Текст книги "Страна чудес"

Автор книги: Эмилио Сальгари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Диего, находивший жаркое превосходным, ел за четверых, но тем не менее не мог превзойти колдуна, евшего за восьмерых и притом с невиданной жадностью. Его пасть беспрестанно открывалась и поглощала громадные куски, тогда как его зубы, крепкие как сталь и острые как зубы тигра, грызли словно конфеты самые крупные кости.

Вероятно, бедняге никогда не приходилось съедать столько мяса. Казалось, он хотел набить себя им в счет будущего.

Его товарищи наелись более обыкновенного и уже давным-давно перестали есть, а он все еще продолжал работать зубами и прекратил это занятие лишь тогда, когда кожа его живота была так растянута, что, казалось, готова была лопнуть.

Тогда он с наслаждением растянулся на траве, закрыл глаза и преспокойно заснул, а вскоре и захрапел, словно немецкий волчок.

– Черт возьми! – воскликнул старый моряк. – Вот так едок! Я думаю, что он не будет теперь есть в продолжение по крайней мере недели…

– Ты ошибаешься, Диего, – сказал доктор, – он снова примется за еду, лишь только проснется.

– Как, он станет есть ещё сегодня же?

– Да, и будет есть до тех пор, пока не доест всего кенгуру.

– Да что же за желудки у этих дикарей?

– Они всегда голодны, старина; они и родятся и умирают голодными.

– Что же это у них, болезнь, что ли, такая?

– Нет, не болезнь, но им приходится подолгу голодать: дичь в Австралии становится все более и более редкой, и вследствие этого несчастные дикари, не умеющие возделывать землю и не имеющие никаких фруктовых деревьев, сидят по целым неделям без пищи. Прибавь к этому, что они чрезвычайно непредусмотрительны. Если им удастся убить кенгуру или какую-либо другую дичь, они торопятся ее поскорее съесть, не думая о завтрашнем дне, едят до отвала, затем засыпают, чтобы легче переварить излишек пищи, просыпаются, снова начинают есть, затем опять ложатся спать, и так продолжается до тех пор, пока от дичи не останется ни кусочка.

Убьют они двух, четырех, десяток животных, они и не подумают накоптить или посолить их мясо и спрятать на черный день; они созывают тогда своих друзей и родных и торопятся поскорее все съесть, как можно плотнее набивая свой желудок.

– Вот обжоры-то!.. Но послушай, Коко, куда это направляется наш колдун?

– Он идет праздновать свадьбу, – ответил Ниро Варанга.

– Куда? – спросили доктор и Кардосо.

– К одному из племен, живущих у подножия Баготских гор.

– Мы пойдем вместе с ним, – сказал доктор. – Это нам по дороге, да к тому же мне нужно расспросить этих дикарей; кто знает, быть может, они дадут дать мне какие-нибудь сведения о нашем соотечественнике.

– Ну, так значит, мы едем? – спросил Кардосо.

– Да, мой друг. Втащите-ка колдуна в драй, возьмите с собой остатки жаркого, привяжите страуса к драю, – и в путь.

Диего и Кардосо взяли дикаря и впихнули его в драй, причем тот даже и не проснулся, поймали эму, пожиравшего в то время внутренности кенгуру, и, снова сев на лошадей, отправились в путь, взяв направление на северо-запад.

IX. Племя Баготских гор

Выехав из гигантского леса, сворачивавшего на северо-восток, драй поехал по совершенно бесплодной долине, сплошь покрытой песком, по которому были разбросаны громадные камни. Камни эти, казалось, только для того и были здесь наложены, чтобы сделать как можно труднее доступ ко внутренним землям материка для народов, живущих на его побережье.

Вся растительность этой долины состояла лишь из немногих травянистых растений (эти растения представляют собой вид громадных пучков травы, растущих на тонких древесных стволах), и из редких кустов nardi, приносящих мучнистые зерна, которые австралийцы собирают и употребляют в пищу.

