Текст книги "Однажды я выберу тебя"
Автор книги: Эмма Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
– Меня зовут… Скотт.
– Привет, Скотт, – хором поздоровались мы.
Парень сгорбился еще сильнее, и на долю секунды мне показалось, что он сейчас сбежит. Но Скотт лишь глубоко вздохнул, и я заметил, как расслабились его широкая грудь и спина. И пусть говорил он, глядя в пол, голос разносился по комнате. Глубокий и сильный, но ровный. Лишенный каких-либо эмоций.
– Несколько лет назад в жизни у меня выдался тяжелый период, и когда я вернулся… выбрался из него, – быстро поправился он, – то чувствовал себя хреново. И мне хотелось это изменить. Вообще ничего не чувствовать. А под рукой оказался достаточный запас ОксиПро. Слышали о нем? Болеутоляющее.
Несколько человек в комнате кивнули. Точнее, больше половины.
«А я теперь работаю на владельца и генерального директора фирмы, создавшей это болеутоляющее».
Мне пришло в голову, что я почти ничего не знаю о «Марш Фарма». Слышал лишь, что компания вбухала кучу денег в Медицинский центр Сиэтла. И теперь врачи всем прописывали выпускаемые фирмой лекарства.
– Я несколько лет принимал таблетки время от времени. А потом стало еще хуже. И таблетки перестали помогать. И не только потому, что я к ним привык. Просто уже не имело значения, принимаю я их или нет. Жизнь моя от этого не менялась. Я мог бы продолжать принимать таблетки, все чаще и чаще, и в конце концов умереть от передозировки. Или просто выбросить их и покончить со всем.
Сердце сжалось в груди, и я обнаружил, что откинулся на спинку стула, желая оказаться как можно ближе к Скотту. Его боль отчетливо звучала в каждом произносимом слове. Не было ни слез, ни сдавленных вдохов. Только непреклонное, стойкое принятие произошедшего. Солдат, исполняющий свой долг. Интересно, а служил ли он? Может, под «тяжелым периодом» он имел в виду воинскую службу?
– Но у меня есть обязательства, – продолжал он. – В основном, перед братом. Так что я привел себя в порядок. Сам отказался от таблеток, начал использовать специальный спрей, чтобы обуздать тягу. Через несколько месяцев убрал и его. С тех пор прошло полгода. – Он замолчал и откинулся на спинку стула, снова скрестив руки на груди. – Так что… вот. Такова моя история.
Диана мягко улыбнулась.
– Скотт, а что сегодня привело тебя сюда?
Он напрягся.
– Не знаю. Наверное, слабость.
– Думаешь, нуждаться в помощи – это слабость?
– Я здесь не за помощью, – проговорил он. – Мне никто не поможет, лишь я сам. Я пришел сюда потому, что… – он сжал губы и резко махнул рукой. – Ничего. Забудьте.
Диана кивнула.
– Ладно. Что ж, мы здесь с тобой. Всегда.
Скотт ничего не сказал, хотя, казалось, сквозь темные стекла очков сверлил меня взглядом.
«Это лишь твое воображение. Выдаешь желаемое за действительное».
Еще один человек поднялся на трибуну, чтобы рассказать о себе. Мужество Скотта подстегнуло и меня. Я планировал закончить историю о том, как выбрался из пропасти. Но теперь вдруг многим захотелось выговориться, и я просто слушал. Когда собрание подошло к концу, в высокие окна стучал дождь. Скотт, нетерпеливо скрестив руки на груди, сидел с таким видом, словно чего-то ждал. Когда, после прочтения молитвы, Диана объявила собрание закрытым, он встал и вышел, не сказав ни слова.
Я тоже ушел, желая вернуться домой, чтоб провести как можно больше времени с Даниэлем. Ведь утром мне предстояло отправиться в поместье Маршей. Я решил, что, как только устроюсь на новом месте, позвоню Диане насчет наставничества.
На улице дождь лил как из ведра. Другие участники собрания сбегали вниз по цементным ступеням колледжа и растворялись в ночи. Я прижался к стене, чтобы вызвать такси, прикрывая телефон от крупных капель дождя. Приложение сообщило мне, что водитель приедет через девятнадцать минут.
– Черт.
