Текст книги "Танцовщица"
Автор книги: Эмма Драммонд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Поскольку сегодня такой особенный вечер, вы позволите мне сделать вам подарок?
– Нет, Вивиан.
Это была скользкая тема: она вернула его жемчуг, а серьги Джулии Марчбанкс швырнула ему на колени, поэтому он решил упомянуть злополучного Франца.
– Даже для того, чтобы отметить небывалый успех Франца Миттельхейтера?
Она выразительно замотала головой.
– Я больше ни от кого не принимаю подарков.
– Но от меня вы их еще не принимали, – сухо заметил он.
На ее лице появилась задумчивая улыбка, – она, казалось, погрузилась в свои мысли.
Кеб с трудом продвигался по запруженной улице. Толкотня лошадей и экипажей создавали неразбериху на улицах Лондона. Каждый день случались происшествия: то лошадь понесет, то кареты сцепятся колесами, то пешеход выскочит наперерез кебу или конке. Что-то нужно было делать, и изобретение автомобиля, по-видимому, не решало проблемы.
Вивиан заметил, что Лейла нахмурилась, кусала губы, явно размышляя над какой-то проблемой, и на время забыла о нем. Изгиб ее подбородка искушал его провести по нему пальцами, облачко темных волос на границе шеи рождало дразнящее желание нежно подуть на них и коснуться губами ее кожи, темно-розовый шелк платья, очертивший ее полную грудь, соблазнял провести по ней рукой, ощутить ладонью ее нежные изгибы… Она повернула к нему серьезное лицо.
– Вивиан, я уже несколько недель хочу спросить вас об этом, – начала она, – но боюсь испортить ваше мнение обо мне.
– Я не думаю, что это возможно, – ответил он, отбрасывая мысли об изгибах ее груди под его ладонью.
– Вы еще не знаете, что я собираюсь сказать, – предупредила Лейла. – Мне больше не у кого спросить совета, и вы, по-видимому, единственный человек, чье мнение по этому вопросу заслуживает внимания.
– А как же Рози Хейвуд? – напомнил он. Роль советчика, которому можно доверять, не очень шла ему, когда дело касалось женщин, и у него не было желания дурачить ее.
– Я знаю, что может сказать Рози, но ее мнение пристрастно. К тому же у нее сейчас много своих проблем. Вы единственный человек, которому я могу доверять.
– Вы доверяете мне? Слава Богу, здесь нет моих друзей, чтобы засвидетельствовать всю глубину моего падения.
– Пожалуйста, будьте серьезным, – попросила она. – Меня это давно беспокоит.
Лейла приступила к рассказу о том, как страстно желает научиться петь, и что Франц Миттельхейтер дал ей адрес известного учителя пения, который согласился давать ей уроки. Проблема заключалась в оплате, и единственный способ разрешить ее – продать подарки поклонников.
– Вот почему я решила больше не принимать подарков, – честно призналась она. – Но те, которые я уже взяла… могу ли я поступить с ними, как хочу?
– Конечно.
Это не вполне удовлетворило ее.
– Но ведь люди, подарившие их мне, хотели, чтобы я носила эти вещи. Что я скажу, если они спросят меня, почему я не надеваю их украшения? – В волнении она положила руку поверх его. – Вот почему вы самый лучший советчик. Вы, должно быть, часто дарили дорогие подарки различным женщинам. Что бы вы почувствовали, если бы обнаружили, что через несколько дней они отнесли их в ломбард?
Положение становилось все хуже. Она как с верным другом обсуждала его многочисленные любовные похождения, тогда как он отчаянно желал, чтобы она стала объектом следующего.
– Это глупый разговор, – отрезал он. – Все зависит от владельца.
– Ну, а что бы вы почувствовали? – настаивала она.
– Я не желаю подвергаться допросу на тему, которую вы подняли совершенно не вовремя, – раздраженно сказал он. – И я хотел бы внести ясность: я не тот человек, которому вы можете доверять. Если бы вы могли сейчас прочитать мои мысли, вы бы отлично это поняли.
Она так проницательно посмотрела на него, что он засомневался, может ли сам себе доверять.
– О, Вивиан, мы же заключили договор, – взволнованно произнесла она.