С севера, то есть из глубины материка, дул жгучий, словно выходивший из натопленной печи ветер, а солнце немилосердно жгло эту дикую пустыню, где не было ни капли тени. Термометр, еще за несколько часов до того показывавший сорок градусов, быстро поднялся до шестидесяти двух градусов и стремился подняться еще выше.

– Эти места служат преддверием ужасной пустыни, занимающей большую часть пространства внутри этого таинственного материка, иссушаемого более сухими и жаркими ветрами, нежели шамсин Аравии и самум Сахары, и ветры эти повышают температуру Центральной Австралии до семидесяти пяти градусов.

Так говорил доктор, но тем не менее не падал духом, а напротив, с видом настоящего философа выдерживал зной солнечных лучей.

И люди, и животные, видимо, страдали и страстно желали бы встретить тень или ключ студеной воды. Пот лил с них крупными каплями, капал с волос европейцев. Только Ниро Варанга и колдун, казалось, не испытывали никакого неудобства от томительной жгучести атмосферы. Они дымились, словно серные источники, их бронзовая кожа становилась блестящей, и пот смывал странные узоры, покрывавшие их тело, но они не обращали никакого внимания на жару. Они даже не позаботились накрыть себе головы листьями или укрыться под холстом, покрывавшим драй, как это сделали доктор и оба моряка, чтобы избежать солнечного удара.

– Так жарко, что можно свариться живьем минут за двадцать, – сказал Кардосо. – Нужно быть австралийскими дикарями или саламандрами, чтобы жить в этой громадной печи.

– Это еще пустяки, – сказал доктор, – а вот когда мы доберемся до большой пустыни, то вы почувствуете, как кусается солнце.

– И мы не найдем там ни капли тени?

– Нет, там нет ни тени, ни воды!

– Значит, там нет рек?

– Реки-то есть, да они будут совсем без воды.

– Как же мы будем поить там наших животных?

– Мы наполним водой все имеющиеся у нас сосуды и будем стараться добраться до какого-нибудь оазиса: они там попадаются. В оазисах мы найдем не только воду, но и много дичи.

– Надеетесь вы сохранить животных?

– Все зависит от погоды, Кардосо, так как подчас даже и оазисы становятся бесплодными. К счастью, внутри материка существует несколько озер, быть может, мы найдем там немножко воды.

– Что это?! – воскликнул в эту минуту Диего. – Я вижу там дым.

– Где? – спросили доктор и Кардосо.

– Вон на той горе.

Доктор и Кардосо посмотрели в ту сторону, куда им указывал Диего, и на самом деле увидели огромную тучу дыма на вершине уединенно стоящей горы, поднимавшейся на севере.

– Это, верно, вулкан, – сказал доктор. – Неужели на Гриспе открылся вулкан?

– Этот пик называется Грисп? – спросил Кардосо.

– Да, а вон тот, что ты видишь дальше на севере, позади той цепи холмов, это Хаммерсли.

– Но я не вижу, чтобы из этого вулкана текла лава, – заметил старый моряк, смотревший в бинокль.

– Разве ты не знаешь, что в Австралии даже вулканы отличаются от вулканов других стран? Наши вулканы выбрасывают лаву, а эти лишь дым и воду.

– Странная страна! Можно сказать, что это совсем другой мир. – Виами! – воскликнул колдун, показывая на вулкан и делая при этом боязливое движение. – Виами!

– Что ты хочешь этим сказать, отвратительная, жадная обезьяна? – спросил Диего.

– Он хочет сказать, что это яд, – ответил доктор. – Дикари воображают, что в вулканах живут злые духи, называемые ими тулугалами, и что они зажигают там большие огни, чтобы разогреть на них воду и накалить камни, а затем выбрасывают их оттуда, чтобы сжечь землю.

– Объяснение недурное для дикарей, оно делает честь их фантазии.

– И это объяснение от начала до конца похоже на то, какое дают другие народы, живущие очень далеко отсюда. Многие племена Южной Америки, в особенности индейцы гуанино, говорят, что в вулканах живут злые духи; некоторые племена, живущие в верховьях Нила в Африке, имеют такое же верование.