Глупо мокнуть под дождем. Я толкнул тяжелую дверь, чтобы вернуться внутрь, и врезался прямо в Скотта.
Ростом шесть футов три дюйма, он оказался на пару дюймов выше меня и шире в плечах. Я тоже регулярно посещал спортзал, так что мы столкнулись, словно два валуна, и отшатнулись друг от друга.
– Осторожней, – пробурчал Скотт и, остановившись, сквозь стекла очков осмотрел меня с ног до головы. – А, это ты, – пробормотал он так, будто меня ждал.
– Да, – произнес я. – Думал, ты уже ушел.
Скотт указал подбородком на телефон в моей руке, где отчетливо виднелось приложение «Убер».
– Тебя подвезти?
Я глупо моргнул. С такого близкого расстояния запах его одеколона – нечто свежее и, несомненно, дорогое – ударил мне в голову.
– Э-э-э… Конечно.
– Пойдем.
Я сделал два шага и пришел в себя.
– Постой. Подожди. Несмотря на сказанное тем вечером, я не привык садиться в машины к незнакомым парням.
Каменное выражение на лице Скотта сменилось растерянностью и потрясением. Подобное никак не вязалось с его обликом.
– Знаю. Я не пытаюсь… Ну, я не поэтому предложил.
– Шучу. Реабилитационный юмор, – усмехнулся я. – Просто, мы ведь не очень хорошо знаем друг друга. Вообще-то… совсем не знаем.
– Точно, – ровным тоном проговорил он, кивая на приложение «Убер». – Как глупо и безрассудно было бы сесть в машину к совершенному незнакомцу.
Я рассмеялся.
– В точку. Но водитель такси не станет надевать солнечные очки в дождь.
Скотт попытался что-то сказать, но осекся, когда Диана и еще несколько человек с собрания прошли мимо. Она кивнула нам, чуть улыбнувшись. Скотт дождался, пока все уйдут.
– Это ведь собрание Анонимных наркоманов, – тихо проговорил он.
– Честно говоря, в них ты более заметен.
– Отлично. – Он снял очки и отбросил на спину капюшон толстовки. – Так лучше?
Я смотрел, жадно впитывая его точеные черты. Загорелое лицо, словно высеченное из камня. Кристально голубые глаза под густыми бровями. Светлые волосы с металлическим отливом, густые, блестящие, идеальные. А рот… Боже. Полные губы и подбородок с ямочкой, в которую поместилась бы монетка в двадцать пять центов.
– Ты актер? – выпалил я и поднял руки. – Не отвечай. Ты просто так… – «Чертовски красив». – Стремишься к секретности.
– Я не актер, – проговорил он. – Я занимаюсь… семейным бизнесом. А ты?
– Медбрат из отделения «Скорой помощи». Точнее, был. Взял перерыв. Поработаю в другом месте, чтобы сбавить темп и найти точку опоры.
Свет в здании начал гаснуть сам собой, и человек с ключами зашагал по коридору, чтобы запереть дверь.
Скотт взглянул на меня.
– Теперь доволен? Хватит светских бесед, дабы убедиться, что я не серийный убийца?
«Для меня ты всегда будешь модным Унабомбером».
Я с трудом сдержал смех и собрал ускользающие мысли. Небо прорезала молния.
– Я поеду с тобой.
Я последовал за Скоттом на парковку рядом с колледжем. Мы торопливо шагали сквозь завесу дождя, который отскакивал от моей черной кожаной куртки, но насквозь промочил его толстовку. Скотт при помощи брелока открыл черный «Рэндж-Ровер» последней модели, и мы нырнули внутрь. Я втиснулся на пассажирское сиденье, он сел за руль. В машине было безупречно чисто и пахло чем-то дорогим. В воздухе витали нотки его одеколона.
Я старался не смотреть, как Скотт снимает с себя промокшую толстовку, но, черт возьми… Он остался в белой футболке, туго обтянувшей широкую грудь и мощные плечи. Дорогие часы, что я заметил в прошлый раз, подчеркивали безупречность загорелых рук. Я с усилием отвел глаза.
Волосы намокли, и я провел по ним рукой, убирая с лица. Боковым зрением поймал взгляд Скотта. Он впитывал меня, словно дождевую воду. Потом резко отвел глаза и пробормотал что-то себе под нос. Я уловил лишь слово «ошибка».
