Текст книги "Роковой мужчина"

Автор книги: Эмма Ричмонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Те фотографии, на которых ты выходишь из Блэйкборо-Холл, были сделаны откуда-то с высоты.

– Да, – согласилась она, подходя к нему и пристально оглядывая вековые деревья за окном.

– Под этим же углом или где-то, совсем рядом.

Положив ладонь на обнаженную гладкую спину Генри, она поверх его плеча вгляделась в фотографию, затем перевела взгляд на тропинку, по которой шла в тот день. Она смотрела, но ничего не видела; ощущение теплой плоти под пальцами – вот что целиком захватило ее сейчас. Припав к его спине щекой, она легко коснулась губами его кожи.

– Веди себя прилично, – мягко приказал он.

– Не хочу.

Генри бросил на нее откровенно поддразнивающий взгляд, передал ей фотографии и отошел, чтобы одеться.

Она вздохнула и снова посмотрела в окно.

– Вон то дерево около окна, тебе не кажется?

– Возможно, – пробормотал он за ее спиной. – Надень свитер – на улице холодно.

Рассеянно кивнув, она вложила снимки обратно в конверт и направилась к своему чемодану, чтобы взять из него теплый свитер.

– Мы выгуляем собак, а потом поедем в Ладлоу и поедим там.

– Отлично.

Он усмехнулся.

– Ты вдруг стала поразительно послушной.

– Я всегда послушна. Я вообще очень восприимчивая леди.

– Да, – согласился он негромко, и она порозовела.

– Я не это имела в виду!

– Вот как? Пойдем, я проголодался. Мы же сегодня не обедали.

– Мне нужно намазать лицо защитным кремом.

– Гита, но солнца же нет!

– Зато есть ветер. – Она переняла у него чуть поддразнивающий тон и легкую ироническую улыбку. – Красивая кожа должна быть постоянно защищена. Это одно из условий моего контракта, – добавила она мягко.

– Тогда иди и защити ее скорее.

Прежде чем покинуть усадьбу, Генри пошел взглянуть на дерево, росшее рядом с окном его спальни. Он осмотрел ствол, ветви, корни, выискивая какие-нибудь признаки того, что кто-то влезал на него, затем попробовал влезть сам.

– Ничего?

– Нет.

– Думаю, нам следует обратиться к местной полиции…

– Я уже это сделал. Я позвонил с фермы, когда ходил осматривать окрестности. И попросил Джона докладывать обо всех посторонних, если он кого-нибудь заметит.

– Спасибо.

– Пойдем.

Они прогулялись с собаками вокруг дома, а когда начало смеркаться, поехали в Ладлоу.

Оставив машину около супермаркета, они пошли по улице, поднимающейся на холм.

– Можно поужинать в «Перышках». Гита улыбнулась.

– В «Перышках»?

Он указал на гостиницу, построенную в семнадцатом веке.

– Вы не изучили окрестности должным образом, мисс Джеймс. А я ожидал, что…

– Мистер Шеддрэйк!

Они остановились, оглянулись и увидели запыхавшегося молодого человека, бегущего к ним с озабоченным выражением лица.

– Мистер Шеддрэйк!

– Да, – ответил Генри с такой холодностью, что даже Гита была поражена. Таким она его не видела с того самого первого дня в студии.

– Я написал отличную книгу…

– Можете отослать ее ко мне в офис, – решительно прервал его Генри. Повернувшись к Гите, он снова взял ее под руку и сделал шаг в сторону отеля.

– Но она у меня с собой!

Генри не обратил на него ни малейшего внимания.

– Мистер Шелдрэйк!

Генри снова остановился и посмотрел на молодого человека с редеющими каштановыми волосами и взволнованным лицом.

– Вам очень понравится моя книга! Она действительно отличная!

– В таком случае очень жаль, что у меня не будет шанса ее прочесть, – прорычал Генри.

– Как?!

– Мне не нравится, когда ко мне пристают на улице. Мне не нравится, когда со мной спорят. И мне определенно очень не нравятся люди, которые пренебрегают моими указаниями. Я предложил вам отослать ее на рассмотрение в мой офис; но сейчас беру свое предложение обратно.

– Но, как вы можете! Вы же литературный агент!

– Но, не публичный! – Спокойно отвернувшись от взъерошенного молодого человека, Генри взял стоящую в стороне Гиту под руку и решительно направился к отелю.

