Текст книги "Пять минут жизни"
Автор книги: Эмма Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
«Семь. Седьмой раз».
– Джим Уилан, – представился я.
Она протянула руку. Опять. Я механически взял ее, выдержал очередное сердечное пожатие. Опять. Ее пальцы не задержались в моих, а сразу же высвободились, как вы бы поступили с чужим человеком.
– Приятно познакомиться, Джим Уилан.
«Блин. Я не могу проходить через это снова».
Я поднялся на ноги.
– Мне пора на работу.
Ее лицо погрустнело.
– Ой. Облом. Мы еще увидимся?
Я мог бы обещать ей, что да, но она не запомнит. В обещаниях не было толку. Я мог сказать ей, что небо падает или меня зовут Авраам Линкольн, и она не ощутит чертовой разницы. Это исчезнет, как и любое другое слово, которое мы когда-либо говорили друг другу. Я исчезал каждый раз, когда она перезагружалась, и снова воссоздавался в глазах Теи. Я мог быть кем угодно, чем угодно. И все же она оставалась единственной девушкой, с которой я мог быть самим собой.
Ужасная ирония происходящего походила на медный привкус во рту.
– Конечно, мисс Хьюз, – сказал я. – Увидимся завтра.
Глава 5
Тея
(пятью минутами ранее)
Я впервые открываю глаза.
Напротив меня сидит красивый парень. Сильный и крепко сбитый. Его руки большие, суставы испещрены шрамами. Бицепсы и предплечья увиты мышцами. Он одет в белое. Униформа?
За соседним столом сидит старик с вмятиной в голове.
Я в больнице?
Да, потому что произошел несчастный случай, и теперь я очнулась.
Господи, как долго я была без сознания?
Мое сердце стучит, и кровь приливает к ушам. Моя рука сжимает ручку до боли в суставах. Трудно дышать. Произошел несчастный случай, и теперь я здесь, в этой комнате. Но сколько времени прошло между «тогда» и «сейчас»? Как я сюда попала? Сколько времени я потеряла?
– Сколько уже прошло? – спрашиваю я красивого парня.
– Два года, – тихо говорит он, почти шепотом. – Но врачи работают над вашим случаем.
Он прав. Врачи работают над моим случаем. Это одна из вещей, которые я знаю.
Меня зовут Тея Хьюз.
Произошел несчастный случай.
Врачи работают над моим случаем.
Мужчина знает это, а значит, должен каким-то образом знать меня. Мои руки немного разжимаются.
– Да, – говорю я. – Так и есть.
Но два года? Боже, как долго я отсутствовала! Но теперь вернулась. Я с облегчением выдыхаю и успокаиваю панику. Тем не менее, я не могу найти… что-то. Что-то потеряно, и мне нужно это найти. Если бы я только знала, что искать.
Я нахожу взглядом бейджик парня. Джим.
Джим прекрасен. И сексуален. Его сексуальность похожа на черную кожаную куртку – сочетается с любым нарядом. Он не разваливается на стуле, не занимает все место и не приказывает всем в комнате обратить на него внимание. Его поза спокойна, руки скрещены на столе, плечи немного наклонены вперед. Он даже не знает, насколько сексуален, что делает его еще привлекательнее. Я борюсь с безумным желанием уткнуться лицом в изгиб его шеи и вдохнуть запах. Ничего не могу с собой поделать. Ко мне вечность никто не прикасался. Ни секса. Ни еды. Ни воды. Ничего такого.
Вместо этого я предлагаю свою руку. Делия всегда кричит на меня, мол, веди себя вежливо. И я не против прикасаться к этому парню.
– Я Тея Хьюз.
– Джим Уилан, – отвечает он почти разочарованно.
Даже имя у него сексуальное. Мужественное. Твердое. Но в нем скрывается мягкость, делающая его больше похожим на Джимми, чем на Джима. Я только собираюсь это сказать, когда внезапная болезненная гримаса искажает его красивые черты, и он поднимается на ноги.
– Мне пора на работу.
Разочарование глубоко вонзает в меня зубы. Мне не нравится оставаться одной. За пределами Джима меня ждет тишина – напряженная и безвоздушная – и это так страшно.
– Ой. Облом, – говорю я небрежно, скрывая свое отчаяние. – Мы еще увидимся?
