Текст книги "Пять минут жизни"
Автор книги: Эмма Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Глава 3
Джим
Она представилась мне уже три раза.
«Три из будущих сотен, если не тысяч. Ее мозг поврежден. Она не вспомнит тебя каким-то чудесным образом».
Трудно было поверить, что амнезия настолько сильна, когда сама Тея казалась яркой и полной жизни. Я вспомнил инструкцию Алонзо перенаправлять ее после перезагрузки и посмотрел на рисунок. Она изобразила пирамиду. При ближайшем рассмотрении оказалось, что та состоит из одних только слов. Строк, написанных шариковой ручкой и закрашенных маркерами.
– А рисунок действительно хорош, – заметил я. – Более чем хорош.
– Спасибо, – ответила Тея, хмурясь. – Все хорошо, но чего-то не хватает. Он какой-то…
– Маленький.
Она криво улыбнулась.
– Вы искусствовед, Джим Уилан?
– Н-н-нет, я просто имел в виду…
– Да я шучу, – вздохнула она и повернулась к своему рисунку. – Он правда маленький. Вот бы у меня был холст размером со стену. И краски, чтобы хватило на несколько месяцев.
– Именно это я и имел в виду, – сказал я, все еще неловко стоя над ней. – Твой талант больше, чем бумага и ручки. Размером с Большой каньон.
Я надеялся, что она уловит намек на вчерашнюю беседу, но Тея покраснела и игриво улыбнулась.
– Ладно, беру свои слова обратно. Можешь критиковать мое искусство сколько хочешь.
На миг я снова увидел глубины личности Теи Хьюз. Мили вместо минут.
– Джим?
– Да?
– Ты пялишься.
– Прости.
– Все нормально. Я не против, чтобы ты на меня смотрел. У тебя добрые глаза.
«Дежавю, доведенное до гребаного абсолюта».
Я почувствовал, как моя кожа стала горячей, и перенаправил свои мысли подальше от нее. Я чуть наклонился, чтобы прочитать одну из цепочек слов, составляющих склон пирамиды.
Схвачен похоронен похоронен рожден порван траур стон один одинок одинок одинок одинокий одинокий
– Что это значит? – спросил я, постукивая пальцем по словам. – Если ты не возражаешь…
Тея всмотрелась в рисунок, словно слова были ей чужды.
– Я не знаю. Я написала их до аварии. Два года назад.
– Ты нарисовала это два года назад? – Я чувствовал, что балансирую на грани, проверяю пределы ее понимания и, возможно, раздражаю ее. Она кивнула.
– Похоже, да. Но теперь, когда я вернулась, то могу ее закончить.
– Хорошо.
Тея нахмурилась и заправила прядь светлых волос за ухо, словно озадаченная своими собственными словами.
– Звучит странно, не правда ли? Я так давно отсутствовала.
– Так уж получилось.
Тея благодарно улыбнулась.
– Легко сказать. Я чувствую, будто…
– Что?
– Будто есть что-то большее, но всякий раз, когда я пытаюсь вспомнить больше, ничего нет. Я даже не помню, как я попала сюда, за этот стол. К тебе.
У меня не было слов, которые могли бы ей помочь. Я сам едва понимал ее ситуацию.
– Но я знаю, врачи работают над моим случаем, – заверила Тея. – Пусть они голову ломают. Я же просто рада, что вернулась.
– Я тоже.
Улыбка Теи стала еще ярче, и она снова взяла шариковую ручку.
– Расскажи мне о себе, Джим. И сядь, бога ради. Ты нависаешь.
Я оглянулся, нет ли рядом Алонзо, но он еще не вернулся. Я сел напротив Теи, говоря себе, что просто делаю свою работу.
– Так лучше, – просияла Тея. – Чем ты занимаешься?
– Я санитар.
– Да? А где?
Алонзо меня на части порвет – надо ж было облажаться с Теей через несколько секунд после того, как он объяснил мне, чего говорить нельзя. Возрастающая тревога вызвала чертово заикание.
– В санатории «Г-г-голубой хребет».
Дерьмо.
Тея резко посмотрела на меня, затем ее взгляд смягчился.
– У тебя есть заикание, Джим?
Никто годами меня не спрашивал, так хорошо я скрывал изъян. Унижение вонзило в меня свои когти, пока я старался глубоко дышать.
– Иногда. Вылезает, когда нервничаю. Или злюсь.
