355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эмма Драммонд » Танцовщица » Текст книги (страница 7)
Танцовщица
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 18:31

Текст книги "Танцовщица"


Автор книги: Эмма Драммонд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Используя весь свой богатый опыт, Лейла быстро уложила Рози на диван, укрыла одеялом и дала горячий чай, чтобы запить порошок, который дал аптекарь от несварения желудка. Затем Лейла вернулась в свой подвал, обшарпанный и спартанский в сравнении с хорошенькой квартиркой ее подруги, и взяла кусок грудинки, соления, три яблока и половину вишневого пирога. Вместе с содержимым кладовой ее подруги она смогла бы приготовить густой фруктовый суп, жаркое с овощами и холодную грудинку. Все это будет выложено яблоками, финиками и грецкими орехами.

Они сидели у огня. За окном туман сменился снегом с дождем. Девушки выпили за здоровье друг друга пару бутылок крепкого портера, которые стояли у Рози в буфете. Она выглядела уже гораздо лучше, но боль в желудке была еще достаточно сильна, и ее красивое лицо прорезали напряженные морщинки. Лейла тоже чувствовала себя крайне несчастной, хоть и старалась скрыть это.

– Мне не следует пить портер, – пошутила Рози. – Это совсем не в стиле девушек из Линдлей, правда? Я пристрастилась к нему, когда работала в баре «Ягненок и руно», и до сих пор люблю. Когда вокруг никого не было, Майлс говорил, что это очень смешно, но приходил в ярость, если я упоминала об этом в компании.

Ее лицо внезапно погрустнело.

– Он был ужасный сноб, Лей. Но я ничего не могла с собой поделать. Наверное, у меня нет никакой гордости. Я не стыжусь, что была его любовницей, и, если бы он пришел сюда снова, все бы опять повторилось.

– Надеюсь, не в моем присутствии, – сказала Лейла, стараясь выглядеть веселой. – Если ты прикончила бутылку портера, давай поиграем.

Они играли в карты и хихикали над промахами друг друга. Рози стало гораздо лучше, и она предложила поиграть на пианино, которое ей подарил Майлс. Лейла облокотилась на полированную поверхность инструмента, а ее подруга заиграла популярную песенку. Снял бы Вивиан Вейси-Хантер для нее такое же уютное место? Огромные пространства квартиры были заполнены обитой бархатом мебелью на изящных ножках, за окнами виднелся парк; чтобы поднять или опустить длинные янтарные занавески, нужно было потянуть за шнурок; в глаза бросались изящные безделушки из фарфора, лампы с абажуром, дорогой ковер с густым ворсом, пианино с элегантным табуретом и канарейка в клетке. В столовой была мебель темного дерева, а на столе стояли изящные черные слоники. Майлс Лемптон много раз был в Африке.

Кухня была чистый восторг в сравнении с ее собственным подвалом, и управлялась в ней служанка, которую нанял Майлс. Она ушла вскоре после того, как любовная связь Майлса и Рози закончилась, но Рози было сказано, что она может остаться здесь до Пасхи, когда закончится срок аренды. Лейла не была в спальне и не хотела смотреть ее. Несомненно, она была красива, как и все остальное. Наверное, здорово жить в такой квартире, как эта, подумала она но… только если ты сама можешь за нее заплатить.

– С вас два пенса, – сказала Рози, закончив играть.

Лейла замотала головой.

– Это не стоит так много. А где ты научилась играть на пианино, Рози?

– В баре «Ягненок и руно». Конечно, я не могу играть настоящую музыку.

– Эта тоже хорошая. Сыграй еще что-нибудь по случаю Рождества, я спою.

Когда она дошла до середины второго куплета, Рози остановилась, с изумлением глядя на Лейлу.

– Что случилось? – спросила поспешно Лейла. – У тебя опять болит живот?

– Ты никогда не говорила мне, что умеешь петь. А мистер Гилберт знает об этом?

Лейла покачала головой.

