Текст книги "Виновата ложь"

Автор книги: Эмили Локхарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

22

Телефон начинает звонить в десять вечера, утром мы уезжаем на Бичвуд. Мама в душе, поэтому трубку беру я.

Тяжелое дыхание. Затем смех.

– Кто это?

– Кади?

Я понимаю, что это ребенок.

– Да.

– Это Тафт. – Брат Миррен. Совершенно невоспитанный.

– Чего это ты не спишь?

– Это правда, что ты наркоманка? – спрашивает он.

– Нет.

– Уверена?

– Ты звонишь, чтобы узнать, не наркоманка ли я? – Мы с Тафтом не общались после несчастного случая.

– Мы на Бичвуде, – говорит он. – Приехали этим утром.

Я рада смене темы. Заставляю себя ответить веселым голоском:

– Мы приедем завтра. Как вам там? Ты уже плавал?

– Нет.

– А на качелях катался?

– Нет, – отвечает Тафт. – Ты точно не наркоманка?

– И откуда у тебя возникла такая мысль?

– Бонни. Она говорит, что я должен приглядывать за тобой.

– Не слушай Бонни, – говорю я. – Слушай Миррен.

– Об этом я и говорю. Но Бонни единственная, кто верит мне насчет Каддлдауна, – отвечает он. – И я хотел позвонить тебе. Но только если ты – не наркоманка, а то они понятия не имеют, что происходит вокруг.

– Я не наркоманка, кроха, – говорю я. Хотя, возможно, это ложь.

– Каддлдаун захвачен призраками, – говорит Тафт. – Можно мне спать с тобой в Уиндемире?

Мне нравится Тафт. Правда. Он слегка сумасбродный, веснушчатый, да и Миррен любит его куда больше, чем близняшек.

– Никем он не захвачен. Просто в доме всегда сквозняк. Он и в Уиндемире есть. Окна постоянно дребезжат.

– Там тоже призраки, – утверждает Тафт. – Мама и Либерти мне не верят.

Мальчуган всегда был из тех детей, кто верит в буку в шкафу. Затем он стал думать, что под причалом у нас кишмя кишат чудовища.

– Попроси Миррен помочь тебе, – предлагаю ему я. – Она прочитает тебе сказку или споет колыбельную.

– Ты так считаешь?

– Конечно. А когда я приеду, то возьму вас кататься на лодке, и мы будем нырять в море за сокровищами. Это будет самое лучшее лето, Тафт.

– Хорошо.

– Не бойся старого глупого Каддлдауна, – говорю я. – Покажи ему, кто здесь главный. Увидимся завтра.

Он кладет трубку, не попрощавшись.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Лето-номер-семнадцать

23

В Вудс-Хоуле, портовом городке, мы с мамочкой выпускаем ретриверов из машины и тащим наши чемоданы к причалу, где нас ждет тетя Кэрри.

Она крепко обнимает маму и сразу бросается помогать загрузить наши вещи и собак в большую моторную лодку.

– Ты прекрасна, как никогда, – говорит она. – Слава богу, что вы приехали.

– Ой, прекрати, – отмахивается мамуля.

– Знаю, ты болела, – говорит мне тетя. Она самая высокая из сестер, и старшая Синклер. Вокруг ее рта образовались глубокие морщины. На ней длинный кашемировый свитер. Она носит древнее нефритовое ожерелье, принадлежавшее бабушке.

– Со мной ничего такого, что не мог бы исправить «перкосет» и пара рюмок водки, – говорю я.

Кэрри смеется, но мама наклоняется и говорит:

– Она не принимает «перкосет». Врачи прописали таблетки, не вызывающие зависимость.

Это вранье. Таблетки, не вызывающие привыкания, не помогли.

– Девочка слишком худая, – говорит Кэрри.

– Это все водка. Она у меня вместо еды.

– Каденс не может есть, когда начинаются мигрени, – отвечает мама. – Боль вызывает у нее тошноту.

– Бесс приготовила твой любимый черничный пирог, – объявляет тетя Кэрри. И снова обнимает маму.

– Все внезапно стали такими ласковыми, – удивляюсь я. – Раньше вы так много не обнимались.

Кэрри обнимает и меня. От нее пахнет дорогими лимонными духами. Мы так давно не виделись.