«Пожалуйста, скажи «да», Джимми Уилан».
Он колеблется, его темные глаза пристально смотрят в мои. Я не знаю, что он ищет, но чем бы оно ни было, пусть найдет.
– Конечно, мисс Хьюз, – говорит Джимми. – Увидимся завтра.
Затем красивый парень в белой форме встает и уходит.
Я уже скучаю по нему. Я бы хотела, чтобы он вернулся. У него такие добрые глаза. Крепкий, как кирпичная стена, с мощной челюстью, покрытой щетиной, и все же он меня не пугает. Джимми хороший человек. Я хочу продолжать говорить с ним.
Казалось, он не хотел уходить.
Может быть, он одинок.
Может, мне пойти за ним и спросить, не хочет ли он потусоваться вместе. Ничего серьезного. Бога ради, мы ведь только что встретились. Но увидеть его снова… думаю, это было бы хорошо для меня.
Я начинаю вставать со стула, когда взгляд падает на лежащий передо мной рисунок. Это египетский пейзаж – высокая пирамида, отбрасывающая длинную тень под палящим солнцем.
Я его нарисовала? Конечно. Он же здесь, передо мной, вместе с ручками и цветными маркерами. Наверное, начала еще до аварии. Надо закончить. Прошло два года. Я закончу рисунок сейчас. Я открываю маркер, жалея, что под рукой нет холста и красок. Может, Делия принесет мне, когда придет. Или мама и папа.
Я скучаю по ним. Я стараюсь вспомнить их лица, вспомнить хоть один момент из нашей жизни до аварии.
И не могу. Когда я смотрю туда, то вижу пустоту. Как огромная космическая пустыня без стен, но и без движения воздуха. Страх начинает впиваться мне в живот, и я берусь за маркеры. Что-то, что могу держать в руке. Я добавляю цвета в небо. Закончив, беру шариковую ручку. Короткие слова появляются из-под пера и заполняют тень под пирамидой.
Сильный каменный стон одинокий одинокий низко медленный такой царапина шрам шрам шрам
Бессмыслица. Слова, слова, слова, но они ничего не значат.
Человек, который изучает слова, зовется этимологом.
Откуда я знаю? Изучала слова в колледже? Я ходила в колледж? Я пытаюсь вспомнить. Что-то. Что-нибудь.
В моей голове тишина.
Пустота.
Я потерялась…
Мое сердце стучит, и кровь приливает к ушам. Я снова читаю слова под пирамидой.
Сильный каменный стон одинокий одинокий одинокий
Джимми одинок. Эти слова о Джимми.
Кто такой Джимми?
Темные волосы и глаза. Добрые глаза. И униформа. Белая?
Что значит белый?
Я не знаю. Я больше не вижу. Я не могу вспомнить…
Я впервые открываю глаза.
За соседним столом сидит старик с вмятиной в голове.
Я в больнице?
Да, потому что произошел несчастный случай, и теперь я очнулась.
Господи, как долго я отсутствовала?
Мое сердце стучит, и кровь приливает к ушам. Моя рука сжимает ручку до боли в суставах. Трудно дышать. Произошел несчастный случай, и теперь я здесь, в этой комнате. Но сколько времени прошло между «тогда» и «сейчас»? Как я сюда попала? Сколько времени я потеряла? Ко мне спешит миниатюрная женщина в синей униформе. Медсестра. Ее бейдж гласит: Рита.
– Сколько уже прошло? – спрашиваю я.
– Два года, мисс Хьюз, – говорит Рита. – Врачи работают над вашим случаем.
Она права. Врачи работают над моим случаем. Это одна из вещей, которые я знаю.
Меня зовут Тея Хьюз.
Произошел несчастный случай.
Врачи работают над моим случаем.
Медсестра знала это, получается, что она должна каким-то образом меня знать. Мои руки немного разжимаются.
Тем не менее, я не могу найти… что-то. Оно потерялось, и мне нужно его найти. Если бы я только знала, что ищу.
– Прекрасная пирамида, – говорит Рита, постукивая по бумаге на столе передо мной. Это рисунок египетской пустыни под палящим солнцем, пирамида отбрасывает длинную темную тень.
Я улыбаюсь.