– Если помнишь, на том прослушивании нам сказали, что мы слишком много разговариваем, и дальше мне пришлось показывать Джеку Спратту, как надо ходить по сцене. После этого тебе и мне было велено прийти через полчаса, чтобы начать репетицию «Прогулки». Я так и не дошла до того, чтобы спеть им что-нибудь.

Рози облокотилась на клавиатуру, ее лицо стало серьезным.

– Лейла, ты должна петь, а не танцевать. Та пожала плечами.

– К хористке слава не приходит за одну ночь. Чего я хочу сейчас больше всего на свете, это быть первой в «Прогулке».

– Ха! Это может любая! Ты должна петь, и не те песенки, которые поют у нас в «Девушке». У тебя совсем другой голос. Он для оперы. Я однажды была с Майлсом в опере. Герой и героиня были толстые, как шуты с ярмарки. Но странное дело, когда они запели, это перестало иметь значение. Я никогда не слышала, чтобы человеческий рот мог издавать такие звуки. Я, конечно, не понимала, о чем они поют, потому что они пели на иностранном языке, но их голоса были так изумительны, что я могла бы прослушать всю оперу во второй раз. Я была вся в мурашках от восторга. А ты когда-нибудь была в опере?

– Нет, глупышка. Меня должны «взять» в оперу, как тебя. – Она подошла к огню, чтобы подбросить уголь. – Но я уверена, что пою не как они.

Рози согласилась.

– Они много лет учились, чтобы так петь. Но у тебя от природы хороший голос. Наша дорогая Аделина визжит и пищит, а петь надо именно так. Тебе нужна настоящая музыка. Вот как эта. Ну-ка, без слов, просто на ля-ля-ля.

Она заиграла красивую мелодию, которая была очень популярна у уличных шарманщиков, и Лейла послушалась подругу и запела, испытав неведомое ранее удовольствие петь для других, а не для себя.

– Как она называется? – спросила Лейла, закончив петь.

– Не знаю. Майлсу она очень нравилась. Что-то вроде «Либерстраум». Правда, красивая? Ну, Лей, спой еще.

День перешел в вечер, а они все играли и пели, возбуждаясь от удовольствия и вина. Затем опустили шторы и, погруженные в мечтания о славе и успехе, сели около огня и стали на длинных медных вилках жарить хлеб.

Рози посмотрела на Лейлу, которая опустилась на колени около кресла, наблюдая, как хлеб становится золотисто-коричневым.

– Когда наши имена будут гореть на рекламных щитах, мы сможем снимать квартиры и селить в них мужчин, да тех, которые нам понравятся. Интересно, как бы они отнеслись к этой идее?

Лейла не ответила, и она продолжала:

– Ты думаешь, такое время когда-нибудь наступит?

– Нет, Рози, их чувства не так глубоки, как наши. Что одна девушка, что другая– для их целей все едино. Им, по-видимому, вообще наплевать, каково нам.

Наступило молчание. Лейла подняла глаза и увидела, что в ресницах Рози блестят слезы. Мгновенно к ней вернулась уверенность. Бросив вилку, она поднялась с колен и взяла подругу за руки.

– Прости, я не хотела быть жестокой. Но только посмотри! Ты самая красивая девушка в «Прогулке». Я не знаю никого умнее, великодушнее, веселее. То, что он сделал с тобой, ужасно. И теперь, в Рождество, ты корчишься от несварения желудка, потому что он измучил тебя. А он наверняка сейчас замечательно проводит время на какой-нибудь шикарной вечеринке с леди Алисой или досточтимой мисс Голдмайн. Они думают, что мы как… как…

– Проститутки? – грубо подсказала Рози и в упор посмотрела на Лейлу. – Кто же тебя так обидел? Собачка Чарльз?

Пришлось все выкладывать. Лейла снова опустилась на пол и поведала Рози, что это Вивиан приглашал ее на ужин, и закончила эпизодом с серьгами. Она вертела в руках длинную вилку, на которой уже давно остыл подрумяненный хлеб.

– С того самого дня в Брайтоне я знала, что он за человек. Только он умел сделать самые обыкновенные вещи восхитительными, потому что никогда не делал того, что ты от него ждала. Я каждый раз давала себе клятву, что не приму его следующего приглашения, но каждый раз отправлялась с ним снова.