Дорога из гавани холодная и сверкающая. Я сижу в хвосте лодки, пока мама стоит рядом с тетей за рулем. Опускаю пальцы в воду. Она брызгает на рукав моего пальто, и ткань быстро намокает.

Вскоре я увижу Гата.

Гата, моего Гата, который – не мой.

Дом. Малышню, тетушек, Лжецов.

Услышу крики чаек, отведаю пирог и домашнее мороженое. Услышу удары теннисных мячиков, лай ретриверов, эхо своего дыхания в трубке для подводного плавания. Мы будем разводить костры с запахом пепла.

Но буду ли я там как дома?

Вот впереди показался Бичвуд, его родные очертания. Первым я вижу Уиндемир с его островерхими крышами. Дальняя комната справа – мамина; виднеются ее голубые занавески. Мое окно смотрит вглубь острова.

Кэрри огибает остров, и я вижу с его нижней части Каддлдаун – квадратное, как коробка, основательное здание. Крохотная песчаная бухта – малый пляж – скрывается за длинной деревянной лестницей.

Пейзаж меняется, когда мы проходим восточную сторону острова. Рэд Гейт почти не виден сквозь деревья, но я замечаю красную отделку стен. Мимо проплывает большой пляж, к которому тоже нужно спускаться по деревянной лестнице.

Клермонт стоит на верхней точке острова, с видом на море в трех направлениях. Я выворачиваю шею, чтобы разглядеть его задорную башенку – но ее нет. Деревья, которые раньше создавали тень в большом саду, тоже пропали. Вместо шести викторианских спален, огромного крыльца и кухни с дымоходом, вместо дома, где дедуля проводил каждое лето целую вечность, я вижу глянцевое современное здание, стоящее на скалистой горе. С одной стороны к нему примыкает японский сад, с другой – голые скалы. Дом из стекла и железа. Такой неприветливый.

Кэрри выключает двигатель, и говорить становится легче.

– Это Новый Клермонт, – говорит она.

– В прошлом году был лишь каркас здания. Даже представить себе не могла, что у дома не будет газона, – говорит мамочка.

– Подожди, еще зайдешь внутрь. Стены тоже голые, а когда мы вчера приехали, то обнаружили, что холодильник пуст, если не считать, конечно, парочки яблок и треугольного куска сыра «Хаварти».

– С каких пор он ест «Хаварти»? – интересуется мама. – Это дрянной сыр.

– Папа не умеет покупать продукты. Джинни и Люсиль – его новые повара – делают лишь то, что он им говорит. Он питался тостами с сыром. Но я написала огромный список продуктов и отправила их на рынок в Эдгартаун. Теперь у нас достаточно еды на какое-то время.

Маму передернуло.

– Хорошо, что мы здесь.

Я пялюсь на новое здание, пока мама и тетушка болтают. Конечно, я знала о дедушкином ремонте. Они с мамой обсуждали новую кухню, когда он навещал нас несколько дней назад. Холодильник и еще один морозильник, сушилки и стойки со специями.

Но я не думала, что он снес весь дом. Что лужайки больше нет. И деревьев, особенно огромной старой магнолии с качелями-шиной. Ей, должно быть, было лет сто.

Вздымается волна – синяя, выпрыгивает из моря словно кит. Она поднимается надо мной. Мышцы моей шеи сводит спазм, горло перехватывает. Я сгибаюсь под ее весом. Кровь ударяет в голову. Я тону.

На секунду, все это кажется таким грустным, таким невыносимо грустным – думать о старой доброй магнолии с качелями. Мы никогда не говорили дереву, как сильно мы его любили. Мы никогда не давали ему имени, никогда ничего для него не делали. Оно могло еще столько прожить…

Мне так холодно.

– Каденс? – Мама наклоняется ко мне.

Я хватаюсь за ее руку.

– Веди себя нормально, сейчас же, – шепчет она. – Сейчас же!

– Что?

– Потому что ты нормальная. И можешь справиться.

Ладно. Ладно. Это всего лишь дерево.

Просто дерево с качелями, которые я очень любила.

– Не устраивай сцену, – шепчет мамуля. – Сделай глубокий вдох и сядь.

Я делаю, как велено, и беру себя в руки, как делала всегда.