– Ну сейчас ты вроде не злишься. – Ее брови поднялись, а улыбка стала хитрой. – Я заставляю тебя нервничать?
«Боже, она что, флиртовала со мной?»
Тея похлопала меня по руке.
– Не переживай. Я не кусаюсь… сильно.
Вспышка тепла на коже там, где она коснулась меня своими мягкими пальцами, быстро превратилась в волну, пронесшуюся по руке, позвоночнику, вплоть до паха.
«Ради всего святого, она резидент».
Я осторожно убрал руку.
– Я где-то слышала эту фразу. Наверное, в каком-то фильме. – Она склонила голову. – А ты мало говоришь.
– Немного.
– Из-за заикания?
Я кивнул.
– Сестра утверждает, я вообще не затыкаюсь. – Она рассмеялась и пожала плечами. – Виновата. Я говорю, что думаю, ведь жизнь так коротка, верно?
Теперь Тея наклонилась ближе ко мне. От ее теплой кожи доносился запах простого мыла.
– Я просто хочу набраться смелости и сказать: у меня такое чувство, что заикание далеко не самое интересное в тебе, Джим Уилан.
Я уставился на нее в ответ. Никто никогда не говорил мне ничего подобного. Эта девушка настоящий магнит – притягивала меня, хотя мне следовало держать профессиональную дистанцию. Она была чертовски прямолинейна, но улыбалась мне, будто между нами имелся секрет, который знали только мы. Она была здесь, но в любую минуту могла исчезнуть.
И словно этот момент никогда не случался.
Я прочистил горло.
– Я бы не назвал заикание интересным.
Тея оперлась подбородком на руку.
– Тяжело было с ним расти?
– Да уж.
– Прости. Тебе, вероятно, не хочется о нем говорить. Я просто подняла эту тему, потому что мне все равно.
– Все равно?
– Что ты заикаешься. У всех нас есть недостатки, верно?
– Да, – сказал я. – У всех.
– Не давай заиканию мешать тебе говорить со мной. Мне нравится с тобой болтать, Джим.
– Мне тоже нравится болтать с тобой, Тея.
Ее имя пришло на язык так легко. Вдох, а затем мягкий выдох. Без усилий. Без заикания.
Мгновение стало теплым и долгим, а затем разбилось, как стекло, когда дверь позади меня открылась. Тея посмотрела туда, и ее красивая улыбка исчезла. Выражение лица стало пустым, все тело застыло, руки слегка задрожали. Шариковая ручка выпала из пальцев и покатилась к краю стола. Когда она упала на пол, Тея вдруг пришла в себя, и на ее лице появилась ликующая улыбка.
– Делия! – Она вскочила со стула и побежала мимо меня.
Я выпустил воздух, застрявший в моих легких, и поднялся на ноги. С медсестрой Ритой вошла женщина в темно-синем костюме, с темными волосами, стянутыми в строгий пучок. Тея обняла женщину за шею, чуть не сбив ее с ног. Делия плотно сжала губы. Посмотрела на меня через плечо сестры, и я быстро нагнулся поднять ручку с пола.
– Ты здесь, – сказала Тея. – Я так рада тебя видеть. Сколько уже прошло? Где мама и папа?
– Прошло два года, – ответила Делия. – Мама и папа уже в пути. – Ее тон был усталым, как будто она отвечала на эти вопросы уже тысячу раз. Вероятно, так и есть.
– Давай сядем, – предложила Делия, пододвигая сестру к столу.
Я застыл, ожидая, что Тея увидит меня и вспомнит наш разговор. Она должна была вспомнить. Ни у кого не может быть такой ужасной амнезии. Алонзо наплел мне кучу дерьма. Подшутил над новичком. Посвящение для всех новых санитаров.
В конце концов Тея оторвала взгляд от своей сестры и вежливо посмотрела на меня.
– О, привет, – сказала она, и ее взгляд устремился на табличку с моим именем. – Джим? Это моя сестра Делия.
Я лишь молча смотрел в ответ.
Прошло. Все прошло.
Так же, как наш разговор в фойе. Пропал. Как будто его никогда не было.
Делия прочистила горло, жесткий звук привлек мое внимание.
– Я могу вам помочь, Джим?
– Джим Уилан – наш новый помощник, – сказала Рита, подходя ко мне.
Делия посмотрела на меня проницательными темными глазами. Полная противоположность Тее во всех отношениях – жесткая, холодная, с крепко сжатыми губами и тяжелым взглядом. И пусть она, вероятно, была всего на несколько лет старше меня, что-то украло жизненную силу у Делии, поэтому она выглядела как человек, который за два года постарел на десять.
