Текст книги "Алый Первоцвет"

Автор книги: Эмма (Эммуска) Орци (Орчи)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава седьмая
Потайной сад

Оказавшись в одиночестве в тускло освещенном коридоре за дверью шумной столовой, Маргерит Блейкни, по-видимому, почувствовала себя более свободно. Тяжко вздохнув, как человек, испытывавший на себе нелегкую ношу постоянного самоконтроля, она позволила нескольким слезинкам скатиться по ее щекам.

Дождь прекратился, и бледные лучи солнца озаряли сквозь быстро несущиеся облака красоты берега Кента [39]39
  Кент – графство на юге Англии.


[Закрыть]и дома около адмиралтейского пирса. Шагнув за порог, Маргерит Блейкни посмотрела в сторону моря. Изящных очертаний шхуна с белыми парусами покачивалась на воде, слегка колеблемой бризом. Это была «Мечта» – корабль сэра Перси, готовый доставить Армана Сен-Жюста во Францию – в самое сердце кровавой революции, сокрушившей монархию, атаковавшей религию, разрушавшей общество с целью построить на развалинах поверженных устоев новую утопию, о которой многие мечтали, но которую никто так и не смог создать.

На некотором расстоянии были видны двое мужчин, приближавшихся к «Приюту рыбака»: один, пожилой, с седой щетиной вокруг массивного подбородка, шагал вразвалку, что безошибочно выдавало в нем моряка; другой, молодой и худощавый, в черном плаще с капюшоном, был гладко выбрит, а зачесанные назад темные волосы открывали высокий и чистый лоб.

– Арман! – воскликнула Маргерит Блейкни, издалека узнав брата, и на ее заплаканном лице засияла счастливая улыбка.

Через две минуты брат и сестра заключили друг друга в объятия, в то время как старый шкипер почтительно стоял в стороне.

– Сколько у нас времени, Бриггс, – спросила леди Блейкни, – до того, как мсье Сен-Жюст должен быть на борту?

– Мы должны поднять якорь через полчаса, ваша милость, – ответил старик, пощипывая седую бороду.

Взяв брата под руку, Маргерит направилась вместе с ним в сторону утесов.

– Еще полчаса, – промолвила она, с тоской глядя на море, – и ты окажешься вдали от меня, Арман! О, я не могу поверить, что ты уезжаешь, дорогой! Эти несколько дней, когда Перси отсутствовал, а я была с тобой, пролетели, как сон.

– Но я уезжаю недалеко, сестра, – мягко возразил молодой человек, – всего лишь пересеку узкую полоску пролива и проеду несколько миль по дороге. К тому же я скоро вернусь.

– Дело не в расстоянии, Арман – этот ужасный Париж…

Они поднялись на край утеса. Легкий бриз колыхал волосы Маргерит и кончики ее кружевного фишю, похожие на белых гибких змеек. Она устремила взгляд туда, где находились берега Франции, безжалостно взыскивающей кровавую дань со своих благороднейших сыновей.

– Наша прекрасная страна, Маргерит, – промолвив Арман, словно прочитав ее мысли.

– Они заходят слишком далеко, Арман! – горячо воскликнула Маргерит. – Мы с тобой оба республиканцы, имели одинаковые убеждения, приветствовали свободу и равенство, но и ты не можешь отрицать, что теперь они заходят слишком далеко…

– Тише! – прервал сестру Арман, инстинктивно бросая вокруг тревожный взгляд.

– Видишь – даже здесь, в Англии, ты боишься говорить об этом! – Маргерит по-матерински прижала к себе брата. – Не уезжай, Арман! – взмолилась она. – Что я буду делать, если… если…

Рыдания душили ее голос, нежные голубые глаза умоляюще смотрели на молодого человека, ответившего ей твердым взглядом.

– Моя храбрая сестра должна помнить, – сказал он, – что если Франция в опасности, ее сыновья не должны поворачиваться к ней спиной.

Трогательная детская улыбка озарила заплаканное лицо Маргерит.

