Текст книги "Эммануэль. Римские каникулы"

Автор книги: Эммануэль Арсан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Странный скрип вдруг доносится сквозь стены и резонирует в соседней комнате. Встревоженная Эммануэль напрягается.

– Ничего страшного, – заверяет ее Мервея. – Этот шум появляется всякий раз, когда кто-то проходит по коридору. Это старое гнилое здание. Столько пространства, нуждающегося в обновлении! Если бы это принадлежало мне, я бы все тут снесла и сделала парковку. Вы заметили, как Рим парализован автомобилями? Парковка могла бы принести сумасшедшие деньги.

Как всегда, американка видит во всем прибыль. Испытывая отвращение к такой меркантильности, Эммануэль отвечает:

– Так вы думаете исключительно о деньгах?

– До пятнадцати лет я была проституткой. Моя девственность спасла от голода и болезней половину моей семьи. А остальные сидели в тюрьме за кражи, спровоцированные нищетой. Я – ребенок из Бронкса, моя дорогая, а не богатая наследница с Манхэттена.

Она говорит это с какой-то вызывающей гордостью и делает еще две затяжки, распространяя вокруг тяжелый, пронизывающий запах.

– Раздевайтесь, – вдруг приказывает она.

И сама тут же начинает снимать длинное платье с пышными рукавами из прозрачной ткани, которое было на ней во время обеда. Эммануэль остается неподвижной.

– Вы меня больше не хотите?

– Нет, хочу. Но вы мне не нравитесь.

– В самом деле? В Париже я бы в это не поверила. Или пару часов назад, когда вы восхищались моей цепочкой.

Теперь цепочка осталась единственным украшением ее стройного тела. Эммануэль чувствует, что ее чувство собственного достоинства поколеблено.

– Не в этом смысле. Ваши манеры претят мне. Мне кажется, что я имею дело с тележкой из супермаркета.

Совсем не расстроившись, Мервея смеется.

– Вы хотите, чтобы я поухаживала за вами? Чтобы я послала вам цветы? Чтобы я написала вам стихи, подписанные «Лесбос» или «мадемуазель Эмэ»? У меня нет времени. Вы слышали: завтра в девять тридцать меня, как чемодан, отправят в Сантос-Дюмон[6]6
  Аэропорт в Рио-де-Жанейро. (Прим. ред.).


[Закрыть].

– Как, – восклицает Эммануэль, – вы не возвращаетесь в Бангкок?

– Нет, моя дорогая. Я еду в Рио-де-Жанейро. Без сомнения, мы еще встретимся. Но в другой день, а точнее – другой ночью.

– Скажите мне, – с серьезным видом просит Эммануэль, – почему вы хотите заняться со мной любовью?

– Потому что я горю желанием. И вы тоже.

– Да, – признается Эммануэль. – Вы привлекаете меня, но в то же время и отталкиваете… Но сейчас я слишком взволнована. Мне нужно знать, какую роль мы играем в этом деле. Или, по крайней мере, какова моя роль.

Мервея садится на кровать, делает последнюю затяжку и с презрением давит окурок об ковер. Потом она поднимает глаза, полные ненависти, но этот взгляд искренен.

– Я могу лишь сказать вам, в чем состоит моя работа. Хорошо оплачиваемая, как если бы я продала тысячу шведских девственниц самому богатому арабскому шейху. Примерно двадцать дней назад мне позвонили и предложили…

– Кто вам звонил?

– Так ваш же муж, Эммануэль.

Вот и все. Круг замыкается. Любые другие вопросы бесполезны. Все сходится к Жану. Доказательство – его телефонный звонок во второй половине дня, холодный и безличный… Тем не менее, подавив нарастающее страдание, Эммануэль слушает продолжение:

– Значит, ваш муж позвонил мне. В мой офис. Он предложил мне за работу определенную сумму. Нужно было прибыть в Рим и кое-кому позвонить.

– Я не понимаю, – бормочет Эммануэль.

Но именно сейчас она механическими движениями начинает снимать одежду и разуваться.

– Я тоже не понимаю. Прежде всего, зачем все эти перемещения? Мне нужно было перемещаться через Лондон, Мадрид, Париж, Женеву и Милан, приехать сюда, позвонить из аэропорта неизвестному и назначить с ним встречу.

