Текст книги "Катья"

Автор книги: Эмма Тополь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

ГЛАВА 22

На 16-й стрит я словно очнулась от тяжелого сна, поняв, что приехала; резко затормозила и остановилась. Улица была пустынна, как и все улицы в нашем городке. Кроме одноэтажных и двухэтажных кукольных домиков, ухоженных клумб, патриотических американских флагов и столбов с длинношеими фонарями здесь, казалось, ничто живое не обитало.

Я тупо смотрела вперед и не понимала, с чего начинать поиски. Не выйдешь же на улицу и не закричишь: Дэвид, Дэвид! Наверняка кто-то за задернутыми занавесками тут же вызовет полицию, и хлопот не оберешься. В таких местах полицейские приезжают очень быстро, поэтому если я хочу найти Дэвида, надо что-то предпринимать. Но что?

Внимательно вглядываяь в таблички на домах, я медленно двинулась по улице. К концу 16-й стрит я уже знала, что здесь живут пять докторов, правда двое из них – дантисты. Остальные трое жили довольно далеко друг от друга, но я все-таки нашла место, из которого вход в их дома был виден одновременно.

На часах было 11:15. Сколько можно просидеть в машине под палящим солнцем с выключенным кондиционером? Час, два? И потом, минут через двадцать сюда обязательно нагрянет полиция – чужая машина с пассажиром внутри вызывает подозрение. Может быть, проще позвонить, ведь адреса и даже фамилии этих докторов у них на почтовых ящиках, попросить Дэвида к телефону и сказать... Что же ему сказать? Что мне нужно срочно его видеть! Пусть он только выйдет, а там все будет замечательно!

Благодарная цивилизации, придумавшей сотовый телефон, я в справочной довольно быстро узнала номера трех докторов и стала звонить. В первом домработница, наверняка филиппинка, ласково искажая слова, сказала, что у хозяев дочки нет, никакого Дэвида она не знает, и вообще, все вернутся вечером.

По другому номеру ответил девчоночий голос, и у меня упало сердце. Но я твердо сказала:

– Простите, это очень важно, мне необходимо срочно поговорить с Дэвидом...

– А кто это? – подозрительно спросила девчонка, ее писклявый голос звучал так, словно ей было всего лет десять. Неужели в девчонку с таким голосом влюблен Дэвид?

– Его родственница. Пожалуйста, позовите его.

– Какая родственница? – настойчиво распрашивала она.

– Не важно. Мне нужно поговорить с ним...

– Мама, мама, – кому-то закричала девчонка, – здесь какая-то женщина хочет с Дэвидом поговорить...

Через секунду звонкий женский голос требовательно сказал:

– Кто вам нужен?

– Дэвид. Мне необходимо с ним срочно поговорить, – теряя остатки терпения, попросила я.

– А кто вы? – в ее голосе было явное замешательство.

– Какая разница! Вам трудно его позвать?!

– Я бы с удовольствием, но Дэвид мой сын, ему всего два с половиной года, он еще плохо разговаривает...

Женщина засмеялась. Я повесила трубку. Мне стало стыдно.

Что со мной происходит? Что я творю? Надо совсем потерять голову, чтобы такое придумать!

Немедленно прекрати это безумие, приказала я себе, заведи машину и убирайся отсюда, пока тебя не увезли в сумасшедший дом или в тюрьму за связь с несовершеннолетним!

Я подняла брошенный в отчаянии обрывок бумаги с телефонами врачей, разгладила его и в течение нескольких минут тупо смотрела на кривые, наспех написанные цифры. В какой-то момент я посмотрела на себя в переднем зеркале. Какая же я уродина, когда страдаю! Мне больше к лицу быть счастливой, спокойной, а главное – умытой и причесанной. Неужели я хотела встретиться с ним в таком виде? Дура, дура! Ничего удивительного, что ему нравится ровесница.

