилась к Брюсу, когда он приехал забрать ее из больницы.

– Я ничего не понимаю, – ответил молодой человек. – Монель сказала, чтобы я срочно ехал сюда, но не объяснила толком, что произошло. Что-нибудь случилось с детьми?

– Они влезли в старую печь и случайно заблокировали дверцу. Они могли погибнуть, но мы вовремя заметили дым и вытащили их. Еще немного – и они бы там задохнулись.

– Дым? Она что, была растоплена? Но это невозможно! Что ты мне рассказываешь? Эммануэль рассмеялась.

– Надо признаться, что у них сильно развита фантазия. Ты бы видел, в каком виде они прибыли в больницу! Что-то среднее между кондитерами и трубочистами. Но довольно фантазий и экспериментов! Едем домой и уложим их в постель.

Как только близнецы вернулись в Шан-Лу, к ним возвратилась былая живость, и они представили Брюсу свою версию событий, естественно, не забыв несколько приукрасить их. Кристоферу во время разговора то и дело приходилось отвлекаться, чтобы успокоить собаку, которая норовила лизнуть его в лицо, пока наконец он не прикрикнул на нее и она, словно удовлетворившись этим, не свернулась у его ног.

Через некоторое время, когда к ним присоединились Оранж и Дэвид, Кристофер с превеликим удовольствием принялся опять рассказывать историю с печью. Он рассказывал бы еще и еще, если бы не вошла Эммануэль.

– Так, в постель! Все в постель.

Уложив детей, Эммануэль вернулась в комнату, где ее ждал Брюс. Подойдя к нему сзади, она обняла его, положила голову ему на плечо.

– Ты разве не слышал, что я сказала?

– Что?

«– Я сказала: в постель! Это относится и к тебе. Брюс, казалось, был несколько скептически настроен к подобному предложению.

– Ты не хочешь заняться любовью? – искренне удивилась Эммануэль.

– Нет, почему… Я хочу… А ты?

Эммануэль улыбнулась. Она понимала, что Брюс никак не может поверить, что женщина, только что пережившая такое потрясение, может думать об этом.

Разумеется, он поверит, но несколько позже. Эммануэль начала раздеваться. На ней были только короткая юбка и блузка. Через несколько мгновений и то и другое лежало у ее ног.

Подойдя к Брюсу спереди, она села к нему на колени и впилась в губы возлюбленного. Эммануэль чувствовала животом все возрастающее давление полового органа Брюса. Она разжала объятия, опустилась перед ним на колени, уверенным движением расстегнула его брюки и освободила из заточения истосковавшийся по свободе член своего любовника.

Брюс сделал попытку раздеться, но Эммануэль остановила его.

– Оставь нас с ним наедине, – сказала она. – Пока ты сомневаешься, мы с ним займемся любовью. Закрой глаза и не смотри на нас.

Эммануэль подняла с пола свою блузку и кинула ее Брюсу. Тот инстинктивно поймал ее и, как бы принимая условия игры, предложенные Эммануэль, накинул себе на глаза.

– Как я люблю твой член! Как я его люблю! – восторженно повторяла Эммануэль. – Я хочу ласкать его, наслаждаться им, целовать и пить его сок! Когда я вижу его, я чувствую себя совсем маленькой девочкой, как Из.

Эммануэль гладила его медленными, плавными движениями, ощущая смешанное чувство нежности и гордости за то, что именно она нашла и отшлифовала этот первозданный алмаз.

Эммануэль держала половой член Брюса во рту, слегка сжимая его зубами, в то время как ее ладони гладили бедра, живот и ноги возлюбленного. Вместе с наступившей ночью пришла тишина; ничто не мешало их уединению. Член Брюса, несмотря на размеры и неподвижность, казался ей гораздо более эластичным и чувственным, чем язык. Она ощущала биение буквально каждой вены на нем, и это наполняло ее каким-то новым, незнакомым наслаждением, которое не имеет ни начала, ни конца…

Брюс слегка сжал руками ее голову, прижимая к себе все крепче и крепче. Нарастающее возбуждение заставляло его тело самопроизвольно отвечать на ласку Эммануэль, ускоряя движение своего члена, продвигая его все глубже и глубже.

