Текст книги "Три глагола (СИ)"

Автор книги: Эмилия Галаган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

  И сквозь сонную муть Ленка вдруг засомневалась: откуда ей знать, что вишни кислые, не ела ведь?

  Выходит, можно знать – и не пробовав?

  Сквозь сон Ленка слышала, как утром громыхал отец: ругался из-за того, что нет свежих рубашек. Мама что-то ответила, сперва тихо, потом на повышенных тонах, отец рыкнул – на этот раз Ленка отчетливо разобрала: '...тетр-радки на кухонном столе!..' – '...моя работа!' – взвизгнула мама. 'Черт бы ее побр-рал!' – 'У меня первый урок, я пошла...' – 'Подожди, вместе выйдем'. – 'В лифте доругиваться не хочу'. – 'Да брось, пошли... Черт, в чем я вчера дипломат испачкал? Да, спасибо. Ну пошли...' Когда хлопнула дверь, Ленка снова провалилась в сон. Пора бы вставать – перед школой надо еще успеть сделать уроки, да и сон не шел, но Ленка лежала в кровати с зажмуренными глазами, пока фальшивая чернота под стиснутыми веками не опротивела ей. Уроки... Почему-то чем ближе были летние каникулы, тем тоскливее делалось на душе.

  В каникулах Ленка всегда видела что-то обманное, как будто должен случиться праздник, а случается – шум, крик, потная одежда липнет к телу, в деревне припахивают к работе по хозяйству. Конечно, вечерами в деревне, да и в городе собирались компании ее ровесников – но там были алкоголь и сигареты... Ленка всякий раз сталкивалась с неразрешимой дилеммой: если пить и курить, она станет своей в тусовке, но получит по шее от родителей, а не пить и не курить означало сидеть и улыбаться в пустоту, как дурочка. Ну и всякие противные приставания парней (а они липли к ней, придурки) Ленка терпеть не могла. А еще она всегда остро чувствовала, что, стоило им с Иркой попасть в такую компанию, как Ирка отдаляется от нее. Смотрит как на чужую – и как будто с неприязнью. Впрочем, Ирке всегда сильно прилетало от бабушки, если та узнавала, что внучка тусовалась где-то в подъезде. Ленка думала, что Ирка просто завидует ей – Ленке все-таки доставалось меньше.

  Самым странным было то, что тихая Ленка почему-то всегда мечтала попасть куда-то в волшебную страну вместе со всеми этими ребятами и стать там лидером, вести их всех за собой по неизведанным мирам, а не сидеть на лавке у подъезда, таращась на мусорные баки и сплевывая сквозь зубы на асфальт. Но Ленка знала, что никаких сказочных миров не существует, а если и есть что-то с другой стороны, с изнанки, то иначе, чем повесившись, туда не попадешь – она же не кошка.

  Ирка пришла в школу хмурая, какая-то нахохлившаяся, и Ленка, вдруг вспомнив мамины слова, подумала, что подруга у нее и правда некрасивая: маленькая, худая, с блеклым, невыразительным личиком.

  – Сегодня на физре бег сдавать, – исподлобья бросила Ирка.

  – Потеплело. Сейчас нас загоняют по стадиону, – Ленка помнила опыт предыдущих годов.

  – Я не пойду, – резко заявила подруга. – У меня у кеда подошва лопнула.

  – Можно и так побегать.

  – Не хочу.

  – Тогда я с тобой.

  Ленка отогнала мысль о том, что физрук может рассказать маме, что ее не было на уроке. Расскажет, так расскажет. В конце концов можно будет наврать маме что-нибудь. Например, что пришли месячные, а она постеснялась сказать. Ну и за прогулянную физру мама сильно не заругает.

  – Можем пойти погулять в садик. В мой старый садик детский. Он теперь вроде как закрыт... – предложила Лена.

  Рюкзаки с учебниками и пакеты с физкультурной формой они закинули в школе под лестницу. Так делали многие, когда прогуливали: неудобно слоняться по городу со всем этим скарбом, да и внимания привлекаешь больше.