Жители сибирского полуострова Камчатки уверяют, что горные духи выбрасывают из трубы головешки, так как они уверены, что вулканы есть не что иное, как их лаборатории; полинезийцы Гавайских островов думают, что вулканические извержения выражают гнев их богов, и, чтобы умилостивить их, бросают в кратер маленьких ягнят, тогда как негры, живущие в верховьях Нила, бросают туда телок, а индейцы в Никарагуа бросали в кратеры человеческие жертвы.

– Вот так жаркое! – воскликнул Диего.

– Новозеландские маори, напротив, говорят, что вулканы были выдвинуты из земли их богами, чтобы согреть одного героя, который чуть было не умер от холода.

– Ну, этот маорийский герой наверняка отлично согрелся, – смеясь, сказал Кардосо.

Разговаривая таким образом, маленький караван медленно двигался к северу, но постоянно немного сворачивая к западу и таким образом приближаясь к 135 меридиану. К вечеру они перешли через приток Стивенсона, Блед, в котором они нашли немножко грязной воды, и затем остановились на том берегу под группой австралийских дубов.

Диего, Кардосо и доктор, остававшиеся в продолжение всего дня в драе, ища тени под его белой крышей, взяли ружья и пошли вдоль по берегу ручья, чтобы немножко поразмять ноги и попытаться убить какую-нибудь дичь.

Берега Бледа были покрыты тощими, начинавшими высыхать кустами, тут было также несколько эвкалиптов и небольшое количество папоротников, но крупная дичь, казалось, отсутствовала начисто. Тем не менее птиц было довольно много. На большой высоте виднелось несколько смелых орлов, величиной с индюшку, с сильными черными крыльями, со спиной, покрытой красноватыми и черными перьями, и с сильными когтями; встречались и большие соколы величиной с орла, с белой грудью и с темно-серой спиной, а между ветвями дуба перелетали какатоэс с малиновым оперением и антарктические голуби, некрасивые черные птицы с худой, длинной шеей, с чем-то вроде капюшона на голове и с острым клювом.

Кардосо, шедший на несколько шагов впереди своих товарищей, старался убить одного из орлов, когда вдруг сделал полуоборот на пятках и прицелился в один из кустов травы, росших у самого ручья на мокром песке.

– Там, верно, кенгуру? – спросил старый моряк, видевший его быстрое движение.

Но Кардосо, вместо того чтобы ответить, выстрелил и затем бросился к кусту и быстро начал его обшаривать, но тотчас же вскочил, испустив крик, явно выражавший сильную боль.

– Гром и молния! – воскликнул Диего, побледнев и бросаясь вперед. – Что с тобой случилось, друг мой? Тысяча громов, да говори же!.. Ты меня уморишь со страху!..

– Это пустяки, старина, – сказал Кардосо, заставляя себя улыбнуться. – Какой-то зверек впустил мне в правую руку… как будто бы коготь, что ли, не знаю.

– Может быть, ядовитое животное?

– Посмотрим, что там такое, – сказал доктор, подбегая к Кардосо. Тот показал ему свою правую руку – ладонь ее была глубоко оцарапана, как казалось, сильным ударом когтя, и из раны текла кровь.

– Это пустяк, – сказал Альваро, внимательно осмотрев руку. – Рана болезненна, но она заживет через два или три дня.

– Тем не менее я чувствую сильную боль, доктор, – проговорил Кардосо. – Можно подумать, что оцарапавший меня коготь заключал в себе какую-нибудь ядовитую жидкость. Посмотрите-ка, рука моя пухнет и чернеет.

– Я это вижу, но воспаление скоро пройдет, я знаю, какое животное тебя ранило.

– Что это, змея, что ли? – спросил Диего, все еще дрожавший при мысли, что Кардосо, которого он любил как родного сына, мог подвергнуться какой-нибудь серьезной опасности.

– Нет, это ornitorinco, или утконос.

– Ор~ орни.„ тысяча кораблей! Что за имена понавыдумывали, чтобы привести в отчаяние порядочных людей. Скажите же, наконец, что это за животное такое?

–Самое странное, самое необыкновенное животное, какое только существует на свете.