«Она потеряла родителей, ее сестра в санатории. Пойми ее».
Я протянул ей руку.
– Здравствуйте, мисс Хьюз.
Она посмотрела на мою руку так, будто я предложил ей грязный подгузник.
Тея засмеялась.
– Делия, ты такая чудачка. – Сама схватила мою протянутую руку и от души тряхнула. – Тея Хьюз. Так приятно с вами познакомиться.
«Четыре».
Я отпустил ее руку, но продолжал смотреть ей в глаза, ища знак, что все это чушь собачья. Тея нормально держалась. Не бредила, не тряслась от Альцгеймера. Я вспомнил пустой взгляд моего дедушки Джека на смертном одре. Как его воспоминания всплывали и исчезали, и если уж исчезали, то навсегда. Было очевидно, что что-то внутри него сломалось. Тея же выглядела молодой, красивой и совершенно здоровой.
За исключением того, что здоровой она не была.
– Сфотографируй, картинка останется дольше, – сказала Тея, смеясь, пока Делия пронзала меня холодным взглядом.
– Я бы хотела побыть со своей сестрой наедине, – сказала Делия, вытаскивая стул. – Уверена, у вас есть работа.
Тея послала мне извиняющуюся улыбку и помахала на прощание.
Рита оттащила меня от сестер.
– Не принимай это на свой счет. Делия со всеми такая. И спасибо, что занял мисс Хьюз. Как дела?
– Я не могу в это поверить, – пробормотал я.
– Знаю. Не сразу привыкаешь. Такое ощущение, что она притворяется, верно?
Я кивнул.
– Ее высокая работоспособность почти усугубляет ситуацию.
– Кажется, у нее был небольшой приступ.
– Этого следовало ожидать, – ответила Рита. – Их называют приступами отсутствия. Они не причиняют боли.
– Часто они случаются?
– Теперь не так уж часто. Раньше было хуже. Когда она впервые приехала, то была в панике. Приступы каждый день, сутки напролет. Она билась в истерике, бедняжка.
– Ист-т-терике?
Рита кивнула, не заметив моего заикания.
– Случалась перезагрузка, и мисс Хьюз не понимала, что происходит. Представь себе, что приходишь в себя посреди того, как пьешь воду или гуляешь на улице. Или просыпаешься, не зная, утро это или ночь. Но она уже два года в санатории, поэтому привыкла.
– Значит, она помнит, где она.
– Нет, дорогой. Она ничего не может вспомнить. По большей части мисс Хьюз говорит по привычке.
– Она тебя помнит?
Рита покачала головой.
– Нет. Она не знает моего имени. Или имя ее доктора. Она ест в столовой каждый день, три раза в сутки, но не может сказать, где находится помещение. Не может сама дойти из этой комнаты в свою спальню. Если, не дай бог, бросить ее снаружи, она потеряется за считаные минуты. Но мисс Хьюз знает рутину. Мы осторожно внесли в ее дни однообразие, и это впиталось в подсознание. Последовательность сохраняет спокойствие.
Я медленно покачал головой.
– Невероятно.
Она положила ладонь мне на руку.
– Я знаю, это трудно понять, но наш мозг – удивительный механизм с миллиардами клеток. Когда они повреждены, результаты могут быть непредсказуемыми и завораживающими.
Я не находил ситуацию с Теей завораживающей.
Чертовски ужасной, может быть…
Тея внезапно вскочила со стула.
– Делия! – воскликнула она и склонилась над сестрой, крепко ее обнимая. – Я так рада тебя видеть. Сколько уже прошло? Где мама и папа?
– Прошло два года, – сказала Делия. – Мама и папа скоро здесь будут. Расскажи мне об этой пирамиде.
Рита наклонилась ко мне.
– Она переводит внимание мисс Хьюз на рисунок, чтобы бедняжка не спрашивала о родителях.
– Она каждый день рисует Египет?
Рита кивнула.
– Каждый день.
– А что с цепочками слов?
– Необычно, да? Такие тонкие детали. Мисс Хьюз талантливая художница.
– Они что-то значат?
– Ее нейропсихолог, доктор Стивенс, говорит, что это отголоски ее жизни до аварии. По словам Делии, мисс Хьюз училась в художественном колледже и считалась одной из лучших учениц. – Рита улыбнулась. – Однако сама мисс Хьюз иногда утверждает, что была этимологом.