– Я не могу сдержать его. Вы очень многого требуете от меня.
– Это было ваше предложение, а не мое.
– Значит, я был дурак. Даже в тот день, когда я говорил это, я знал, что не смогу забыть, как вы прекрасны. Ситуация выходит из-под контроля, и вы должны это знать.
Ее ответ показал ему, что она больше не считает его другом, которому можно доверять. Осторожно он попытался приблизиться к ней и не ощутил сопротивления. Не сразу он заметил, что кеб давно остановился, а голос сверху в который раз сообщает, что они приехали к Романе
Вивиан поднял голову.
– Сделай круг вокруг парка.
– Я сделал уже три круга, господин.
– Сделай четвертый!
Но Лейла на мгновение высвободившись, неуверенно сказала, что становится поздно, и им, наверное, следует идти в ресторан. Он был вынужден согласиться, но сказал себе, что после отвезет ее домой.
Сам Романо им поклонился, горячо приветствуя на ломаном английском. Как и предполагал Вивиан, ресторан кишел известными лицами и девушками, занятыми в «Веселой Мэй». Пока они шли к столику, со всех сторон раздавались приветственные возгласы. Вивиан сердечно, но кратко отвечал на большинство из них, не преминув заметить пылающие щеки Лейлы.
Они сели за стол, и он улыбнулся ей, заставив покраснеть еще больше.
– Я говорил вам, мне нельзя доверять. Отложив меню, Вивиан заказал обоим бутерброды со спаржей, жареного цыпленка с гарниром, немного сыра для себя, клубнику для Лейлы и, конечно, шампанское. Гул разговоров, позвякивание ножей и вилок, громкий смех делали невозможной прежнюю доверительность их отношений. Он решил сказать то, что не рискнул в кебе.
– Ты серьезно хочешь брать уроки пения, Лейла?
– Конечно, – ответила она, успокоившись, что разговор перешел на эту тему. – Я всегда знала, что у меня хороший голос. Профессор Гольдштейн, педагог, которого мне рекомендовал Франц Миттельхейтер, сказал, что за вульгарными нотками рыночной торговки у меня прячется настоящее сопрано. – Она улыбнулась. – Я полагаю, это следует расценивать как комплимент.
– А это хороший учитель?
– Да, конечно. Раньше он занимался в Милане с певцами Ла Скала. Это оперный театр в Италии, – объяснила Лейла.
Вивиан постарался изобразить удивление, как будто впервые слышал это название. Положив свою руку поверх ее, он сказал:
– Самое разумное будет позволить мне платить за ваши уроки.
От этих слов ее щеки снова запылали. И прежде чем она смогла что-нибудь ответить, он поспешил продолжить:
– Только не налетайте на меня как разъяренная курица, дорогая. Я не предлагаю ничего дурного.
Однако эта тема не получила продолжения, потому что сзади раздался громкий голос:
– Вивиан! Я так и думал, что встречу тебя сегодня вечером здесь, в нашем любимом месте. Прости, что разминулся с тобой, когда ты приезжал перед Рождеством в Шенстоун.
Вивиан был явно недоволен. Перед ним стоял Руперт Марчбанкс, один из сыновей сэра Кинсли; он широко улыбался и всем видом показывал, что собирается завести длинную беседу. Вивиан встал и пожал ему руку, соображая, как бы от него поскорее избавиться.
– Привет, Руперт. Как дела у нашей медицины?
– Так себе, сам знаешь. Люди все еще приходят в мир с той же скоростью, что и оставляют его, несмотря на все наши усилия истребить род людской. – Он бросил на Лейлу заинтересованный взгляд. – Я помешал тебе?
– Да, – откровенно ответил Вивиан. – Мы поговорим с тобой в другой раз, дружище.
Однако семейство Марчбанксов отличалось завидным упорством.
– Боюсь, не удастся. Я буду занят на медицинском конгрессе до воскресенья. Э… ты познакомишь меня со своей очаровательной подругой?
Но Вивиан был не менее упрям. – Прости, но у нас сейчас важный разговор. Боюсь, тебе придется простить нас за негостеприимство. На лице Руперта появилось любопытство.