– Это меня не удивляет, сеньор доктор, недаром мы в Австралии, в стране таинственности и чудес.

– Ты его убил, что ли, Кардосо, животное-то это?

– Я его задушил.

Диего бросился к кусту травы и в течение нескольких секунд обшаривал его по всем направлениям. Наконец он вытащил оттуда животное и с величайшим любопытством принялся его рассматривать.

Доктор сказал правду: никогда еще наши моряки не видали такого странного животного, хотя они и много уже путешествовали на своем веку и побывали почти на всех материках.

Оно было немного крупнее кролика; его плоская голова оканчивалась клювом, похожим на клюв утки и лишенным зубов, но на конце его находились ноздри; у животного были черные круглые глазки, его продолговатое тело было покрыто жесткой, толстой и густой шерстью и мягкой кожей светло-коричневого цвета, коротенькие лапки оканчивались перепонками, соединявшими пальцы, как это бывает у водяных птиц, а задние были снабжены довольно острыми, режущими, как стальной клинок, шпорами. Шпоры эти заключали в себе ядовитую жидкость, выходившую из двух маленьких каналов, сообщающихся с находящимся внутри пузырьком.

Это странное существо, напоминающее и водяную птицу, и животное, имеющее строение млекопитающего и несущее яйца, легко бы можно было принять за выдру, но оно составляет особый отряд животных. Оно очень живого характера, предпочитает жить в болотах, так как необычайно искусно плавает, но встречается также на берегах рек и ручьев, где оно вырывает себе гнездо, напоминающее формой круглую келейку, которую потом устилает стеблями травы и мхом.

Оно убегает от человека, но если на него нападают, то старается поранить своими шпорами, впрыскивая при этом в царапину ядовитую жидкость, которая хотя и не убивает, но причиняет сильную боль и дает опухоль.

– Ну, видано ли когда-нибудь подобное животное! – воскликнул старый моряк. – Нужно приехать в Австралию, чтобы найти существо, которое нельзя назвать ни птицей, ни четвероногим, ни рыбой. Ну и сторонка!

– Вернемся-ка к драю, – сказал доктор, – хотя яд утконоса и не смертелен, но если рану не лечить, то она может сильно разболеться и даже привести к потере руки.

– Хочешь, я тебя понесу, друг мой? – спросил Диего.

– Нет, ноги-то у меня еще крепки, старина, – ответил Кардосо. Они возвратились по пройденному пути к драю, где доктор поторопился обмыть руку, перевязал ее и велел Кардосо лечь спать.

– Завтра тебе будет гораздо лучше, друг мой, а дня через два ты снова будешь в состоянии владеть своим ружьем, – сказал доктор раненому. – Ну, спи же спокойно и не тревожься.

Они съели приготовленный Ниро Варанга и колдуном ужин, и затем оба парагвайца присоединились к Кардосо, а австралийцы улеглись под драй.

Ночь прошла спокойно, но никто не спал. Над бесплодной пустыней царил удушливый жар; казалось, что из самой почвы исходило знойное дыхание, а воздух был так жгуч, что трудно было дышать. Впрочем, к заре почва немного охладилась, и путники насладились несколькими часами сна.

В семь часов утра они снова двинулись в путь под предводительством колдуна, тащившего за собой своего страуса; они все еще направлялись к горам Смита, простирающимся в форме арки впереди цепи Баготских гор. Караван вновь перешел через Стивенсон, омывающий южные склоны обеих цепей, причем с правой стороны он принимает в себя приток Росс, а с левой – Линдсей. Перейдя поток, наши путешественники повернули к востоку.

Баготские горы были прекрасно видны. Они представляли собой ряд не особенно высоких бесплодных гор, рисовавшихся в воздухе капризными зубчатыми изгибами. Тем не менее в некоторых горных проходах виднелись темные пятна, указывавшие на то, что там есть леса.

Путники шли уже часа два под знойными лучами солнца, когда из-за куста внезапно показался другой австралиец, он был еще страшнее и безобразнее, нежели колдун; все его тело было раскрашено желтым, черным, белым и голубым цветами, вооружение состояло из неизменного каменного топора, с которым австралиец никогда не расстается, и из бумеранга.