– Иногда мне хочется, Арман, чтобы у тебя было поменьше возвышенных добродетелей… Уверяю тебя, маленькие грешки куда удобней и безопасней. Но ты будешь осторожен? – добавила она уже серьезно.

– Да, насколько это возможно. Обещаю тебе.

– Помни, дорогой, у меня нет никого, кроме тебя…

– Теперь это уже не так, малышка. У тебя есть Перси, который тебя обожает.

– Да, когда-то это было так…

– Но право же…

– Хорошо, дорогой, не беспокойся за меня. Перси очень добр ко мне…

– Нет! – резко прервал он. – Я буду беспокоиться за тебя, Марго! Слушай, дорогая, я никогда не говорил с тобой об этом раньше, так как что-то всегда останавливало меня, когда я собирался задать тебе этот вопрос. Но я чувствую, что не могу уехать, не задав тебе его… Можешь не отвечать, если не хочешь. – добавил он, заметив мрачное выражение, мелькнувшее в ее глазах.

– Что ты имеешь в виду? – просто спросила она.

– Сэру Перси Блейкни известно… я хотел сказать, он знает о роли, которую ты сыграла в аресте маркиза де Сен-Сира?

Маргерит рассмеялась невеселым, горьким и презрительным смехом, прозвучавшим фальшивым аккордом в ее музыкальном голосе.

– Ты имеешь в виду, что я донесла на маркиза де Сен-Сира трибуналу, который без лишних разговоров отправил его на гильотину вместе с семьей? Да, мой муж знает об этом. Я рассказала ему вскоре после свадьбы…

– А ты рассказала ему об обстоятельствах, полностью снимающих с тебя вину?

– Было слишком поздно говорить об «обстоятельствах», так как он услышал об этой истории из других источников, а мое признание казалось запоздалым. Так что я не могла приводить смягчающие обстоятельства и унижать себя попытками объяснений…

– Ну?

– Ну, в результате, Арман, я могу удовлетвориться тем, что самый большой дурак в Англии испытывает глубочайшее презрение к собственной жене. – Она говорила с нескрываемой горечью, и Арман Сен-Жюст, горячо любящий сестру, понял, что неуклюже задел все еще свежую рану.

– Но сэр Перси любит тебя, Марго, – мягко повторил он.

– Любит меня? Когда-то я тоже так думала, Арман, иначе не вышла бы за него замуж. Полагаю, – быстро продолжала Маргерит, словно стремясь сбросить тяжкое бремя, давившее на нее долгие месяцы, – даже ты думал, как и все остальные, что я вышла за сэра Перси из-за его состояния, но уверяю тебя, что это не так. Он, казалось, обожал меня с такой всепоглощающей страстью, которая не могла не проникнуть ко мне в душу. Ты знаешь, что до него я никого не любила, мне было тогда двадцать четыре года, и я считала, что просто по натуре не в состоянии влюбиться. Но мне представлялось таким чудесным быть обожаемой столь слепо и страстно, что даже леность и тупость Перси привлекали меня, так как я думала, что из-за этих качеств он только больше будет меня любить. У умных людей, естественно, есть другие интересы, у честолюбивых – их надежды, а глупец, как мне казалось, способен только обожать. И я была готова ответить на это обожание нежностью… – Маргерит вздохнула, и в ее вздохе слышалась бездна разочарования. Арман Сен-Жюст слушал сестру, не прерывая, в то время как его мысли неслись бурным потоком. Было ужасно видеть молодую и красивую женщину, едва перешагнувшую порог супружеской жизни и уже лишившуюся всех надежд, иллюзий и мечтаний, которые превращали ее юность в кажущийся бесконечным праздник.

Хотя Арман очень любил сестру, он, побывавший во многих странах и изучивший людей самого разного возраста, интеллекта и общественного положения, понимал то, что Маргерит оставила невысказанным. Возможно, Перси Блейкни и в самом деле был недалеким человеком, но в его неповоротливом уме наверняка хватало места для неистребимой гордости целой вереницей знатных предков, один из которых пал на Босуортском поле [40]40
  Босуортское поле – местность в Англии, в графстве Лестершир, где в 1485 г. произошла битва между войсками короля Ричарда III из Йоркской династии и сторонниками Генриха Тюдора, одержавшего победу и ставшего королем Англии Генрихом VII.