– Важный разговор? Жаль. А я хотел послушать твои рассказы об Ашанти. Наш младший Филипп собирается в кавалерию, несмотря на протесты отца и всех нас. Твое эффектное появление перед Рождеством разожгло в нем новый энтузиазм, и теперь ничто не может остановить его. Кстати, я разговаривал с некоторыми ребятами из полка, пришедшими на конгресс, о болезнях, которые косили вас в Африке. Они сказали, что сорок девятый попал в чертовски неприятную ситуацию.
– Да, – согласился Вивиан, пытаясь угадать, есть ли в его словах какой-то намек. С кем из полка встречался Руперт? Если кто-нибудь из его врагов распустил язык, вся история выйдет наружу.
Руперт дружески похлопал его по плечу.
– Я слышал, Джулия отлично справилась с ролью сиделки, выхаживая тебя после того, как ты свалился без сознания в занесенном снегом Шенстоуне. Тропическая лихорадка в декабре? Рассказывай кому другому. Но ты во время бреда неплохо владел собой, так что она не сомневалась, что это настоящий приступ, – он ухмыльнулся. – Хорошо, что моя сестра привычна к крепким выражениям. Она сказала, что ты виртуозно ругаешься.
– Вполне возможно, – нехотя ответил Вивиан. Воспоминания о времени, проведенном в Корнуолле, наполнили его решимостью поскорее распрощаться с Рупертом, прежде чем тот скажет еще что-нибудь на эту тему. – Если у тебя нет чего-то, что не сможет подождать до следующего раза… – начал он.
Бросив на Лейлу очередной заинтересованный взгляд, Руперт не удержался от еще нескольких фраз.
– Нет, так, общие разговоры. Я не так часто тебя вижу. Когда ты снова приедешь в Шенстоун?
– Понятия не имею. Будь моя воля – никогда. Руперт понимающе рассмеялся.
– Я знаю, ты слишком хорошо провел время. Кстати, для декабря ты потрясающе справился с заданием. Этого жеребца и черт не обуздает. Я уже хотел отвести его на бойню. Джулия сказала, что это было захватывающее зрелище. Она шаг за шагом расписала мне твой подвиг и закончила тем, что ты был весь избит и покусан. Интересная девушка, наша Джулия! Большинство женщин от испуга свалились бы в обморок, а ее, похоже, это только забавляло, – он снова засмеялся. – Больше, чем тебя, осмелюсь предположить. С твоей стороны это невероятное мужество. Тем не менее, я бы предпочел, чтобы она не спорила с тобой на те сапфировые серьги. Это часть фамильных драгоценностей, доставшихся ей от бабушки.
Вивиан почувствовал, как Лейла замерла у него за спиной. Сознавая, что этот вечер и, возможно, их отношения вообще, безнадежно испорчены, Вивиан решительно произнес:
– Ты должен простить меня, но я не могу так надолго оставить мою гостью. Наше поведение и без того достаточно неприлично.
С этими словами он повернулся к Руперту спиной, но было уже поздно. Руперт слегка язвительно поклонился Лейле, попрощался и ушел. Появление официанта не позволило им сразу начать разговор, что еще больше накалило ситуацию. Лейла смотрела в другой конец залы, лицо ее было бесстрастным, и Вивиану пришлось подождать, когда официант уйдет, прежде чем попытаться проложить мост через пропасть, которая внезапно разверзлась у его ног.
– Мне очень жаль, – начал Вивиан, чертыхаясь про себя, что из-за гула голосов приходится говорить громко. – Руперт – сын сэра Кинсли, нашего соседа по Корнуоллу. Я думаю, если бы он узнал, кто вы, то остался бы с нами на весь вечер. Вы простите меня за то, что я не представил вас?
Лейла повернулась и каменным взглядом посмотрела ему в лицо.
– Его сестра действительно ухаживала за вами, когда вы заболели в Корнуолле?
– Да, у меня был приступ тропической лихорадки, которую я подцепил в Ашанти. Доктора предупреждали, что возможны внезапные приступы, вдобавок, мы были отрезаны снегопадом.
– Зачем вы пытались подкупить меня этими серьгами?