– Кем?
– Тем, кто изучает происхождение слов, – пояснила Рита. – Доктор Стивенс говорит, что это конфабуляция. Выдумка мисс Хьюз. Он думает, ее бедный мозг пытается создать историю за неимением собственной. – Она посмотрела на полную рисунков папку. – Почти пора убираться.
– Ты их просто выбрасываешь? – спросил я.
– А что еще нам с ними делать?
У меня не нашлось ответа, за исключением того, что подобное искусство слишком хорошо для мусора. Тея была слишком хороша для маркеров и бумаги для заметок.
Рита изучила мое выражение лица и снова положила ладонь мне на руку.
– Она нарисует еще, – заверила медсестра. – И никогда не узнает, что их больше нет, потому что, прежде всего, не сможет вспомнить, что их делала.
Я неопределенно кивнул, хотя мне это все не нравилось. Ни одна чертова вещь.
– Мне пора возвращаться к работе, – сказала Рита. – Ты привыкнешь к мисс Хьюз. Просто дай себе время.
Время. У меня его было предостаточно. Годы и годы. У Теи же было всего несколько минут.
«Для тебя она мисс Хьюз. Оставь ее. Делай свою работу».
Пока я подметал пол комнаты отдыха, мои глаза то и дело возвращались к Тее. Мое глупое сердце болело так же, как в тот день, когда умер дедушка Джек. Скорбя о чем-то потерянном, что уже никогда не вернуть.
Это была потеря Теи, а не моя.
«Ты в этом уверен?»
Я кивнул. Я не терял Тею. Она не была моей, чтобы ее потерять, и никогда не будет.
Глава 4
Джим
Хоакин оказался прав; Алонзо дал мне две ночные смены подряд. Я познакомился с Мэри Флинт, дежурной медсестрой, что работала каждую ночь, – женщиной средних лет с короткими темными волосами и большим носом. Большая часть ее работы заключалась в том, чтобы раздавать ночные дозы лекарств из закрытой аптечки на втором этаже. Как только резиденты засыпали, у Мэри не оставалось каких-либо занятий. Каждый раз, когда я проходил мимо ее поста, она дремала.
Меня это устраивало. Никаких разговоров.
Первая ночь в «Голубом хребте» была как первая ночь в моем новом доме. Я привыкал к звукам и тишине. Приветствовал одиночество и гарантию, что мне не придется ни с кем общаться. Я бродил по залам точно призрак, слыша лишь шорох своих шагов по линолеуму и звук собственного дыхания.
«Не застрянь на горе».
«Чувствуешь себя как дома?»
Я прыгал из одной приемной семьи в другую всю свою жизнь. Концепция дома не имела для меня никакого значения. Дедушка Джек однажды сказал: «Бери, что есть, и извлекай из этого все, что можешь».
Чем я и занимался.
После ночных смен мне давали полный выходной день, чтобы восстановиться, прежде чем я вернусь на дневную смену. Я проводил его, спя и бренча на гитаре. Дедушка Джек подарил мне подержанную акустику на одиннадцатый день рождения. Дорис не разрешила шуметь в доме, поэтому я уносил гитару во двор и подбирал песни, которые услышал по радио. Я не знал нотной грамоты, но оказалось, что у меня хороший слух.
Теперь, в доме в Бунс-Милл, я положил ее себе на колени, чтобы поиграть песню «Beloved», которую услышал на днях. Вместо этого вышло несколько строк из «Sweet Child O’Mine». Я хлопнул рукой по струнам.
– Черт возьми, хватит. Оставь ее в покое.
Я немного почитал, пытаясь не заснуть и вернуться к нормальному графику. В четыре часа дня я растянулся на маленьком диване в своей гостиной и смотрел «Крепкий орешек» по местному каналу. Фильм прерывался рекламой каждые три минуты, а ругательства все смягчили.
Брюс Уиллис, босой и окровавленный, ворвался в комнату.
Мои глаза закрылись. Мысли разбежались. Сон утащил меня прочь от шума фильма…
Ограждение из рабицы на заднем дворе средней школы Вебстера издавало отчетливый шум, когда в него швыряли тело. Скрежет металла по металлу. Обычно я заходил в школу с парадного входа, но сегодня опаздывал. Дыра в заборе была ближе к небольшому дому, что я делил с Дорис. Я протиснулся внутрь.
Тоби Кармайкл уже ждал.