– Для чего?

– Я узнала об этом только в Милане, на предпоследнем этапе. В отеле, где был заказан для меня номер, меня ждало письмо. В коротком сообщении был указан номер телефона, позвонив по которому я должна была найти дом, достойный лица, сопровождающего танцовщиц.

– Таким образом, вы знали о существовании этих проклятых статуэток!

– Ваш муж сообщил мне об этом. Добавим, что это лицо должно было быть принято с величайшим уважением и максимумом рекламы.

Эммануэль, на которой осталось только короткое белое платье, поддерживавшееся двумя тонкими бретельками, борется с застежкой. Не без труда, она наконец расстегивает ее.

– А кому вы звонили?

– Нашей изысканной хозяйке, – с сарказмом отвечает Мервея. – Теперь вы знаете все, что знаю я.

– Еще нет.

– Да-да. Мы договорились о встрече у нее, и я вручила ей конверт, который получила в Милане. Я уже знаю, что позже меня будут ждать другие инструкции.

– Как все это сложно! – вздыхает Эммануэль, спуская одежду по бедрам.

Она уже готова снять трусики, но Мервея останавливает ее.

– Подождите.

Ее голос стал теплее. Она подходит, откидывает волосы Эммануэль, чтобы освободить ее лицо, и целует ее. Сочный вкус ее губ передается Эммануэль, и она оказывается в ее руках. Они целуются, сливаясь губами, а потом Мервея языком медленно проникает в рот Эммануэль. Язык Эммануэль, вместо того чтобы двигаться навстречу, удаляется и поднимается вверх. Теперь Мервея может исследовать ее влажную пещеру, вплоть до маленького узла плоти, клитора, который она начинает возбуждать. Язык Мервеи извивается, словно змея, а затем обхватывает язык Эммануэль, толкает его, сосет и устремляется в глубину ее горла.

– Это было непристойно? – спрашивает она, завершая поцелуй.

Она опрокидывает Эммануэль на край кровати, так что ноги ее остаются на ковре.

– Да, – отвечает Эммануэль шепотом, стараясь снова прижаться к ней.

Мервея сопротивляется.

– Повтори: это было непристойно.

Эммануэль ошеломлена, но безапелляционно уступает. Она подчиняется. И тут же Мервея набрасывается на нее и снова захватывает ее рот, как минутой раньше. Или, возможно, немного иначе. Во всяком случае, ее страсть явно смущает Эммануэль.

Мервея укладывает Эммануэль на спину, ноги которой при этом свисают с постели. Потом Мервея кладет ладони на колени Эммануэль и наклоняется к ее лобку, еще прикрытому трусиками. Она хватает край одежды зубами и тянет короткими рывками вдоль бедер. Ее безумная грива закрывает лицо и живот Эммануэль, которая с трудом поднимает таз, так что трусики полностью открывают половой орган. Непростой маневр! Мервея соскальзывает на ковер, продолжая тянуть трусики, как это делает щенок, играя на привязи. Трусики рвутся.

Теперь она уже на коленях: так легче стянуть трусики до лодыжек Эммануэль. Затем она встает, держа одежду в зубах, словно ценный трофей. Одной рукой она раздвигает ноги своей партнерши. Теперь половой орган Эммануэль полностью обнажен; трепещущий и гордый, он отражается в зеркалах на стенах. Эммануэль видит себя готовой к соитию, разорванной на куски, и все это – во всевозможных ракурсах.

Ее образ, однако, не везде одинаков. В одном из зеркал, прямо напротив, она видна почти целиком, от колен до груди, лицо же ее как бы отделено от бюста. В другом видна одна вульва; она выглядит как черный цветок с розовыми прожилками, открывающимися в центре. В еще одном зеркале отражается красивая линия бедер, продленная округлыми ляжками. В четвертом, маленьком и овальном, обрамленном металлической рамкой и размещенном выше, чем другие, ее силуэт вырисовывается на широком пространстве кровати.

– Попроси меня смотреть на тебя.