Это было сказано довольно спокойно, но в голосе слышался болезненный укол. Вивиан нахмурился. Впервые язык отказывался ему повиноваться, и он мог только печально смотреть в ее обвиняющие глаза.
– Я хочу домой, – сказала Лейла, беря со стола расшитую бисером сумочку.
Он проворно схватил эту сумку.
– Лейла, пожалуйста! Позвольте мне объяснить вам. Выслушайте меня, а потом я отвезу вас домой, если захотите, – сказал он с таким жаром, что Лейла положила сумку и села. Вивиан стал думать, как правильно подступиться к этому делу, чтобы такая простая девушка, как она, смогла его понять. Он впервые столкнулся с необходимостью оправдываться в том, что было чистой правдой, и начал издалека.
– Мой отец был богатый повеса. Он оставил свою молодую жену и двух сыновей в Корнуолле со своим отцом, который придерживался весьма строгих правил в воспитании детей. Мой брат и я были очень несчастливы от его попыток подавить в нас любые проявления независимости. Дед всячески пытался посеять рознь между нами; но вместо того, чтобы поссориться друг с другом, мы лишь теснее сплотились. Многое другое ему тоже не удалось. Когда я вырос, я стал сопротивляться ему.
Умолчав о причине, по которой он стал оказывать деду сопротивление, он продолжал тем же спокойным тоном.
– Мой дед не терпел, когда ему возражали, поэтому он делал все, чтобы унизить меня. И он снова принялся за это в декабре в присутствии Джулии Марчбанкс и ее отца. Она на виду у всех втянула меня в спор, не оставив мне возможности отказаться. Я провел целый день под снегом и ветром, объезжая ее своенравного жеребца. Это было физически очень тяжело, и вечером я свалился в приступе лихорадки, которая не отпускала меня неделю. Джулия спорила на эти серьги. Поправившись, я понял, что Джулия могла бы соперничать с отцом в жестокости. Подозреваю, что эти сапфиры больше означают поражение, чем победу.
Вивиан остановился, не желая вкладывать в эти слова подозрения, которые ему самому еще не были до конца ясны. На лице Лейлы было все то же бесстрастное выражение, поэтому он добавил:
– Я не пытаюсь извиняться за свое поведение в тот вечер, а лишь хочу объяснить, чем оно было вызвано.
Лейла несколько мгновений смотрела ему в лицо, потом спросила:
– Если бы вы не выиграли эти серьги, вы бы попытались добиться того же с помощью каких-нибудь других подарков?
Он вздохнул.
– Я думал, что мы закончили с этим делом несколько недель назад.
Снова наступила длинная пауза, во время которой Лейла пыталась привести в порядок свои мысли, и у него закралась надежда, что опасность миновала. Эта действительно миновала, появилась новая.
– Маленький мальчик, вынужденный слушаться деда, это я понимаю, но почему вы были готовы рисковать жизнью на дикой лошади ради этой Джулии? И если вы чувствовали, что эти серьги… почему вы взяли их у нее?
Они были из разных слоев общества, с разными понятиями о чести, и ему пришлось спокойно объяснить:
– Это был ее заклад в пари. Я был вынужден их взять.
Пытаясь понять это, она сдвинула брови к переносице.
– Мне все это кажется очень глупо. Почему какая-то девушка решила отдать свои драгоценности только для того, чтобы заставить мужчину сделать что-то опасное? Это почти жестоко… почти как ваш дед… Ваш отец очень плохо поступил, позволив ему так обращаться со своим сыном.
– Мой отец умер, Лейла.
– О, я не знала. А мать?
– Когда Чарльз вырос, она переехала жить в Родезию. Сейчас она очень счастлива.
Оставив на время тему разговора, он понял, что она более не собирается уходить.
– Может, я скажу официанту, чтобы подавал цыпленка?
Медленно кивнув головой, она призналась:
– Знаете, я ужасно хочу есть. Я так волновалась перед выступлением, что мне кусок в горло не лез.
Между ними сохранялась напряженность. Лейла вдруг подняла голову от цыпленка и спросила:
– Вы собираетесь жениться на Джулии?
– Господи, конечно нет! – поспешно возразил он, удивляясь, что навело ее на эту мысль.
– А мне показалось, что она надеется на это.