Необходимо вернуться домой, привести себя в порядок, успокоиться и придумать, как себя вести. Ведь я имею дело с ребенком, неужели мне не под силу его перехитрить и заставить быть со мной! В такой истерии, когда швыряет из стороны в сторону, ничего, кроме скандала не добьешься. Все, что мне нужно, – это чтобы он был со мной, без этого я не могу дышать.

Я завела машину и медленно двинулась по 16-й стрит. У дома третьего врача, которому еще не позвонила, остановилась. Вглядываясь в небольшие окна, я старалась различить хоть что-нибудь за светлыми полупрозрачными занавесками. Дом был двухэтажный, каменный, ведущая к двери дорожка аккуратно выложена коричневыми плитами, на почтовом ящике позолоченными буквами написано: Доктор Фред Моро. А ниже, помельче: Мария Моро, Генри Моро, Саманта Моро.

Саманта Моро! Ну вот мы и познакомились с семьей невесты! Я поняла, что Дэвид здесь, в этом безвкусном доме с уродливым каменным зайчиком у входа. Стоит только выйти из машины, проделать короткий путь до двери, и позвонить.

Любимый мой мальчик! Я буду тебя ждать. Я знаю, что это всего лишь твоя мимолетная слабость, что пройдет день или два, ты устанешь от этой девицы, придешь ко мне, и все будет как прежде. Я уверна в этом. И я буду терпеливо ждать.

Иначе... Иначе зачем мне жить? И не для того ли, чтобы мы были вместе, Господь подарил мне эту страсть? Сколько раз в жизни я находила подтверждение банальнейшему из всех высказываний: ни одна встреча не происходит случайно, в каждой из них есть свой тайный смысл. И наша встреча не случайна, небеса сделали мне, нам с тобой, подарок, который получают только избранные. И я за это благодарна судьбе, хотя предчувствую, что с меня за это возьмут двойную или тройную плату.

Но ты, любимый мой, пока еще не знаешь об этом, ты еще слишком юн и неразумен. Не потому ли мне был дан опыт прежней жизни, чтобы в нашей с тобой страсти поводырем стала я?! А ты, мой слепой несмышленыш, должен довериться мне и следовать за мной повсюду. Но ты бунтуешь, и я должна это остановить. Любым способом.

Несмотря на то что мысли как-то странно расплывались, мне стало спокойно. Я вышла из машины и пошла к дверям. Звонок отозвался в глубине дома органным аккордом, послышалось движение, и через несколько секунд на пороге показалась девчонка, которую я когда-то видела с Дэвидом недалеко от моей мастерской. Она была в ярко-синем махровом халате.

– Что вам нужно? – удивленно спросила она.

Я не успела ответить, за ее плечом появился Дэвид. Увидев меня, он отстранил девчонку и испуганно спросил:

– Что ты здесь делаешь?

Он был в плавках, мокрые волосы падали на раскрасневшееся лицо.

«Только из душа!» – словно удар ножа, полоснула меня эта догадка.

– Мне надо поговорить с тобой. Пойдем в машину, – не дожидаясь ответа, я резко повернулась и пошла.

Он заторопился за мной.

– Что случилось? Что-то с отцом?

– Садись в машину! – я рванула дверь и села.

– Ты плачешь? Что случилось? Где отец? – он уже сидел рядом со мной.

Не говоря ни слова, я завела машину и нажала на газ. Машина резко тронулась с места.

– Куда ты? Куда мы едем? – закричал он.

– Ты принимал душ? – стараясь звучать спокойно, спросила я.

– Нет, мы плавали в бассейне за домом. Там еще ребята есть... Что случилось, Кэтрин? Отец здоров?

– Да, с ним все в порядке, – я внимательно смотрела на дорогу. Надо было ехать по боковым улицам, где нет светофоров, чтобы не останавливаться на красный свет. Я свернула в первый же переулок и помчалась вперед.

Помолчав, Дэвид глухо спросил:

– Кэтрин, куда ты меня везешь?