Он сильно толкнул меня, и забор загрохотал, когда я отскочил от него, твердые изгибы проволоки впились в мои лопатки.
– Почему ты не ходишь в специальную школу как остальные неудачники? – спросил Тоби. – Все знают, что ты т-т-тупой.
Трое друзей, которых он привел, радостно заулюлюкали и захлопали.
Тоби снова толкнул меня.
– Скажи что-нибудь, Уи-Уи-Уилан.
Ничего не говори, велел я себе. Не давай ему повода.
Я был невысоким новичком с тощим от недоедания телом. Тоби был наглым старшеклассником и сидел на диете из куриных крылышек и чизбургеров с беконом в «Милс-Плейс», куда все дети ходили после школы.
Все, кроме меня.
Я снова отлетел в забор, и тот завел свою песню, точно огромный металлический сверчок. Я до чертиков ненавидел этот звук.
– Я сказал, скажи что-нибудь.
Тоби снова бросился на меня, и я увернулся, мои руки сжались в кулаки.
– П-п-пошел ты.
Все четверо парней остановились, уставились на меня, а затем разразились смехом.
– «Пы-пы-пы-пошел ты».
Тоби схватил меня за воротник моей видавшей виды ветровки.
– Если еще раз увижу, что ты смотришь на Тину Халлоран, то разобью твою ту-ту-тупую рожу.
Я изо всех сил пытался вспомнить, кто же такая Тина Халлоран. Должно быть, та красивая девушка, что улыбалась мне, когда я вчера убирал свои вещи в шкафчик. Короткий проблеск солнца в вечно сером небе.
– Привет, Джим, – сказала она, слегка помахав кончиками пальцев.
Я никогда не говорил с ней. Конечно, нет. Я никогда не говорил, ни в классе и уж точно не в коридоре, полном учеников. Никогда не отвечал милым девушкам с дружелюбными улыбками. Наверное, ее кто-то подговорил. Может быть, Тоби…
– Она не хочет иметь ничего общего с таким тупицей, – проревел он, возвращая меня в реальность. – Ты понял?
Ярость горела во мне. Ярость от несправедливости, насмешек, проклятого заикания, что причиняло мне столько страданий. Мои руки сжались в кулаки, и я ударил Тоби в живот.
Он со свистом втянул воздух, но не отпустил мою куртку. Его глаза расширились от убийственного гнева.
– Ты покойник.
Ударь меня, подумал я. Черт, ударь меня. Выбей из меня заикание раз и навсегда.
Левый кулак Тоби впечатался в мою челюстью, и боль взорвалась у меня во рту. Я отшатнулся назад и рухнул на землю.
Он ткнул в меня пальцем.
– Это последнее предупреждение. В следующий раз зубы выбью. Не то чтобы они тебе нужны.
Ребята ушли, бросив на прощание еще несколько насмешливых комментариев. Я медленно поднялся на ноги. Потерев ноющую челюсть, собрал свой рюкзак и выпавшие тетради. Я сплюнул комок крови и смотрел, как тот падает на землю. Я представлял, что это мое заикание наконец выпало изо рта, кровавое и мертвое. Оно ушло. Ушло навсегда. Я вдохнул, как меня учила миссис Маррен. Выдох. Вдохни, выдохни, затем позволь словам литься…
– М-м-меня з-з-зовут Джим…
Дерьмо.
Я бы выругался, но и ругательства бы застряли у меня во рту. Я швырнул рюкзак в изгородь и уставился в землю, тяжело дыша. Затем медленно засыпал комок крови землей, подгребая ее своими поношенными кроссовками. Пытаясь похоронить заикание навсегда…
Я проснулся в темном доме с затухающей фантомной болью в челюсти.
– Нытик гребаный, – сказал себе я.
Заикание я действительно похоронил, пусть и в довольно неглубокой могиле, и никто не должен был знать, как плохо мне когда-то было. Те дни прошли. Часы накапливались между «тогда» и «сейчас» точно кирпичи. Я продолжал копить их до тех пор, пока воспоминания не стали всего лишь плохим сном. Я бы с радостью уничтожил их так, как разум Теи стирал каждый ее момент бодрствования.
«Господи, прекрати все мысли сводить к ней».
Я накинул свою кожаную куртку и направился в город, решив стереть память старомодным способом – напившись.
В небольшом деловом центре города Бунс-Милл я нашел бар под названием «Хейвен». Маленький, темный и с крошечной сценой, где какой-то парень как раз играл на гитаре песню. Листовка на столе гласила, что выступать могут все желающие. Мимолетный образ меня на сцене, с моей гитарой, пришел и ушел.