– Вы ошибаетесь, – заявил Вивиан с несколько преувеличенным энтузиазмом. – Джулия фактически помолвлена с кем-то другим.
– Только фактически? Почему же?
– Это будет брак по расчету. Насколько я знаю, любви между ними нет.
– Это на нее не похоже. Она мне кажется очень страстной натурой.
– Может, оставим Джулию Марчбанкс в покое, – слегка раздражаясь предложил он.
Бросив на него задумчивый взгляд, Лейла кивнула и занялась цыпленком. Они обсуждали премьеру «Веселой Мэй» и то, как Франц Миттельхейтер покорил публику, поэтому ее следующий вопрос застал его врасплох:
– Эти противные серьги все еще у вас?
– Да, – ответил он, пытаясь понять, к чему она клонит. – Я не могу выбросить их… и не могу отправить их ей назад.
– Они дорого стоят?
– Достаточно.
– Тогда продайте их и оплатите мои уроки пения. От удивления он остолбенел.
– Вы изменили мнение относительно того, чтобы я заплатил за ваши уроки?
– Но вы не будете платить за них. Она заплатит. Эта Джулия, которая заставила вас делать то, чего вы не хотели. Продав их, вы избавитесь от того, что гложет вас по каким-то причинам. А мне не придется закладывать мои подарки – то, что гложет меня. Разве это не превосходное решение?
Ошеломленный непредсказуемым ходом ее мыслей, Вивиан пробормотал:
– Конечно.
По дороге домой Лейла была спокойна. Когда они подъехали к ее подвалу, она пожелала ему доброй ночи и, прежде чем он успел обнять ее, выскочила из кеба, быстро спустилась по ступенькам и скрылась за дверью.
В раздумьях он отправился в дом Вейси-Хантеров. Лейла открыла ему много такого, о чем он раньше никогда не думал. Она не могла понять, почему в тот день он был вынужден принять вызов Джулии, но при этом у нее была своя гордость, и она сопротивлялась его попыткам распространить свою власть на нее. Поймет ли она, если он скажет, что все это время ходит за ней по пятам, потому что она тоже бросила ему вызов, что его гордость не позволяет ему смириться с тем, что простая девушка может так легко отвергнуть его?
Пока все эти мысли блуждали в его голове, он должен был признать, что дело приняло несколько не тот оборот, на который он рассчитывал. То, что начиналось как «упражнения в тактике», стало более сложным, чем он предполагал. И эти серьги еще больше все усложнили. Конечно, он не может их продать, зная, что они часть фамильных драгоценностей Марчбанксов.
Джулия оказалась очень умна. Серьги стали своеобразным знаком ее власти над ним. Ему нужно найти способ заставить ее взять назад эти чертовы серьги, и как можно скорее.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Рози Хейвуд покончила с собой за три дня до страстной пятницы. Врач сообщил ей, что у нее рак желудка и что она никогда не поправится, и, поскольку к Пасхе она должна была освободить квартиру, которую снял для нее Майлс Лемптон, Рози решила умереть в окружении красивых вещей, напоминавших ей о самых счастливых днях ее жизни. Выбора не было.
Все внимание в эти дни было приковано к театру Линдлей. Подробности самоубийства одной из хористок печатались во всех газетах. Общественное мнение осудило Майлса Лемптона за помолвку с южноамериканской миллионершей. В заметках Майлс и ему подобные назывались бессердечными ловеласами, которые используют слабых и безответных девушек для своих греховных забав, а затем бросают их ради богатых и титулованных дам, которые принесут им незаслуженное уважение в обществе. «Сколько таких, как Рози, умерло незамеченными и неоплаканными, после того как высокородные соблазнители бросили их на произвол судьбы? – вопрошали они. – Эта смелая девушка пожертвовала надеждой любого христианина на вечный покой, чтобы привлечь внимание к тому, что стало обычной практикой в наш просвещенный век».
Эта история тронула множество праведных сердец, и Майлс Лемптон был закидан тухлыми яйцами, когда выходил из министерства иностранных дел, после чего уехал в деревню переждать разразившийся скандал.