– Гм, – задумчиво произнесла Рози. – То, что у него свой особый метод, было ясно с самого начала. Вспомни, как его бедный брат безропотно согласился, когда нас обеих навязали ему на ленч.

– Совершенно верно, Рози. Он так улыбается, что может любого уговорить сделать все, что он попросит. Нельзя сказать, что он приказывает тебе, но когда он говорит своим уверенным хрипловатым голосом, отказать невозможно.

Рози предостерегающе похлопала Лейлу вилкой по коленке.

– Я помню. У него такой голос, что девушка и глазом не моргнет, как окажется в постели у его обладателя.

– Только не я, – с жаром ответила Лейла. – И теперь он знает это!

Некоторое время царило молчание, потом Рози сказала:

– А ты не влюбилась в него?

– Нет, – ответ прозвучал слишком поспешно, чтобы кого-то обмануть. Лейла протянула ломтик хлеба в огонь. – Хотя я всегда знала, чего такой человек, как он, может хотеть от хористки, я никогда не думала, как… как мерзко я буду себя чувствовать, когда он заведет об этом разговор. Я старалась не показывать вида, но внутри вся сжалась от стыда.

В наступившей тишине было слышно, как потрескивал огонь, почерневший на вилке кусок хлеба задымился, а по щекам Лейлы потекли слезы.

– Я никогда не сжималась от стыда, – произнесла наконец Рози. – Ты стоишь двоих таких, как я, Лей.

– Нет-нет, – вскрикнула Лейла, еще более застыдившись. – Ты не знаешь. Ты просто не знаешь, что говоришь.

Лейла страшно хотела признаться, что она замужем, но промолчала. Она больше не могла сдерживать свои чувства, обе девушки, обнявшись, заплакали, и им стало легче. Остаток вечера они провели за игрой в карты, ели шоколад, который Рози купила для тети в Брайтон, и размышляли о своем будущем, пытаясь прочесть его в кофейной гуще.

Смех и обилие пищи плохо подействовали на Рози. У нее так сильно заболел живот, что ей пришлось лечь в постель. Лейла решила остаться у нее на ночь и почти не сомкнула глаз, разогревая на огне тряпки, чтобы положить Рози на живот. К тому же ее рвало, и Лейле приходилось убирать за ней. Когда настало утро, Лейла уже знала, что у подруги что-то более серьезное, чем несварение желудка, и сказала, что ей надо сходить к врачу.

– Ты точно уверена, что это не то самое? – снова спросила она Рози.

– Точно уверена, – раздался измученный голос. – Это, наверное, от портера. Майлс всегда говорил, что я буду такой же толстой, как миссис Мэггс.

Доктор задал Рози все тот же вопрос, и, усомнившись в ее ответе, все же поставил диагноз воспаление поджелудочной железы. Рози была выдана бутылка с зеленой жидкостью и велено не есть на ночь. Лейла простилась с ней у дверей врача и вернулась в свой подвал, сказав подруге, что все объяснит Джеку Спратту.

Но когда Лейла вечером пришла в театр, Рози была уже там. От лекарств ей, по-видимому, стало заметно лучше. Все девушки были страшно взволнованы.

«Девушку из Монтезума» снимут в конце февраля. У Лейлы упало сердце. Она никогда не станет первой в «Прогулке». Это был такой несправедливый поворот судьбы, но весьма умный ход со стороны Лестера Гилберта. Затруднительное положение, в которое он попал, достигло той фазы, когда нужно было что-то делать. «Прогулка», несомненно, стала гвоздем программы в Линдлей и собирала полный зал. Но ажиотаж уже достиг апогея и теперь недолго продержится. Кроме того, последние десять минут представления стали для публики скучны. Она с нетерпением ждала развязки незамысловатого сюжета и грандиозного финала с Аделиной Тейт. Зрителям хотелось еще раз увидеть «Прогулку», но номер не повторялся. Они теряли интерес к шоу и начинали громко обсуждать только что виденную знаменитую сцену.