Мервея отползает от кровати и, сидя на корточках, почти прижимаясь спиной к стене, сверлит взглядом место между ног Эммануэль.

– Посмотри на мою киску. Посмотри на нее. Сделай мне приятно.

– Что?

– Посмотри на меня там! – кричит Эммануэль, открываясь еще больше.

Двумя пальцами она раскрывает губы своего полового органа, показывая глубокое розовое нутро. Мервея на четвереньках приближается, словно пантера, которая подползает к своей жертве.

– Попроси меня сделать это.

– Лижи меня! – кричит Эммануэль.

– Скажи это еще раз. Продолжай говорить это все время, пока я буду это делать, – шепчет Мервея, склоняясь к ее бедрам.

– Да. Но при условии, что ты начнешь делать это сразу же.

Мервея поднимает голову и смотрит на Эммануэль, прижимая щеку к открывшемуся половому органу.

– Ты должна говорить все, что хочешь. Только не останавливайся. Говори. Понятно?

– Твой язык…

Она чувствует, как язык Мервеи проникает в нее, словно огненный якорь. В то же время Мервея сжимает бедра вокруг ее левой ноги.

– Возьми меня в рот, – вновь начинает Эммануэль. Теперь она говорит сама, ее не нужно подталкивать. – Войди в меня. Пальцем. Вот так. Глубже. Пошевели им. Осторожно. Там…

Американка повинуется, продолжая исследовать глубины влагалища Эммануэль. Она обыскивает там каждый уголок, каждый выступ, пробирается все ближе к матке, потом возвращается, ищет клитор, находит его и отстраняется, продлевая оргазм.

– Именно так, – повторяет Эммануэль.

Вернее, она кричит, не заботясь о том, что ее могут услышать. Напротив, ей хотелось бы, чтобы Сильвана сейчас шпионила за дверью. Эта мысль возбуждает ее, и она кричит еще громче. Вихрь удовольствия уносит ее. Никогда еще ею не обладали столь извращенно. Ни большой моряк в публичном доме в Бангкоке, ни преподаватель-садист в зеленом бассейне – никто не давал ей такого ощущения проступка, какого-то горького пятна. Она чувствует себя проституткой до глубины души. Мервея пожирает ее клитор: поток горящей лавы заливает ее. В свою очередь, она тоже хочет завладеть своей партнершей.

– Открывайся, – кричит она, вспомнив дававшийся ей приказ. – Открой себя. Я хочу тебя!

Мервея рукой помогает ей войти в себя. Эммануэль действует пальцами, жесткими и гибкими. Язык Мервеи замирает. Учащенное дыхание ее возлюбленной, нажатие ее полового органа на ее лодыжку, и Эммануэль чувствует приближение оргазма.

– Давай же! – кричит она снова, схватив ее за волосы и потянув к себе. – Заставь меня кончить… Вот так… Вот так…

И она отдается оргазму, сжимая челюсти, чтобы не заплакать, но потом она кричит, кричит, впиваясь ногтями в затылок Мервеи.

– Я твоя Сапфо, – стонет она в финальном спазме, – люби меня, люби меня…

* * *

Дверь открывается с легким, но продолжительным скрипом. Однако достаточно долгим, чтобы Эммануэль успела выйти из оцепенения. Свет выключен, и она видит в темноте силуэт Мервеи, приближающийся к кровати. Протянув руку, Эммануэль встречает ее теплую руку, и та берет ее за грудь.

– Где ты была?

– Я ходила за подарком для тебя.

Мервея ложится рядом с ней, прилипает к ее горячему телу, покрывает поцелуями.

– Это я должна заплатить тебе на этот раз.

– Нет. Речь идет о настоящем подарке. Ты его заслужила.

– И что это такое?

Прежде чем ответить, Мервея обхватывает ее руками и прижимает ее грудь к своей. Ее колено слегка раздвигает ноги Эммануэль.

– Поцелуй меня, – говорит она.

– Как только что?

– Еще лучше.

Новый аромат, горький и пахучий. Она собирает его сначала на губах, потом – языком, она глотает его. Ее руки блуждают по влажной коже… Эммануэль начинает лизать ее ладони. Мервея зажигает прикроватную лампу, и та отбрасывает яркий свет на нежное тело.