– Прости?
– Не обращай внимания. – Он завел машину, заставив двигатель взреветь. – Куда ехать?
Я дал ему адрес Даниэля, и Скотт ввел его в GPS. Потом тронулся с места, и в машине повисло плотное, тяжелое молчание. Казалось, я чувствовал, как часы отсчитывают секунды, что нам доведется провести вместе.
«А я хотел бы провести с ним больше времени?»
На чисто физическом уровне я безоговорочно сказал бы «да». Но Скотт был загадкой. Ни кольца на пальце. Ни намеков на сексуальные предпочтения. У меня сложилось впечатление, что он чрезвычайно умен, и это возбуждало даже больше, чем его внешность. Если вдруг каким-то чудом он окажется геем, я буду просто обязан спросить его номер, и к черту все предосторожности. Но я ничего не мог утверждать. Даже интуиция молчала. Скотт походил на ходящий, говорящий кубик льда. Я с трудом мог представить, чтобы он смотрел на кого-то с теплотой или любовью, будь то мужчина или женщина.
«Или трахался как скаковой жеребец? Ну, это я вполне могу представить».
Я поерзал на сиденье, раздумывая, что бы сказать. Что-нибудь вполне уместное, так как рядом со Скоттом мозг почему-то отказывался нормально работать. Но квартира Даниэля находилась недалеко от колледжа, и внедорожник вскоре затормозил у обочины.
«Время вышло».
Я медленно потянулся к ручке дверцы, надеясь, что Скотт расскажет, почему предложил подвезти. На лице его застыла каменная маска, но в глазах мелькали тысячи мыслей.
– Что ж. Спасибо, что подвез…
– Ты так и не закончил историю, – вдруг произнес он.
«Вот в чем дело».
– Историю?
Скотт выключил зажигание и уставился в окно, наблюдая за потоками дождя.
– Тем вечером ты рассказал, что скатился на самое дно. Но где же окончание истории?
– Вот почему ты предложил меня подвезти.
– А что мне еще оставалось? Я вернулся в группу лишь для того, чтобы ее услышать. А ты так и не закончил.
Я откинулся на спинку сиденья.
– Ты вернулся, чтобы услышать мою историю?
– Да.
– Почему?
– А иначе на хрена все это? Ты рассказал о самом ужасном. А дальше? Что находится по ту сторону страданий?
Я поднял голову, нахмурил брови.
– Это личное. Я не делюсь подобным по запросу.
– Но ты бы рассказал об этом в зале, полном незнакомцев?
– Потому что для этого и создана группа. Я не твой личный банкомат счастливой жизни. Я тебя даже не знаю. Если хочешь услышать мою историю, приходи на следующее собрание.
– Я туда не вернусь.
В нем поднимался гнев; холод камня, но вовсе не пламя. Он наклонился вперед, вцепившись руками в руль, и я вновь подумал, что он привык получать желаемое.
– Ну, ладно, – бросил я. – Еще увидимся.
И снова потянулся к ручке дверцы. И тут Скотт положил руку мне на плечо. Я ощущал ее тяжесть даже сквозь кожу куртки. Нервные окончания вспыхнули, посылая импульсы от плеча по всему телу, и волоски на затылке встали дыбом.
– Подожди.
В прозвучавшем слове я услышал треск ледяной брони. А когда поднял взгляд, то заметил то же в глубине голубых глаз. Ему хотелось услышать, что «по ту сторону страданий» что-то есть.
«Надежда. Ему нужна надежда».
Наши взгляды встретились, потом мы вместе посмотрели на его руку, лежавшую на моем плече. Он резко ее отдернул.
– Забудь, – пробормотал он. – Иди, если хочешь.
Но я не двинулся с места. Несколько мгновений мы сидели молча. Дождь струйками стекал по лобовому стеклу. Улица казалась темной и пустынной, лишь свет одинокого фонаря немного разгонял мрак.
– На чем я остановился? – наконец, спросил я.
– Ты отпустил фонарный столб, – тихо произнес он. – Сел в машину и…
– Впервые продался.
Скотт вздрогнул, и я подумал, что, возможно, и ему довелось пережить нечто подобное. А еще я не мог понять, какого черта рассказываю о себе, сидя в машине посреди темной улицы. Но слова вырывались сами собой.