Тетя Кэрри пытается отвлечь нас, радостно сказав:

– Новый сад очень хорош, когда к нему привыкаешь. Там есть зона отдыха для коктейльных вечеринок. Тафт и Уилл ищут подходящие камни.

Она поворачивает лодку к берегу, и внезапно я вижу своих Лжецов, которые ждут меня не у причала, а у выцветшего деревянного забора, идущего по Периметру.

Миррен стоит на нижней части барьера, радостно мажет мне, ее волосы развеваются на ветру.

Миррен – сладость, любопытство и дождь.

Джонни прыгает вверх и вниз, периодически делая колесо.

Джонни – сопротивление, упорство и сарказм.

Гат, мой Гат, однажды бывший моим. Гат – он тоже пришел встретить меня. Стоит в стороне от забора, на скалистом холме, который теперь ведет к Клермонту. Он делает вид, что подает сигналы, отчаянно размахивая руками, будто я должна понять какой-то наш секретный код. От него веяло страстью и жаждой деятельности, интеллектом и крепким кофе.

Добро пожаловать домой, как бы говорят они. Добро пожаловать домой.

24

Лжецы не подошли к нам, когда мы причалили, как и тетя Бесс с дедушкой. Нас встречала только малышня: Уилл и Тафт, Либерти и Бонни.

Мальчишки, обоим по десять, пинают друг друга и борются. Тафт пробегает мимо и хватает меня за руку. Я поднимаю его и кружу. Мальчик удивительно легкий, будто его веснушчатое тело готово воспарить в любой момент.

– Тебе уже лучше? – спрашиваю я.

– У нас в холодильнике полно мороженого! – кричит он. – Трех разных сортов!

– Серьезно, Тафт. Ты звонил вчера чуть ли не в истерике.

– Вовсе нет.

– Еще как да.

– Миррен почитала мне сказку. Затем я пошел спать. Не о чем говорить.

Я взъерошиваю его медовые волосы.

– Это просто дом. Многие дома кажутся жуткими по ночам, но утром они снова уютные.

– Мы все равно не живем в Каддлдауне, – говорит Тафт. – Мы переехали в Новый Клермонт к дедушке.

– Правда?

– Там мы должны быть послушными и не хулиганить. Наши вещи уже перенесли. А еще Уилл поймал трех медуз на большом пляже и мертвого краба. Посмотришь на них?

– Конечно.

– Краб у него в кармане, а медузы в ведре с водой, – говорит Тафт и убегает.

Мы с мамочкой идем по острову в Уиндемир, выбирая короткий путь по деревянной тропинке. Близняшки помогают донести наши чемоданы.

Дедушку и тетю мы находим на кухне. На столе стоят вазы с полевыми цветами, Бесс оттирает чистую раковину губкой, дедуля читает «Мартас-Винъярд Таймс».

Бесс мягче своих сестер и светлее, но такая же шаблонная. На ней белые джинсы и синий хлопковый топ с бриллиантовым украшением. Она снимает резиновые перчатки, целует мамочку и обнимает меня слишком крепко и долго, будто пытается передать этим какое-то глубокое тайное послание. От нее пахнет хлоркой и вином.

Дедушка встает, но не двигается с места, пока Бесс не отпускает меня.

– Привет, Миррен, – весело говорит он. – Рад тебя видеть.

– Он часто так делает, – шепчет Кэрри мне и маме. – Зовет других людей Миррен.

– Я знаю, что она не Миррен, – вставляет дедуля.

Взрослые начинают общаться между собой, а меня оставляют с близняшками. Они странно выглядят в летних сарафанах и кроксах. Им уже почти четырнадцать. У них сильные ноги, как у Миррен, и голубые глаза, но лица у девочек измученные.

– У тебя черные волосы, – говорит Бонни. – Ты похожа на мертвого вампира.

– Бонни! – Либерти дает ей подзатыльник.

– То есть это лишнее, поскольку все вампиры мертвые, – продолжает девочка. – Но у них темные круги под глазами и бледная кожа, прямо как у тебя.

– Будь с Кади вежлива, – шепчет Либерти. – Так мама сказала.

– Я вежливая, – спорит Бонни. – Большинство вампиров невероятно сексуальны. Это доказанный факт.