– Иди, иди… – ободряла его Эммануэль. Никто, кроме Эммануэль, не умел настолько тонко чувствовать ситуацию и руководить ею.

– Еще немного и хватит… Я остановлюсь вовремя. Молодая женщина ощущала, что и ее все сильнее охватывает возбуждение и она готова испытать его полностью, но еще больше она стремилась продлить его, заставляя себя и партнера сдерживать страсть. Конечно, она признавалась в любви и другим людям, причем была совершенно искренней, но все это было до Брюса. Этот молодой человек поразил ее своей красотой. Он был красив от головы до ног, он был просто ошеломляюще прекрасен. Но самой совершенной, самой вожделенной частью его тела был для Эммануэль половой орган, который был одновременно крепким и хрупким, мудрым и бестолковым, медленно-ленивым и стремительно-быстрым…

Брюс взял Эммануэль за плечи и легким движением заставил ее лечь на пол… Несколько раз за этот вечер двое возлюбленных испытали оргазм и хотели повторить все вновь и вновь, но силы оставили их, и они лежали в полной тишине друг возле друга, еще не совсем отдышавшись после бурной и изнуряющей любви.

Брюс никак не мог отделаться от мысли, что весь дом слышал их крики и вздохи, и не решался выйти из комнаты, по крайней мере, до тех пор, пока не пройдет первое смущение.

Эммануэль, отдышавшись, неожиданно возобновила разговор с того места, на котором он прервался.

– Я просто влюблена в твой член. Я люблю и тебя, но его больше. Он все знает, все умеет, именно этим он и отличается от тебя.

Брюс слушал ее невнимательно, смысл ее слов доходил до него урывками. Главной для него была возможность видеть ее лицо, ощущать ее тело, чувствовать его запах.

– О чем ты думаешь, когда занимаешься со мной любовью? Когда я нахожусь перед тобой в твоей излюбленной позе? Когда мое влагалище предстает перед тобой как мишень? Ведь ты не можешь устоять, когда видишь меня в такой позе… Ты не можешь не обнять меня, не взять меня – силой, лаской, уговором, но взять. Все твое естество стремится к этому, ты жаждешь меня! – Эммануэль продолжала говорить, не открывая глаз. – Я тоже могу любить тебя, потому что мой половой орган так же прекрасен, как и твой.

Брюс не дал ей продолжить. Он повернулся к ней и буквально впился властным, но нежным поцелуем. Он почувствовал, как вновь набухают соски Эммануэль под влиянием новой волны возбуждения. Он оторвался от ее губ и начал ласкать ее грудь. Он перебирал губами ее соски, слегка дотрагиваясь до них зубами, словно желая попробовать их на вкус.

Его язык опускался все ниже и ниже, пока не достиг влагалища, и, проникая в святая святых каждой женщины, он словно остановился на мгновение в нерешительности, потом двинулся вперед, осторожно ощупывая все вокруг с тем, чтобы чуть позже, уже полностью освоившись, впиться зубами в клитор Эммануэль, заставив ее вскрикнуть то ли от боли, то ли от переполняющего ее тело наслаждения. Теперь никто из них не знал, где кончается одно тело и начинается другое, пот, слезы – все стало общим и неразделимым…

Первой пришла в себя Эммануэль.

– Ты, наверное, удивился, когда я предложила тебе заняться любовью буквально через несколько часов после того, как с моими детьми случилось несчастье? Но мы все каждую минуту рискуем умереть. Так что же, нам из-за этого отказываться от любви? Наоборот, нужно, скорее восполнять упущенное время, ведь никто не знает, сколько именно ему отмерено прожить!

Брюс, видимо, не испытывал удовольствия от этого разговора и попытался прервать ее:

– Ты не могла бы поговорить о чем-нибудь другом? Твои доводы в пользу любви мне кажутся слишком мрачными.

– Мрачными? Но ты все понимаешь совсем наоборот! Разве тебе, проводящему все свое время за черными стенами и под закопченным потолком, заменяющим чистое небо, чужды те желания, которые испытываю я и мои дети? Мы все думаем о развлечениях и наслаждении и забываем о риске, которому иногда подвергаемся. Мы забываем о риске, чтобы в нашей памяти осталось лишь воспоминание о наслаждении и радости!