– Спасибо. Наверное, я начала ее еще до аварии.
У Риты приятная улыбка, и рядом с ней я чувствую себя в безопасности. Мысль об одиночестве вызывает ужас. Кажется, я очень долго была одна.
Жаль, что под рукой нет холста и красок. Может, Делия принесет мне, когда придет. Или мама и папа. Я скучаю по ним. Я стараюсь вспомнить их лица, вспомнить хоть один момент из нашей жизни до аварии.
И не могу. Когда я смотрю туда, то вижу пустоту. Как огромная космическая пустыня без стен, но и без движения воздуха. Страх начинает впиваться мне в живот. Я держу шариковую ручку. Что-то твердое и реальное. Паника отступает. Короткие слова появляются из-под пера и заполняют тень под пирамидой.
Было что белый написал наизусть прореха запинка щелчок карта ловушка ловушка
Это не имеет смысла.
Рита касается моей руки.
– Очень красиво.
Я с облегчением улыбаюсь в ответ. Мне нужны ее слова. Я жажду их. Жажду прикосновений. Звуков. Общения. Здесь так тихо.
– Спасибо, – говорю я. – Вы долго здесь работаете?
Я чувствую, что должна знать ответ на этот вопрос. Я чувствую, что должна знать Риту, но я не знаю.
– Несколько лет, – отвечает Рита. – Хотите что-нибудь выпить?
Боже, да. Несколько лет ничего не пила.
– Лимонад, было бы здорово, – говорю я.
Правда? Я знаю, что такое лимонад, но не могу вспомнить, какой он на вкус. Или как я сюда попала.
Рита улыбается.
– Я сейчас вернусь. – Она касается угла моего рисунка. – Очень хочу увидеть, что вы добавите дальше. Вы очень талантливы, мисс Хьюз.
– Спасибо.
Рита встает, и я возвращаюсь к рисованию. Добавляю немного цвета в слова в тени пирамиды. На самом деле я не очень люблю маркеры, но Делия всегда твердит, чтобы я не была такой разборчивой. Ничего не могу с собой поделать, предпочитаю краски ручкам. Живопись – как дыхание. Египет – это жизнь.
Человек, который изучает Египет, называется египтологом.
Откуда я знаю? Изучала Египет в колледже? Я ходила в колледж? Я пытаюсь вспомнить. Что-то. Что-нибудь.
В моей голове тишина.
Пустота.
Я потерялась…
Мое сердце стучит, и кровь приливает к ушам. Тишина душит. Огромная, но давящая. Маленькая коробочка без стен.
Я читаю слова внутри пирамиды. Ловушка.
Где ловушка?
Я не знаю. Я больше не знаю, где я. Я не могу вспомнить.
Я впервые открываю глаза…
Глава 6
Джим
Мои дни слились в одинаковой рутине. Мой собственный бесконечный цикл. Подъем в шесть; я поставил кофе и принял душ, пока он варился. Налил чашку и отнес ее в ванную. Вытер пар с зеркала, чтобы подстричь бороду. Парень в зеркале выглядел суровым. Мышцы, появившиеся в результате долгих тренировок в гараже, где я таскал тяжести. Хмурый взгляд. Рот – линия губ, которые редко открываются, чтобы говорить.
«Крутой парень, а? Ты трус, – усмехнулась Дорис. – Она сравнила тебя с Марком Антонием? Чушь какая».
– Она не мое дело, – сказал я.
Парень в зеркале зашевелил губами, но я все утро мысленно подсчитывал время. Приготовление кофе: пять минут. Выпить чашку: пять минут. Душ: пять минут. Бритье: пять минут.
Все утро какие-то новые действия, пока Тея находилась в своей ловушке сознания. Долбаный кошмар. Не мой, но все равно страшно.
Я должен был верить, что Тея не знает о своей тюрьме. Я видел отчаяние в ее глазах, но не мог сказать, с чем оно связано. Она казалась достаточно счастливой, пока возилась со своими ручками и бумагой, пока писала бесконечные цепочки слов со слабой улыбкой на лице.
Кто я такой, чтобы утверждать, будто она страдает?
«Никто, – услужливо подсказала Дорис. – Ты никто».
