Текст книги "Однажды я выберу тебя"
Автор книги: Эмма Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– Какого хрена…
Я прижал его к задней стенке, кипя от злости.
– Что, черт возьми, происходит?
Он вырвался из захвата и грубо толкнул меня.
– Эй, отвали. Ты что творишь?
Мы все еще стояли почти вплотную друг к другу. Лицо Макса, искаженное от ярости и потрясения, находилось всего в нескольких дюймах от моего, и я изучал каждую его частичку. Каменный подбородок, покрытые щетиной щеки. Влажные темные глаза бесстрашно встретили мой взгляд. А этот рот…
«Боже…»
Тело внезапно проснулось. Такого не было уже несколько лет. Готовность. Ожидание. Звенящая смесь нервозности и жара.
Встревоженный, я отпрянул.
– Кто тебя послал?
Макс моргнул.
– Кто послал… Да никто. Я получил эту работу через доктора Фигероа из Вирджинии Мейсон…
– Чушь собачья, – выплюнул я. – Думаешь, я в это поверю? Сперва на собрании Анонимных наркоманов, теперь здесь? Сколько ты за мной следишь?
«Боже, как много знает этот парень? Помимо собраний Анонимных наркоманов? Об Аляске?»
Макс поднял руки.
– Успокойся. Я не следил за тобой.
– Это совпадение?
– Да, – проговорил он. – Еще десять минут назад тебя звали Скотт, и я думал, что мы больше никогда не встретимся.
Я отступил назад, размышляя.
– Не верю.
– Не хотелось бы тебя разочаровывать, но мне плевать, во что ты веришь.
Глаза мои вспыхнули.
– Сколько?
– Что?
– Сколько? Ты ведь хочешь денег, так давай с этим покончим. Сколько тебе нужно, чтобы уйти, не проронив ни слова? Знаю, ты подписал для отца соглашение о неразглашении, но боюсь, я не верю в юридическую сознательность членов группы Анонимных наркоманов.
– Просто невероятно, – прошипел Макс. – Не нужны мне твои деньги.
– Нет? Не я, так газетчики заплатят, так ведь? Как тебя зовут? Полное имя?
– Макс Кауфман. – Его губы изогнулись в кривой усмешке. – Первый.
– Если ты лжешь…
– Я не лгу, Скотт.
Он смотрел открыто. Твердо. Как человек, которому нечего скрывать. Но в его руках находилась вся моя жизнь. Я попытался спрятать читавшийся во взгляде неприкрытый страх, но Макс, похоже, его заметил. Плечи его опустились, и он вздохнул.
– Я не собираюсь тебя продавать, – проговорил он. – Богом клянусь. Я здесь, чтобы работать. Я понятия не имел, кто ты, а теперь, когда знаю, не скажу ни слова. Это твое дело.
Хотелось ему поверить, но я не знал как. Он и это прочел в моем взгляде.
– Это ведь ты предложил меня подвезти, – проговорил Макс. – Ты хотел услышать мою историю, и я тебе рассказал. – Он понизил голос. – Не стоило с тобой делиться.
«Я не ошибся. Я сделал ему больно».
Макс оказался не настолько бесчувственным, как я. Не созданным из камня и льда. Он был изменчив. Словно вода и пламя. Боль не лишала его жизни, а лишь подпитывала. Делала лучше. Сильнее. И он не выносил, когда кто-то – я – относился к этому легкомысленно. Он не стал бы использовать свою историю, чтобы сблизиться со мной ради денег. Я почти не знал этого парня, но это понимал. Чувствовал.
Я отступил и сделал небольшой круг внутри шкафа.
– Черт. Ненавижу подобное чувство.
– Сбит с толку? – Макс поднял голову и скрестил на груди руки, обтянутые веревками тонких мышц. – Посмотрим, что ты скажешь, когда сынок шефа засунет тебя в бельевой шкаф в первый же рабочий день.
Простое упоминание об отце, словно пощечина, привело меня в чувство.
– Верно. Отец – твой шеф, а я после него. Так что вполне могу тобой командовать.
– Сайлас…
– Мистер Марш, – бросил я. – И, если скажешь хоть слово, я быстренько натравлю на тебя весь юридический отдел.