[Закрыть], а другой пожертвовал жизнью и состоянием ради вероломного Стюарта [41]41
  После свержения в 1688 г. английского короля Иакова II Стюарта его сын Джеймс (1688-1766) и внук Чарлз Эдуард (1720-1788) пытались вернуть престол.


[Закрыть]. Та же гордость, являющаяся, по мнению республиканца Армана, глупостью и предрассудком, должна была болезненно уколоть его при известии о грехе леди Блейкни, в котором были повинны только ее молодость, неопытность и дурные советы окружающих. Это хорошо понимал Арман, а еще лучше те, кто воспользовался юностью, импульсивностью и неосторожностью Маргерит. Но тугодум Блейкни не стал бы вдаваться в «обстоятельства», а придерживался бы фактов, утверждающих, что леди Блейкни выдала своего ближнего не знающему пощады трибуналу Презрение к этому поступку, каким бы невольным он ни был, несомненно, убили бы всякую любовь в человеке, которому не свойственны сострадание и утонченность ума.

И все же сестра несколько озадачивала Армана. Жизнь и любовь порой выкидывают странные капризы. Могло ли быть, чтобы сердце Маргерит, лишившись обожания мужа, пробудилось для любви к нему? Неужели женщина, имевшая у своих ног половину интеллектуальной Европы, могла отдать свою привязанность глупцу? Маргерит, не отрываясь, смотрела на закат. Арман не мог видеть ее лица, но ему показалось, что нечто, блеснувшее на миг в золотистом сиянии заходящего солнца, упало из ее глаз на кружевное фишю. Однако он не стал развивать далее тему разговора. Арман хорошо знал необычную и страстную натуру сестры, сочетавшую в себе открытость и сдержанность. Они росли вдвоем, ибо их родители умерли, когда Арман был еще юношей, а Маргерит – ребенком. Будучи на восемь лет старше сестры, он опекал ее все эти блистательные годы, проведенные в квартире на улице Ришелье, и с тревогой и дурными предчувствиями наблюдал за ее новой жизнью в Англии.

Это был его первый визит в Англию после замужества Маргерит, и несколько месяцев раздельной жизни уже, казалось, возвели тонкую перегородку между братом и сестрой. Глубокая и искренняя любовь друг к другу оставалась прежней, но в душе у каждого завелся потайной сад, в который другой не осмеливался проникать.

Арман Сен-Жюст многое не мог сказать сестре. Политический аспект французской революции менялся почти с каждым днем, и Маргерит могла не понять изменения его взглядов и симпатий, происшедшего из-за преступлений, творимых его бывшими друзьями. Маргерит, в свою очередь, не могла открывать перед братом тайники своего сердца, в которых она сама ориентировалась с трудом, лишь понимая, что испытывает среди окружающей ее роскоши тоску и одиночество.

А теперь Арман уезжает туда, где его будет подстерегать страшная опасность. Маргерит не хотела портить последние минуты их прощания разговорами о собственных печалях. Взяв брата за руку, она спустилась вместе с ним на берег; им надо было сказать друг другу еще многое, лежащее за пределами потайного сада.

Глава восьмая
Аккредитованный агент

День быстро шел к концу, и холодный английский осенний вечер отбрасывал туманную пелену на зеленый кентский пейзаж.

«Мечта» отправилась в плавание, и Маргерит Блейкни больше часа в одиночестве стояла на утесе, наблюдая, как белые паруса быстро уносят от нее единственного человека, которого она осмеливалась любить и которому могла полностью доверять.

На некотором расстоянии слева от нее в окнах столовой «Приюта рыбака» сквозь туман поблескивали желтые огоньки; временами Маргерит казалось, словно оттуда до нее доносятся звуки веселья и бессмысленный смех мужа, раздражающе действующий на ее чувствительный слух.