Менеджер принял решение снять представление после того, как увидел, что некоторые зрители уходят из театра сразу после номера, ради которого пришли. Своенравной примадонне приходилось петь финальный номер перед пустыми стульями. Лестер Гилберт взял на себя смелость изменить сценарий и сделал «Прогулку» заключительным номером. Получился несколько странный апофеоз, потому что Аделина Тейт появлялась в облаках дыма на вершине горы Попокатепетль и смотрела вниз на красивых, соблазнительных девушек своего королевства. Это не вязалось с сюжетом, но ловко позволяло продлить восторг зрителей от «Прогулки» на финал всего шоу. Лестер Гилберт знал, что патроны Линдлей не позволят снять спектакль с репертуара прежде, чем не будет готов новый.

В гримерной висело объявление, в котором говорилось, что всех девушек просят явиться в театр к девяти утра для репетиции нового финала и прослушивания на следующую музыкальную комедию под названием «Веселая Мэй».

В субботу Лейла нервничала, как и большинство девушек. Ходили слухи, что для шоу требуется большой мужской хор, потому что пьеса была о дочери полковника, которую звали Веселая Мэй и в которую были влюблены все мужчины полка. Пьеса была совсем не похожа на «Девушку из Монтезума», но никто не сомневался, что Веселой Мэй будет Аделина Тейт. У всех на губах был один вопрос: что станет со знаменитыми девушками Линдлей? Было сомнительно, чтобы дюжина веселых солдат в ненастоящих мундирах имела тот же успех, что и тридцать высоких брюнеток в белых страусиных перьях.

Лестер Гилберт, похоже, совсем не беспокоился, когда в свойственной ему напыщенной манере поблагодарил всех за приход и сказал, что «Девушка из Монтезума» завоевала такие высоты зрительских симпатий, которых теперь предстоит достичь «Веселой Мэй». Лейла слушала, ошарашенная, потому что Гилберт, оказывается, рассматривал «Девушку из Монтезума» только как полезную проверку зрительского интереса перед тем, как предложить действительно стоящую пьесу.

Расположившись на сцене на стульях и на полу, труппа слушала сюжет нового музыкального представления. В основном говорил Джек Спратт, но Лестер Гилберт периодически вмешивался, чтобы подчеркнуть то, что, по его мнению, упустил его помощник. Затем пианист наиграл некоторые песенки, которые были не менее приятными, чем те, что исполнялись в шоу уже восемь месяцев. И когда на сцену выпорхнула Аделина Тейт, чтобы спеть одну из них, которая начиналась: «Кто кого поцеловал, разгорелся вдруг скандал», каждому стало ясно, что на главную роль прослушивания не будет. Аделина уже знала это. Большинство из девушек были достаточно благоразумны, чтобы смириться с тем, что ее изящная фигурка и высокий голос вполне подойдут для роли флиртующей девушки, которая имеет больше власти над полком, чем ее отец.

Главная мужская роль – красивого и храброго лейтенанта – будет, по-видимому, отдана новому артисту из Вены, которого Лестер Гилберт взял несколько недель назад. Вторые партии будут играть те, кто играл их в нынешнем шоу. Лейла поняла, что вся история с «прослушиванием»– чистая показуха, по крайней мере в том, что касалось ведущих партий. На сцене скоро остались только девушки из «Прогулки», несколько балерин и огромное количество мужчин, которые пришли по объявлению о прослушивании.

Пока они отчаянно старались ухватить мелодию и показать всю мощь своих голосов, Лейла повернулась к Рози.

– Бедняги, у них такой испуганный вид. Вытянувшееся, с заостренными чертами, болезненное лицо Рози было полно сочувствия.

– Это самая страшная штука на свете, когда ты вот так должен за три минуты доказать, что ты лучше всех, кто стоит рядом с тобой. И еще хуже, когда знаешь, что лишаешь другого мужчину возможности спасти жену и детей от работного дома.

Лейла вздохнула.

– Мистер Гилберт, кажется, совсем в нас не заинтересован. Я не знаю, что буду делать, если в конце февраля он скажет, что мы больше не нужны. Рози, что ты будешь делать?

Рози улыбнулась.