Я чуть не рассмеялся вслух.
Я заказал пиво у официантки и стал слушать, как парень исполняет песню кантри для скучающей публики из десятка человек. Официантка вернулась еще до того, как я осилил половину бутылки.
– Готов к следующей?
– Конечно.
Она положила руку на мой стол и улыбнулась. Милая. Ее темные волосы были собраны в хвост, а узкая черная футболка обтягивала грудь.
– Я тебя здесь раньше не видела, а я видела всех. – Она повела бедрами. – Я Лора.
– Джим.
– Новенький в городе, Джим?
Я кивнул.
– Я так и подумала. – Улыбка Лоры стала игривой, и официантка наклонилась ближе. – Тебе не составить компанию? Я умею встречать гостей.
Что она предлагала, было ясно как день. И у меня не было причин отказываться, вот только Бунс-Милл был куда меньше Ричмонда. Я нечасто водил женщин домой, но когда это делал, то встречался с каждой только на одну ночь. С минимальным словесным взаимодействием.
«Мне все равно, заикаешься ли ты, – прошептала Тея мне на ухо. – Я просто хочу, чтобы ты продолжал со мной говорить».
– Нет, спасибо, – сказал я. – У меня все в порядке.
Она надулась.
– Уверен? Этот город такой маленький и…
– Мне еще пива, пожалуйста. – Я поднял свою бутылку.
Смущение мелькнуло на ее лице, но она быстро замаскировала его сердитым взглядом.
– Конечно.
Лора потопала прочь, виляя своей идеальной задницей, а я смотрел ей вслед и мысленно проклинал себя. Маленький город или нет, у меня давно не было женщины.
И какого хрена я вспомнил о Тее Хьюз? Ее память полетела на хрен. Она не способна ни на что, даже на дружбу.
«Ее мозг сломан. Оставь бедняжку в покое».
Но она не оставит в покое меня.
Лора грохнула мне на стол новое пиво и ушла. В моем жалком воображении Тея сидела рядом со мной и слушала музыку, покачиваясь на своем месте.
– Музыка – это жизнь, – сказала она, беря меня за руку. Ее голубые глаза сияли узнаванием.
Моя жизнь представляла собой череду часов, которые я перетерпел, а не прожил. Мой свет тусклый и неясный. Но я мог бы позаботиться о Тее Хьюз. Это мне по силам.
Я оставил Лоре щедрые чаевые и поехал обратно домой лишь слегка навеселе. Рано лег и убедился, что завел будильник.
Мне предстояла работа.
* * *
На следующее утро в столовой Тея оторвала взгляд от завтрака с яйцами и тостами, когда я помог мистеру Уэббу сесть за столик рядом с ней.
– Доброе утро, – сказала она, щурясь на мой бейдж. – Джим.
– Доброе утро.
– Сколько уже прошло?
Анна Саттон, старшая медсестра, присоединилась к нам и поставила перед Теей чашку апельсинового сока. Женщина за пятьдесят, темные волосы всегда аккуратно подстрижены.
– Ты можешь ответить, – проинструктировала она меня, как учитель начальной школы.
– Два года, – сказал я. – Прошло два года, мисс Хьюз.
– Два года, – повторила Тея. – Боже, так долго. Но я сейчас вернулась, и врачи скажут мне, что со мной не так.
– Непременно, – заверила Анна с ободряющей улыбкой.
– Я Тея, – сказала она, протягивая руку и представляясь мне в пятый раз.
«Хватит считать».
– Приятно с вами познакомиться, – сказал я, и слова прозвучали так чертовски неправильно.
Тея посмотрела на свою еду.
– Я никогда раньше не ела яичницу-болтунью. Правда?
– Нет, мисс Хьюз, – сказала Анна. – Вы ее любите.
Тея поморщилась, размышляя, насколько правдиво это утверждение, и наконец пожала плечами. Она улыбнулась мне.
– Ты нависаешь, Джим. Садись и поешь яичницу с нами.
Анна изогнула бровь, молча передавая, что верный только один ответ.
– Я должен вернуться к работе, – сказал я.
– Облом, – скисла Тея. – Где ты работаешь?
Я посмотрел на Анну. Она покачала головой. Слово «здесь» было запрещено.
– Я санитар.