У сэра Перси хватило деликатности оставить ее одну. Маргерит полагала, что его глуповатое добродушие позволило ему понять, что ей хочется побыть в одиночестве, пока паруса не исчезнут за туманным горизонтом на расстоянии многих миль. Он, чьи понятия о приличиях и этикете были крайне щепетильными, даже не предложил, чтобы жену сопровождал слуга. Маргерит была благодарна за это мужу; она вообще испытывала к нему признательность за его постоянную предупредительность и безграничную щедрость. Временами она даже пыталась обуздать горькие и саркастические мысли о нем, заставлявшие ее говорить злые и оскорбительные слова с надеждой, что они причинят ему боль.

Да, Маргерит часто хотелось причинить мужу боль, заставить его почувствовать, что она также относится к нему с презрением, также забыла, что когда-то почти любила его. Любила тупоголового фата, чьи мысли не возвышались над новым фасоном камзола или галстука! Тьфу! И все же смутные сладостные воспоминания, созвучные этому тихому летнему вечеру, прилетели к Маргерит на невидимых крыльях легкого морского бриза – воспоминания о времени, когда сэр Перси казался ее преданным рабом, испытывая к ней не бросающуюся в глаза и в то же время неистовую страсть, которая так очаровывала ее!

И внезапно любовь и преданность, на которые Маргерит смотрела, как на рабскую верность собаки, казалось, полностью исчезли. Спустя сутки после простой и скромной церемонии в старой церкви Святого Роха, она рассказала ему, как неосторожно говорила о некоторых вещах, связанных с маркизом де Сен-Сиром, своим друзьям, которые использовали эти сведения против несчастного маркиза, отправив на гильотину его и его семью.

Маргерит ненавидела маркиза. Несколько лет назад ее брат Арман влюбился в Анжель де Сен-Сир, но Сен-Жюст был плебеем, а маркиз раздувался от гордости и высокомерия, свойственных его сословию. Однажды Арман – робкий и почтительный влюбленный – рискнул послать объекту своих мечтаний полное страстного восторга небольшое стихотворение. На следующий вечер лакеи маркиза де Сен-Сира подстерегли его и избили до полусмерти только за то, что он осмелился поднять глаза на дочь аристократа. Подобные случаи за два года до революции происходили по всей Франции и привели несколько лет спустя к кровавой расплате, отправив на гильотину большую часть надменно поднятых голов.

Маргерит никогда не забывала страданий своего брата, чья мужская гордость была смертельно оскорблена, – страданий, которые она полностью разделяла с ним.

Затем наступили дни возмездия. Сен-Сир и ему подобные оказались под властью тех самых плебеев, которых они так презирали. Арман и Маргерит, подобно многим интеллектуалам, со всем энтузиазмом молодости восприняли утопические идеи революции, в то время как маркиз де Сен-Сир и его семья отчаянно сражались за сохранение каждой из привилегий, возвышавших их над другими. Маргерит, все еще ощущающая боль при мысли об ужасном оскорблении, нанесенном брату, случайно услышала в своем собственном кружке, что Сен-Сиры состоят в изменнической переписке с Австрией, надеясь обрести поддержку императора в подавлении растущей революции у себя в стране.

В те дни было достаточно одного словесного обвинения. Несколько неосторожных фраз о маркизе де Сен-Сире импульсивной и не задумывающейся над смыслом сказанного ею Маргерит принесли плоды в течение суток. Маркиз был арестован, его дом обыскан, а в бюро обнаружены письма от австрийского императора, обещавшего послать войска против парижской черни. Сен-Сира обвинили в измене нации и отправили на гильотину, причем семья – жена и двое сыновей – разделили его страшную судьбу.

Маргерит, охваченная ужасом при виде последствий своей неосторожности, была бессильна спасти маркиза. Ее собственный кружок, лидеры революционного движения – все провозглашали ее героиней. Выходя замуж за сэра Перси Блейкни, она не вполне осознавала, как сурово он должен отнестись к невольному греху, лежащему тяжелым камнем на ее душе. Маргерит во всем призналась мужу, не сомневаясь, что его слепая любовь к ней и ее безграничная власть над ним скоро заставят его забыть вещи, звучащие неприятно для английского уха.