Потрясение Лейлы было велико. Подруга оставила ей письмо, в котором объясняла причину того, что сделала. В конце письма она благодарила Лейлу за верную дружбу, просила обязательно использовать удивительный дар своего голоса и в заключении писала, что ни о чем в жизни не жалеет.
От этого письма Лейла впала в такое горе, которого еще никогда не испытывала. Гримерная, опустевшее место рядом с ней, баночки с гримом Рози, ее костюмы, висевшие на крюке над ее головой, – все так красноречиво свидетельствовало об отсутствии подруги, что невозможно было удержаться от слез. И наконец допросы полицейских, которые конфисковали записку в качестве доказательства самоубийства, так расшатали ей нервы, что она, не в силах больше выносить напряжение, вечером на сцене потеряла сознание.
Лестер Гилберт отвез ее домой в собственной карете и прислал к ней на ночь свою горничную. Доктор, за которым послал импресарио, посоветовал полный покой хотя бы на неделю и побольше спать. Но Лейла не могла спать. Она лежала в темноте с широко раскрытыми глазами. Лейла не могла поверить, что красивой молодой девушки больше не существует и она ее больше никогда не увидит и не услышит.
Ей так много нужно было сказать подруге. Почему она все откладывала на завтра? Почему никогда не показывала Рози, что любит ее как родную сестру, как самого близкого человека. Почему она все это оставляла на потом…
Всю ночь Лейла мучила себя обвинениями; она должна была понять, что у Рози что-то серьезное с желудком, ведь она знала про ее ужасные боли и должна была находиться около Рози в те последние часы отчаяния. Лейла не могла изгнать из головы мысль о том, как эта красивая молодая женщина лежит одна в своей хорошенькой квартире, а яд медленно распространяется по ее телу. Чувство утраты было невыносимым. Ей казалось, что со смертью Рози она осталась совсем одна.
На следующее утро она поняла, как ошиблась.
Служанка Лестера Гилберта открыла на стук дверь, вошел Вивиан в твидовом костюме и мягкой коричневой шляпе. Он выглядел таким большим, таким сильным и независимым, что слезы, стоявшие у нее в глазах всю ночь, наконец хлынули по щекам. Лейла, как была в ночном халате, бросилась к нему и, рыдая, обмякла в его руках. Он крепко держал ее, прикоснувшись к ней щекой, поглаживая рукой по распущенным волосам, пока она пыталась выплакать свое горе. Она всем телом прижалась к нему, ища защиту в его силе и твердости. Не пытаясь остановить ее слез, Вивиан держал ее в объятиях, пока она сама не успокоилась.
– Я прочитал в газете, что вам стало плохо прямо на сцене, – сказал он хрипло. – Я приехал прямо с вокзала. Наш полк рано утром вернулся с маневров.
– Вы знаете про Рози? – спросила она, не узнавая своего голоса.
Он кивнул, доставая из кармана носовой платок, чтобы вытереть ее щеки.
– Как не знать? О ней и Майлсе пишут все газеты.
– О, Вивиан, это бы разбило ей сердце, – воскликнула она, вновь впадая в отчаяние. – Она любила его и никогда не предполагала, что ее смерть так ему повредит. Она это сделала не из мести, как все говорят. Рози была не такая. Если бы она знала, что они обвинят его, она бы… ,
Пережитая трагедия вновь нахлынула на нее. Лейла прижалась к нему, а он крепче обнял ее и сказал служанке:
– Идите в спальню и упакуйте все, что понадобится мисс Дункан для короткой поездки за город. Я увожу ее в мой дом в Корнуолл.
– Но, сэр, я здесь не работаю.
– Все равно, вы же горничная при молодой леди. Значит, вы должны знать, что нужно положить в чемодан для четырехдневной поездки. Господи, или я должен сам это сделать?
Лейла высвободилась из его объятий.
– Не разговаривайте с ней так. Она была на ногах всю ночь.
– Я тоже, – твердо ответил он, кивнув горничной, чтобы та приступала. – Пожалуйста, как можно быстрее. Нам нужно успеть на поезд.
Тыльной стороной руки Лейла вытерла глаза и спросила прерывающимся голосом:
– О чем вы говорите, Вивиан?
Он снова сосредоточил все внимание на ней.