  Ленка несколько раз сама гуляла по садику. Она смутно помнила из детства, как они с другими детишками в нем играли. Тогда все эти железные конструкции, беседки и заросли кустов действительно были похожи на волшебную страну. Сейчас все проржавело, облупилось, но какую-то смутную радость в душе будило. Как будто ты подошел к двери, от которой потерял ключ, но все-таки рад, что смог эту самую дверь найти. Ведь еще есть надежда, что дверь откроется – кто-то будет идти туда или обратно, ну как бывает, когда посеешь ключ от двери в свой подъезд и караулишь потом – сосед мусор пойдет выносить, и ты сможешь войти...

  Едва они миновали проржавевшие ворота, Ленка заметила на территории садика что-то новенькое: маленький строительный вагончик. Раньше его тут не было. Здание садика выглядело таким же заброшенным, как и раньше... Но, может, какие-то работы ведутся внутри? Из вагончика кто-то вышел. Ленка обычно старалась не разговаривать с незнакомцами, но тут решила подойти.

  – Здравствуйте!

  Она всегда обращалась так к взрослым, но по лицу посмотревшего на нее рабочего поняла, что это слово он не принял – непонятно почему.

  – Привет, мелкота! По стройкам шаримся?

  Мужчина был самый обычный, возраста ее отца. Невысокий, крепкий. Лицо смуглое, в морщинах. Темные волосы с проседью (или в побелке?). Одет в какую-то неопределенного цвета одежду, сильно заляпанную краской.

  – Я сюда в детстве ходила...

  И снова мимо.

  – В детстве? Ха-ха-ха! – Засмеялся так, как будто табачный дым в лицо выдохнул.

  – Куда уходит детство, в какие га-ра-да-а... – послышалось откуда-то сбоку. Рядом показался еще один мужчина, ростом повыше первого, широкий в плечах и совершенно лысый. Одет он был в такую же чумазую робу. В руках держал стакан с чаем, от которого поднимался парок.

  – А что здесь теперь будет? – вступила в разговор Ирка.

  – Банк вроде. – Второй мужик помешивал чай ложечкой. Ложечка звякала, мужик улыбался, во рту у него поблескивал золотой зуб.

  – Жалко садика. – Ирка на шаг выступила перед Ленкой. – Хотя я в другой ходила...

  – Не нужен он. Детишек мало рождается, – заметил первый мужик.

  – И все... беседки там, турники... снесут? – Ирка зачем-то сделала еще шаг вперед. Лишний. Ленка сразу это поняла: этот шаг лишний.

  – Все снесут, ничего не останется. Хотите, я вам план покажу? План того, что здесь сделают? – Он просто взял и схватил Ирку за руку. – Пойдемте!

  – Нет! – Ленка вцепилась в другую Иркину руку. – Никуда мы не пойдем.

  Она потянула Ирку на себя. Чего ж она такая... как будто неживая? Ленка испугалась. Надо бежать, а Ирка стоит столбом! Нельзя оставить ее здесь одну, никак нельзя... Господи, это же она, Ленка, ее привела сюда, в этот садик! Как теперь быть, что делать, как ее увести, когда она стала как приколоченная, а этот непонятный мужик тащит ее в вагончик?!

  – Ирка, пошли! – Ленка изо всех сил потянула Ирку за руку. – Илоновна, дура, ну!!!

  От крика, наверное, Ирка пришла в себя, дернулась – вырвалась. И они побежали...

  Сердце у Ленки колотилось так, что в ушах заложило. Она мчалась, таща за собой Ирку, к противоположной стороне садика. Там был забор. Железный, высокий, но вполне перелазибельный. Как они перебрались на другую сторону, Ленка не помнила, потом только заметила, что разодрала юбку, порвала колготы и сильно оцарапала бедро. Наверно, о железную пику наверху забора.

  – Сдали бег... черт, черт побери! – наконец вырвалось у нее вместе с хрипом и смехом.

  Дыхание удалось выровнять только у школы. Ленке все хотелось спросить, почему Ирка замерла, стала столбом, как дура, зачем она ее, Ленку, так напугала? Но вместо этого она сказала только:

  – Они просто шутили. Иначе бы этот второй не дал нам убежать. А он просто стоял и смотрел.