– Да, понимаю, – глаза Макса потемнели от гнева. – Как скажете, мистер Марш. Мы закончили?
Я кивнул.
Он попытался протиснуться к выходу из шкафа. Но внутри было тесно, и он меня задел. Я ощутил его касание каждой клеточкой кожи. И даже сквозь одежду – его и мою – вновь почувствовал, как реагирует тело. Трещина во льду.
Макс замер, втянул воздух, и я взглянул ему в глаза. Темные и глубокие. Он с трудом сглотнул. Кадык дернулся. Не стоило так пристально смотреть. Но я не мог отвернуться. Я чувствовал, как в ямочке на горле бьется его сердце.
Я резко дернул головой, глядя куда угодно, только не на него. Я чувствовал, как Макс изучает меня, и знал, что он ничего не упустил. Ни реакции тела. Ни сбившегося дыхания.
– Увидимся позже, – наконец, проговорил он. – Сайлас.
Боже, мое имя в его устах звучало неуместно и в то же время идеально. Шипящее «с», произнесенное глубоким мужским полушепотом, сменилось легким «л».
Он протиснулся мимо меня и вышел, а я остался один в шкафу. Облокотился на полку, опустил голову на руку. Затем с приглушенным криком сбросил на пол стопку полотенец. И заметил, как сверкнула золотая нить в монограмме «ЭГМ».
Я резко втянул воздух. Опасно терять контроль. Так можно лишиться и всего остального. Я пригладил волосы и вышел из шкафа, чуть не столкнувшись с одной из папиных горничных.
– В шкафу полный бардак, – проговорил я. – Убери.
Не дожидаясь ответа, я пошел к отцу.
– Ну? Какого черта с тобой творится? – требовательно спросил он, держа газету в дрожащих руках.
– Нам нужно поговорить.
– Я понял. О чем?
Я открыл рот, намереваясь сказать, что следует уволить Макса Кауфмана. Немедленно.
– Сайлас, – предупреждающе бросил отец.
Даже слабый и прикованный к постели, он сверлил меня взглядом голубых глаз. Безжалостно холодных и неумолимых. Словно стылые воды Медного озера, куда он отправил меня на полгода в самый разгар зимы. Он отнял у меня все. Потому что я был неполноценным.
Я пододвинул стул к его кровати.
– Пап…
– Да?
– Я… сегодня я встречался со Стивеном Милтоном, – проговорил я. – И кое-чего опасаюсь.
ГЛАВА 5
Макс
«Черт возьми, что это было?»
Я быстро шагал в западное крыло поместья, к комнатам, где жили горничные и другой медперсонал. Дежурство возле Эдварда Марша начнется лишь утром в воскресенье.
– Хватит времени, чтобы оценить сомнительный выбор работы, – пробормотал я.
Я отпер дверь карточкой-ключом, что дал мне Сезар. Новая комната оказалась чистой, но без излишеств, словно маленький, элегантный гостиничный номер. К ней примыкала ванная, а из окна открывался вид на просторный задний двор: теннисные корты, бассейн, сад, а позади – целый лес. Я прижался пылающим лбом к стеклу и закрыл глаза, желая остудить разгоряченную кровь.
«Скотт, модный Унабомбер, здесь. Под этой самой крышей».
Боже, когда он вошел в комнату отца, я подумал, что вижу призрак. Или кто-то решил разыграть меня весьма изощренным образом.
Когда он загнал меня в угол в шкафу, гнев и удивление смешались с волнами жара. Подобного притяжения я давненько ни к кому не испытывал. Просто не позволял себе подобных чувств. При мысли о том, как я на миг соприкоснулся с его телом, перехватило дыхание. Я отчетливо ощутил все его контуры. И, прежде чем уйти, заметил адресованный мне взгляд. Как будто бы он увидел меня впервые. Или самого себя.
«Так было и с Трэвисом».
Хаос чувств перенес меня на семь лет назад. В то лето, ознаменовавшееся обретениями и потерями. Тогда я в последний раз позволил себе чувствовать. И у меня все отняли.