– Я же говорила, что не хочу слышать от тебя разговоров о жутких мертвецах этим летом, – говорит Либерти. – Достаточно было прошлой ночи. – Она поворачивается ко мне. – Бонни помешана на мертвецах. Она читает о них книги, а потом не может заснуть. Это бесит, учитывая, что мы живем в одной комнате. – Все это Либерти говорит не глядя мне в глаза.

– Я просто говорила о волосах Кади, – отвечает вторая близняшка.

– Необязательно говорить, что она похожа на труп.

– Ничего страшного, – говорю я Бонни. – Мне все равно, что вы думаете, так что все нормально.

25

Все направляются в Новый Клермонт, оставив меня с мамочкой в Уиндемире, чтобы мы разобрали вещи. Я бросаю свою сумку и иду на поиски Лжецов.

Внезапно они накидываются на меня, словно щенки. Миррен хватает меня и кружит. Джонни хватает Миррен, Гат хватает Джонни, мы все хватаемся друг за друга и прыгаем. Затем мы, снова разъединившись, идем в Каддлдаун.

Миррен болтает о том, как она рада, что Бесс и малышня будут жить с дедушкой этим летом. Нужно, чтобы кто-то за ним приглядывал. К тому же с ее мамой невозможно находиться рядом, с ее-то страстью к уборке. Что еще важнее – теперь Каддлдаун предоставлен нам, Лжецам. Гат говорит, что приготовит горячий чай – это его новая страсть. Джонни называет его пафосным придурком. Мы с готовностью следуем за Гатом на кухню. Он ставит чайник на плиту.

Мы словно ураган, все пытаемся перекричать друг друга, радостно препираемся, прямо как в старые времена. Тем не менее Гат на меня почти не смотрит.

Я же не могу оторвать от него глаз.

Он такой красивый. Такой… Гат. Мне знаком изгиб его нижней губы, его сильные плечи. Как всегда, рубашка небрежно заправлена в штаны, ботинки стоптаны, и он касается шрама над бровью, сам того не замечая.

Я так злюсь. И так рада его видеть.

Наверное, он уже «двинулся дальше», как любой другой легко забывающий человек. Гат не провел последние два года в оболочке мигреней и жалости к себе. Он гулял с нью-йоркскими девушками в балетках, водил их в китайские рестораны и на концерты. Если он и не с Ракель, то наверняка дома его ждет пара-тройка подружек.

– У тебя новая прическа, – говорит мне Джонни.

– Ага.

– Но тебе идет, – мило вставляет Миррен.

– Она такая высокая, – говорит Гат, возясь с коробками из-под черного чая, жасминового и «английского завтрака». – Раньше ты не была такой высокой, а, Кади?

– Это зовется взрослением, – говорю я. – Я не виновата. – Два лета назад Гат был на пару дюймов выше меня. Теперь мы одинакового роста.

– Я полностью за взросление, – отвечает он, все еще не глядя мне в глаза. – Только не становись выше меня.

Он что, флиртует?

Да, точно.

– Вот Джонни не мешает мне быть самым высоким, – продолжает Гат. – И никогда не возмущается.

– Будто у меня есть выбор, – бурчит тот.

– Она все еще наша Кади, – говорит верная мне Миррен. – Мы, наверное, тоже кажемся ей другими.

Но это не так. Они выглядят точно так же. Гат в поношенной зеленой футболке, которую носил два лета назад. Его неунывающая улыбка, манера наклоняться вперед, аристократический нос.

Широкоплечий Джонни в джинсах и розовой клетчатой рубашке – старой, с изодранными краями, у него обгрызены ногти и стрижка короткая.

Миррен словно сошла с картины прерафаэлитов, хотя и унаследовала квадратный подбородок Синклеров. Ее длинные, густые волосы собраны наверху, на ней верх от бикини и шорты.

Это обнадеживает. Я их так люблю.

Будет ли им важно, что я не могу запомнить самых простых подробностей о том несчастном случае? Я так много забыла о нашем лете-номер-пятнадцать. Гадаю, говорили ли обо мне тети.

Не хочу, чтобы они смотрели на меня как на больную. Или как будто у меня не все в порядке с головой.

– Расскажи про школу, – говорит Джонни. Он сидит на кухонном столике. – Куда ты будешь поступать?