Эммануэль находится в районе паха, находит два щедрых источника в складках бедер, раздвигает глубокие пределы таза, потом поднимается выше, заглатывает соски, пьет, как из фонтана. Дрожа, она перемещается к последнему источнику и теряется в нем, как зверь, обезумевший от жажды.

Она засовывает внутрь язык и испытывает наслаждение, как если бы пронзили ее саму. Ее партнерша достигает острого оргазма, она сотрясается в судорогах.

– Достаточно! – кричит Мервея, отталкивая ее коленями и откатываясь в угол кровати.

Эммануэль откидывается назад. Кажется, что ее сердце сейчас лопнет. В одном из зеркал она видит, что ее лицо стало совсем бледным.

«Я сейчас умру, – думает она. – Я сейчас умру».

Можно ли представить себе более красивую смерть?

– А теперь дай мне твой подарок, – тихо просит она.

Любовница с трудом поднимается с кровати и выключает свет.

– Оставь его включенным. Я хочу видеть.

– Нет. Он не хочет, чтобы ты его видела.

Эммануэль поднимается на локте. Мервея уже стоит в дверях.

– Кто?

– Мой подарок. Мой любовник.

Для Эммануэль это удар. Но из них двоих у нее наиболее ясная голова, и она сильнее. Жан мог бы гордиться ею.

«Вот, – думает она, – она занималась этим, потому что ее любовник увидел меня и захотел. Но это не умаляет нашего взаимного удовольствия. Может быть, я бы тоже так наслаждалась, если бы готовила женщину для Жана. И Ариана так же готовила меня для Жильбера… Но здесь что-то другое. Меня не предупредили. А она не потеряла свой вкус к интригам, эта Мервея…»

– Он что, так уродлив, что ты боишься мне его показать? – спрашивает она.

– Он более красив, чем все мужчины, которых ты когда-либо знала, но он отказывается войти сюда при включенном свете. Вот и все.

– И он не хочет увидеть, по крайней мере, меня? Он что, так доверяет твоему описанию?

– Он тебя уже видел!

– В аэропорту?

– Нет. Когда мы занимались любовью. Он два часа смотрел на тебя.

Мервея отходит к стене, отодвигает в сторону одно из зеркал, самое большое, то, что висит прямо напротив кровати, и в стене вдруг обнаруживается отверстие, закрытое стеклом, за которым царит тьма.

– Вот откуда он наблюдал за тобой, – говорит она, закрывая поддельное зеркало.

Эммануэль вовремя подавляет свое возмущение. Она снова чувствует себя сильной. А вот еще несколько часов назад она бы точно разрыдалась. Разъяренная и исполненная боли, ибо с ней затеяли игру без ее ведома, как, в своем роде, сыграл с нею и Жан.

– Вот почему ты заставила меня говорить?

– Ему так нравится. Это… итальянский вкус.

– А тебе?

– Мне… Это немного слишком! – восклицает Мервея. – Я буду наказана: он не хотел, чтобы я получила наслаждение. Я должна была просто возбудить тебя, а потом бы вмешался он. Но я нарушила обещание.

– Ты хотела заняться любовью со мной?

– Я все еще люблю его.

Мервея делает ей знак. Эммануэль послушно тушит лампу. Тем не менее она оставляет руку на выключателе с намерением включить ее снова, как только войдет взыскательный гость. Но в конце концов она решает показать себя такой же преданной, какой Мервея была с ней, вероятно, в первый раз в своей жизни.

«Я все еще люблю его, – злорадствует она, – даже если она должна передавать меня всем своим клиентам. Но это – не клиент. Это ее любовник. Она говорила о подарке. И у нее нет привычки использовать заурядные термины. Итальянский любовник».

Она чувствует, что кто-то вошел в комнату, приближается… Дыхание вошедшего человека смешивается с дыханием Мервеи, и она широко открывает глаза. «Вот, – думает она, – теперь у меня будет мужчина». Что-то вроде изысканной тоски охватывает ее. Это первый случай, когда ее возьмут вот так, в темноте. А если Мервея солгала? А что, если это монстр, чье лицо изуродовано волчанкой?