  – Конечно, шутили. Если бы не шутили, то побежали бы за нами и догнали в два счета, – с умным видом заметила Ирка. – Ты вообще зря испугалась. Они были незлые.

  Ленка не стала спорить, хоть и была не согласна.

  Глубокая царапина на бедре сильно кровоточила. Колготки и юбка пропитались кровью. Уже дома Ленка промыла ранку, заклеила ее пластырем, но несколько капель крови проступили сквозь него и засохли круглыми красными пятнышками. Ленка вспомнила страшную старуху, несшую ведра с вишнями. Несколько ягод упали и лежали в дорожной пыли.

  Со скрипом петель открываются двери, но входить уже не хочется. Приключения – это страшно. Ленка думала, что испугалась не зря. Испугалась – и продолжала бояться.

  Но она не хотела признаваться себе, что боится, очень сильно, вся насквозь боится, – и убеждала себя, будто единственное, что ее тревожит, расскажет ли физрук маме, что сегодня Ленка прогуляла его урок.

  Не рассказал. Физрук был дядька равнодушный, так что выяснять, были ли Ирка и Ленка на предыдущих уроках и почему пропустили физру, он не стал. Правда, дома мама заметила заклеенную пластырем царапину. (Эх, короткие домашние шорты!)

  – Это что?

  – Я лезла через забор, – с враньем у Ленки всегда было плохо: правда выскакивала из нее сама собой.

  – О господи!..

  – И еще разодрала юбку...

  – Ле-ена! – Ленке показалось, что от удивления стекла маминых очков увеличились, как широко распахнутые глаза. – Ты же не маленькая! Зачем?

  – В старый садик... посмотреть...

  – Ох ты ж дурочка... Ну и потянуло тебя...

  Лена принесла маме юбку.

  – Тут можно, наверно, зашить...

  Пока мама критически осматривала юбку, в комнату заглянул отец.

  – А сама? Руки тебе на что? Или в школе на уроках труда не научили?

  Ленка втянула голову в плечи. Зашить дырку на юбке она могла – но ее грубый и кривой шов был бы заметен: некрасиво. Ленка вдруг увидела себя со стороны: вместо рук у нее уродливые культи без пальцев.

  – Я понимаю, пацан бы рос. Лазил бы по заборам, дрался... Так его подзатыльниками воспитывать можно было. А ты... прямо не знаю кто... – Отец был зол, то ли просто так, то ли оттого, что на Ленке он не мог применять своих педагогических приемов. – И ты тоже хороша, Таня, между прочим, надо бы не юбку ей зашивать, а хорошенько отчитать, черт, ты же педагог!

  – Саш, я сама разберусь!

  – Она шастает днями и ночами со своей подружкой черт знает где. Приходит из школы чуть ли не за полночь, а ты сидишь над своими тетрадками! Учительские дети все, что ли, растут как трава? Сапожник без сапог?

  – Она и твой ребенок тоже! Мог бы принять участие в воспитании!

  – Я день и ночь пашу, чтоб ей было в чем по заборам лазить! – Отец уже срывался на крик. – И как ее воспитывать, когда руку на нее не поднять, а слов она не слушает?! Стоит и смотрит в пустоту, что-то там думает свое?! Как там у вас... в литературе... слушает да ест? Дурочка, она и есть дурочка!

  – Саша, это твоя дочь... ты бы поговорил с ней хоть раз по-человечески, а не орал!!!

  – Некогда мне разговоры разговаривать!!!

  Ленка знала, что сейчас скажет мама и какой это произведет эффект. Мультяшный герой отчаянно молотил лапами над пропастью.

  – А пить тебе есть когда?

  И тут отца было уже не остановить. Он кричал, что мать зачем-то выставляет его алкашом, хотя он всего лишь раз в месяц позволяет себе расслабиться после сдачи проекта. Мама, загибая пальцы, принималась подсчитывать, сколько этих 'раз в месяц' было за последние недели. Отец орал, что она и представить себе не может в своей школе, какая на нем ответственность и как ему уже все это поперек горла и что он давно бы уже уволился, если бы не надо было пахать на них с Ленкой.

  Ленка понимала, что они ее уже не видят, но ей было не легче.