– Пока никуда. – Я предпочитаю избегать этой темы. Удивительно, что они еще не знают.

– Что?

– Почему?

– Я не получила аттестат. Слишком много пропустила после несчастного случая.

– Полный капец! – воскликнул Джонни. – Это ужасно. А почему ты не пошла в летнюю школу?

– Тогда я не смогла бы приехать сюда. Кроме того, будет лучше, если я буду поступать, сдав все долги.

– Что ты будешь изучать? – спрашивает Гат.

– Давайте сменим тему.

– Но мы хотим знать! – настаивает Миррен. – Все хотим!

– Я серьезно. Давайте поговорим о чем-то другом. Как твоя любовная жизнь, Джонни?

– И снова капец.

Я удивленно подняла брови.

– При моей красоте, путь любви не бывает гладким.

– У меня есть парень, его зовут Дрейк Логгерхед, – хвастается Миррен. – Мы вместе собираемся поступать в Помону. Между нами не раз был секс, но всегда защищенный. Каждую неделю он дарит мне желтые розы, и у него классные мышцы.

Джонни давится чаем. Мы с Гатом смеемся.

– Дрейк Логгерхед? – спрашивает Джонни.

– Да. Что смешного?

– Ничего. – Тот качает головой.

– Мы встречаемся уже пять месяцев. Лето он проведет в походном лагере, так что, когда я увижу его снова, его мышцы будут еще крепче!

– Ты, наверное, прикалываешься, – говорит Гат.

– Немного, – подмигивает нам Миррен. – Но я люблю его.

Я сжимаю ее руку. Рада, что она нашла в кого влюбиться.

– Позже расскажешь мне все о своем опыте, – предупреждаю я сестру.

– Когда мальчишек не будет рядом. Поделюсь всеми подробностями!

Мы оставляем чашки на столе и спускаемся к маленькому пляжу. Снимаем обувь и зарываемся пальцами в песок. В нем полно крошечных острых ракушкек.

– Я не пойду на ужин в Новый Клермонт, – решительно произносит Миррен. – И на завтрак тоже. В этом году ни за что.

– Почему? – интересуюсь я.

– Не смогу этого выдержать. Тетушек. Малышню. Дедушку. Знаешь, он потерял рассудок.

Я киваю.

– Это единение – уже слишком. Я просто хочу весело проводить время с вами, ребята, прямо здесь, – говорит Миррен. – И я не собираюсь гулять по этому новому, бездушному дому. Там и без меня хорошо.

– Аналогично, – говорит Джонни.

– Поддерживаю, – говорит Гат.

Я понимаю, что они обсуждали эту тему еще до моего приезда.

26

Миррен и Джонни заходят в воду в ластах и масках для подводного плавания. Они плещутся и ищут лобстеров. Скорее всего, в море одни медузы да маленькие крабы, но даже при таком скромном выборе мы всегда берем с собой на пляж маски.

Гат сидит со мной на хлопковом разноцветном полотенце. Мы молча наблюдаем за остальными.

Я не знаю, как с ним говорить.

Я люблю его.

Он свинья.

Я не должна его любить. Глупо с моей стороны. Мне следует забыть об этом.

Может, он все еще считает меня красивой. Даже с новой прической и мешками под глазами. Может.

Мышцы на его спине напрягаются под футболкой. Изгиб шеи, мягкое закругление уха. Небольшая коричневая родинка под подбородком. Лунки на ногтях. Я впитываю его образ после столь долгой разлуки.

– Ты смотришь на мои тролличьи ноги? – спрашивает Гат. – Господи, только не делай этого.

– Что-что?

– Тролль прокрался в мою комнату посреди ночи, забрал себе мои нормальные ступни и оставил свои, уродливые. – Гат прячет ноги под полотенцем, чтобы я не могла их рассмотреть. – Теперь ты знаешь правду.

Я рада, что мы не обсуждаем важные темы.

– Ходи в обуви.

– Я не ношу обувь на пляже. – Он шевелит ногами и выбирается из-под полотенца. Выглядят они совершенно нормально. – Мне приходится делать вид, что все как обычно, пока я не смогу найти того тролля, убить его и вернуть свои ноги. У тебя случайно нет оружия?

– В Уиндемире есть каминная кочерга.