– В мастерскую.

Я видела, что пролетаю без остановки один знак «Стоп» за другим, но меня это не беспокоило. Главное не попасться полиции, они часто за углом прячутся, и только нарушил – тут как тут!

– Зачем?

– Мне надо с тобой поговорить, – стрелка на спидометре показывала 55 миль в час. На узких улицах пригорода, где разрешено ездить только со скоростью в 30 миль , казалось, что мы просто летим.

– Почему мы не можем поговорить здесь, сейчас? – он повернулся ко мне всем телом.

– Потому что это слишком серьезный и долгий разговор.

– Ты не могла подождать до вечера? Когда я приду домой? – испуг прошел, и теперь он откровенно злился на меня.

– Нет, не могла. Ты появляешься дома слишком поздно, и мне не хочется говорить в присутствии твоего отца, – правую руку я положила на его еще чуть влажную ногу. Кожа была шершавой и прохладной. Мне показалось, что он вздрогнул, но не отодвинулся.

С этой минуты моя рука зажила своей отдельной жизнью, все мои мысли и чувства переместились сейчас в нее. Я уже не соображала куда и как еду, какие делаю нарушения, что произойдет впереди. Душа трусливо дрожала, ожидая, что в любой момент Дэвид крикнет на меня, оттолкнет, потребует остановить машину. Особенно отчетливо я чувствовала упругость его ноги, боясь шевельнуть пальцем, наслаждалась переливающейся в мою руку прохладой.

Я была несказанно благодарна ему за доброту и щедрость, за то, что он не сопротивлялся моим ласкам, а великодушно принимал их и, я была абсолютно теперь уверена, хотел большего.

Скрестив руки на груди, он угрюмо смотрел вперед.

Пусть молчит, пусть злится, пусть сейчас думает о другой. Но ведь там, впереди, когда мы останемся вдвоем, он забудет обо всем и будет принадлежать мне. Только мне!

ГЛАВА 23

– Я не хочу к тебе, – после долгого молчания вдруг хрипло сказал Дэвид.

– Почему?

Нам оставалось всего несколько кварталов до мастерской. Всю дорогу я боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть его.

– Не хочу. Там мне всегда страшно, что отец придет. И твои картины... Они смотрят на нас, когда мы... ну, это... сама понимаешь...

В его голосе все еще было раздражение, но я не слышала злости и упрямой грубости, с которой уже не раз безуспешно пыталась бороться.

– Хочешь, поедем в другое место, – предложила я.

Он ничего не ответил. И вдруг мне пришла безумная идея.

– Я знаю хорошую гостиницу, прямо на озере. Там замечательно кормят и почти нет постояльцев. Давай поедем туда. Это будет просто потрясающе! Ты чудо, ты умница! Действительно, зачем нам запираться в дурацкой мастерской, если мы можем прекрасно провести время на природе...

Не дожидаясь его согласия, я развернула машину и поехала в сторону скоростного шоссе. Только бы он не передумал, не захныкал, не запросился домой или, еще хуже, не потребовал вернуться к своей итальянке. Как мне раньше не пришло в голову увезти его куда-нибудь и побыть какое-то время вдвоем, не опасаясь, что в дверь постучит муж или бывший любовник. Только он и я, что может быть сказочнее этого?!

– Эй, поосторожнее, – вдруг закричал он и схватил меня за руку. – Куда ты так гонишь?! Убить нас захотела?

Только сейчас я заметила, что от возбуждения сильно жала на газ и ехала уже со скоростью семьдесят миль.

– Боишься умереть? – сбросив скорость, шутливо спросила я.

– Покалечиться не хочу. У нас в классе один парень, Джерри Блум, с родителями попал в аварию. Его парализовало от ног до шеи, а родители – бай-бай, отправились на небеса...

– Грустная история, – ничуть не смущаясь своего веселого тона сказала я. – А тебе никогда не хотелось умереть? Иногда жизнь кажется бессмысленной и такой несправедливой.