  И все из-за разорванной юбки. Из-за такой ерунды. Надо было просто спрятать ее поглубже в шкаф. И все. Мама бы не нашла.

  Иркин звонок ее спас.

  – Может, выйдешь? Погуляем...

  Ленку не надо было просить дважды.

  – Мам, я пойду с Иркой погуляю... Мусор вынесу заодно!

  Быстро натянув джинсы, схватив в одну руку куртку, а в другую – мусорное ведро, Ленка вылетела из квартиры. В тапочках. А, не важно.

  – Мои пособачились. Орут друг на друга как резаные.

  Она чувствовала себя виноватой и поэтому очень хотела, чтобы ее пожалели. (Лена понимала, что это как-то неправильно, но ничего не могла с собой поделать. Наверное, чем большую гадость сделал человек, тем сильнее хочет, чтоб его пожалели, думалось ей.)

  Ирка сочувственно вздохнула. У нее теперь всего-то и есть, что одна мама, так что сказать 'мои пособачились' она уже не может... Ленка разозлилась на себя: ее проблемы по сравнению с Иркиными – ерунда, но все равно продолжила – ей еще острее захотелось, чтоб ее пожалели:

  – И чего они вечно орут? Так хочется, чтобы люди любили друг друга. А не орали.

  – По-твоему, когда любят, не орут?

  – Нет, конечно.

  Ирка покачала головой.

  – По-моему, когда любят, орут и даже бьют иногда.

  – Когда любят, не бьют, – твердо сказала Ленка.

  – Бьют: когда по лицу, когда по жопе, когда по чем придется. И орут: 'чтоб ты сдохла' и всякое такое. А когда не любят, просто молчат. И уходят по своим делам, как моя мама. Бабушка ее любила. И меня. А она только себя любит. Я ей вчера так и сказала.

  – Что сказала?

  – Все. Она пришла поздно вечером. Давай котлеты какие-то жарить, заморозку. Мотя пришел, сидит рядом, смотрит. А она говорит: это же не наш кот. Я говорю: наш. А она такая: нет, не наш, у нашего носочек был на левой лапке. А я ей: нет, это наш кот. А она: я видела, нашего кота машина сбила у магазина продуктового. Он лежал на асфальте мертвый уже. В ошейнике этом, что ты на него напялила. В розовом. Я говорю: нет, это наш кот, он ошейник потерял. Он на свое имя откликнулся. А она такая: он просто запах еды от тебя почуял. И вообще, может, это кошка. А я ей говорю: это ты кошка. А это мой Мотя. Он со мной спал сегодня. Лег рядом со мной на кровать и спал. Он так всегда делал. Он сам ко мне пришел. Потому что он – мой. Потому что его бабушка попросила меня не бросать. И он вернулся. А ты... И я ее обругала прямо по-бабушкински. Даже добавила в конце 'прости господи'. У нее даже котлеты сгорели. Она плакала потом. Стояла над котлетами и плакала. Моте котлеты отдала, горелые. А он и есть не стал. Это мой кот.

  – Может, ты зря на нее так...

  – Да ну ее. – Ирка сказала это как-то по-взрослому. – Она на ночь ушла. Ей кто-то позвонил, она слезы вытерла и ушла.

  Ленка молчала. Она вспомнила, как Ирку тащил в вагончик тот строитель, а она стояла как неживая. Ленка подумала, что так, может, куда-то тащили и Иркину маму, а она и не сопротивлялась, потому что не умела.

  – Я не буду больше с ней ссориться, – сказала Ирка. – Пусть что хочет, то и делает. У меня есть Мотя и ты. С тобой нестрашно котов искать или лазить куда-то. Ты не бросишь и не уйдешь, хоть ты и красивая.

  Ленка удивилась. Она не считала себя красивой и вообще не понимала ход Иркиных мыслей. Но вывод она почувствовала ясно: теперь они обязаны всегда защищать друг друга – от крика, от физры, от утаскивающих их в другие миры строителей... Защищать, чтобы однажды не свернуть на путь, где в пыли – капля за каплей – стелется дорожка из вишен. Откуда возвращаются только кошки.