Трэвис был старше. Девятнадцать против моих шестнадцати. Мы познакомились, когда он приехал забрать с вечеринки свою младшую сестру Кайлу; мы с ней дружили. Но он не увез сестренку домой. Вместо этого мы разговорились. Даже не заметив, как вечеринка подошла к концу, а над горизонтом, знаменуя начало нового дня, взошло солнце.
После этого Кайла стала моей лучшей подругой. Трэвис на лето приехал домой из колледжа. Я приходил к Кайле, хотя и знал, что ее нет дома, и Трэвис все равно приглашал меня войти.
– Ну, ты же проделал весь этот путь.
Я практически жил у них в то лето. Как оказалось, последнее, что я провел в собственном доме. Мы с Трэвисом не позволяли себе ничего лишнего. Вели себя, как обычные парни. Тычки в плечо, похлопывания по спине, удары кулаками и рукопожатия.
Но однажды ночью, на исходе лета, притворство все же закончилось. Когда мы поцеловались, то, что свободно болталось и дребезжало внутри меня, наконец встало на место. Бешено вращающийся компас точно указал на север. За время долгого, мучительного, сбивающего с толку периода полового созревания лишь этот поцелуй по-настоящему обрел смысл.
Наконец-то я осознал себя.
Когда отец прогнал из моей жизни Трэвиса, а следом вышвырнул из дома и меня самого, стрелка компаса вновь нерешительно закачалась.
И дергалась до сегодняшнего дня.
Сайлас Марш вошел в ту комнату, словно ответ на вопрос. Только вот я не знал, что его задал. В сердце билась странная мысль: «это он».
На долю секунды, пока его не захватила собственная паника, казалось, Сайлас обрадовался, увидев меня. Точнее, нет, он испытал облегчение.
– Это безумие, – пробормотал я пустой комнате.
Сайлас оказался засранцем. Первоклассным, как и его отец. Безукоризненный богатей, который совершил ошибку, подсев на таблетки. А теперь страшился, что, если правда выйдет наружу, обеспеченной жизни придет конец.
Но подобные мысли не помогли. Вместо этого вспоминались сила Сайласа, твердость его тела. В дорогом костюме он выглядел воплощением мужского совершенства. И этот образ все еще был со мной, как и остатки его одеколона. Как будто я надел одну из его рубашек и теперь этот запах прилип к коже.
«Сейчас мне не до этого».
Через семь лет, после десятков звонков и нескольких неудачных попыток я наконец-то уговорил маму поужинать со мной сегодня вечером. Нужно расставить все по местам. Если и эта встреча пойдет псу под хвост, мир перевернется дважды за день.
«Спасибо, на сегодня достаточно и одного эмоционального потрясения».
Я очень долго стоял под холодным душем, затем надел джинсы и полусапоги, рубашку на пуговицах и кожаную куртку. Правило в доме Маршей гласило, что такси придется ждать на задней подъездной дороге. Жалованье обещали приличное, так что, вероятно, стоило подумать о покупке машины, но, черт… Смогу ли я сохранить эту работу? Спускаясь вниз, я за каждым углом ожидал наткнуться на Сайласа, и живот сводило от предвкушения. Или от страха. А может, и того и другого.
«Учитывая, как давно я здесь живу».
И все же мысль о столь скорой смене работы вызывала неприятный привкус во рту. Нужно оставаться профессионалом, а не сбегать из-за симпатичной мордашки.
«Да уж, Сайлас «симпатичный», – усмехнулся я про себя. – А Джейсон Момоа лишь «слегка привлекателен».
Я фыркнул и немного пришел в себя. Вызванное Сайласом потрясение проходило. И пока «Убер» вез меня через озеро Вашингтон в город, живот скрутило от нервного напряжения. Вся эта суматоха с переездом и новой работой не оставила даже времени, чтобы осознать – мама действительно согласилась со мной встретиться.
Я заказал столик в итальянском ресторане неподалеку от рынка «Пайк-Плейс». Из маленького бистро открывался вид на залив, где в темной воде золотыми огнями светились лодки.
Мама еще не пришла.
Я занял столик на двоих. Сердце колотилось в груди, а пальцы постукивали по телефону, ожидая сообщения, что она передумала. Она уже откладывала и переносила встречу десяток раз, и чем дальше, тем более уязвимым становилось сердце. Почему сегодня должно быть иначе?