– В таком случае я пошлю ее кому-нибудь другому! – прокричал вслед незадачливый писатель.

– Валяйте, – пробормотал Генри себе под нос. – И если от тебя, Гита, сейчас волнами исходит неодобрение, то не лучше ли тебе поесть одной?

Она широко улыбнулась.

– Нет. Вовсе нет. Напротив. Это одобрение. Просто никто, кроме, пожалуй, Уинстона Черчилля, не мог бы отказать столь же внушительно.

Он глянул на нее, приподнял брови, и ее улыбка стала еще шире.

– Я тоже не люблю, когда ко мне пристают на улице, – сказала она мягко. – Ведь никому не придет в голову, так запросто подойти к хирургу и предложить ему провести небольшую операцию, когда хирург идет с дамой на ужин, верно?

– Верно, если только больному не хочется, чтобы этот хирург забыл свой скальпель там, где ему вовсе не место, – согласился Генри. Его лицо прояснилось, и они вошли в ресторан, где официант тут же предложил им уютный столик в углу.

– А вдруг книга этого парня действительно станет бестселлером? – лукаво поддразнила она его.

– Все возможно.

– И ты не станешь тогда скрежетать зубами и притворяться, что это тебя абсолютно не волнует?

Он пристально посмотрел на нее и произнес негромко:

– Я никогда в жизни не скрежетал зубами.

Он заказал вино и поглядел на нее, чуть приподняв одну бровь: мол, одобряет ли она его выбор?

– Ну, как, ты уже успела осмотреть городок? – спросил он.

Ее улыбка слегка увяла.

– Не слишком, – пробормотала она сокрушенно.

– И как он тебе?

– Очарователен. И здесь живут очень приятные люди.

– Да, так оно и есть.

– Расскажи мне о нем, – попросила она, принимая из рук официанта меню.

– Обязательно. Городок вырос вокруг замка, а замок построили, чтобы отражать нападения валлийцев. В основном здесь занимались продажей шерсти и перчатками.

– Перчатками?

– Да, насколько я знаю. В прошлом столетии изготовление перчаток было здесь очень в ходу. Может быть, даже до сих пор. Ну, читай меню.

С легкой улыбкой она углубилась в изучение меню, краешком глаза наблюдая, как он тоже читает и как на него смотрят другие посетители, особенно посетительницы, и ощущая себя ревнивой собственницей.

– Ты выглядишь очень самодовольной, – вдруг прокомментировал он мягко.

– Правда?

– Да. Почему?

– Потому что мне нравится быть с тобой вместе. Я буду, есть лосося.

Генри улыбнулся, закрыл меню и сделал заказ.

Когда они закончили ужинать и лениво наслаждались кофе, женщина, сидящая за столиком позади Гиты, начала ужасно кашлять, хрипло и надрывно. Обеспокоенная, Гита повернулась к ней и предложила стакан воды.

– Все в порядке? – заботливо спросила она, когда женщине, наконец, удалось справиться с приступом кашля и передохнуть.

– О да, дорогая. С того самого дня, как я бросила курить, я впервые чувствую себя лучше.

Гита услышала, как Генри с трудом подавил смех, и прикусила губу, быстро отвернувшись от посетительницы.

Оставив деньги за ужин на столе, он помог ей встать. Они вышли из ресторана и медленно направились к машине. Подняв глаза, Гита взглянула на небо.

– Удивительно, здесь даже можно увидеть звезды.

– Да, но все-таки лучше смотреть себе под ноги.

Она весело взглянула на него и снова стала изучать темное вечернее небо.

– В Лондоне звезд почти никогда не видно.

– Не видно. – Он галантно отвел нависшие над тротуаром ветви раскидистого дерева, чтобы они не задели Гиту, но одна ветка вырвалась из его руки.

– Осторожно, мое лицо! – вскрикнула она испуганно и быстро наклонила голову. – Она меня не оцарапала?

– Нет.

Он холодно посмотрел на нее и пошел дальше.

– Понимаешь, через несколько дней фирма запускает новые духи, – тихо сказала она, и он остановился и повернулся, чтобы взглянуть на нее. – Им не очень понравится, если я заявлюсь с оцарапанным лицом.

– Согласен, – медленно произнес он. – Им бы это не понравилось еще больше, чем, если бы ты заявилась, с обветренным или покрасневшим лицом. Прости.