Если бы Бог надо мной сжалился, Тея бы надменно сморщила нос, и я бы смог перестать так сильно ее любить. Но нет, она сверкнула этой своей улыбкой.
– Круто. Мы еще увидимся?
– Д-да. Конечно.
«Снова и опять как впервые».
* * *
«Снова» произошло тем же днем, в комнате отдыха. Тея сгорбилась над рисунком, раскидав маркеры по всему столу и сжимая в руке шариковую ручку. Наверняка опять пишет свои цепочки. Я подметал пол и не поднимал глаз.
– Черт. – Тея сильно тряхнула ручкой, положила ее обратно на бумагу и нахмурилась. Встряхнула еще раз – а затем резко замерла. Перезагрузка. Ее рука задрожала, и она огляделась вокруг.
У нас, как обычно, не хватало персонала. Только дежурная медсестра на посту. Я должен был что-то сделать, прежде чем Тею охватит паника. Я положил метлу и подошел. Чуть не спросил, все ли с ней в порядке, но успел себя остановить.
– Привет, – выскочило вместо этого.
– Привет, – с облегчением сказала она. – Сколько уже прошло?
– Два года, мисс Хьюз.
Она глубоко вздохнула, и дрожащая улыбка коснулась ее губ.
– Долго меня не было, но врачи скажут, что со мной не так. – Ее глаза нашли мою табличку с именем. – Джим? Я Тея Хьюз.
«Шесть, – подумал я. – Прекрати это».
– В твоей ручке закончились чернила? – спросил я, перенаправляя внимание, как учил Алонзо.
Тея нахмурилась и попыталась что-то написать. Ручка царапала лист рядом с пирамидой из слов, но ничего не выходило.
– Как ты узнал?
– Я достану тебе новую.
Я подошел к кладовке и открыл дверь. Внутри я дернул цепь, и зажглась лампочка, освещая стойки с головоломками, настольными играми, журналами и старыми книгами. Я нашел пачки бумаги, коробки с шариковыми ручками и маркеры. Все художественные принадлежности, которые имелись у Теи.
– Это оно? Ручки и бумага?
Внезапно по задней стенке шкафа промчалась крыса. Присев, я обнаружил в гипсокартоне трещину, сквозь которую пробивался дневной свет. Я сделал мысленную заметку сказать об этом Алонзо, затем вытряхнул из коробки шариковую ручку и поспешил обратно к Тее. Она все еще пыталась что-то написать пустой ручкой.
– Вот, пожалуйста, – сказал я.
– Спасибо, Джим, – поблагодарила она, взяв новую ручку. – Вы чудо.
С амнезией или нет, Тея дружелюбно принимала всех, кого встречала. Такая жизнерадостная. Я бы поспорил на хорошие деньги, что в школе она была невероятно популярной. Красивая, талантливая девушка, которую просто не получается не любить.
– Джим?
– Д-да?
– Ты пялишься. – Она кокетливо похлопала ресницами. – О чем ты думаешь?
– О тебе. – Что-то в ее прямоте требовало взамен правды. – Я думал, была ли ты такой же хорошей художницей в старшей школе.
– Я была египтологом, – сказала она, кивнув на свой рисунок.
– Египтологом? – переспросил я. – Не этимологом?
Ее лицо сморщилось.
– Что?
– Ой. Н-н-ничего. Рита сказала…
– Кто такая Рита?
«Дерьмо. Блин. Перенаправь ее».
– Ты изучала Египет? – спросил я, указывая на рисунок.
– Думаю, по всей логике, да. Моя старая работа. – Тея улыбнулась шире и запрокинула голову, чтобы посмотреть на меня. – Присядь, а? Ты нависаешь.
«Теперь и я в ее повторах».
– Люблю эти все египетские штуки, – продолжила Тея. – Вся их история напичкана ритуалами, богами, монументами и романтикой. Во всех хороших историях должна быть романтика. Любовь. Без любви – какой в них смысл?
– Я в этом не эксперт, – медленно признался я.
– Нет? Ты не романтик? Уверен? А как по мне, ты вылитый Марк Антоний. Куча доспехов снаружи, но внутри… – Она поморщилась. – Ой. Опять я за свое. У меня нулевой фильтр между головой и языком, если ты еще не заметил. Сестра всегда меня осаживает, но я называю вещи своими именами. Жизнь коротка, не так ли?
«Очень коротка, Тея. Всего пять минут».
– Ты мало говоришь, Джим?
– Немного.
– Я тебе еще не надоела?