– Я проработал на том углу полтора месяца. Вроде бы не так уж и много, но эти гребаные шесть недель стали худшими в жизни. Однажды ночью у тротуара притормозил отставной коп, работавший под прикрытием. Я так накачался наркотой, что принял его за клиента. Он отвез меня к себе. Но когда я начал расстегивать брюки, он покачал головой и уложил меня на диван. Он не прикасался ко мне, просто накрыл одеялом и сидел рядом, пока я нес какую-то чушь. Его звали Карл, и я довольно долго прожил у него на диване.
Скотт кивнул. Он внимательно слушал, глядя прямо перед собой.
– Когда меня рвало от наркоты, Карл держал мусорную корзину. Когда болезнь превратилась в чудовище, он удерживал меня, а я боролся, кричал и умолял дать мне еще. Я бил его. Называл извращенцем и сукиным сыном. И плакал на его плече. Не помню, чтобы он много говорил. Просто находился рядом. Словно скала, укрывавшая от ужасной бури, трепавшей меня с тех пор, как отец выгнал из дома. За то, что я оказался геем.
Все тело Скотта напряглось, и он медленно повернул голову и взглянул на меня.
– Он тебя с кем-то застукал.
– Да, – проговорил я, вспомнив, что упоминал об этом на собрании тем вечером.
Скотт кивнул.
– Продолжай.
Я слабо улыбнулся.
– Есть, сэр.
Он не улыбнулся в ответ.
– Я проболел несколько дней, и полицейский все время был рядом. Когда худшее миновало, мы поговорили. Или я говорил, а он слушал. Он приносил мне воду и горячую еду. Отвел к врачу, где каким-то чудом меня признали здоровым. Он помог мне восстановиться. Возил на собрания Анонимных наркоманов. Помог получить школьный аттестат и поступить в колледж. Подписал договор, чтобы снять мне жилье. Раз в неделю мы с ним ужинали. Он говорил мало, а я болтал без умолку, пока не понимал, что надоел ему.
Я подавил волну эмоций, накатившую, как всегда, при мысли о невероятной доброте, что проявил ко мне этот незнакомец. И обо всем, что он для меня сделал. Гораздо больше, чем родители.
– Конечно, зависимость никуда не делась. Я боролся с ней изо всех сил, но все равно соскальзывал. И вот однажды Карл не появился на ужине, не позвонил, не прислал эсэмэс. На него это было не похоже. Я поехал к Карлу домой. И обнаружил его на том самом диване, где сам провел несколько месяцев. Сердечный приступ, как мне потом объяснили.
– Черт, – пробормотал Скотт.
– Да, – хрипло проговорил я. Старое горе вновь захлестнуло меня, и я с трудом сдерживал слезы. – Я сел рядом с ним на диван и сказал: «Спасибо». Пока мы были вместе, я нечасто его благодарил. С тех пор я завязал с наркотиками.
Я тяжело вздохнул, снова взяв эмоции под контроль.
Скотт смотрел прямо перед собой, казалось, обдумывая все сказанное.
– Ты завязал ради него.
– Поначалу да, – признал я. – Он умер, и после всего, что он для меня сделал, мысль о возвращении к наркотикам казалась предательством. Словно бы смерть его была бессмысленной. Но потом я держался ради самого себя. Когда решение принято, остается только ему следовать.
Скотт фыркнул, как будто не поверил, и мне показалось, он ждал чего-то еще. Какого-нибудь слова или жеста, чтобы рассказать чуть больше о себе самом. Ведь на собрании он лишь коснулся собственной истории.
– Эй, – медленно произнес я. – Хочешь выпить кофе или еще чего-нибудь?
На долю секунды красивое точеное лицо Скотта смягчилось, и он посмотрел на меня так, будто готов был согласиться. Словно больше всего на свете, пока на улице шел дождь, хотел посидеть в паршивой закусочной за чашкой горячего кофе. Со мной.
Потом он отвернулся, и мне показалось, будто между нами закрылась дверь.
– Мне нужно домой, – коротко и отрывисто бросил он. – Доброй ночи.
Я напрягся, затем застыл на миг, чувствуя себя, как в старые времена. Когда, накачавшись наркоты, выставлял себя идиотом перед кем-то в здравом уме. Как будто меня использовали. Щеки вспыхнули, и я потянулся к ручке на дверце машины.