Казалось, в тот момент сэр Перси воспринял это вполне спокойно и, судя по его виду, не вполне понял сказанное Маргерит, но с тех пор он ни разу не проявил никаких признаков обуревавшей его безумной любви к ней. Их пути полностью разошлись, и сэр Перси отбросил свою страсть, как неподходящую по размеру перчатку. Маргерит пыталась изощряться в остроумии по адресу мужа, вызвать его ревность, раз уж не могла сохранить любовь, побудить к отстаиванию своих прав, но все тщетно. Он оставался пассивным, медлительным, сонливым, хотя и неизменно безупречным джентльменом; она имела все, что свет и богатый муж могут дать хорошенькой женщине, и все же, глядя в этот прекрасный вечер на паруса «Мечты», скрывавшиеся в дымке, Маргерит ощущала себя более одинокой, чем нищий бродяга, устало бредущий мимо шершавых утесов.

Испустив очередной тяжкий вздох, Маргерит Блейкни отвернулась от моря и скал и медленно направилась к «Приюту рыбака». Когда она подходила ближе, звуки пирушки и шумного веселья становились все более отчетливыми. Маргерит могла различить приятный голос сэра Эндрю Ффаулкса, громкий хохот лорда Тони, сонные флегматичные замечания ее супруга; затем при виде сгущающейся темноты и пустой дороги она ускорила шаги. Заметив, что навстречу ей идет незнакомый мужчина, Маргерит ничуть не испугалась, так как «Приют рыбака» был совсем рядом.

Увидев быстро идущую Маргерит, незнакомец остановился и, когда она собиралась проскользнуть мимо него, тихо произнес:

– Гражданка Сен-Жюст!

Услышав свою девичью фамилию, Маргерит вскрикнула от изумления. Подняв взгляд на незнакомца, она с искренней радостью протянула к нему руки.

– Шовлен! [42]42
  Шовлен Франсуа, маркиз де (1766-1832) – французский посланник в Лондоне в 1791-1792 гг. Использовав фамилию реально существовавшего дипломата, писательница создала вымышленный персонаж.


[Закрыть]

– Собственной персоной, гражданка, к вашим услугам, – ответил незнакомец, галантно целуя кончики ее пальцев.

Несколько секунд Маргерит молча взирала на стоящего перед ней не слишком приятного на вид субъекта. Шовлену было под сорок, проницательный взгляд глубоко запавших глаз имел странное лисье выражение. Это был тот самый незнакомец, который час или два тому назад по-дружески предложил мистеру Джеллибэнду прикончить с ним бутылку вина.

– Шовлен, друг мой, – с удовлетворением промолвила Маргерит. – Я очень рада вас видеть.

Разумеется, бедная Маргерит Сен-Жюст, которой было очень одиноко в окружении чопорных друзей ее мужа, была рада увидеть лицо, напомнившее ей о счастливых днях в Париже, когда она царствовала над кружком интеллектуалов на улице Ришелье. Однако она не заметила саркастическую усмешку, мелькнувшую на тонких губах Шовлена.

– Но скажите, – весело продолжала Маргерит, – что вы делаете в Англии?

Она вновь направилась к таверне, и Шовлен зашагал рядом с ней.

– Я отвечу вам вопросом на вопрос, дорогая мадам, – сказал он. – Что здесь делаете вы?

– Я? – Маргерит пожала плечами. – Je m'ennuie, mon ami [43]43
  Я тоскую, мой друг (франц.)


[Закрыть], – вот и все!

Они подошли к «Приюту рыбака», но Маргерит явно не хотелось заходить внутрь. Пролетевшая буря сменилась прекрасным вечером, к тому же она повстречала друга, который хорошо знал Армана, и с кем можно было беседовать о веселых и блестящих друзьях, оставленных ею во Франции. Маргерит замешкалась на пороге, слушая доносившиеся из столовой стук кружек и игральных костей, просьбы Салли принести пива и громкий хохот сэра Перси. Шовлен стоял рядом, устремив проницательный взгляд желтоватых глаз на ее лицо, казавшееся почти детским в осенних английских сумерках.

– Вы удивляете меня, гражданка, – заметил он, взяв понюшку табаку.