– Нет, все хорошо.
«Все хорошо. Боже».
– Джим, Джим, Джим. – Тея склонила голову набок. – Это от Джеймса, верно? Но тебе больше подходит Джимми. Джимми с добрыми глазами. Ты не против, если я буду звать тебя так?
Почему этот простой вопрос разбил мне сердце, я понятия не имел, но казалось, что Тея выстраивает между нами мостик длиной в годы, вместо нескольких минут.
«Будь профессионалом. Вели ей звать тебя Джим».
– Н-н-нет. Я не против.
Тея наклонилась над столом, сострадание смягчило ее черты.
– У тебя есть заикание, Джимми?
Я почти сказал ей, что оно вылезало только тогда, когда я нервничал или злился. Тогда Тея могла бы спросить, неужели она заставляет меня нервничать. Кокетливо рассмеялась бы, а потом сказала, мол, ей плевать, что я заикаюсь, лишь бы продолжал говорить с ней, и что мое заикание не самая интересная вещь во мне…
«Боже, вот я влип».
Мне пришло в голову, что я мог бы изменить сценарий. Мог сказать ей что угодно. Мог трахнуться с ней, и через несколько минут она бы все забыла.
Мне даже плохо стало от этой мысли.
Жестокий человек, хулиган – Тоби – трахнулся бы с ней. Посмеялся бы над ее растерянностью и страхом и оправдал себя по той же причине – Тея ничего бы не помнила.
Но я-то помню.
«Кто-то должен присматривать за ней».
– Я заикаюсь только иногда. В детстве было хуже.
– Тебя за это травили?
– Да.
Ее губы скривились.
– Долбаные хулиганы. Прости, Джимми. Все такие задиры – просто трусы, которые пытаются скрыть свою слабость, переводя внимание на кого-то другого. – Она посмотрела на меня. – Но тебе, наверное, от этого не легче?
– Что было – то было. Прошлого не изменить.
– А ты крутой парень. Как Марк Антоний. Стойкий солдат, но твои глаза тебя выдают.
Я кашлянул. «Перенаправь ее».
– Марк Антоний, – повторил я и кивнул на ее рисунок. – Он тоже из твоих знаний о Египте?
Тея положила щеку на сложенные руки, словно грелась у огня.
– Марк Антоний как раз был романтиком. Они с Клеопатрой любили друг друга. Ради нее он пошел на войну. Умер за нее. Когда ей сказали, что он мертв, она положила руку в корзину со змеями. Можешь себе представить? Любить кого-то настолько сильно, что жить без него не хочешь?
– Нет. Не могу.
Ее взгляд упал на мою руку на столе, и Тея коснулась шрамов у меня на костяшках.
– У них своя история, не так ли? – Она прочертила пальцем одну из тонких линий на моем первом суставе. – Ты тоже сунул руку змеям.
Я медленно кивнул, наслаждаясь ощущением ее теплой кожи.
– Поэтому они и оставили меня в покое.
– Правда?
– В итоге – да.
– Я рада. – Она полностью накрыла мою ладонь своей и крепко сжала. – Я тоже чувствую… что-то. Личное. Делия была бы в ярости, но я чувствую, что…
– Что, Тея?
– Как будто мне надо держаться за этот момент, понимаешь? Или ты… я даже тебя не знаю и все же не хочу прекращать с тобой разговаривать. – Ее рука сдавила мою. – Мне все равно, заикаешься ты или нет, но, пожалуйста, продолжай говорить со мной, Джимми. Хорошо?
У меня пересохло во рту от невыразимого отчаяния в ее глазах.
«Боже, она знает, что в ловушке? Не может быть. Невозможно…»
– Хорошо, – ответил я. – Я буду говорить с тобой каждый день. Обещаю.
Тея с облегчением вздохнула и выпустила мою руку.
– Спасибо. Мне почему-то легче.
С последней улыбкой – я так понял, прощальной, – она взяла свою ручку и затем замерла.
«Перезагрузка».
Смущение отразилось у нее на лице. Она посмотрела на меня и слегка вздрогнула, обнаружив в непосредственной близости крупного мужчину. Я мгновенно откинулся назад, чтобы не вторгаться в ее пространство.
– Сколько уже прошло? – спросила она.
– Два года, – сказал я чуть громче шепота. – Но врачи работают над вашим случаем.
– Да, точно. – Она нерешительно улыбнулась и нашла глазами мой бейджик. – Я Тея Хьюз.