– Ладно, – проговорил я. – Еще раз спасибо.
Хлопнув дверцей, я поспешно зашагал к дому Даниэля, спеша укрыться от дождя под козырьком крыши.
«И что? – думал я, нащупывая ключи, пытаясь подавить проклятое выматывающее чувство отторжения. – Я ведь все равно бы рассказал свою историю на собрании Анонимных наркоманов на следующей неделе».
Вот только рассказывать Скотту под дождем, в темноте его машины, было не то же самое. И когда внедорожник отъехал от тротуара и растворился в ночи, я осознал слова Скотта. Он больше не придет на собрание.
Он взял частичку меня, а потом уехал, и я никогда не увижу его снова.
ГЛАВА 4
Сайлас
– Черт.
Я взглянул на пустое пассажирское кресло, где прежде сидел Макс. Макс. Я даже не назвал его по имени, чтобы проявить элементарную вежливость. Просто воспользовался им. Получил желаемое и вышвырнул из чертовой машины. Мне ужасно хотелось развернуть внедорожник, поехать обратно и…
«Что? О чем, черт возьми, ты думаешь?»
Я думал о Максе.
Он засел в проклятых мыслях. С того самого вечера, когда я впервые увидел его на собрании Анонимных наркоманов. Я поклялся туда не возвращаться. Но вернулся. И, черт побери, поделился своей историей, потому что…
«Я жалок и полон слабостей».
Неполноценный.
Я остановил машину. Дорога впереди казалась черной, лишь свет уличных фонарей выхватывал из тьмы серебристые струи дождя. Я мог бы вернуться. Прийти на следующее собрание. Найти Макса и сказать ему…
«Что? – заинтересованно спросил тренер Браун. – Что бы ты хотел сказать своему промышляющему на улицах дружку-педику?»
Из меня вырвался мерзкий смешок. Браун был тощим и жилистым. Кожа на морщинистом лице загрубела от холода и ветра. Более тяжелый, Макс мог бы свалить Брауна одним ударом. Я видел, как широкие плечи Макса обтягивала черная кожаная куртка. А еще, пока он говорил, я глаз не мог отвести от его губ.
«Мы не думаем о подобном, – шепнуло настоящее воспоминание с Аляски. – Если у вас возникнет одно из странных, непонятных желаний, просто заприте его в хранилище. Не обращайте внимания. И в один прекрасный день, по прошествии времени, оно исчезнет. Лучше так, чем чувствовать то, чего не следует».
Я положил голову на руль. Черт, как же я устал. Устал быть… творением. Не реальным человеком, а просто никем. Навсегда застрял между тем, каким хотели бы меня видеть тренер Браун с отцом, и настоящим собой. А каков я на самом деле? Я и сам не знал.
Настоящий я тоже был заперт в хранилище.
Я втянул воздух через нос и отбросил все прочь. И Макса тоже. Его особенно. Он завязал ради Карла. Я смог бросить ради Эдди. Может, однажды я почувствую, что оно того стоило. Возможно, отец, наконец, доверит мне управление фирмой, и я осознаю значимость своего выбора. Вдруг контроль над тем, как лекарства, принимаемые половиной страны, превращаются в миллиарды долларов, сможет восполнить половину моего существования.
Я завел машину и поехал дальше. Оказавшись в своей комнате в доме отца, включил душ. Холодные, словно дождь, струи воды омыли меня. Очищая. Избавляя от неподобающих мыслей о Максе. О мужчине. Кожа покрылась мурашками, в груди сжалось.
Но через несколько минут холод улегся.
* * *
На следующее утро, в субботу, я занялся обычными делами: сделал разминку, позавтракал, а потом, убедившись, что Эдди вполне доволен, отправился в офис. Обычно субботы мы проводили вместе. Но на новом посту исполнительного директора у меня скопилось слишком много работы. Так что приходилось заниматься делами.
Эдди сидел у камина в семейной гостиной с незажженной трубкой в зубах и читал Чосера.
– Эдди, сегодня мне нужно на работу, – проговорил я. – Наверстаем позже?
Он хмуро уставился в книгу.
– Мне нравятся наши субботы, – признался он. – А ваш талант игры на пианино – дар самих богов.