– Отлично. Ты мне поможешь. Как только мы увидим этого тролля, то убьем его твоей кочергой.

– Если хочешь.

Я ложусь на полотенце и закрываю глаза рукой. Мгновение мы молчим.

– Тролли – ночные существа, – добавляю я.

– Кади? – шепчет Гат.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Да?

– Я думал, что никогда тебя уже не увижу.

– Что? – Он так близко, что мы могли бы поцеловаться.

– Я думал, что больше никогда тебя не увижу. После всего случившегося. Тебя не было здесь прошлым летом.

«Почему ты не написал мне? – Так хотелось спросить. – Почему не звонил все это время?»

Гат коснулся моего лица.

– Я рад, что ты здесь. Так рад, что мне выдался шанс.

Понятия не имею, что между нами происходит. Серьезно. Он такая свинья.

– Дай мне руку, – просит Гат.

Я не уверена, хочу ли.

Но конечно, хочу.

Его рука теплая, вся в песке. Наши пальцы переплетаются, и мы закрываем глаза от солнца.

Мы просто лежим. Держась за руки. Он гладит мою ладонь большим пальцем, как делал два года назад, лежа под звездами.

И я таю.

27

Моя комната в Уиндемире отделана деревянными панелями, покрашенными кремовой краской. На кровати зеленое лоскутное одеяло. На полу тряпичный ковер, типичное украшение сельских гостиниц.

«Ты была здесь позапрошлым летом, – говорю я себе. – Спала в этой комнате каждую ночь. Просыпалась каждое утро. Вероятно, ты читала, играла на планшете, примеряла одежду. Что ты помнишь? Ничего».

Изысканные офорты с цветами украшают стены моей спальни, плюс мои собственные рисунки: акварель с кленом, когда-то затенявшим газон Клермонта, и еще два карандашных наброска: на одном бабуля Типпер с собаками – Принцем Филиппом и Фатимой; на другом мой отец. Я достаю из шкафа плетеную корзину для белья, снимаю все картины и кладу их туда.

У стены стоит полка с книгами в мягких обложках, подростковыми историями и фэнтези, которые я любила читать пару лет назад. Детские сказки, которые я прочла сотни раз. Я выношу в коридор.

– Ты отдаешь свои книги? Ты же их любишь, – говорит мама. Она выходит из комнаты в новом наряде для ужина. И накрашенными губами.

– Можем отдать их в одну из библиотек Винъярда, – отвечаю я. – Или в «Гудвил».

Мамочка наклоняется и просматривает книги.

– Мы вместе читали «Заколдованную жизнь», помнишь?

Я киваю.

– И эту тоже. «Девять жизней Кристофера Чанта». Тебе было восемь лет. Тебе хотелось прочесть все, но не хватало терпения, потому я читала тебе с Гатом часами.

– А Джонни и Миррен?

– Они не могли сидеть на одном месте, – говорит мамуля. – Ты точно не хочешь оставить книги?

Она касается моей щеки. Я отодвигаюсь.

– Я хочу найти им дом получше.

– Я надеялась, что ты будешь вести себя по-другому, когда мы вернемся на остров, только и всего.

– Ты избавилась от папиных вещей. Купила новый диван, посуду, украшения.

– Кади.

– Во всем нашем доме нет ничего, что хотя бы намекало на его жизнь с нами, кроме меня. Почему тебе можно стереть из жизни нашего отца, а мне нельзя…

– Стереть свою? – спрашивает мама.

– Они могут пригодиться другим людям, – резко отвечаю я, указывая на кипу книг. – Людям, которым они действительно нужны. Разве ты не хотела бы сделать что-то доброе для этого мира?

В этот момент Поппи, Бош и Грендель мчатся наверх и начинают вертеться в коридоре, где мы стоим, облизывая наши руки и обмахивая своими пушистыми хвостами наши колени.

Мы с мамой молчим.

Наконец она говорит:

– Я не против твоих прогулок по маленькому пляжу, или что ты там делала сегодня днем. Ты можешь отдать свои книги, если сильно этого хочешь. Но я жду, что через час ты появишься в Клермонте на ужин, с улыбкой на лице ради дедушки. Никаких споров. Никаких оправданий. Ты поняла меня?

Я киваю.