Ее глаза привыкли к темноте. Она начинает различать во тьме два силуэта, которые постепенно уменьшаются. Силуэт Мервеи более четкий, с ее гривой и маленькой торчащей грудью. Мужчина же очень высокий, кажется худым, с подвижными руками и ногами. Он пока еще одет. Эммануэль слышит легкий шелест снимаемой одежды, которую бросают на ковер. Затем силуэт мужчины склоняется, и Эммануэль догадывается, что он снимает брюки. Два глухих стука говорят о том, что он сбросил ботинки. Молодая женщина чувствует близкое дыхание Мервеи, чьи волосы щекочут ей щеку.

– Как ты впустила его? – спрашивает она.

– Легко. Но теперь замолчи. Ты будешь говорить, только когда он попросит тебя.

Маслянистые губы Мервеи касаются ее губ, а потом ее любовница отходит в темноту. Эммануэль следует за ней рукой, берет ее грудь и сжимает в своей ладони. Она чувствует пальцами жесткость соска и улыбается в темноте. В то же самое время кровать начинает скрипеть под тяжестью нового тела, и волосатая нога мужчины прикасается к ее ноге. Большая рука деликатно опускается на ее живот. Теперь Эммануэль ничего не различает в темноте, кроме светлых пятен зеркал. Свободной рукой она хочет приблизить к себе лицо мужчины. Она прикасается к его лбу, а потом касается волос, мягких и густых.

Она гладит его по голове и понимает, что волосы кудрями спускаются к затылку. Неохотно она оставляет грудь Мервеи, чтобы уже двумя руками продолжить свое расследование.

Ее пальцы следуют по линии прямого носа, по чувственным губам, которые она раздвигает пальцами, словно вульву девственницы. Зубы кажутся ей великоватыми, но вполне ровными, а на энергичном подбородке обнаруживается ямочка, выдающая характер неизвестного. Его запах говорит о молодости. Эммануэль думает о запахе Жана, Жильбера, большого моряка и ее первого любовника в самолете… Они пахли мужчинами чистыми и ухоженными, самцами, и их запах был так не похож на почти женственный аромат, исходящий от этого неизвестного.

Пока Эммануэль занимается своими исследованиями, мужчина остается неподвижным. Только его крупная рука дрожит на животе женщины. Эммануэль хочет, чтобы она опустилась чуть ниже. Проведя по его запястью, она чувствует пальцами металлический браслет, в который встроены два камня, один овальный и один квадратный. «Это правое запястье», – отмечает она.

Ее рука мягко скользит по щеке мужчины и обнаруживает, что у него мускулистая шея. И сразу же ее рука оставляет шею и бежит по спине, останавливаясь на выпуклости копчика. Значит, он крупнее Жана…

– Блудница, – шепчет низкий голос, – исповедуйся.

«Священник!» – думает пораженная Эммануэль.

И она невольно восклицает:

– Дерьмо!

Тяжелый удар обрушивается на ее щеку. Мервея сжимает ее руку, как бы призывая к осторожности. Эммануэль, однако, приятно ощутить этот удар. Словно выходя из подземного мира, мужской голос повторяет:

– Я покараю тебя за твои грехи и твои безобразные мысли – прошлые, настоящие и будущие.

Английский акцент неизвестного совершенен, возможно даже более совершенен, чем у Сильваны.

– Что ты хочешь от меня услышать? – шепчет Эммануэль смиренно, стараясь подхватить игру.

«Было бы смешно, – думает она одновременно, – если бы Мервея поместила магнитофон за одним из зеркал».

Ее удовольствие подточено страхом: высокая фигура, голос и поведение неизвестного не подразумевают игру. Она предчувствует, что за этими кудрями и этими молодыми губами скрывается драма. Никто не входит так в неизвестный дом, чтобы овладеть в темноте женщиной, за которой невольно шпионил, разве что ради мотива, более убедительного, чем страх, чем даже удовольствие, которое обещает подобное приключение.

Молодой человек колеблется, по-видимому разоруженный подчинением кающейся грешницы. Эммануэль решает его подбодрить. Ее рука медленно спускается к животу мужчины, предупреждает его оборонительные жесты и хватает длинный стержень, такой сильный и твердый. Она сжимает его руками.