Но она все же появилась. Я увидел, как Барбара Кауфман нервно шагала за метрдотелем. Крепко вцепившись в сумочку обеими руками, она держала ее перед собой на манер щита.
Я поднялся на ноги и часто заморгал, когда глаза зажгло от внезапно нахлынувших слез. Я не видел ее почти десять лет. Но, несмотря на прошедшие годы и обстоятельства прошлого, она по-прежнему оставалась моей мамой.
Сейчас ей было уже за шестьдесят – они с отцом не особо со мной торопились. В некогда каштановых волосах преобладали седые пряди. Мама надела брючный костюм из полиэстера; подобные она любила носить еще во времена моего детства. Длинные волосы, большие очки и красная матовая помада. Словно видение прямиком из 1983 года.
«Она прекрасна».
– О, мой мальчик, – воскликнула мама, когда метрдотель ушел. Она бросила сумочку на стол и протянула ко мне руки. – Посмотри на себя. О, Макс…
Я крепко обнял ее, борясь с желанием полностью сдаться. Я не мог доверять материнским объятиям, хотя они и должны быть безопасными и безоговорочными.
Она хмыкнула.
– Столько времени прошло.
«Не по моей воле».
Я пододвинул ей стул, чтобы сесть.
– Но теперь мы здесь, – проговорил я и устроился напротив.
– Да, – согласилась она, слабо улыбнувшись.
Семь лет неприятия, боли и одиночества. Я попытался их проглотить. Нужно попробовать еще раз, иначе для чего все это?
– Мама, – проговорил я, взяв ее за руку. – Спасибо, что пришла.
– Я… да. Конечно. – Голос ее задрожал. – Ты такой красивый. Боже, как говорится, просто загляденье. И здоровый. Такой подтянутый и сильный…
– Да, со мной все хорошо, мам.
Она кивнула, натянуто улыбаясь и сдерживая слезы. Наконец, она убрала руку и схватила меню, закрыв им лицо. Плечи ее задрожали.
– Мама…
– Все хорошо. Я в полном порядке, правда.
Через пару минут она прочистила горло, отложила меню и промокнула глаза льняной салфеткой.
– Ты выбрал очень красивое место, – проговорила она, шмыгая носом. – Похоже, неплохо устроился. Ты ведь работаешь в больнице?
– Я на время ушел из отделения «Скорой помощи», – признался я. – Может, и навсегда. Пока не знаю. У меня новая работа.
– Правда?
– Я личный медбрат одного богатого бизнесмена из Белвью.
– Белвью? Билла Гейтса? Он живет вон там, на озере.
Я усмехнулся.
– Если бы мне давали по доллару… Но нет. Кое-кого другого. Хотя и не могу сказать, о ком речь, иначе меня засудят по полной.
– Звучит важно, кем бы он ни был, – проговорила мама. – Это просто замечательно. Я рада, что у тебя все в порядке.
Я покрутил в пальцах стакан с водой.
– Так было не всегда.
– Я знаю, и я…
Но прежде чем момент стал напряженным, нас прервал официант. Он подошел, чтобы принять заказ на напитки.
– Содовую с лаймом, – сказал я парню.
Мама взглянула на карту вин широко раскрытыми глазами.
– Так ты не выпьешь? Мне тоже не стоит?
– Заказывай, что хочешь.
– Бокал домашнего каберне, – попросила она официанта. Потом обратилась ко мне: – Ты на дежурстве? В этом причина?
Все, чего пока не знала мама, тяжестью повисло в воздухе между нами. Я говорил медленно, понимая, что каждое сказанное слово для нее подобно пощечине.
– Я не пью, потому что я – исцеляющийся наркоман и предпочитаю сохранять ясную голову.
– Исцеляющийся. – Она сделала глоток из стакана с водой. – Да, кажется, твоя сестра упоминала…
Слова повисли в воздухе. Мама выглядела так, словно ее признали виновной и допрашивали на слушаниях в Конгрессе. Я вовсе не хотел причинять ей боль, но обещал себе быть честным.