– Будем беспокоиться об этом в феврале. Есть другие театры и другие шоу. Впрочем, я могу вернуться в «Ягненка и руно».

– Девушка из Линдлей, подающая напитки?

Рози снова улыбнулась.

– Это может привлечь посетителей, особенно если я надену страусиные перья.

Лейлу не так легко было рассмешить. Она хорошо помнила те дни отчаяния, когда ее выгнали Кливдоны. Что она будет делать, если в марте окажется без работы? Она сердцем чувствовала, что уже никогда не сможет стать горничной, и знала, что театр теперь у нее в крови.

Мужской хор наконец был отобран. Лейла видела лица счастливчиков и вспоминала свою собственную радость год назад, когда узнала, что принята на работу. Но вот и для девушек наступил решающий момент.

Лестер Гилберт, такой же свежий и энергичный, как' и четыре часа назад, широко улыбнулся, сверкнув золотыми зубами, и объявил что у него для всех сюрприз. В «Веселой Мэй» есть важная сцена, когда капрал Стендэбаут, главный герой комедии, приводит в лагерь цыганку-предсказательницу, чтобы узнать, кого же все-таки любит дочь полковника. Ее карты показывают, что это француз, то есть кто-то из их врагов, и весь полк поражен этим открытием. Но в конце концов выясняется, что это ловкий капрал Стендэбаут втайне от своих товарищей предпринимает опасный маневр, переодеваясь во французского офицера.

– Как вы понимаете, леди, это драматическая сцена. Солдаты чувствуют, что их предали, их захлестывает волна ненависти к Веселой Мэй, которая, как они думают, связалась с врагом. Цыганка должна обладать огненным темпераментом, хорошими актерскими способностями, которых обычно не требуется в музыкальной комедии, и настоящим голосом, чтобы у публики мурашки побежали по спине.

Гилберт ходил по сцене взад и вперед, в безукоризненном черном пиджаке и полосатых брюках, покачивая тросточкой с серебряным набалдашником. Девушки замерли от нетерпения.

– Я точно знаю, что я хочу, леди, и должен предупредить вас, что мне придется искать кандидатку на эту роль вне моего театра, если я не найду среди вас актрису, отвечающую моим требованиям.

Он остановился на середине сцены, оперся на трость и окинул острым взглядом ряды лиц, уставившихся на него.

– Итак, кто из вас думает, что способен взвалить на свои плечи успех или провал всего спектакля?

– Никто из нас, если он ставит вопрос именно так, – пробормотала Рози. – Если в спектакле что-нибудь не заладится, во всем обвинят цыганку. Я вижу это за версту.

Пианист заиграл мелодию из этой сцены. У цыганки было большое соло, а затем вступал хор солдат. Это была волнующая музыка. Прежде чем она закончилась, четверо девушек вскочили на ноги, желая попробоваться на эту роль. Лейла почувствовала, что Рози толкает ее локтем.

– Иди, Лей, это как раз твоя музыка. Вспомни «Либерстраум».

Лейла почувствовала странное возбуждение.

– Я не запомнила мелодии и не умею читать по нотам. Я только выставлю себя круглой дурой, – сказала она.

– Как и остальные. Никто из них не умеет читать ноты.

Лейла колебалась, боясь, что, если она провалится, ее могут выгнать даже из хора.

– Ты сказала, что во всем будут обвинять цыганку, – напомнила она подруге.

Рози похлопала ее по коленке.

– Старик Гилберт сказал, успех или провал. И потом, это он ставит шоу, а не я. Мало ли, что я сказала. – Она взглянула на Лейлу. – Разве ты не хочешь воспользоваться случаем, чтобы показать мерзкому Вивиану, что не нуждаешься в его дурацких туалетах?

Лейла вскочила и под испытывающим взглядом Лестера Гилберта присоединилась к четырем предыдущим девушкам у пианино. Что ж, теперь она принимала подарки и приглашения от джентльменов, как он просил, и выслушивала их оскорбления. У него есть возможность дать ей соло и выполнить свое обещание.