– Слушай, Кэтрин, что ты задумала? – вдруг глухо спросил он. – Зачем мы едем в эту гостиницу? Я не хочу.

– Давай не будем ссориться, Дэвид, – я снова положила ему руку на ногу, но уже выше. – Поверь, я ничего не задумала. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Ведь тебе приятно, когда я тебя глажу... вот здесь... и здесь...

Дэвид молча, глядя немигающими глазами вперед, разрешал себя ласкать. Он даже для удобства раздвинул шире ноги, спустил плавки и плаксиво требовал:

– Еще! Еще! Не останавливайся!

Откинувшись на сиденье, он напрягся в ожидании последнего толчка перед финальным освобождением, но я забираю руку и кладу ее на руль.

– Почему ты остановилась?

Сколько злости в его голосе!

– Потерпи. Мы скоро приедем в гостиницу...

– Но я хочу сейчас! – он пробует оторвать мою руку от руля и положить себе между ног. – Ты же знаешь, меня хватит и на потом...

– Да, я знаю. Но не могу терять ни одной капли твоей страсти впустую, она вся принадлежит мне... – еще не закончив фразу, я пожалела, что начала ее.

Дэвид испуганно посмотрел на меня, резко отвернулся и надел плавки. Довольно долго мы молчали. Боковым зрением я видела, что он иногда смотрел на меня и затем отворачивался к окну.

– Что значит – я принадлежу тебе? – наконец спросил он.

– Не бойся, глупенький! Так все говорят, это просто слова... На самом деле, я только хочу, чтобы тебе было еще лучше. Мне не нравится делать это рукой, я хочу тебя целовать.

Он презрительно хихикнул. Помолчав, добавил:

– Неужели тебе действительно нравится это делать? Я недавно попросил одну девчонку сделать то же самое, она отказалась. Сказала, что ей неприятно эту штуку даже рукой трогать...

– Твоя девчонка очень глупая. Я могу эту штуку, как ты говоришь, целовать с утра до вечера! И потом начинать все сначала. Но, надеюсь, ты понимаешь, что это я могу делать только с твоей «штукой»! Никому другому я никогда бы этого не делала.

Дэвид умолк, переваривая последнюю информацию. А я старалась дышать как можно тише, чтобы случайно не вызвать в нем очередного приступа раздражения.

Вдруг он повернулся ко мне и сказал:

– А как мы войдем в гостиницу, я ведь в плавках? Меня туда не пустят, – в доказательство он похлопал руками по голой груди.

– Пустяки! По дороге остановимся у магазина, я выйду и куплю тебе все что нужно. Майку, шорты, джинсы – что хочешь! – я чувствовала необыкновенный прилив энергии. – Какой у тебя размер?

– И какие-нибудь шлепанцы или кроссовки... – живо откликнулся он. – Хорошо бы нас встретили, если бы я вдруг вошел к ним голый! Представляю их рожи...

Он громко и заливисто расхохотался, полез в трусы, почесался. Мне при взгляде на него тоже стало смешно, хотя, вспомнив гостиницу, куда мы ехали, я поняла, что летом мальчишка в плавках ни у кого не вызвал бы особого удивления.

Гостиница стояла на озере, и туда на выходные приезжали из города целыми семьями отдохнуть. Ну а в будние дни огромный четырехэтажный особняк пустовал. Изредка заезжали парочки, прижимаясь друг к другу, торопились в номер, проводили там час или два, затем, несколько минут полюбовавшись видом на озеро, уезжали.

Для меня это было сейчас самое желанное место в мире, и Дэвид прав: попасть в больницу вместо райского уголка, которым мне представлялась гостиница, было бы по меньшей мере обидно. Я стала с большим вниманием следить за дорогой.

В магазине, куда я заехала минут через двадцать, особого выбора не было. Я походила между прилавками, нашла две майки, шорты, дешевые шлепанцы и, торопливо расплатившись, принесла все в машину.