Без всякого недоверия пошел он навстречу драю и с силой потерся кончиком своего носа о кончик носа колдуна. Затем таким же образом поздоровался с доктором, с Кардосо и даже с Диего, несмотря на довольно энергичный протест со стороны последнего.

– Это мой соотечественник, – сказал колдун доктору. – Он пришел мне навстречу, чтобы сообщить, что жених и невеста ждут меня.

– Бедный мой нос! – воскликнул Диего. – Спрашивается, что с ним станется, если с нами начнет здороваться все племя?! Если бы я был на вашем месте, сеньор доктор, то повернул бы в сторону вместо того, чтобы идти за этими двумя обезьянами.

– Мне необходимо расспросить дикарей, Диего, – сказал доктор.

– Быть может, они могут дать мне драгоценные сведения о сеньоре Эррере.

– Ведь этак наши носы превратятся в тыквы!

– Они не умеют иначе здороваться.

– Но разве все дикари здороваются таким образом?

– Нет, старина, это в обычае у австралийцев, у многих островитян Тихого океана и, что очень странно, также у некоторых племен Северной Америки.

– О, да это заслуживает исследования! – воскликнул Кардосо.

– Неужели было время, когда североамериканские индейцы имели сношения с полинезийцами и с австралийцами?

– Я не сумею тебе на это ответить, Кардосо, но, по моему мнению, можно предположить, что некогда полинезийцы, вообще очень хорошие моряки, каким-то образом добрались до берегов Берингова моря, или же индейцы оставили свой материк и заселили острова Тихого океана.

– Но обе расы совершенно различны, сеньор доктор.

– Это правда, но климат, различие в природных условиях, быть может, смешение с другими расами малайского происхождения, а также и иные неизвестные нам причины могли значительно изменить их.

– А их способ раскланиваться один и тот же? – спросил Диего.

– Да, Диего, – ответил доктор. – Я не могу не признать странным обычая тереть кончик своего носа о чужой нос, но у других народов существуют обычаи еще гораздо более странные, например, индусы берут при встрече друг друга за бороду и тянут ее; японцы снимают с ноги туфлю; островитяне острова Тонга и островов Товарищества прикладываются друг к другу носом ко лбу, другие островитяне дуют потихоньку один другому в ухо и ласково поглаживают друг другу животы.

– Вот сумасшедшие-то! – воскликнул Диего, покатываясь со смеху.

– Жители острова Сан-Лоренсо, находящегося в Великом океане, желая поздороваться с какой-нибудь важной особой, плюют себе на ладонь и вытирают ею лицо приветствуемого.

– Ну, я бы хотел быть подальше от такой вежливости!

– Жители Филиппинских островов берут руку или ногу того, кого хотят приветствовать, и трут ею себя по лицу; африканцы же берут друг друга за большой палец руки или за все пальцы и заставляют их щелкнуть; жители Огненной Земли, приветствуя друг друга, ложатся на живот, а жители острова Сокотра, находящегося в Аравийском заливе, целуют друг другу плечи; китайцы грациозно помахивают руками, держа их сжатыми у груди и шепча при этом: изин! изин! – или же опускаются на колени, или кланяются три раза до земли; индейцы, живущие в Луизиане, приветствуют своих вождей пронзительным воем; европейцы, снимая при встрече шляпы, открывают голову, а жители Востока, напротив, закрывают ее.

– Знаете ли что, сеньор доктор?..

Речь Диего была прервана какими-то дьявольскими завываниями, испускаемыми пятьюдесятью или шестьюдесятью глотками.

– Кооо-мооо-хооо-э-э-э!

– Что такое случилось? – спросил старый моряк, вскочив на ноги и хватаясь за ружье.

– Это соотечественники колдуна, – ответил доктор.