– Насчет дара не знаю, но обещаю после обеда исправиться.
– Прекрасно, милый брат. Если нужно – ступайте, не смею задерживать.
– Всего хорошего, Эдди, – проговорил я, целуя его в макушку. Практически единственное прикосновение, что он терпел.
– Желаю чудесного дня, старина, – пробормотал он с зажатой в зубах трубкой, не отрывая взгляда от книги.
Эдди тоже жил на границе этого мира. Все время кем-то притворяясь. Только ему это нравилось. Счастье Эдди – вот единственное, что имело значение. Я должен защитить его любой ценой.
Я холодно кивнул только что вошедшей Марджори.
– Проследи, чтобы его никто не беспокоил.
«Особенно наш папочка».
От моего резкого тона ее улыбка померкла.
– Конечно, мистер Марш.
* * *
Центр Сиэтла. Даже ранним субботним утром офис гудел. Просто работы хватало, а на кону стояло слишком много денег. Так что нужно объяснить отсутствие отца. Ранее на этой неделе мы сообщили, что он «решил ненадолго отойти в сторону», чтобы я мог полнее вжиться в роль исполнительного директора.
Пока я шагал по административному этажу, меня встречали вежливыми кивками или лицемерными улыбками. Иногда звучало «Доброе утро, Сайлас», но я не обращал внимания. Последние пять лет, еще когда учился в Йеле, а потом посещал управленческие тренинги, я вел себя по принципу «не лезь ко мне», который освоил на Аляске. Холодный. Неулыбчивый. «Истинный мужчина».
Большинство старожилов «Марш Фарма» знали об Аляске, но в глазах общественности, включая и мою семью, я «отбился от рук» и нуждался в дисциплине. Все думали, что отец отправил меня в долговременный лагерь для выживания в дикой природе, чтобы закалить характер. Охота, рыбалка, сооружение шалашей из веток и рубка дров. Всего лишь истинно мужские занятия и ничего больше. В течение полугода.
Да и к чему кому-то знать, что в разгар зимы нас – меня и еще шестерых парней – заставили маршировать всю ночь в метель. Тогда я чуть не лишился двух пальцев на ноге от обморожения.
Или что я провел Рождество, съежившись возле тощего костерка посреди ледяной пустоты, дуя на пальцы и пытаясь не замерзнуть до смерти, в то время как меня называли ничтожеством. Бесполезным. Ненормальным.
Для чего рассказывать о «перестройке личности», проводившейся по ночам вокруг хижин и лагерных костров, или о генераторах, питавших не обогреватели, а телевизоры, видеомагнитофоны и электроды.
– Доброе утро, Сайлас, – поздоровалась Сильвия Тиммонс, моя помощница, сидевшая за рабочим столом возле кабинета исполнительного директора. Когда мы вошли в застекленный угловой офис, откуда открывался вид на весь Сиэтл, она протянула мне черный кофе и список задач на утро.
Повысили меня совсем недавно, так что кабинет стал моим всего месяц назад. Отец – конечно же, не случайно – подписал приказ о моем повышении в понедельник. После того, как в выходные мы с Фейт Бенсон сделали громкое заявление. Я вытеснил с поста Говарда Брукхаймера, который проработал в «Марш Фарма» больше тридцати лет. Если кто-то из сотрудников и был этим расстроен, в моем присутствии они помалкивали.
Я сел в кресло, а Сильвия, убрав с лица ровно подстриженные черные волосы до плеч, встала позади, подавая мне одну папку за другой.
– Вот квартальный отчет, что вы просили. Прогнозы. Электронные письма от акционеров с вопросами о вашем отце. Я их распечатала и разложила по степени важности. Начиная с тех, что, по-моему, требуют быстрого ответа. Для последних же хватит и тонко завуалированного: «Отстаньте, все в порядке».
– А отчеты по организации сбыта?
– Вот. – Она протянула мне еще одну папку. – В десять у вас встреча со Стивеном Милтоном. Он расскажет о работе торговых представителей на местах и поделится мыслями о возможных направлениях маркетинга в следующем квартале.
– Прекрасно. Спасибо.