– Ну и барахло ты купила, – брезгливо перебирая вещи, сказал Дэвид.

– Извини, здесь лучшего нет. Вернемся домой, поедем в хороший магазин – я куплю все что ты захочешь.

– Обещаешь? – он, хитро прищурившись, посмотрел на меня.

– Клянусь! Снимай мокрые трусы.

Мне нравилось смотреть на него. Он снял плавки. Кожа на бедрах от влажности побелела и покрылась волной мелких мягких складочек, то, что он пренебрежительно называл «штукой», сморщилось и стыдливо перекатилось в сторону. Дэвид поймал мой взгляд и раздраженно прикрикнул:

– Отвернись!

Я улыбнулась и вышла из машины. В автомате на углу купила несколько банок пепси-колы, а когда вернулась, он уже сидел одетый. Не говоря ни слова, протянула ему пепси и завела машину.

Минут через сорок мы остановились у центрального входа в гостиницу.

ГЛАВА 24

– Ну, и что было потом? – от долгого молчания голос у Алексея охрип. Он потянулся к сигарете, слегка задев ее плечо локтем.

– Ничего. Я никому ничего не сказала. Боялась...

– А он? – Катя почувствовала, что Алексей старается быть равнодушным, но что-то мешает. Обида. Он закурил. – Это... еще повторилось?

Ей вспомнились большое тяжелое тело, боль, страх и смеющиеся темные глаза.

– Нет, на следующий день он уехал, – соврала Катя. Ей снова стало страшно. Не так, как тогда, но в животе заныло от неприятных подозрений. – Зря я это рассказала!

Прижавшись к нему, она почувствовала его жесткое плечо и какое-то еле ощутимое сопротивление ее обьятиям.

Алексей молчал. Она отстранилась и внимательно посмотрела на него. В полумраке зарождающегося утра его лицо казалось более худым и злым. Взгляд неподвижно застыл на одной точке впереди. Почувствовав, что Катя смотрит на него, он закрыл глаза.

– Ты чего? – обиженно спросила она.

Алексей по-прежнему молчал. Катя откатилась от него на край кровати, завернувшись в простыню, села.

Какой же надо быть дурой, чтобы вот так все испортить! Какого черта меня потянуло исповедоваться?! – ругала она себя. – Теперь он возненавидит меня. Будет презирать, или еще хуже – жалеть! Идиотка! Кто за язык тянул?! Ведь дала себе слово: никогда и никому! И держала же слово. До сих пор. Так тебе и надо!Чтоб не думала: Алешка не такой, как все, он умный, чуткий! И потом, они же любят друг друга, при чем же здесь кто-то, кто был раньше?!

– Я никому об этом не рассказывала. Только тебе...– неожиданно для себя сказала Катя и почувствовала, что глаза наполнились слезами.

– Что же, мне тебе за это орден дать? – вдруг грубо ответил он.

– Алешка, ты что?..

– Ничего... – лениво протянул он и, наигранно зевнув, добавил: – Спать охота, утро уже...

Алексей отвернулся и накрылся одеялом с головой.

Обхватив себя руками за коленки, Катя сидела на кровати и чувствовала, как слезы текут по щекам. Она старалась не двигаться и дышать ровно, чтобы не выдать себя. Минут через пять она услышала его легкий храп. Она поднялась и, осторожно ступая, пошла в туалет. Сев на унитаз, Катя наклонилась, обхватила голову руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, заплакала.

Злость, обида, стыд, жалость к себе выходили из нее волнами, ослабив тело, согнули его пополам, бросили на пол, словно изношенную одежду. И чем больше она пыталась ухватиться за какой-то выступ, удержаться, найти точку опоры, где можно было бы набраться желания жить дальше и заставить тело быть снова сильным и упругим, тем резче была волна отлива. Влажная слабость окатывала ее с ног до головы, вопли становились протяжнее, и она испытывала непонятную радость, слыша себя издалека.