– Ты подумал, что я просто тщеславна, правильно?

– Да. Я ошибся. В очередной раз.

– В очередной раз?.. – удивленная, эхом отозвалась она.

– Да. – С внезапной, полной сожаления улыбкой он осторожно дотронулся до ее лица и вдруг замер, переведя взгляд на ее губы. – Это становится нелепым, – пробормотал он тихо. – Совершенно, невозможно нелепым.

– Что? – прошептала она, в душе уже зная ответ. Их обоюдное влечение выходило из-под контроля.

Глядя на него, стоящего перед ней на узком тротуаре, она вновь ощутила слабость и желание.

– Ты меня возбуждаешь, – сказал он, как бы себе самому. – Бесконечно.

Отступив на шаг, он криво улыбнулся.

– Нам лучше поспешить, прежде чем нас арестуют за неподобающее поведение на улице.

С трудом глотнув, она отвернулась.

– Куда?

– Обратно в Блэйкборо-Холл, мне нужно еще успеть кое-что прочитать.

Она кивнула. Было ли чтение лишь предлогом?

Оказалось, что нет.

Генри остался сидеть в уютной гостиной. Задрав ноги на кофейный столик, он положил на колени рукопись, которую, как ей показалось, не слишком спешил читать, а собаки лежали перед пылающим камином. Гита прошла на кухню, чтобы сделать себе чашку чая.

На кухонном столе она заметила газету, поглядела на заголовки и медленно уселась, пробегая взглядом статью. И вдруг заплакала. Что именно заставило ее плакать в статье, описывающей то, как маленькая девочка спасла жизнь своей матери, Гита и сама толком не понимала. Но дети, в какой бы они ни оказались ситуации, всегда вызывали у нее такую реакцию. Горло сжималось, слезы наворачивались на глаза, и она вдруг сознавала, что плачет, без всякого видимого повода, совершенно неожиданно для себя.

Она не слышала, как Генри зашел на кухню, шмыгнула носом и лихорадочно пошарила по столу в поисках салфетки.

– Гита!

Виновато оглянувшись, она шмыгнула еще раз и быстро отвернула от него залитое слезами лицо.

Подойдя к ней, Генри мягко опустил руку на ее плечо, заглянул во влажные и блестящие от слез глаза.

– Ну-ну, перестань. Он того не стоит.

Снова всхлипнув, Гита посмотрела на него в невольном удивлении.

– Что? О чем ты? У тебя есть носовой платок? Он смешался, оглянулся по сторонам, выдвинул ящик, вытащил из него коробку с салфетками и передал Гите.

Вытянув одну салфетку из прорези, она высморкалась.

Поглаживая теплой успокаивающей ладонью ее затылок, он повторил:

– Он того не стоит, Гита.

– Кто не стоит?

– Тот человек, который тебя преследует!

– Что? Ох, нет, я плакала совсем не из-за него!

– А из-за чего тогда?

Она молча указала на газету.

Генри взглянул на заголовок, потом на Гиту.

Смущенная, она отвела взгляд.

– Я ничего не могу с собой поделать, – выдавила она. – Так вот реагирую на детей. А этой девчушке всего четыре года!

– Да, вижу, – подтвердил он сухо.

– Понимаешь, Генри, вызвать «скорую помощь», приготовить матери раствор инсулина… – пояснила она глупо и снова шмыгнула носом. – Из меня получится отвратительная мать.

– Плаксивая мать, это абсолютно точно. И если тебя это так расстраивает, зачем читаешь?

– Наверное, потому, что я глупая. Ты чего-то хотел?

– Да, – сказал он тихо, – тебя. Но пока я могу ограничиться чашкой кофе. Тебе тоже сделать?

Она помогала головой.

– Тогда осмотри дом или еще чем-нибудь займись. Поиграй с собаками. Но только не выходи из дома одна.

– Да, сэр, нет, сэр.

Он хмуро улыбнулся, сложил газету и отошел наполнить чайник водой.

Глядя на его вдруг замкнувшееся лицо, она вздохнула. Была ли мягкая забота о ней всего лишь мгновенной вспышкой слабости? Она могла только гадать. Снова вернулись его отстраненность и поглощенность своими мыслями. Она хотела его, но совсем его не знала. Вздохнув, она встала и быстро вышла, боясь не удержаться и дотронуться до него, начиная все заново.