– Да, – мрачно улыбнулся я. – Когда тебя вы– гоняют из дома и семьи, это не так весело, как кажется.
– Господи, Макс, не шути. – Она со стуком поставила на стол стакан с водой. – Я знала, что будет нелегко. Тогда все случилось так быстро, и я… не принимала в расчет всю картину. И не осознавала, чем для тебя это может обернуться. Случившееся меня потрясло. Ты и тот мальчик… А потом ты ушел. И вот уже семь лет пролетели, будто миг. И теперь мы здесь.
Она беспомощно пожала плечами, словно бы это все объясняло.
Я поерзал на стуле, удивляясь, как люди способны оправдать что угодно, порой даже не пытаясь признать свою неправоту. Во мне вскипели гнев и боль, в любой момент готовые вырваться наружу. Вернулся официант, принеся заказанную содовую и бокал вина для мамы. Я сделал большой глоток, чтобы остыть.
– Я здесь не для того, чтобы искать виноватых или копаться в старых ранах, – проговорил я через минуту, больше для себя, чем для нее. – Но я не собираюсь лгать или что-то приукрашивать. Мне пришлось нелегко. Чертовски тяжело. Мне эти семь лет не показались мигом. А последствия… Просто я каждый день боролся, чтобы выжить.
– Перестань. Пожалуйста. Не думаю, что мне хочется знать остальное, – почти прошептала мама. – Думаю, это меня погубит. – Она промокнула глаза под очками салфеткой и посмотрела на меня. – Но теперь-то все в порядке? Тебе лучше?
Я подвигал челюстью из стороны в сторону. Потом, наконец, кивнул.
– Ага. Мне уже лучше.
– Замечательно.
– Нет, не замечательно, – отрезал я. – Я семь лет прожил без семьи. Я заслуживаю быть с вами, но умолять не стану. Да и не должен. – Я на миг закусил щеку изнутри. – Ребенок не должен просить о родительской любви.
Она быстро кивнула.
– Ты прав. Я скучала по тебе. Очень сильно. И Моррис с Рэйчел тоже. Но ты ведь говорил с ними?
Я кивнул. Брат был старше меня на двенадцать лет, сестра – на четырнадцать. Я же, по словам мамы, оказался «счастливой случайностью». Хотя Моррис и шутил, что так она просто называла «ошибку». Из-за разницы в возрасте мы никогда не были близки. Нас разделяли и время, и расстояние. Моррис жил на Манхэттене, а Рэйчел – в Северной Каролине. На протяжении этих лет я порой общался с ними. Обычно, чтобы попросить денег, когда жил на улице.
– Мы переписываемся время от времени. Но уже давно не общались, – признался я. – Как они?
– Очень хорошо, – проговорила мама. – Моррис работает в большом банке на Манхэттене. Рэйчел только что назначили редактором журнала. Оба состоят в браке, думаю, ты знаешь. Близнецам Рэйчел сейчас шесть лет, а Эми, дочке Морриса, – два. – Она закашлялась и отхлебнула вина. – А как же ты? Есть кто-нибудь значимый?
– На данный момент нет.
Сайлас Марш попытался вторгнуться в мои мысли, но я тут же вышвырнул его обратно.
Мама, улыбнувшись через силу, проговорила:
– Помню, во втором классе ты сказал мне, что выйдешь замуж за Брайана Роббинса. Ведь твоя подружка Холли собралась за мальчика по имени Джастин. Поэтому ты решил выйти за Брайана.
– Я не помню.
– А я никогда не забуду.
Воцарилась звенящая тишина.
Мама взяла меню, потом снова его отложила.
– Я пытаюсь, Макс.
– Я знаю, мам. Но… – я вздохнул. – Папа знает, что ты здесь?
– Да, – проговорила она. – Я ему сказала.
– И?
– Он передал тебе привет.
– Угу, – буркнул я, крутя в пальцах вилку. – Мило с его стороны.
– Он тоже пытается.
– Каким образом? Он хоть представляет себе, что значит быть отвергнутым самыми близкими людьми на свете? Теми, кто в принципе не мог повернуться к тебе спиной?