– Ты что? – руки Алексея жестко впились в ее плечи, пытаясь поднять с пола. – Что ты так воешь? С ума сошла?

– Уйди! – слабо сопротивлялась она. – Пусти!

Он, как ей казалось, брезгливо морщась, подхватил ее на руки, внес в комнату, опустил на кровать, подняв простыню, одним движением накрыл. Сам сел с другой стороны и закурил сигарету. Ее стал трясти озноб. Она потянулась за одеялом. Он даже не повернулся, чтобы помочь. Ей захотелось ударить его, так сильно, чтобы с его лица слетела эта хмурая сосредоточенность и брезгливость. Куда исчез веселый, стеснительный, по уши влюбленный в нее Лешка из параллельного класса?! Где его обещания, что через месяц они закончат школу и вместе поступят в один институт, женятся, родят пятерых детей?!

Сейчас рядом на кровати сидел чужой полумужчина-полумальчик, которого она обидела. Он не мог ей простить – что?! В чем она виновата перед ним? В том, что ее, тринадцатилетнюю девчонку, изнасиловал взрослый сосед по даче? И она не могла дать ему отпор? Или, может быть, ему противно, что после года его приставаний она в конце концов решилась и легла с ним постель? Но она же полюбила его! Или только казалось, что полюбила...

После пяти лет слез, ненависти и презрения к себе она так мечтала влюбиться! В кого угодно. Кому она могла признаться, что в тринадцать лет потеряла невинность?! Что встречи с соседом продолжались все лето, и какие встречи! Если бы Алексей знал, что этот взрослый любовник заставлял ее делать и делал сам, доставляя ей головокружительное удовольствие, наверняка не только презирал бы ее, а просто избил до полусмерти. Хотя бы за то, что целый год не позволяла даже обнять себя.

Катя встала, сбросив простыню, начала одеваться.

– Куда ты? – не поворачиваясь, спросил Алексей.

– Ухожу.

– Куда? Сейчас полпятого. Метро закрыто...

– Ничего, прогуляюсь.

Он продолжал сидеть спиной. Его острые лопатки, сутулые плечи, карикатурно тонкая шея, спутавшиеся на затылке птичьим гнездом темные волосы вызвали в ней отвращение и удивление. Нет, она не понимает мужчин. Не понимает, что в них вызывает жалость, любовь, нежность, презрение. Ведь Алексей плакал, когда признавался ей в любви! А как он жалобно, словно ребенок, просил поцелуя, умолял разрешения обнять ее!

И она верила ему. Как верила тому, у кого были такие горячие жадные губы, большие ласковые руки и тяжелое тело. Он ведь тоже плакал, тоже клялся, что любит и страдает от того, что развращает ее в таком юном возрасте. А через минуту, забыв о муках раскаяния, влажно целовал каждую родинку на ее шее, каждый изгиб, каждую бледную прожилку на ее животе, выступающие косточки на бедрах и особенно медленно и нежно розовую, скрытую под золотистыми колечками узенькую щель между ногами, чем приводил ее в затуманенное полузабытье...

– Я не пущу тебя, – Алексей встал между нею и дверью. – Не понимаю, куда ты сейчас идешь..

– Подрастешь – поймешь! – резко сказала Катя. – Отойди. Какая тебе разница, сейчас я уйду или позже? Все равно уйду.

– Подожди пока метро откроется, – с его лица исчезла хмурость, глаза растерянно бегали, губы дрожали.

– Нет, я хочу сейчас!

Он стал ей неприятен, хотелось поскорее выйти из душного коридора, давящего ободранными, уходящими в бесконечность стенами, а главное – Катя не могла видеть унизительной трусости в глазах Алексея. Рыдания опять подкатили к горлу.

Она с силой толкнула его в грудь, повернув замок, открыла дверь и вышла на лестницу.