Проходя по темному коридору, Гита наугад толкнула одну из дверей, заглянула в довольно официальную и величественную столовую, заставленную, как и все остальные комнаты, чудесной старинной мебелью. Потом прошла к следующей двери, открыла ее и вошла внутрь. Сквозь стеклянные французские раздвижные двери она увидела снаружи сад, о существовании которого даже не подозревала. Отперев двери, она вышла из дома, посмотрела на неясные в полумраке очертания кустов роз, декоративные подстриженные кустарники и на широкую лужайку, простирающуюся перед домом.

Ощутив прохладный ночной воздух, Гита развязала рукава свитера, наброшенного на плечи, натянула его и пошла в обход дома, направляясь в торец Блэйкборо-Холл. Налетевший холодный ветер с долины заставил ее поежиться; она подняла голову и посмотрела в небо, как делала это в Ладлоу. В созерцании звезд действительно было нечто успокаивающее. Сотни и сотни звезд. Удалось найти Большую Медведицу и что-то еще, но очень мало, подумала она с сокрушенной улыбкой.

Завернув за угол, Гита толкнула ажурную калитку из литого чугуна, попала на участок земли, похожий на огород, и уже направилась к следующей калитке, возле старых конюшен, когда вдруг увидела кого-то среди деревьев.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Отреагировала Гита молниеносно, не раздумывая ни секунды. Бросившись через выложенный неровной каменной кладкой двор, она перепрыгнула через декоративную альпийскую горку и понеслась к деревьям, практически ничего не видя вокруг. Она привыкла, что в городе даже в самые темные ночи все видно на улице. Здесь же, в сельской местности, стоило ей отойти от дома, ее тут же окутала кромешная тьма.

Внезапно испугавшись, она остановилась, прислушалась, посмотрела назад, на освещенные окна Блэйкборо-Холл. Если здесь кто-то есть, если на нее кто-нибудь нападет, помощи ей ждать неоткуда. Но мысль просто вернуться обратно показалась ей совсем уж невозможной. Стиснув зубы, глубоко вдохнув для храбрости, она осторожно сделала шажок вперед.

Навострив уши, пристально глядя в темноту, она пыталась уловить хоть малейший звук, но ничего не слышала. И вдруг где-то позади нее хрустнула ветка. Стремительно развернувшись, прищурив глаза, она схватила с земли толстый сук.

– Эй, ну давай, выходи! – прерывисто выдохнула она. – Давай посмотрим, какой ты смелый лицом к лицу!

– Гита! Гита!

– Генри! Здесь кто-то есть!

Не дожидаясь его, чувствуя себя гораздо смелее оттого, что Генри где-то здесь недалеко, она поспешила в направлении звука и услышала лай одной из собак. Она кинулась вперед, внезапно налетела на кого-то и закричала от ужаса.

– Что, черт возьми, ты тут делаешь? – грубо спросил Генри.

– Ради Бога, Генри, ты напугал меня до смерти! Я думала…

– Да, я знаю, что ты думала! – произнес он мрачно. – И что бы ты тогда, интересно, делала?

– Но ты был рядом…

– Но, может быть, недостаточно рядом! Я же сказал тебе: не выходи из дома одна!

– Но я видела кого-то! Господи, Генри, да пусти меня! Он же убежит!

– Если поблизости чужак, Лютер его найдет.

– Да, но…

– Не спорь. – Слегка подтолкнув ее в направлении дома, он в ярости продолжил: – На тебя могли напасть, убить, а я бы даже не знал, что происходит, совсем рядом!

– Но я увидела…

– И тут же помчалась расследовать. Как разумно!

Ухватившись за дерево на крутом подъеме, она сердито запротестовала:

– Послушай, но мне же не четыре года! И мне до смерти надоело постоянно служить объектом нападений неизвестного психа!

Он не ответил, лишь снова подтолкнул ее вперед.

Упрямо не трогаясь с места, она попросила:

– Генри, пожалуйста, пойди и проверь сам.

– И не собираюсь, пока ты не окажешься в безопасности за запертыми дверьми.

– Но он же скроется!

– Нет, не скроется. Если там действительно кто-то есть, не беспокойся, Лютер его схватит.