– Мы… мы не знали, что ты…
– Гей? – спросил я. – Ты даже не можешь произнести это слово.
Мама тяжело сглотнула и разгладила салфетку.
– Твой отец… сейчас он не такой непреклонный. Думаю, он понимает, что перегнул палку, хотя и не признается в этом.
Я откинулся на спинку стула.
– Папа перегнул палку, и поэтому мне пришлось ютиться в заброшенной, кишащей тараканами лачуге вместо того, чтобы окончить среднюю школу.
– Макс, прошу тебя…
Ее глаза наполнились слезами, а я почувствовал себя полным дерьмом. А ведь я даже не сказал ей, как полтора месяца зарабатывал на жизнь, пока Карл меня не подобрал.
– Поговори с ним за меня, – попросил я после напряженного молчания. – Просто поговори.
– Ладно.
– Ладно. А что дальше? Недостаточно просто сообщить, что я в городе. Ты должна вступиться за меня, мама.
Она решительно кивнула и промокнула глаза.
– Конечно. Я обещаю. Но, Макс, ты же его знаешь. Он старомодный. И, сказать по правде, я тоже. Я люблю тебя, но и мне нелегко.
– Я люблю тебя, но… – пробормотал я, криво усмехнувшись. – Как я мечтал услышать эти слова!
– Макс, прошу, постарайся понять. Когда мать держит на руках ребенка, она представляет, что хотела бы для него в жизни. И никогда не думает…
– Что в конце концов вышвырнет ребенка из дома из-за того, над чем он не властен?
Она поджала губы и слегка пожала плечами.
Я изумленно уставился на нее.
– Ты ведь понимаешь, что подобное не выбирают? У меня каштановые волосы, карие глаза, и я гей. Все едино.
Она украдкой взглянула на других посетителей.
– Пожалуйста, говори тише. У тебя был выбор. Не стоило тащить того мальчика в дом. Выставлять напоказ…
Я раздраженно взглянул на нее.
– Выставлять напоказ? Мы прятались несколько недель. Я скрывался много лет.
– Ты мог просто нам рассказать. Если бы мы спокойно поговорили, случившееся не стало бы таким потрясением…
Под столом я крепко стиснул льняную салфетку. Появился официант, чтобы принять наш заказ.
Мама попросила лингвини с морепродуктами, а я пробормотал название первого попавшегося в меню блюда. Когда парень ушел, я сделал очередной большой, бодрящий глоток холодной воды.
– Не стоит ворошить прошлое, – проговорил я. – Дело сделано. Я позвал тебя сюда, чтоб извиниться. Я не хотел причинять вам с папой боль. И я тебя прощаю. Даже если ты об этом не просишь. Это часть процесса исцеления. Для меня. Вот почему я здесь, независимо от того, что будет дальше.
– Конечно. Я понимаю. Спасибо.
Ну, не та эмоционально-трогательная реакция, на которую я надеялся. Но с прощением всегда так. Реакция не имеет значения. Ты либо прощаешь, либо нет. Я должен попытаться, иначе никогда не излечусь от прошлого.
– А насчет папы, – напряженно произнес я. – Скажи, пусть мне позвонит. Начнем с этого.
– Да, думаю, так будет правильно.
Я снова стиснул в руках салфетку.
– Я хочу, чтобы мы стали семьей, но Богом клянусь, мам, я слишком далеко зашел и многое восстановил в своей жизни. И не позволю снова все разрушить. Мне бы не хотелось выдвигать требований, но боюсь, что придется. Просто чтобы сохранить себя. Так вот. Он позвонит мне. – Я проглотил застрявший ком в горле и часто заморгал. – Мне нужно знать, что есть надежда.
– Да, хорошо. – Она осторожно потянулась через стол и взяла меня за руку. – Хорошо, я ему скажу. Сделаю все, что в моих силах.
– Спасибо.
Она сжала мою руку и откинулась на спинку стула, испустив что-то вроде вздоха облегчения. Самая трудная часть осталась позади. Я не закатывал истерик, не устраивал сцен. Я не рыдал, хоть и хотелось.
– А теперь, – проговорила она, аккуратно раскладывая салфетку на коленях. – Расскажи мне еще об этой новой работе.