X. Кулак старого моряка

Пятьдесят или шестьдесят дикарей, совершенно нагих, но вымазанных жиром, раскрашенных и вооруженных каменными топорами, дротиками, снабженными перьями какатоэс, и бумерангами, выскочили из-за нагромождений скал с проворством, присущим лишь четвероруким, и окружили драй, издавая при этом нестройные крики, казалось, исходившие из глоток целой стаи разозленных попугаев. Впереди них гордо красовался их вождь, потряхивая хвостами диких собак, висевшими на его поясе, сделанном из кожи поссума и служившем ему единственной, но зато очень скромной одеждой, если только это можно было назвать одеждой, и размахивая в воздухе своей sagaia, чем-то вроде очень короткого копья, с острием, сделанным из кости.

Все дикари были выше среднего роста, сухие как палки, быть может, вследствие долгих голодовок, с очень худыми конечностями, с выпирающими животами, с головами, покрытыми черными волосами, с громадными ртами, толстыми, как у негров, губами, с чертами лица, сильно напоминавшими обезьян, и с бледным цветом кожи. Вокруг этих «воющих попугаев», как назвал их Диего, весь воздух был заражен отвратительным запахом протухшего жира, аммиака и дичины.

При виде колдуна радость его соплеменников перешла все границы. Они хлопали себя по звучавшим словно барабаны животам, открывали рты, демонстрируя при этом свои острые и белые, как слоновая кость, зубы, хохотали каким-то конвульсивным смехом и бросались из стороны в сторону, сталкиваясь, сплетаясь, завывая и прыгая словно помешанные.

Наконец, измученные и покрытые потом после своего бешеного танца корробори, они попадали на землю, тогда как вождь с очень важным видом подошел к колдуну и потерся носом об его нос, а затем проделал ту же церемонию по отношению к трем вышедшим из драя белым; можно себе вообразить, насколько был этим доволен Диего.

Доктор, желавший приручить к себе этих несчастных, чтобы не подвергнуться какой-либо опасности, бросил им несколько корзин сухарей, которые они стали оспаривать друг у друга кулаками и пинками, и подарил их вождю бутылку джина; последняя была опорожнена им в три глотка, к величайшему отчаянию остальных дикарей, так как им очень хотелось, чтобы он с ними поделился.

– Вот желудки-то! – воскликнул Диего. – Чтобы насытить их, понадобилась бы целая бочка сухарей, а чтобы напоить – целый ручей джину. Но клянусь корпусом разбитого трехпалубного корабля, эти воющие попугаи смертельно безобразны.

– Вперед! – скомандовал доктор, видя, что колдун двинулся дальше.

Коко щелкнул своим огромным бичом, и драй, окруженный австралийцами, бросавшими жадные взгляды на быков и лошадей, двинулся к одной из долин, лежащих у подножия Баготских гор. Без сомнения, несчастные дикари думали, что поджаренное на угольях лошадиное и бычье мясо было бы очень вкусно, и изумлялись, как это белые люди не съели еще этих жирных животных.

Спустя полчаса вся толпа достигла середины узкой долины, покрытой высокими смолистыми деревьями из рода эвкалиптов, имеющего много видов. Тут доктор и матросы увидели группу хижин, или, вернее, жалких шалашей, устроенных из нескольких кусков древесной коры и поддерживаемых палками, открытых с одной стороны и закрытых с другой; хижины эти были едва способны укрыть живущих в них от солнца и совершенно неспособны защитить от дождя. Из этих убогих, вонючих хижин, в которых гнили куски мяса и обглоданные кости и где спали, сбившись вповалку, мужчины, женщины, дети и собаки, вышло пятнадцать или двадцать жалких созданий, едва прикрытых sariga – юбочкой из кожи кенгуру, с лицами еще более безобразными, нежели у мужчин, покрытыми, вдобавок, рубцами и синяками. Не было сомнений, что все эти рубцы и синяки являлись доказательством нежного обращения их далеко не галантных мужей.

– Это что еще за обезьяны? – спросил Диего.

– Это австралийские красавицы, – смеясь ответил доктор.

– Боже! Как они безобразны!