– Я беру вас на Пасху в Корнуолл, и прежде, чем вы наброситесь на меня, скажу, что присутствие моего брата, экономки и нескольких человек из младшей прислуги обеспечит вам подобающую компанию. Вам нужен отдых, и Шенстоун для этого самое подходящее место.
– Я… я не могу поехать в Корнуолл. У нас спектакли.
– По дороге сюда я встретился с Лестером Гилбертом. Он полностью согласился с моим предложением.
– Вы… встречались… с Лестером Гилбертом? И он полностью согласился с вашим предложением? – повторила она в изумлении.
– Вы думали, Лестер будет против? Он разумный человек и быстро понял, что это самое правильное.
Он взглянул на карманные часы и нахмурился.
– Одевайтесь как можно быстрее. Нас ждет карета.
Лейла осталась на месте, не в состоянии принять его предложение.
– Я не могу поехать с вами в такой момент, как сейчас.
Вивиан развернул ее и подтолкнул в сторону спальни.
– Если вы не оденетесь, вам придется ехать со мной прямо так. Я был бы счастлив, но могут увидеть другие пассажиры.
День уже клонился к вечеру, когда они садились в карету Доббинса, приехавшего встречать их поезд. Лейле казалось, что все это происходит не с ней. Они ехали в вагоне первого класса, и она подумала, что этот человек отправился в поездку так же, как делал все остальное: обстоятельно, уверенно и с максимальным комфортом.
К сожалению, она не видела, что проплывало за окном поезда, так как почти сразу заснула, убаюканная стуком колес. Проснувшись, она обнаружила себя полулежащей на сиденье, а Вивиана сидящим напротив с газетой в руках. Он улыбнулся в ответ на ее извинения и заставил съесть изумительный сэндвич и выпить немного вина, которое принес проводник. Вскоре они подъехали к своей станции.
Ее встретил загородный покой и прекрасный, впитавший солнце запах вьюнков, раскрасивших белый забор станции в красный и желтый цвета. Воздух был чист, легкий ветерок доносил сладковатый запах лугов, выпекаемого хлеба и чистых коров. Около крошечной станции находилась ферма, и животные, желая, чтобы их скорее подоили, с мычанием проходили в коровник сквозь тяжелые ворота.
Она настолько была очарована, впервые увидев эту часть лондонских окрестностей, что едва ли обратила внимание на вежливое приветствие кучера. Куда бы она ни кинула взгляд, везде были ароматные луга, поля с только что проклюнувшимися злаками, живописные фермы с соломенными крышами и крошечными окнами, а вдалеке– освещенные солнцем бледно-зеленые холмы. Когда они ехали по выложенной булыжником дороге маленького рыночного городка, Вивиан спросил, удобно ли ей, и предложил укрыть колени одеялом. Его забота осталась почти незамеченной: Лейла была всецело поглощена видом узкой дороги, покрытой огромными кляксами бледных примул, ошеломляющий запах которых проникал в ее ноздри, несмотря на то, что уже вечерело.
– Какая красота! Посмотрите, они везде. Карета выбралась из долины, и внимание Лейлы мгновенно переключилось на еще более впечатляющее зрелище: повсюду раздавалось жалобное блеяние ягнят. Склон был домом для сотен овец, поэтому в эти последние мартовские дни множество недавно народившихся длиннохвостых ягнят резвилось и скакало вокруг. Высокие, испуганные голоса ягнят, временно потерявших своих матерей, смешивались с басовитым блеянием тех, кого они искали. Ягнята утыкались мордочками в вымя своих мамаш в поисках молока. Для Лейлы, рожденной и воспитанной в Лондоне, все это было в диковинку.
– Они просто прелесть, – прошептала она. – Я бы отдала все на свете, чтобы подержать их.
– Ваше желание будет удовлетворено, моя дорогая, – сказал Вивиан, поддразнивая ее. – У нас в Шенстоуне много овец.
Она проворно повернулась к нему.
– Вы живете на ферме?
– В нашем владении несколько ферм. – Он показал вперед. – Мы взберемся на вершину этого холма, затем за полчаса пересечем болота. Большинство этих земель входят в Шенстоун, включая деревню с этим же названием. – Вивиан улыбнулся. – Погода, кажется, устанавливается. Завтра мы поедем верхом, если вы пожелаете.