Моя смена в санатории началась с поспешного сообщения от Алонзо, который велел мне немедленно явиться в комнату мистера Перелло на третьем этаже. Перелло был ветераном Афганистана. От взрыва на дороге железный прут воткнулся ему в глазницу. Перелло был дружелюбным парнем, но его травма иногда вызывала приступы гневной истерии.
– Вы не знаете, где я был! – орал он, борясь с объединенными усилиями Хоакина и Алонзо. Те вдвоем пытались его удержать, пока дежурная медсестра готовила успокоительное. – Вы не знаете, что я видел!
Он высвободил руку и заехал Алонзо по лицу. Бедняга отшатнулся, и я быстро его сменил. Быстро и осторожно – Перелло был солдатом, и ярость придавала ему дополнительную силу. Я удерживал его у стены, пока он не навредил себе или кому-либо еще.
– Вы не знаете! – кипел мистер Перелло, и его лицо было в нескольких дюймах от моего. Черная повязка закрывала левый глаз. – Вы, придурки, думаете, что все поняли. Но ни хрена не знаете.
– Ну же, мистер П., – начал Хоакин. – Успокойтесь…
– Нехрен меня успокаивать! Я научу вас уважению. Вы не знаете то, что я знаю.
– Вы правы, – отозвался я. – Мы не знаем.
Слюна попала мне на челюсть, когда его голова повернулась ко мне.
– Закрой рот! – закричал он. – Нехрен мне поддакивать!
– Я бы никогда не стал, сэр.
– Я видел всякое дерьмо.
– Да, – подтвердил я. – Мы даже представить не можем, что вы видели.
– Я заслужил уважение, черт возьми, – сказал мистер П., устав бороться. – Я заработал его там, в той проклятой пустыне, которую тебе никогда не придется увидеть.
– Так и есть. И мы благодарны вам за это.
Мистер Перелло прекратил вырываться, и дежурная медсестра подскочила к нему со шприцем.
– Ну вот, мистер П., – сказал Хоакин, укладывая его на кровать. – Теперь вы вздремнете, а когда проснетесь, почувствуете себя намного лучше.
Мистер Перелло обмяк, и мы отпустили его.
– Вы в порядке, босс? – спросил Хоакин.
– В порядке. – Алонзо вытер с губ струйку крови. – Просто уже старею.
Хоакин хлопнул меня по плечу, когда мы выходили из комнаты.
– Ну ты даешь, новобранец. Я уж думал, ты вообще молчун, но ты догадался, что сказать мистеру П.
Я пожал плечами.
– Я сказал ему правду.
Алонзо кивнул.
– Верно. Ты молодец, Джим. Действительно молодец.
– Спасибо.
Остаток дня я лелеял это «действительно молодец» и хлопок по плечу от Хоакина. Судьба скрывала от меня Тею, а хлопоты не давали думать о чем-то еще. Работа спорилась.
Позже днем я взял швабру и ведро и вошел в комнату отдыха, как раз после того, как Рита увела оттуда Тею. Та улыбалась.
«Потому что она вполне счастлива. Продолжай делать свою работу. Так же, как с мистером Перелло».
Напевая «Sweet Child O’Mine», я пошел убирать со стола Теи. Рита оставила там маркеры и несколько листов бумаги. Я собрал их, чтобы отнести на место.
И замер на полпути.
Я уже видел рисунки Теи, но на самом деле не присматривался. А вот сейчас посмотрел.
Цепочка слов, о которой я спрашивал Риту, была одной из сотен. Тысяч. Весь рисунок пирамиды под египетским солнцем состоял из них. Убористый почерк, такой же аккуратный, как машинный. Каждая деталь рисунка состояла из слов, раскрашенных маркерами.
«Все из цепочек? Невероятно».
Я схватил стопку рисунков с полки Теи. Первый представлял собой еще одну пирамиду в египетской пустыне. И следующий. И следующий. Вся стопка состояла из сюжетов Древнего Египта, некоторые с Клеопатрой в сине-золотом головном уборе и с золотыми браслетами на руках. Некоторые с Марком Антонием во главе флота военных кораблей; его высоко поднятый меч блестел на солнце.
Каждое изображение было создано из слов. Цепочек слов. Как картины пуантилистов, только вместо точек буквы.