– Неужели? – усмехнулась Маргерит. – Откровенно говоря, мой маленький Шовлен, мне казалось, что вы с вашим умом должны догадаться, насколько не подходит Маргерит Сен-Жюст атмосфера, состоящая из сплошных туманов и добродетелей.

– Боже мой! – воскликнул Шовлен с насмешливым ужасом. – Неужели все обстоит так скверно?

– И даже более того, – ответила Маргерит.

– Странно! Я полагал, что хорошенькой женщине английская светская жизнь должна казаться весьма привлекательной.

– Я тоже так считала, – вздохнула Маргерит. – Хорошенькую женщину, – задумчиво добавила она, – едва ли ожидает в Англии хорошенькая жизнь, потому что все удовольствия, к которым она привыкла, здесь ей недоступны.

– Вот как?

– Вы не поверите, мой маленький Шовлен, – продолжала Маргерит, – но я часто провожу целый день, не сталкиваясь ни с единым соблазном.

– Не удивительно, – галантно заметил Шовлен, – что умнейшая женщина Европы страдает от ennui [44]44
  тоски (франц.)


[Закрыть].

Маргерит рассмеялась своим детским мелодичным смехом. – Поэтому я так рада вас видеть, – лукаво промолвила она.

– И это после года романтического брака по любви?

– В том-то и вся трудность.

– Значит, – не без иронии осведомился Шовлен, – эти глупые идиллии длятся не более нескольких недель?

– Глупые идиллии никогда не бывают продолжительными, мой маленький Шовлен. Они сваливаются на нас, как корь, и также легко излечиваются.

Шовлен взял еще одну щепотку табаку – он казался пристрастившимся к этой вредной привычке, столь распространенной в те дни, возможно, маскируя ею проницательные взгляды, с помощью которых он прочитывал творящееся в душах тех, с кем вступал в контакт.

– Неудивительно, – повторил Шовлен с той же галантностью, – что самый активный мозг в Европе страдает от ennui.

– Быть может, у вас имеется лекарство от этого недуга, Шовлен?

– Как я могу преуспеть там, где потерпел неудачу сэр Перси Блейкни?

– Нельзя ли оставить сэра Перси в покое, друг мой? – сухо заметила Маргерит.

– Простите, но это невозможно, дорогая мадам, – возразил Шовлен, снова бросив на собеседницу быстрый взгляд своих лисьих глаз. – У меня имеется отличное лекарство против самой злостной формы ennui, которое я был бы счастлив передать вам, но…

– Что «но»?

– Но, если бы не сэр Перси…

– Какое он имеет к этому отношение?

– Боюсь, что очень большое. Лекарство, которое я предлагаю, обладает весьма плебейским названием – работа!

– Работа?

Шовлен окинул Маргерит долгим внимательным взглядом. Его светлые проницательные глаза, казалось, читали каждую ее мысль. Вокруг не было никого, мягкие вечерние шорохи тонули в шуме, доносившемся из столовой. Тем не менее Шовлен отошел шага на два от порога, быстро огляделся и, убедившись, что поблизости никого нет, снова подошел к Маргерит.

– Не окажете ли вы Франции маленькую услугу, гражданка? – спросил он, внезапно изменив поведение, отчего его худая лисья физиономия приобрела серьезное выражение.

– Какой у вас стал многозначительный вид! – легкомысленно воскликнула Маргерит. – Что касается услуги Франции, то это зависит от того, какого рода услугу требуют от меня она и вы.

– Вы когда-нибудь слыхали об Алом Пимпернеле, гражданка Сен-Жюст? – резко осведомился Шовлен.

– Слыхала ли я об Алом Пимпернеле? – переспросила она, весело рассмеявшись. – Право же, приятель, здесь больше ни о чем не говорят! Мы носим шляпы "a la [45]45
  в стиле (франц.)


[Закрыть]Алый Пимпернель", называем его именем своих лошадей, на ужине у принца Уэльского нам подавали «суфле а 1а Алый Пимпернель»… Недавно я заказала у модистки голубое платье, и разрази меня Бог, если она не назвала его «а 1а Алый Пимпернель»!