– Что значит «если»? Я слышала, как хрустнула ветка…

– Ну и что? Здесь водятся лисы и барсуки…

– Это был не барсук. Это был человек! Ну, не знаю… – пробормотала она честно, перепрыгивая через альпийскую каменную горку, – словом, это было нечто.

– Или некто, – завершил он решительно, перепрыгивая вслед за ней. – Некто, вероятно, вооруженный, опасный, затаившийся рядом и дожидающийся именно такой вот возможности!

– Мне все равно! Ты хоть можешь понять, какой грязной я себя ощущаю из-за него? Ведь он наблюдал за мной, когда я была голая! Только представь похотливую улыбку на его роже! Этакую злобную, сладострастную улыбочку! Генри, я больше не могу с этим мириться! Не могу! Я изо всех сил пыталась сопротивляться, не реагировать! Но я не могу! Он все равно воздействует на мои нервы, выводит меня из себя! Он…

Протянув к ней руки, Генри привлек ее к себе.

– Я знаю, – произнес он тихо.

Прислонившись лбом к его плечу, Гита почувствовала, как по спине пробежала мелкая, противная дрожь, и поежилась.

– Я испугалась до смерти, – призналась она.

– Могу представить. Пойдем в дом, а потом я вернусь и сам все вокруг осмотрю.

Но она уже передумала. Теперь, когда злость прошла, ей больше не хотелось, чтобы он уходил и оставлял ее одну.

– Нет, не надо.

Глядя на нее в приглушенном свете, льющемся из окна кухни, он спросил:

– Почему?

– Потому что я буду волноваться. А что, если он ворвется в дом, когда тебя там не будет? Может быть, мне привиделось. Может быть, это действительно был барсук. А если там кто-то есть, вдруг он нападет на тебя, или выстрелит, или… Генри, не уходи, – попросила она умоляюще.

Несколько мгновений он молча смотрел ей в лицо, а затем они оба услышали, как собака бежит обратно. Тяжело дыша, с высунутым языком, пес Лютер казался довольным самим собой.

– Никого не нашел, – сказала она ровно и бесстрастно.

– Похоже на то.

– Очень жаль.

– И правильно.

– Ты уже закончил чтение рукописей? – с вымученной улыбкой спросила она.

– Нет.

– Не злись на меня.

– Я и не злюсь.

– По голосу слышу, что злишься.

– У страха, как известно, глаза велики, – сухо сказал он. – Никогда больше так не делай.

Она поморщилась и сочла за благо переменить тему:

– Через пару дней я должна буду улететь и Париж.

– Я знаю.

И что тогда? – подумала Гита. Не закончится ли на этом их мимолетная связь?

– Я увижу тебя, когда вернусь? – спросила она со всей легкостью, какую сумела изобразить.

– А ты хотела бы?

– Да, – просто отозвалась она.

– Тогда увидишь. Я отвезу тебя в аэропорт и встречу, когда вернешься.

– Спасибо.

– Только прекрати киснуть.

– Я не…

Он улыбнулся, и в его глазах мелькнул слабый насмешливый огонек.

– Пойдем, ты вся дрожишь.

По-дружески обняв ее за плечи, он коротко и резко подозвал собаку и повел Гиту к двери черного хода.

– Он не гоняется за овцами?

– Пусть только попробует.

– Это не ответ.

Генри снова улыбнулся.

– Нет, – сказал он ласково. – Он не гоняется за овцами.

Открыв дверь, он ввел ее внутрь, подождал, пока собака войдет следом, закрыл дверь и запер изнутри.

Потом взял Гиту за руку, потянул в сторону гостиной, но вдруг остановился и посмотрел на нее.

– Пойдем лучше в постель.

– Еще рано ложиться.

– А когда нас это останавливало? – Держа ее в кольце своих рук, он пробормотал: – Я не понял ни слова из того, что пытался читать с той минуты, как мы вернулись из Ладлоу. Я лишь возбуждался все больше и больше, в голову постоянно лезли мысли о тебе, фантазии, а теперь я хочу в постель.

Все внутри у нее задрожало; с ощущением, что кости начинают плавиться и таять, она смотрела в его глаза, чувствуя, что с каждой секундой все больше подпадает под власть его гипнотического голоса и взгляда серебристых глаз.