Его слова мгновенно переменили ее настроение: холодный душ в разгар жаркого лета. Восторги вдруг исчезли, она отвернулась и уставилась в стенку кареты. Они въехали на холм. Солнце уже садилось. Цивилизация осталась позади. На открытом пространстве холма дул холодный ветер, а дорога, по которой они ехали, казалось, ведет в никуда. Овцы, жалобно крича, сбились в кучу с подветренной стороны холма, а лохматые коротконогие кони в отдалении пощипывали траву. Над головой парили птицы, выискивая падаль.
Лейла невидящим взором смотрела вперед. Что она здесь делает? Как она могла позволить увезти себя так далеко в эти дикие места? Вивиан только что говорил о владениях, включающих несколько ферм и целую деревню. Он упомянул, что завтра они поедут кататься на лошадях. Внезапно все, что раньше ей казалось очаровательным, приняло угрожающие очертания. Ей стало страшно. Она почувствовала себя чужой в мире дикой природы. Ей страстно захотелось вернуться в свой подвал, к знакомым вещам, к теплому запаху театра. Затем она вспомнила о Рози, с которой они строили такие планы… но Рози с ней больше никогда не будет. Холодная, она лежит в морге.
Карета остановилась.
– Лейла, что случилось? – донесся до нее спокойный голос.
– Я… я хочу вернуться, – выдавила она сквозь подкативший к горлу комок.
В следующее мгновение он вывел ее из кареты на дорогу. Затем, накинув ей на плечи одеяло, повел по пружинящему торфу к скалам, на которые падали последние лучи заходящего солнца. Там Вивиан уверенно повернул ее к себе.
– Из-за чего у тебя так резко сменилось настроение?
Посмотрев на него, она заплакала.
– Я из другого мира. Мне не нужно было сюда ехать, но ты не оставил мне выбора. Ты всегда поступаешь так, как тебе хочется, и не думаешь о других. Возможно, это отличный способ получить то, что ты хочешь, но ты никогда не думал, каково при этом твоей жертве?
– Жертве?
Вивиан нахмурил брови; заходящее солнце окрасило его волосы в красный цвет, придав им зловещий вид.
Ей еще больше захотелось домой.
– Откуда я знаю, куда ты меня привез? Здесь на много миль вокруг ничего нет, а скоро совсем стемнеет.
Он нахмурился еще больше.
– Я думал, ты мне доверяешь.
– Каждый раз, когда я доверяюсь тебе, что-нибудь происходит. Вспомни хотя бы серьги.
Он медленно отпустил ее.
– Я думал, что уже реабилитирован за тот поступок.
Солнце почти исчезло за горизонтом, оставив на всем лишь слабый отсвет. Лейла плотнее завернулась в одеяло.
– Я фактически ничего о тебе не знаю, – сказала она тихо. – Я видела, как ты гарцуешь на коне в парадном мундире. Я видела тебя в вечернем костюме светского джентльмена. Ты тратишь деньги, как принц Уэльский, и, кажется, слишком близко знаешь всех знаменитостей. Но для меня ты все еще кто-то, кто приглашает меня на ужин. Джентльмен и девушка-хористка, вот кто мы.
От этих слов он вздрогнул, а Лейла продолжала:
– Мы договаривались, что этим все ограничится, не так ли? Друзья, которые вместе ужинают или ходят погулять в парк.
– Да… Полагаю, так и есть, – согласился он.
– Тогда что я здесь делаю?
Лейла задала этот вопрос скорее себе, чем ему, сообразив, что это ее собственная вина, что она знает о нем так мало. Подсознательно избегая разговоров о своей прошлой жизни, она не расспрашивала и о его. Время, проводимое с ним, Лейла использовала для того, чтобы дать выход своему энтузиазму и рассказать ему о повседневной жизни театра Линдлей, обсудить надежды на неизбежный успех, который ждет ее после того, как она выучится пению. Только теперь ей пришло в голову, что, кроме единственного раза во время ужина после премьеры, когда он был вынужден объяснить, как он выиграл у Джулии Марчбанкс серьги, она не проявляла к нему никакого интереса.