– В каких грехах ты хочешь чтобы я призналась? – нежно спрашивает она.

После этого между нею и неизвестным устанавливаются отношения, которые исключают Мервею. Ее сердце колотится, готовое вырваться из груди, пока проходят пять долгих секунд молчания. От нее зависит все: соучастие, правда, удовольствие.

– Я буду задавать тебе вопросы, – тихо говорит мужчина, – а ты будешь отвечать только «да» или «нет», если я не попрошу дать более полный ответ.

Эммануэль ликует. Он хочет продолжить игру. Он принял ласки Эммануэль, не привлекая Мервею. Они предают ее в ее же присутствии – женщину, которая любит их обоих и которая доверилась им. Что может быть более захватывающим? Эммануэль держит член мужчины, который продолжает укрепляться, как будто для того, чтобы заключить пакт о прелюбодеянии. Член крепнет под ее пальцами, как змея, готовая к атаке.

Чтобы убедиться, что американка ничего не заметила, Эммануэль снова протягивает к ней руку, да так, что Мервея может легко коснуться ее груди. Совершенно очевидно, что правая рука ее подруги уже лежит на ее влагалище. Она убеждается в этом, проведя по другой руке от плеча до локтя. Он прикасается пальцами к губам Мервеи, затем возвращается к груди. Эммануэль прихватывает напряженный сосок, а изменница опускает ему крайнюю плоть. Медленно, до пределов возможного.

– Сколько мужчин тобой обладало?

– Много.

– Сколько? Я хочу знать количество.

– Может быть, двадцать пять или тридцать.

Трепет пениса подтверждает, что этот неясный ответ является более эффективным, чем ответ вполне определенный.

– И это все?

– Дважды я занималась проституцией, и я давала свое тело всем, кто его хотел.

– Ты была пьяна?

Эммануэль яростно протестует.

– Никогда. Мне не нужен алкоголь, чтобы раскрепоститься. Это мое естественное состояние.

– Получается, что ты всегда действовала в полном сознании?

– Всегда.

Инквизитор делает паузу. Очевидно, тон этого признания вполне доверителен. Или, может быть, неизвестному нужны новые стимулы для следующих вопросов. «Он делает это впервые, – думает Эммануэль, – даже если он и мечтал об этом тысячу раз. И он наверняка мастурбировал при этом, воображая исповедь. Или, возможно, он на самом деле уже делал это. Если, конечно, это действительно священник. И он страдал от прелестей ада каждый раз, когда красивая кающаяся возлежала на его груди».

– Как они тобой овладевали?

– По-разному.

– Расскажи.

Эммануэль начинает медленно мастурбировать. Член крайне тверд, слегка изогнут. Внутри женщины он должен достигать стенки матки. Эммануэль мудро дозирует ласку. Она не хочет потерять плод своей жертвы. Другой рукой, с перерывами, она сжимает груди Мервеи. Она вынуждена играть на два фронта и заставлять каждого верить, что ее действия ориентированы только на него, чтобы они оба наслаждались этой иллюзией.

– Меня имели в рот, во влагалище, сзади, в руки, между грудей. Они наслаждались мною, как хотели, как будто я им разрешила и даже спровоцировала.

– Ты делала это тайно или публично?

– В зависимости от обстоятельств. Но я предпочитаю заниматься этим на публике.

Он снова отвешивает ей пощечину, она такая же сильная, как и в первый раз. Эммануэль бросает грудь Мервеи и прикладывает руку к горящей щеке. Ужасный голос гремит:

– Значит, тебе нравится, когда другие наблюдают за твоими непристойными действиями? Ты хочешь, чтобы они стали твоими попутчиками по дороге в ад?

– А что в этом плохого? – стонет Эммануэль в изумлении. – Необходимо учиться друг у друга. В противном случае, разве можно было бы уметь читать, писать или сочинять музыку?