Запустив пальцы в ее густые волосы, он склонился к Гите и поцеловал. Долгим и нежным поцелуем. Наслаждаясь вкусом ее губ, он ощутил, как ему передается трепет ее тела. Она притянула его к себе.

Возбуждение нарастало медленно, постепенно. Дыхание стало тяжелее, прерывистее, ладони девушки, словно сами по себе начали поглаживать его затылок, потом спину, затем опустились вниз. Легкие судорожные движения ясно говорили о ее растущей жажде, растущей страсти. Губы Генри продолжали жечь ее губы с нетерпением, пока одним резким, сильным движением он не прижал ее бедра так крепко к себе, что их тела словно стали одним целым. Прикусив его нижнюю губу, она почувствовала вкус крови и испугалась.

– Не здесь, – хрипло выговорила она.

– Здесь.

– Нет.

Он глубоко втянул в себя воздух, чтобы восстановить дыхание, и поднял голову.

– Нет? – темными дремотными глазами глядя в ее раскрасневшееся лицо, глухо спросил он.

– Нет, – слабо прошептала она.

– Тогда иди. Быстро.

На один безумный момент ей показалось, что он велит ей уходить, велит покинуть его дом, и по ее телу пробежала дрожь, но она тут же вздохнула и слабо улыбнулась. Оторвавшись от него, она кинулась к двери, распахнула ее настежь и устремилась вверх по лестнице к его комнате.

Он опередил ее, втащил в спальню и кинул на огромную кровать.

Тихо смеясь, пытаясь перевести дыхание, она взглянула на него и почувствовала, как все ее тело разгорается и тает под тем взглядом, каким он смотрит на нее.

– Сними одежду.

Заключенная в плен его глаз, она начала покорно раздеваться. Он не помогал ей. Просто смотрел.

– Задерни полог.

Он включил ночную лампу около кровати, потянул за золотую кисть слева от изголовья. Мягкие темные складки сомкнулись вокруг них, отгораживая от окружающего мира. И любого, кто мог наблюдать за ними.

– Ты бы лучше проверил дом, все двери, прежде чем мы… – Она улыбнулась, вспомнив, с какой скоростью они поднялись по лестнице, и забавно передернула плечами. – Я оставила двери в сад открытыми…

– Знаю. Я их закрыл. И запер.

– Отлично. А почему ты сам не раздеваешься?

– Потому, что я занят, наблюдая за тобой. И потому, что есть нечто исключительно возбуждающее в том, чтобы оставаться полностью одетым и смотреть, как твой партнер снимает с себя всю одежду.

– В самом деле?

– Да.

– Не уверена, что мне это нравится.

Он смотрел ей в глаза, проводя пальцем по ложбинке между ее обнаженными грудями.

– Тебе нравится все, что я с тобой делаю.

Да, ей нравилось все, кроме того, как мгновенно он отстранялся, удалялся от нее, когда они не предавались любви. Словно это было единственное, что их связывало. Впрочем, вполне возможно, так оно и было. Но она не хотела сейчас об этом думать, в этом было что-то очень постыдное: она была объектом желания. Но не человеком.

– Разденься, Генри.

– Через минуту.

– Нет, сейчас. Пожалуйста. Ну, пожалуйста, – умоляюще повторяла она. – Мне не нравится быть такой… беззащитной.

Еще несколько секунд он смотрел ей в лицо, а затем кивнул и начал раздеваться. Сбросив с себя всю одежду, он лег рядом с ней и привлек ее к себе. Нетерпение прошло, и ей показалось, что гораздо лучше, приятнее и гораздо спокойнее, именно так предаваться любви – нежно и неторопливо. Ей казалось, что это каким-то образом их сближает.

Когда он заснул, она еще долгое время лежала без сна, просто думая, размышляя, пытаясь догадаться, ощущали ли другие женщины себя так же, как ощущает себя она, – послушной рабыней своих эмоций. Повернув на подушке голову, она посмотрела на спящего Генри и пожалела, что не может заглянуть в его мысли. Пожалела, что не знает того, что он на самом деле думает о ней.

Он сказал, что избегает эмоций; но если это так, то почему? Еще он сказал, что не собирался привязываться к ней. Означает ли это, что он все-таки к ней привязался? Наперекор своим ожиданиям, желаниям, наперекор своей воле? Возможно, он так же растерян, как и она сама. Но тут же она с горечью усмехнулась. Нет, вряд ли Генри Шелдрэйк хоть раз в жизни ощущал себя растерянным.