Шовлен не прерывал ее, когда она говорила, и когда ее смех отозвался эхом в спокойном вечернем воздухе. Но он оставался серьезным, а голос его звучал сурово и твердо.

– Коль скоро вы слыхали об этом загадочном персонаже, гражданка, вам должно быть известно, что человек, скрывающийся под таким странным псевдонимом, злейший враг Французской республики и таких ее граждан, как Арман Сен-Жюст.

– Очень может быть, – усмехнулась Маргерит. – У Франции в эти дни немало злейших врагов.

– Но вы, гражданка, – дочь Франции и должны быть готовы поддержать ее в минуту смертельной опасности.

– Мой брат Арман посвящает Франции всю свою жизнь, – гордо ответила Маргерит. – Что касается меня, то я не могу ничего поделать, находясь в Англии.

– Это не так, – возразил Шовлен, и его лисья мордочка внезапно приняла выражение властности и достоинства. – Вы можете помочь нам, гражданка, и находясь в Англии. Слушайте! Я послан сюда в качестве представителя республиканского правительства, и завтра в Лондоне вручу свои верительные грамоты мистеру Питту. Одна из моих обязанностей здесь – выяснить все об этой Лиге Алого Пимпернеля, ставшей постоянной угрозой Франции, ибо она имеет своей целью помогать проклятым аристократам – изменникам родины и врагам народа – спасаться от заслуженного наказания. Вы знаете так же хорошо, как и я, гражданка, что как только французские emigres [46]46
  эмигранты (франц.)


[Закрыть]оказываются здесь, они сразу же начинают возбуждать общественное мнение против республики. Они готовы вступить в союз с любым врагом, у которого хватит смелости атаковать Францию. В течение последних месяцев многим из этих emigres – некоторым только подозреваемым в измене, другим уже приговоренным Трибуналом общественной безопасности – удалось перебраться через пролив. В каждом случае их спасение было спланировано, организовано и осуществлено этим обществом молодых английских нахалов, возглавляемым человеком, чей ум, по-видимому, столь же изобретателен, сколь таинственна его личность. Все усилия моих шпионов выяснить, кто он такой, потерпели неудачу; в то время, как другие члены Лиги всего лишь ее руки, он – голова, которая, скрывшись под причудливым прозвищем, спокойно продолжает работу с целью уничтожения Франции. Я намерен нанести удар по этой голове, и мне нужна ваша помощь. Алый Пимпернель, несомненно, один из молодых английских щеголей, и через него я доберусь до всей шайки. Найдите мне этого человека, гражданка, – найдите, ради Франции.

Маргерит выслушала бесстрастную речь Шовлена без единого слова, едва осмеливаясь шевелиться и дышать. Молодая женщина уже говорила ему, что этот таинственный романтический герой служил постоянной темой обсуждения в кругу, где она вращалась, но еще до того ее сердце и воображение возбуждали мысли об этом отважном человеке, который, оставаясь недоступным славе, спас сотни жизней от уготованной им беспощадной судьбы. Маргерит не питала симпатии к высокомерным французским аристократам, типичным представителем которых служила графиня де Турней де Бассрив, но, будучи республиканкой, она придерживалась либеральных принципов и ненавидела методы, которые использовала для своего становления молодая Французская республика. Маргерит не была в Париже несколько месяцев; ужасы и кровопролитие царства террора, достигшие кульминации во время сентябрьской резни [47]47
  Избиение озверевшей толпой «врагов народа», в том числе заключенных в парижских тюрьмах в сентябре 1792 г.


[Закрыть], лишь недавно слабым эхом отозвались на другом берегу Ла-Манша. Робеспьер, Дантон, Марат [48]48
  Марат Жан Поль (1743-1793) – политический деятель французской революции. Выдающийся медик и ученый-естествоиспытатель, он, примкнув к якобинцам, явился одним из инициаторов сентябрьской резни, а в издаваемой им газете «Друг народа» публиковал изуверские призывы, требуя все большего количества голов «врагов революции». Убит Шарлоттой Корде.