Этот аргумент блокирует реакцию духовника, но Эммануэль чувствует в темноте, что его рука вновь готова ударить ее, наказывая. В то же самое время нежно, соблюдая тайну их пакта, она мягко движет рукой вокруг его пениса, лаская его и уже предвосхищая наступление экстаза. Она чувствует, как он вибрирует под ее пальцами, а также убеждается, что Мервея спокойно занимается сама собой так, как ей нравится. Она на миг оставляет грудь, которую продолжала поглаживать, скользит к животу и обнаруживает там дрожащие в ритме мастурбации пальцы.

– Ты никогда не занималась сексом с несколькими мужчинами одновременно?

– С несколькими? – ликует Эммануэль. – С тремя одновременно. А также с одним мужчиной и двумя женщинами, с одной женщиной и двумя мужчинами. И я всегда доставляла им наслаждение, – с гордостью заключает она.

Она чувствует, что его пенис просто чудовищно набух. Кровь пульсирует в венах, как будто он вот-вот взорвется. И грудь Мервеи пульсирует под ее пальцами. Эммануэль задерживает дыхание.

– И ты не боишься Божьего наказания? – гремит голос молодого человека. Но при этом он даже не стремится освободиться от руки, сжимающей его член.

– Нет. Ибо не существует Божьего наказания.

Она медленно, осторожно ведет его пенис к своей вагине, раскрываясь, чтобы не создать ему никаких препятствий, чтобы у него не осталось даже надежды на спасение.

– Как ты смеешь? – кричит он, находясь почти на грани истерики. – Как ты смеешь сомневаться в страшном Божьем наказании?

– Потому что нельзя наказывать за любовь, – говорит Эммануэль, резко обхватывая его пенис.

Она лижет грудь Мервеи. Теперь бесполезно притворяться. Ведь она знает, что та будет еще более рада узнать, что ее возлюбленный получил то, что она обещала.

Эммануэль цепляется за спину молодого человека, выдвигает таз вперед, сжимая его член, словно закрыв его в футляре. Она настолько влажная от желания, что проникновение происходит немедленно, полностью. Она захватывает бедрами молодого человека, перекрещивает лодыжки, чтобы он не мог освободиться. Удовольствие нарастает в нем, но ей удается его подавить. Она качает бедрами, чтобы его пенис проник в нее поглубже, пока его головка не утыкается в ее матку.

– Я тебя накажу, – бормочет молодой человек, – я изобью тебя кнутом до крови, с тебя начнет сходить кожа… Тебе достанутся худшие муки ада… Я приговорю тебя огнем и мечом к покаянию… Скажи мне, что ты раскаиваешься… Пообещай мне…

– Нет! – кричит Эммануэль, впиваясь ногтями ему в бока. – Никогда!

Рот мужчины неким подобием укуса заглушает ее последние слова. Эммануэль вынуждена разомкнуть губы, и между ними тут же проникает его требовательный язык. И в этот момент из темноты доносится голос Мервеи:

– Похотливые грешники… Посади на кол свою самку, Паоло Малатеста[7]7
  Мервея называет своего любовника именем персонажа Данте, убитого за любовную связь с Франческой да Римини. (Прим. автора.)


[Закрыть]… Подавись грязью из своего рта… Замарай себя ее грязной вульвой… Предавайтесь вашим порокам, спаривающиеся животные… Тебе конец, Клаудио, ты похоронен в самой страшной грязи, какую только можно было бы найти… Ты захлебнешься своей проклятой спермой… А я, я полна тобой… Я кончаю… Я кончаю… Наслаждайтесь вместе со мной… Я умираю… Клаудио… Эммануэль…

Но все это уже бесполезно. Клаудио или тот, кого она так назвала, эякулирует. Его ритмичные спазмы потрясают Эммануэль до самой глубины, а он продолжает стонать, оставив язык в плену губ молодой женщины, которая на мгновение ослабляет свою хватку. С первой струей спермы Эммануэль отдается глубокому оргазму. Она судорожно направляет свой таз вперед и испытывает изысканнейшую боль, когда головка его пениса атакует ее вибрирующую матку. Ее клитор сжимается под давлением его члена, исторгающего из себя потоки наслаждения. Медленно, волнообразно Эммануэль постепенно теряет всякое ощущение окружающего ее мира, улетая в тот самый рай, где Бог действительно может обходиться без всякого наказания.