Протянув руку, она выключила лампу на прикроватном столике и поуютнее устроилась рядом с теплым телом спящего мужчины. Он что-то промычал, заворочался, и вскоре, после неясного ощущения тревоги, когда ей показалось, что она слышит какой-то шум возле дома, Гита тоже задремала.

Но моментально проснулась, когда дверь спальни распахнулась, и неожиданно зажегся верхний свет.

С легким вскриком испуга она села на кровати, приоткрыла полог и, сощурившись от яркою света, увидела чью-то фигуру, стоящую в проеме двери.

– О Господи! – воскликнул кто-то. – Это женщина!

– Тогда закрой дверь, – послышался раздраженный низкий голос, явно принадлежащий пожилому мужчине.

– Но Генри никогда не…

– Элизабет! Закрой же эту чертову дверь!

Генри пошевелился на кровати и приподнялся на локте.

– Привет, мам, – проворчал он сонно. – Том совершенно прав: пожалуйста, закрой дверь.

Дверь громко хлопнула.

– Это мама, – лаконично пробормотал он, снова улегся и закрыл глаза.

– Генри! – ахнула Гита. – Господи, только не смей засыпать снова, Генри!

– Почему нет?

– Но это же была твоя мать!

– Ну и что с того?

– Но ведь я в одной постели с тобой! Она, должно быть, подумала…

– Что мы любовники?

– Еще ни разу за всю свою жизнь я не чувствовала себя такой униженной!

– Тогда считай, что тебе повезло. Если это самая унизительная ситуация в твоей жизни… – Он широко зевнул, натянул одеяло на свои обнаженные плечи и уткнулся лицом в подушку.

– Генри!

Он глухо застонал.

– Я сейчас же еду домой!

– Не говори глупостей.

– Это не глупости. Боже мой, как же я смогу с ней встретиться завтра утром?

– Может быть, просто скажешь ей «Доброе утро»? – протянул он с иронией. – Ложись и спи.

– Но я не могу спать! Как я теперь засну?! – взвыла она в отчаянии.

Он глубоко вздохнул и перевернулся на спину.

– Гита, – терпеливо и внушительно произнес он, – мне тридцать шесть лет, и, насколько я понимаю, моя мать прекрасно знает, что я перестал быть девственником еще в шестнадцать лет.

– В шестнадцать? – воскликнула она, на секунду невольно, забыв о случившемся.

– Да, приблизительно. А теперь ложись и спи.

Прошлой ночью он не приказывал ей спать.

Прошлой ночью он предавался с ней любви чуть ли не до самого утра. Несомненно, сейчас он был очень уставшим. Как полагалось быть и ей. Приглушенно фыркнув, она отвернулась от него, потянула на себя одеяло и решительно закрыла глаза.

Генри потянул одеяло обратно, улегся так, что ее спина прижалась к его животу, обнял ее и положил руку ей на грудь. Она подчеркнутым движением скинула ее.

– Ты же сказал, чтобы я спала.

Он прижался губами к ее плечу.

Она отодвинулась от него подальше. Он рассмеялся и властно повернул ее к себе.

– Я уже проснулся.

– А я не хочу, чтобы ты просыпался.

– Ага, значит, у милой леди норов? Что ж, что только придает тебе изюминку.

– Не нужны мне никакие изюминки, и вообще, отпусти меня.

Улыбка Генри стала еще шире, сильные руки обняли ее, и он привлек Гиту к своей обнаженной груди.

– Не будь занудой, Гита.

– Почему? – вскинулась она задиристо. – Это что, не разрешается?

– Нет.

– Тогда, я уезжаю.

Заставив себя отстраниться от него, она уселась, спустила ноги с кровати, но он потянул ее к себе и улегся сверху, прижав к постели всем своим длинным телом. И начал целовать ее, пока она не перестала сопротивляться. Целовать, пока его колдовство снова не одержало над ней верх.

– Я ненавижу тебя, – спустя некоторое время сообщила она, с трудом переводя дыхание и чувствуя приятное утомление во всем теле.

– Отлично, – заявил он со смехом в голосе. – Я тебя тоже.

– Никогда в жизни я не смогу повстречаться лицом к лицу с твоей матерью.

– Нет, сможешь. Она просто деликатно сделает вид, что ничего не случилось.