Гробница тень вскоре луна стон вырос посеян одиноко потерян потерян
Я развернул страницу под другим углом, чтобы прочитать крошечный скрипт, который изображал черную кошку, греющуюся на солнце.
Кот сидел пел жало крыло оса было не должно доверить желание последний вздох ушел ушел ушел
Тени, отбрасываемые на песок пустыни, представляли собой море слов, написанных черными чернилами и закрашенных серым. Одна строка бросилась мне в глаза.
Темный метка жаворонок ловушка ловушка споткнулся разорванный веревка надежда выдержка петь экран крик крик крик
– Вот же черт.
Это были не просто цепочки слов. Это были струны боли. И в конце каждого одна и та же тема. Припев в конце куплета Теи. Повтор, как эхо голоса, кричащего откуда-то из глубины, темноты.
Потерян. Ушел. Крик.
Мои руки дрожали. Я перебирал недельные кипы рисунков, выбирая наугад все новые цепочки слов. Мое дыхание зачастило. Одна строка напугала меня больше всех. Короткая цепочка слов, что составляла небольшую тень под троном Клеопатры.
Любовь жить жизнь нож рядом рвать пророк страх износ где? здесь здесь здесь
– Здесь, – прошептал я. – Она здесь.
Я не дурак и понимал: доктора наверняка видели ее рисунки – но какого ж хрена ничего не сделали? Разве это не доказательство, что Тея понимает свою ситуацию?
«Все здесь. Она знает, что с ней происходит».
Мысль упала в сердце, точно камень.
– Боже. Вдох. Выдох. – Я схватился за край стула, а за окнами сгущались сумерки. – Она знает. Твою мать, она знает.
Это не просто набор слов. Нет. Тея была там, заперта в своем собственном разуме, годами.
Рита вошла в комнату отдыха, на этот раз крепко держа Нэнси Уиллис – еще одну резидентку, что страдала от постоянного головокружения из-за травмы, полученной двадцать лет назад. Рита усадила старуху на стул и принесла ей комплект домино.
– Я сейчас вернусь, мисс Уиллис, – сказала Рита, читая мое выражение лица. – Джим? Ты бледный как стена.
Я хотел было показать рисунки Рите, но остановился. Она их видела. Она тоже работает здесь годами. Гнев горел в моих венах, а значит, заикание вылезло наружу.
– Н-ничего. Я в порядке.
Она нахмурилась, но мисс Уиллис уронила домино и позвала на помощь. Рита оставила меня, вернулась к подопечной, а мне следовало вновь приступить к работе. Я должен был вынести мусор. Сделать свою работу. Выбросить все рисунки Теи.
Все ее мольбы о помощи.
Я затолкал рисунки в мешок, но не стал его завязывать. Просто вынул из ведра и закрутил, чтобы донести до бака на улице.
«Что ты делаешь?»
Я смутно сознавал, что хочу забрать рисунки и… что? Отправить их фото доктору Теи? Другому врачу? Специалисту получше, кто хоть что-то сделает с тем, что она заперта в пятиминутной петле времени?
Снаружи воздух был густым и липким; летнее солнце блестело в ясном голубом небе. У мусорного контейнера рядом со зданием я полез в мешок и схватил три или четыре рисунка Теи, свернул их в трубочку и сунул в задний карман. Затем связал мешок и бросил в бак.
– Что ты забрал, Джим?
Дерьмо…
Крышка бака упала, едва не попав мне по пальцам. С колотящимся сердцем я повернулся к нему спиной, глядя на приближающегося Алонзо.
– Н-н-ничего.
– Жарковато нынче для озноба. – Он склонил голову. – Нервничаешь? Покажи мне это «ничего».
«А сейчас ты потеряешь свою работу, придурок».
Я вдохнул, выдохнул и отдал ему свернутые рисунки.
Алонзо развернул бумагу и сунул сигарету в рот.
– Любишь искусство?
– Нет, сэр.
– Не расскажешь, почему решил стянуть рисунки мисс Хьюз из мусорной корзины?
Я выпрямился, скрестил руки. Раз он все равно собирался меня уволить, отчего бы не сказать правду.
– Неправильно их выбрасывать.
Он кивнул и снова свернул бумаги.
– Садись.