Сильвия оставила меня изучать отчеты, чтобы подготовиться к встрече со Стивеном Милтоном, главой отдела маркетинга. Насколько я слышал, он был хитрым, льстивым ублюдком, готовым за доллар мать родную продать. Поскольку его отдел ежеквартально приносил многомиллионную прибыль, наша встреча, в целом, являлась обычной формальностью. Отделу маркетинга разрешалось делать все что заблагорассудится.
Пока я просматривал папки, сквозь цифры продаж и суммы прибыли проступало вчерашнее собрание Анонимных наркоманов. Больше половины группы кивнули, подтверждая, что хорошо знакомы с ОксиПро, «звездой» нашей фармацевтической галактики.
Я остановился на показателях прибыли из юго-восточного региона страны. Прежде я изучал денежные суммы, но теперь присмотрелся внимательней. Цифры на лежащих передо мной страницах начали выстраиваться более четко, словно иероглифы, видоизменявшиеся в английский текст. Прибыли, превращавшиеся в людей.
Глянцевая фотография в нижней части отчета хвасталась единственной аптекой в Маркетте, похожей на магазин фирмы «Apple» в день выпуска айфона. Люди выстроились в очередь, которая скрывалась за углом.
– Какого хрена?.. – Я не глядя протянул руку к кнопке интеркома на телефоне. – Сильвия, зайди.
Она поспешила войти.
– Сэр?
– Это правда? Как такое может быть?
Она обошла стол и склонилась над моим плечом.
– Не вижу, в чем проблема?
– Проблема в количестве, – пояснил я. – Какого черта мы отправляем тридцать тысяч таблеток в город, где проживает меньше четырех тысяч человек?
Она моргнула.
– Я… я не знаю. Ну, врачи-то понимают, что делают…
– Правда? – Я поднял другой лист бумаги. – В этом отчете о расходах говорится, что в прошлом году «Марш Фарма» потратила более пятнадцати миллионов на частные семинары, стимулирующие выплаты, бонусы… Если я не ошибаюсь, даже предлагали положительные отзывы врачам, если те продвигали ОксиПро.
– Это хорошо?
– Ничего хорошего. Что-то явно не в порядке. А если где-то возникает проблема, она обычно выливается в чертовы судебные иски. Гигантских размеров.
Сильвия растерянно моргнула, потом снова обрела спокойствие.
– Может, мистер Милтон сможет зайти пораньше?
– Да. Сразу, как только придет.
* * *
В машине на обратном пути в поместье я ослабил галстук и потер глаза. Стивен Милтон говорил красиво, расхваливая мне стратегии своего отдела, вероятно, так же, как продвигал наше обезболивающее в массы. Подводя итог, «Марш Фарма» могла бы превратиться в крупнейшего, самого прибыльного наркоторговца в мире. ОксиПро, который предназначался для приема больными с конечной стадией рака и при постоянных сильных болях, теперь прописывался при удалении зубов мудрости и воспалениях локтевых суставов.
Но Милтон в своей стратегии не учитывал, что лекарство при частом приеме вызывает привыкание. Я велел ему показать мне данные по передозировкам по тем же самым округам, и он вежливо ответил:
– По сути дела, вы новичок в этой игре, так что пока не забивайте себе голову деталями.
Фактически, я велел ему выметаться из кабинета к чертовой матери, поручил Сильвии собрать для меня данные к понедельнику и отправился домой.
– Боже, – пробормотал я, когда седан въехал на скругленную подъездную дорожку. У меня не было полной картины, но то немногое, что я видел… В лучшем случае, «Марш Фарма» пробиралась по минному полю потенциальных судебных исков за избыточную выписку лекарств, способных нас обанкротить. В худшем же…
Люди, кивающие в полутемной комнате. Страдания. Зависимость.
«В худшем – многие тысячи загубленных жизней».
Машина остановилась, и я покачал головой. Слишком рано для пессимистичных мыслей. Нужно поговорить с отцом. И пусть он назовет меня долбаным придурком, потому что я беспокоюсь о том, в чем не разбираюсь. Он все мне объяснит. А потом я найду Эдди и сыграю ему на пианино. Дождь прекратился, сквозь облака проступил серый солнечный свет. Может, мы сможем прогуляться, притворяясь, что бродим по английским болотам в 1885 году. Или там, где вздумается Эдди.