– Они становятся такими вследствие переносимых ими тягот, голода и дурного обращения мужей. Это самые несчастные из всех живущих на земле созданий, это вьючные мулы, обязанные взваливать на себя всех ребятишек и всю находящуюся в хижине мужа утварь, это рабыни, обязанные служить своим грубым мужьям, осыпающим их побоями, они всегда голодны, так как их владыки не допускают их есть вместе с ними и ограничиваются лишь тем, что бросают им кости, которых не могут обглодать сами.

– Что за мерзавцы эти дикари! – воскликнул Кардосо. – Но… мы, кажется, едем дальше?

– Да, кажется, мы двигаемся дальше, – подтвердил доктор. – Эй, Ниро Варанга, куда это мы едем?

– На свадьбу девушки, – ответил дикарь.

– А где же невеста?

– Там, в большом лесу, – ответил он, указывая на густые заросли громадных миндальных эвкалиптов, возвышавшиеся в глубине долины.

– Верно, они спрятали туда невесту? – спросил Диего.

– Спрятали? Нет, она, вероятно, находится там потому, что не может ходить.

– Почему же так, сеньор доктор? – спросил Кардосо.

– Потому что ее будущий муж, верно, слишком сильно избил ее.

– Как! – воскликнул Диего. – Разве в этой стране есть обычай исколотить до полусмерти невесту, прежде чем на ней жениться?

– Я сейчас объясню в чем дело, – сказал доктор. – Когда австралийскому юноше приходит в голову мысль избрать себе подругу жизни, то он, не теряя времени ни на объяснения в любви, ни на серенады, идет в лес, где, как ему известно, живет какое-нибудь племя, дружественное или враждебное – все равно. Он прячется там и сторожит, пока не увидит, что мимо него идет какая-нибудь девушка, тогда он без всяких слов бросается на нее, начинает объясняться ей в любви посредством целого ряда палочных ударов и не перестает ее бить до тех пор, пока не увидит, что избил ее до полусмерти и что она уже больше не в состоянии двигаться. Тогда грубый жених взваливает ее на плечи, уносит к себе, дает знать колдуну своего племени, и несчастная становится женой избивавшего ее юноши.

– Но ведь она будет его ненавидеть, – сказал Кардосо.

– Ты ошибаешься, друг мой. Напротив, она становится превосходной женой, она забывает свое племя и полностью посвящает себя воспитанию детей, стряпне и заботам о своем лентяе-муже, никогда не жалуясь на судьбу.

– Если бы мне это рассказывал кто-нибудь другой, я бы отправил его в сумасшедший дом, сеньор доктор, честное слово, отправил бы, – сказал Диего. – Клянусь честью, с того самого дня, когда мы высадились в Австралии, я постоянно спрашиваю сам себя: нахожусь ли я еще на поверхности земного шара или же попал на Луну. Волшебный материк! Подлинно страна чудес! Право же, здесь есть от чего сойти с ума!

– А как же они празднуют свадьбу? – спросил Кардосо.

– Вы это скоро увидите, – сказал доктор. – Вперед, Ниро Варанга. Предводитель и его племя пошли вперед, и за ними двинулся драй,

вслед за которым шли женщины, ведшие за собой сотни детей, худых, как скелеты, уродливых, как их родители, настоящих чертенят, скакавших и завывавших во все горло.

Женщины были нагружены хуже мулов. Большая часть из них тащила грудного ребенка в чем-то вроде мешка, привешенного к исхудалой спине, другого, немного побольше, верхом на шее, причем дети крепко держались за волосы матерей, и сверх того каждая из них несла еще мешок, содержащий в себе все необходимые для семьи предметы: смолу xanthoma для прикрепления камней к топорам их мужей, запасные камни, раковины, служащие для собирания сока, стекающего с жареной дичи, куски жира для смазывания тела, краски для раскрашивания тела во время войны или траура, чашки из древесной коры, заменяющие стаканы, камни, служащие талисманами или же для лечения, жилы кенгуру для шитья, кости пресноводной трески, употребляемые ими вместо иголок, кости, служащие для украшения носов и тому подобное. Кроме всего этого некоторые из них несли горящие головни, стараясь, чтобы они не потухли, так как зажигание огня – вещь нелегкая для австралийца, он предпочитает его постоянно поддерживать, но заботу об этом возлагает на свою несчастную жену, причем всегда готов осыпать ее целым градом палочных ударов, если она даст огню погаснуть.