Я опустил руки и последовал за ним к скамейке, обращенной к западному крылу «Голубого хребта». Сверчки стрекотали и мелькали в высокой траве. Алонзо зажег сигарету.
– Цепочки слов, верно?
Я кивнул. Алонзо начал говорить, но тут какое-то движение наверху привлекло наше внимание. Тея появилась в окне своей комнаты. Она не посмотрела вниз, лишь положила руку на стекло и уставилась на лес, горы вдали.
– Ты не можешь так на нее смотреть, – сказал Алонзо.
Я вздрогнул и оторвал взгляд от Теи.
– Я не…
– И ты ничего не можешь выносить из санатория. Узнай об этом Делия Хьюз, на куски бы тебя порвала, без вопросов.
– Они явно важные, – тихо сказал я. – Эти цепочки.
– Это не твое дело, сынок. Мы уже это обсуждали. Она не такая, как ты или я. Она выглядит красивой. Здоровой. Она много улыбается. Но у нее поврежден мозг. Поврежден. Мозг.
Я вздрогнул.
– Я знаю.
– Правда? – Алонзо склонил голову. – Ты читаешь ее каракули, будто секретный код. Ты смотришь на нее, будто есть какая-то надежда.
– Надежда?..
– Шанс, что ей станет лучше.
– Разве мы не хотим этого для наших пациентов?
Алонзо прищурился.
– Хотим, но я тебе сказал: лучше им не станет. Мисс Хьюз не поправится. Ни сегодня, ни завтра. Ни через десять лет. Доктора изучили ее случай вдоль и поперек. Они видели это. – Он помахал рисунками. – Медицина бессильна.
Вес его слов как приговор навис над Теей. Ей двадцать три года, других проблем со здоровьем нет. Она может легко дожить до… семидесяти? Восьмидесяти? Еще шестьдесят лет в этом месте? Шестьдесят лет рисунков, знакомств и «сколько уже прошло»? И все это время каким-то образом зная, что она в ловушке без возможности выбраться?
Я даже не мог этого представить.
– Они ничего не могут сделать? – уточнил я. – Вообще ничего?
– У Алтеи Хьюз один из худших зарегистрированных случаев амнезии в истории, – ответил Алонзо. – Если бы можно было что-то сделать, ее доктора уже бы это сделали.
Я откинулся на скамейке.
– Она в ловушке.
Алонзо мгновение изучал меня, затем затушил сигарету и подобрал окурок.
– Осторожнее, сынок.
Я вскинул голову и встретился с ним взглядом.
– Я бы н-н-никогда…
– Никогда не будешь забирать ее личные вещи?
Он прав. Я веду себя как гребаный сталкер.
– Я разбираюсь в людях, – сказал Алонзо. – Неплохо умею их читать. Я подозреваю, что ты хороший человек, но это последнее предупреждение. Следи за собой и за своей надеждой. Следи за тем, чтобы не мечтал о выздоровлении мисс Хьюз как ради нее, так и ради себя.
Он вручил мне рисунки.
– Я так понимаю, ты знаешь, куда их деть?
Я кивнул.
– Хорошо. Увидимся.
Он ушел, и только тогда я позволил рисункам развернуться в моей ладони.
«Оставь это ее докторам».
Они были нейрохирургами и психологами с годами практики и высшим образованием. Я был санитаром с дипломом средней школы.
Я встал и направился обратно к баку. Бросил последний взгляд на окно, но Теи там больше не было.
«Ее там больше нет».
Все больше и больше чувствуя себя сталкером, ущемляющим личную жизнь пациента, я одной рукой поднял тяжелую крышку контейнера. Было почти кощунством бросать изображения такого уровня в мусор, но мне вообще не следовало их забирать. Неправильно. Непрофессионально. Мне повезло, что Алонзо меня не уволил.
Я вновь повторил свою клятву не лезть в жизнь Теи Хьюз больше, чем допустимо санитару. Это было не мое дело.
Я запихнул страницы в бак, и тяжелая крышка захлопнулась, прищемив один рисунок. Его угол торчал наружу, светлое пятно на фоне ржавого зеленого металла. Мне в глаза словно чертова пульсирующая сирена бросилась цепочка слов.
Прощай ложь плач попытка улететь тайком вздох вверх оклик ад помощь помощь помощь.