В просторном фойе Сезар Кастро беседовал с мужчиной в синей униформе медбрата и двумя врачами – доктором Уэббом, неврологом отца, и доктором Траном, его главным лечащим врачом.
– А, Сайлас, – проговорил Сезар. – Врачи как раз объяснили, что медперсонал для мистера Марша во главе с мистером Роберто Каррильо уже здесь. – Он указал на медбрата в ярко-синем. Сезар решил, что все, кого наняли ухаживать за отцом, во время дежурства будут носить форму.
Я коротко кивнул собравшимся.
– Как он сегодня?
– Уже лучше, – проговорил доктор Уэбб. – Похоже, приступ спадает. Он…
– Он может говорить? Мне нужно с ним побеседовать.
– Да. Сегодня гораздо четче. Он наверху с новыми сотрудниками. Дает им, так сказать, руководство к действию.
«Жалкий ублюдок».
– Роберто пойдет с вами, – проговорил Сезар.
Я кивнул, и мы направились вверх по изгибающейся лестнице. Роберто оказался высоким парнем с дружелюбным лицом.
– Я только что говорил с Сезаром о возможности поставить на этой лестнице электрическое кресло, чтобы ваш отец, когда будет готов, смог спускаться.
– На черной лестнице, не здесь, – возразил я. – Ему подобное зрелище не понравится. Словно бельмо на глазу.
– Точно.
– Хотя лучше лифт. Мы в любом случае собирались его соорудить. Попрошу Сезара связаться с подрядчиками.
– Отлично, – проговорил Роберто. И чуть улыбнулся. – Хорошо, что у вашего отца есть средства для подобного ухода. Наверное, он вам весьма благодарен.
– Да уж, – пробормотал я себе под нос. – Чрезвычайно.
Я вошел в комнаты отца, Роберто следовал за мной. Папа сидел на кровати, опершись о груду подушек, а рядом стояли трое мужчин и женщина. Они уже переоделись в новенькую синюю форму с короткими рукавами и V-образным вырезом на рубашке.
– Может, я и пациент, но командуете отнюдь не вы, – объяснял отец. – Делайте, как велено, держите язык за зубами, и мы поладим.
Я зашагал по комнате, сгорая от нетерпения выставить всех за дверь и поговорить с отцом. Шторы были задернуты, и внутри царил полумрак. Но, черт возьми, один из медбратьев выглядел в точности, как…
Макс.
Я резко остановился. Присмотрелся. Сердце зашлось в бешеном ритме, желудок скрутило узлом. И на один совершенно непостижимый миг пустота во мне заполнилась чем-то светлым, теплым и добрым. Чтобы тут же смениться лавиной подстегнутого адреналином страха.
Макс тоже уставился на меня, во взгляде темных глаз мелькнуло удивление. Кажется, он чуть улыбнулся краешком губ. Хотя, вероятно, в полумраке комнаты это мне лишь привиделось.
Может, его я тоже придумал? Как он оказался здесь, в моем доме? Единственный в мире человек, который знал, что я подсел на самый доходный медикамент, выпускаемый семейной фирмой, стоял в двух шагах от отца. К тому же ему известно о папиной болезни. Он в курсе всего…
– Сайлас, – рявкнул отец. – Какого хрена с тобой происходит?
Я оторвал взгляд от Макса и резко втянул воздух через нос. Заставил сердце замолчать и застыл, словно статуя, возле постели отца.
– Да, привет, пап. Нам нужно поговорить. Но я могу зайти позже.
«Как только разберусь со шпионом в наших рядах».
– Говори сейчас, – потребовал отец. Он махнул рукой в сторону медперсонала. – Они свои.
Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не смотреть на Макса.
– Нет, – проговорил я, хотя редко перечил отцу. – Я зайду позже.
Я развернулся и быстрым шагом вышел из комнаты, не обращая внимания на грубый оклик отца. Когда минут через десять служащие вышли, я ждал дальше по коридору, в нише у окна, рядом с бельевым шкафом. Макс появился последним, тихо прикрыв за собой дверь папиной комнаты.
Я молча подскочил и схватил его за руку.
– Можно с тобой поговорить? – процедил я сквозь стиснутые зубы.
Я втолкнул Макса в довольно вместительный бельевой шкаф, и, крепко держа его, включил свет и закрыл за собой дверь.
Лицо Макса исказилось от гнева.