[Закрыть]еще не были известны ей в новом обличье кровавых судей, безжалостно поставлявших поживу гильотине. В ее душе шевелились страх и отвращение, когда она слышала от своего брата Армана, бывшего умеренным республиканцем, рассказы об этих событиях, которые могли окончиться катастрофой.

Когда Маргерит впервые услышала о группе молодых англичан, только из любви к своим ближним спасавших от ужасной смерти женщин и детей, юношей и стариков, ее сердце наполнилось гордостью за них и за их таинственного предводителя, ежедневно рисковавшего жизнью ради торжества гуманности.

Когда Шовлен кончил говорить, глаза Маргерит были влажными, кружева на груди поднимались и опускались, свидетельствуя о быстром и возбужденном дыхании. Она больше не слышала ни шума пирушки в таверне, ни глупого смеха мужа; ее мысли устремились к таинственному герою. Если бы такой человек повстречался ей на пути, она смогла бы его полюбить. Все в нем взывало к ее воображению: его храбрость, сила, преданность ему тех, кто служил под его руководством благородной цели, а более всего таинственность, окружавшая его романтическим ореолом.

– Найдите его ради Франции, гражданка.

Голос Шовлена, прозвучав рядом с ухом Маргерит, пробудил ее от грез. Таинственный герой исчез, а на расстоянии менее двадцати ярдов от нее пил и смеялся мужчина, которому она дала клятву верности и преданности.

– Вы меня удивляете, – с притворным легкомыслием промолвила Маргерит. – Где я должна искать его для вас?

– Вы бываете всюду, гражданка, – вкрадчиво произнес Шовлен. – Леди Блейкни – центр лондонского высшего света. Вы видите и слышите все.

– Но, друг мой, – запротестовала Маргерит, выпрямившись в полный рост и не без презрения глядя вниз на стоящую перед ней маленькую худощавую фигуру, – вы, кажется, забываете, что между леди Блейкни и тем, что вы ей предлагаете, стоят шесть футов роста сэра Перси Блейкни и целая вереница его предков.

– Ради Франции, гражданка! – настаивал Шовлен.

– Фи, приятель, вы болтаете чепуху! Даже если вы узнаете, кто такой этот Алый Пимпернель, то все равно ничего не сможете с ним сделать – ведь он англичанин!

– И все-таки я попробую, – ответил Шовлен с сухим дребезжащим смехом. – Мы для начала отправим его на гильотину, дабы охладить его пыл, а после, когда начнется дипломатический скандал, принесем британскому правительству извинения и, если необходимо, выплатим компенсацию осиротевшей семье.

– То, что вы предлагаете, ужасно, Шовлен! – воскликнула Маргерит, отшатываясь от него, как от ядовитого насекомого. – Кто бы ни был этот человек, он храбр и благороден, и я никогда – слышите? – никогда не стану принимать участие в подобной мерзости!

– Вы предпочитаете, чтобы вас оскорблял каждый французский аристократ, прибывший в эту страну?

Шовлен уверенно пустил эту стрелу. Щеки Маргерит побледнели, она закусила нижнюю губу, стремясь не подать виду, что его выстрел достиг цели.

– Об этом не может быть и речи, – равнодушным тоном заявила молодая женщина. – Я могу защитить себя и отказываюсь делать грязную работу для вас и даже для Франции. В вашем распоряжении имеются другие средства – используйте их, друг мой.

И, не удостоив Шовлена взглядом, Маргерит Блейкни повернулась к нему спиной, направляясь в таверну.

– Это не последнее ваше слово, гражданка, – промолвил Шовлен, когда свет из коридора озарил ее элегантную фигуру. – Надеюсь, мы встретимся в Лондоне!

– Может быть, и встретимся, – бросила через плечо Маргерит, – но тем не менее это мое последнее слово.

Открыв дверь в столовую, она исчезла из поля зрения, но Шовлен задержался у порога, доставая очередную понюшку табаку. Несмотря на полученную презрительную отповедь, на его лисьей физиономии не было заметно ни смущения, ни разочарования – напротив, в уголках тонких губ змеилась удовлетворенная саркастическая улыбка.