Когда толпа дикарей перешла через долину и вошла в лес, вождь внимательно прислушался и затем испустил свой странный призывный крик:

– Кооо-мооо-хооо-э-э-э!

Подобный же крик послышался в ответ, и немного погодя из-за куста мимоз показался молодой австралиец высокого роста, одетый в плащ из кожи двуутробок с двумя разрезами по бокам; голова его была украшена тремя перьями какатоэс; он нес на руках молодую девушку, неплохо сложенную, но покрытую синяками, причем на лбу еще виднелись следы крови.

– Вот каналья-жених! – воскликнул Диего. – Я с наслаждением продемонстрировал бы на нем несколько приемов бокса – знаете ли, таких, какие умею наносить только я, – чтобы заставить его уважать слабый пол.

– Он так ее отделал, что она проваляется несколько дней, – сказал Кардосо. – Вот прекрасный способ ухаживать!

– Что же вы хотите, друзья мои, ведь это обычай дикарей, – заметил доктор.

– Вы хотите сказать, обычай обезьян, – поправил его Диего. Между тем жених поставил свою будущую жену на колени. Она казалась совсем покорной и подавленной.

Тогда к ней подошел колдун, держа в руке палку с изогнутым концом, вырезанную из тяжелого и твердого дерева, и открыл ей рот.

– Смотрите хорошенько, – сказал доктор своим спутникам, сошедшим с лошадей и смешавшимися с туземцами, чтобы лучше видеть.

Колдун засунул свои пальцы в рот девушки и, казалось, что-то искал. Вдруг он отступил шаг назад, быстро поднял находившуюся у него в руке палку и так сильно ударил ею по резцам невесты, что раздробил их.

Несчастная девушка не выдержала этой ужасной боли и, пронзительно вскрикнув, упала на спину, изо рта у нее лился целый поток крови.

На ее крик тотчас же ответил другой, но то был крик, вызванный досадой и негодованием.

Диего, красный от злости, бросился вперед, и его тяжелый кулак, словно молот, с силой опустился на череп колдуна, звякнувший, словно треснувший колокол.

Изумленные туземцы на несколько секунд замерли на месте, затем поспешно разбежались по лесу во все стороны, за ними побежали их жены, дети, невеста и даже колдун, который, несмотря на силу удара, тотчас же вскочил на ноги и пустился бежать вслед за другими.

– Неосторожный! – вскричал доктор. – Что ты наделал?!

– Клянусь тысячей миллионов громов! – воскликнул Диего, все еще красный от гнева. – Вы что же, хотели, чтобы я позволил убить эту девушку?

– Да ведь они заканчивали обряд венчания.

– Разбитием физиономии невесты?

– Нет, они только разбивают ее передние зубы.

– Это все равно. Проклятый колдун! Если он еще когда-нибудь мне попадется, я сверну ему шею, как курице.

– А теперь ты поставил нас в очень затруднительное положение, Диего, – сказал доктор. – Не пройдет и нескольких часов, как все они на нас набросятся.

– Кто, обезьяны-то эти? Да ведь они разбежались.

– Они разбежались, но вернутся, чтобы заставить нас заплатить за оскорбление, нанесенное их колдуну. Я уверен, что в эту минуту они раскрашиваются красками войны.

– Ну так что же, мы примем их митральезой, – сказал Кардосо, возмущенный не меньше Диего.

– А сведения о том, где мы можем найти нашего соотечественника?

– Черт побери! – воскликнул Диего, с досадой почесывая затылок. – Что за глупость я сделал. Мне следовало бы дать им спокойно докончить их церемонию, но я никак не мог удержаться от желания разбить эту плоскую тыкву. Посмотрим, нет ли какого-нибудь способа уладить это дело.

– Я думаю, можно купить мир за несколько бутылок джина, ведь они так жадны! – заметил Кардосо.

– Попробуем послать к ним Ниро Варанга, – предложил доктор. – Послушаем, чего они потребуют, а там посмотрим.