– Правда?

– Ммм. – Притянув ее к себе, он поцеловал Гиту в плечо и моментально заснул.

Однако утром его мать не только не стала деликатно делать вид, что ничего не случилось, но и отнеслась к Гите, с такой ледяной холодностью, что нагнала бы страху даже на айсберг. И Генри не подумал прийти на помощь.

Он успел только представить Гиту высокой, величественной женщине с идеально уложенными седыми волосами, коротко объяснил ее присутствие здесь, а затем его позвал Том, нуждающийся в помощи Генри при разгрузке багажа или просто жаждущий узнать, каким образом Гита оказалась в усадьбе и кто она такая. Генри только уныло улыбнулся, кинул на мать долгий, предостерегающий взгляд и вышел.

– Мне очень жаль… – начала Гита.

– Да. – Мать Генри прервала ее с разящей наповал ледяной вежливостью. Ее тон был таким уничижительным и колким, каким зачастую бывал у ее сына, и напомнил Гите битое стекло. – Это во многом объясняет, почему он предложил мне уехать именно на эти дни. И почему сам вызвался пожить здесь. Якобы ради собак. Я несколько удивилась, ведь Генри никогда и ни для кого не стал бы жертвовать собой. Даже ради меня. Он так же эгоистичен, как был эгоистичен его отец. Впрочем, можете позавтракать – я уверена, что вы уже прекрасно знаете, где что лежит.

И она вышла с крайне неприязненным выражением лица, а Гита осталась стоять там, где стояла, чувствуя себя страшно униженной.

Растерянная, сердитая, обиженная, она повернулась, наконец, на каблуках и решительно направилась в комнату Генри, чтобы уложить свои вещи. Он вошел как раз тогда, когда Гита уже закончила и закрывала замочки чемодана.

– Что она сказала?

– Ничего.

– Гита…

– Почему ты не предупредил, какой прием ожидает меня сегодня утром? – развернувшись к нему, требовательно спросила она.

– И что же это был за прием? – спокойно поинтересовался он. – Что она тебе сказала?

– Дело не в том, чтоона сказала, дело в том, какона это сказала! Так, словно я какая-то шлюха! Но почему? – воскликнула Гита. – Твоя мать ведь даже не знает меня! Она ни разу в жизни меня не встречала!

– Она знает о тебе, – медленно сказал он.

– Ну и что? Я не сделала ничего такого, что могло бы вызвать ее ненависть! – Гита резко вскинула оскорбленное лицо. – Ты сам прекрасно это знаешь! И что должен был означать тот долгий многозначительный взгляд, которым ты на нее посмотрел? Что, Генри?

– Предостережение.

– Предостережение не говорить со мной, как с уличной девкой?

– Да.

В гневе, отвернувшись от него, она сумела стащить свой чемодан с кровати, но он остановил ее, накрыл ее руки своими, оторвал ее пальцы от ручки чемодана.

Развернув Гиту лицом к себе, он сверху вниз посмотрел в ее раскрасневшееся лицо со сверкающими от гнева зеленоватыми глазами.

– Ты слишком болезненно все воспринимаешь, Гита.

– Нет, ничего подобного! Ничуть не слишком! Что происходит, Генри? Ведь что-то происходит, не так ли? Почему твоя мать так сразу меня невзлюбила? Или она автоматически проникается неприязнью к каждой женщине, которую ты сюда привозишь?

– Я не привозил сюда женщин. Никогда.

– Тогда почему привез меня?

– Потому что я не мог оставить тебя одну, – после короткого молчания произнес он.

– Но ведь хотел бы? Хотел бы оставить меня одну?

– Я не знаю, – тихо признался он. – Пойдем, я отвезу тебя домой.

Тебе не нужно везти меня домой. У меня здесь своя машина, и я вполне могу доехать сама.

– Я не говорил, что ты не можешь, Гита. А моя мать не очень-то умеет скрывать свои чувства и притворяться, – объяснил он негромко.

– И какие такие чувства ко мне ей следует скрывать? Почему она должна притворяться? Но ведь ответа я не получу, не так ли? – с горькой усмешкой произнесла она. – Почему? Потому что ты не знаешь? Или тебе просто наплевать? Или ты не хочешь знать?

– Потому что не могу. Пойдем, – он поднял ее чемодан, – я провожу тебя до машины.