Поскольку она вышла последней, ей и петь пришлось последней, а это означало, что, когда ей вручили бумагу с текстом и она вышла на середину сцены, мелодия уже хорошо засела у нее в голове. Лейла стояла в лучах света, ее волнение нарастало, она представляла ряды лиц в красных плисовых креслах в украшенных золотом ложах. Все эти лица будут смотреть на нее, если она взвалит на свои плечи успех всего спектакля.

До нее донесся голос Лестера Гилберта.

– Пианист уже два раза сыграл вступление, мисс Дункан. Вы доставите нам удовольствие услышать ваш голос или нет? Лола – пылкая цыганка, поющая о предательстве, а не робкая девушка, которая готовится уйти в монастырь.

Лейла понимала, что он пытается подбодрить ее, и ей вдруг вспомнилась сцена в кебе, когда сонный, самоуверенный голос превратил Лейлу Дункан в Лили Лоув. Чувство стыда и невероятного разочарования от слов, которые он сказал ей, гнев оттого, что он понял, что она обыкновенная девушка, придали ее голосу краски и нюансы, когда она запела о предательстве. Она призывала все эти пустые кресла сочувствовать, а не осуждать, сострадать, а не презирать тех, кто слишком легко поверил в любовь.

Когда Лейла закончила петь, ее всю трясло. Она была ошеломлена, что пением можно передать все чувства: радость и злость, что звуки выходят не только из горла, но и из сердца. Дрожа, она повернулась и обнаружила, что все на сцене аплодируют ей, на их лицах она увидела выражения, которые представляла в пустом зале. Всегда красивое лицо Рози стало от возбуждения еще прекраснее. Она вскочила на ноги и энергично захлопала в ладоши. Лестер Гилберт, раскинув руки, пошел к ней навстречу. На его лице сияла широкая улыбка.

– Мисс Дункан, – выразительно произнес он. – Почему вы мне никогда не говорили, что у вас такой великолепный голос? Уже много лет я не имел удовольствия первым увидеть настоящий талант. Если Бог вкладывает в кого-нибудь из нас способность производить такие звуки, значит, он существует.

Гилберт повел Лейлу к остальным девушкам. Она была слишком взволнована, чтобы говорить. В своем воображении она все еще была в цыганском костюме, окруженная возбужденными солдатами.

– Но, моя дорогая, – продолжил он, – если людям хочется послушать оперу, они идут в Ковент Гарден, а не в Линдлей. – Улыбнувшись, он похлопал ее по рукам, прежде чем отпустить. – Наши зрители приходят сюда развлекаться, а не переживать. Я не могу вам позволить вселять чувство вины в сердца джентльменов и горечь отчаяния в сердца их жен.

Цыганка не должна пробуждать ни злость, ни жалость к персонажам на сцене, а зрители не должны переживать из-за своих собственных недостатков. У вас прекрасный голос, мисс Дункан, но здесь он совершенно не к месту. Зрители хотят, уходя домой, напевать песенки, которые услышали здесь от своих давнишних кумиров. Боюсь, вас они не примут.

Они дошли до кулис, и он оставил ее, любезно пообещав, что в «Веселой Мэй» для нее будет место в хоре. Прошло несколько мгновений, прежде чем она поняла, что ее отвергли, а взяли блондинку со скрипучим голосом, сказав, что она будет идеальная Лола, если наденет черный парик и немножко подучится.

Лейла почувствовала, что из глаз сейчас хлынут слезы. Она выставила напоказ свои сокровенные чувства, вложила в пение все то, в чем не осмеливалась признаться даже себе. И теперь ей говорят, что ее голос совершенно не к месту, что она не нужна. Что она заставит зрителей переживать. Они не хотят слушать правду, они хотят жить в придуманном мире, где всегда счастливый конец.

Лейла стояла в кулисах, не слушая возмущенных слов Рози. Наконец она сказала себе, что надо смотреть фактам в лицо. Она всего лишь горничная, превратившаяся в хористку, которая навсегда останется лишь объектом мужского вожделения. Она может соблазнительно двигаться, одетая в страусиные перья, может сопровождать их на ужин, удовлетворяя их тщеславие. Но она не должна пытаться проникнуть к ним в душу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю