Текст книги "Виновата ложь"

Автор книги: Эмили Локхарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

15

И снова добро пожаловать в прекрасную семью Синклер.

Мы верим в физкультуру на свежем воздухе. Мы верим, что время лечит.

Мы верим, хотя не будем говорить об этом прямо, в прописанные медикаменты или вечеринки с коктейлями.

Мы не обсуждаем наши проблемы в ресторанах. Мы не верим в открытые проявления чувств. Мы никогда не изгибаем в презрении губы, и, возможно, люди испытывают к нам любопытство, потому что мы никогда не выставляем себя напоказ.

Возможно, нам очень нравится вызывать у людей любопытство.

Здесь, в Берлингтоне, лишь я, мамочка и собаки. Мы не ощущаем влияния бостонского дедушки и не подчиняемся семье, живущей на Бичвуде, но я все равно знаю, какими видят нас люди. Мы с мамой, двое в своем роде, живем в большом доме с крыльцом на вершине холма. Красавица-мать и больная дочь. У нас высокие скулы, широкие плечи. Когда мы ходим по городу, то улыбаемся во весь рот.

Болезненная дочка не особенно разговорчива. Те, кто знают ее по школе, обычно держатся подальше. Впрочем, они не очень хорошо знали ее до болезни. Даже тогда она была тихоней.

Сейчас она пропускает половину уроков. Когда она появляется, ее бледная кожа и блестящие от слез глаза придают ей гламурно-трагический вид, как книжной героине, изнуренной чахоткой. Иногда она в рыданиях падает на пол, что пугает остальных учеников. Даже самые вежливые из них устали водить ее в медпункт.

Тем не менее вокруг нее есть аура загадки, которая останавливает остальных от издевок и отношения к ней как к парии. Ведь ее мать – Синклер.

Конечно, я не ощущаю собственной загадочности, поедая миску куриного супа поздним вечером или лежа под флуоресцентным светом медпункта. В наших с мамой спорах, после папиного отъезда, едва ли есть что-то гламурное.

Я просыпаюсь и обнаруживаю, что она стоит в дверях моей комнаты и смотрит на меня.

– Не пялься на меня.

– Я люблю тебя. И я забочусь о тебе, – говорит она, положив руку на сердце.

– Ну так перестань.

Если бы я могла закрыть дверь перед ее носом, то так бы и сделала. Но я не могу встать.

В доме я часто нахожу листочки, где записано, какую еду и в каком количестве я ела в тот или иной день: «Тост с повидлом, но лишь половинка; яблоко и попкорн; салат с изюмом; плитка шоколада, паста. Нехватка жидкости? Или белк а. Слишком много имбирного эля».

Совсем не гламурно, что я не могу водить машину. Нет ничего загадочного в сидении дома субботними вечерами с книжкой в окружении вонючих золотистых ретриверов. Тем не менее даже я не могу противиться приятному чувству тщеславия, когда меня считаютзагадочной, потому что я – член семьи Синклер, привилегированного клана особых людей, часть большого мифологического дискурса, просто потому, что я тоже из этого клана.

Мама тоже не может.

Мы были воспитаны именно для того, чтобы стать Синклерами. Синклерами.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Вермонт

16

Когда мне было восемь, папа подарил мне на Рождество комплект книжек со сказками. У них были разноцветные обложки и назывались они: «Книга Желтой феи», «Синей феи», Красной, Зеленой, Серой, Коричневой и Оранжевой. Это было собрание сказок со всего мира, всевозможные варианты знакомых историй.

Почитай их, и услышь эхо одной истории внутри другой, а затем эхо еще одной внутри этой. У многих было одинаковое начало: давным-давно жили-были три…

Три кого-то:

три поросенка,

три медведя,

три брата,

три солдата,

три козленка.

Три принцессы.

После возвращения из Европы я начала писать собственные варианты.

У меня много свободного времени, так что позвольте поведать вам одну историю. Как я уже говорила, это вариант сказки, которую вы не раз слышали прежде.

Давным-давно жил-был король, у которого было три прекрасных дочери.

Когда он постарел, то задумался, какая из них унаследует королевство, ведь ни одна девушка не вышла замуж, и наследников не было. Тогда король решил попросить своих дочерей описать свою любовь к нему.

Он обратился к старшей принцессе:

– Расскажи, как сильно ты меня любишь.

Она сказала, что любит его, как все сокровища королевства.

Затем он обратился к средней принцессе:

– Расскажи, как сильно ты меня любишь.

Она сказала, что ее любовь к нему крепче железа.

Затем король обратился к младшей принцессе:

– Расскажи, как сильно ты меня любишь.

Девушка долго думала, прежде чем ответить. Наконец она сказала, что любит его так же сильно, как мясо любит соль.

– Значит, ты совсем меня не любишь! – разгневался король. Он прогнал свою дочь из замка и поднял за ней мост через ров, чтобы она не могла вернуться.

Младшая принцесса отправилась в лес в одном пальтишке да с буханкой хлеба. Она бродила по зимней непогоде, искала укрытия под деревьями. Наконец принцесса пришла на постоялый двор и нанялась помощницей к повару. Прошли дни и недели, и дочь короля обучилась работе на кухне. В конце концов она превзошла талантом своего наставника, и ее стряпня прославилась по всей земле.

Прошли годы, и ее старшая сестра собралась выходить замуж. Все кушанья для сего празднования готовил повар с постоялого двора.

Вот на стол подали огромную жареную свинью. Это было любимое блюдо короля, но на этот раз его приготовили без соли.

Король отведал кусочек.

Затем еще один.

– Кто посмел подать столь отвратительно приготовленное мясо на свадьбе будущей королевы?! – закричал он.

Младшая принцесса-повар подошла к отцу, но девушка так изменилась, что он ее не узнал.

– Я не подам вам соли, ваше величество, – начала она. – Разве вы не прогнали свою младшую дочь за то, что она сравнила любовь к вам с бесценностью соли?

После этих слов король не только узнал свою дочь, но и понял, что она любила его больше всех.

И что потом?

Старшая и средняя дочери жили с королем все эти годы. Каждую неделю одна их них была его любимицей. Из-за постоянного соперничества девушки отдалились друг от друга. И когда вернулась младшая, король отобрал королевство у старшей, которая только вышла замуж. Она все же не станет королевой. Старшая принцесса пришла в ярость.

Поначалу младшая млела от отцовской любви. Тем не менее вскоре она поняла, что король безумен и одержим жаждой власти. Она обречена до конца своих дней жить со старым тираном, о котором нужно постоянно заботиться. Однако девушка не покинет его, и неважно, что с каждым днем здоровье его ухудшается.

Останется ли она из-за любви к нему, сравнимой с любовью мяса к соли?

Или потому, что он пообещал ей королевство?

Ей трудно понять, в чем разница.

17

Осенью после поездки в Европу я затеяла благотворительный проект. Каждый день я отдаю что-то свое.

Я отправила Миррен старую куклу Барби с очень длинными волосами, из-за которой мы часто ругались в детстве. Джонни получил полосатый шарф, который я любила носить. Ему нравится все полосатое.

Для пожилых членов моей семьи – мамочки, тетушек, дедушки – коллекционирование красивых предметов – цель жизни. У кого к смерти накопится больше, тот и выиграл.

Что выиграл? Хотелось бы мне знать.

Раньше я любила красивые вещи. Как мама, как все Синклеры. Но теперь не люблю.

Мамуля заполнила наш дом в Берлингтоне серебром и хрусталем, дорогими альбомами и кашемировыми одеялами. Толстые ковры украшают пол, картины местных художников, которых она постоянно скупает, – стены. Ей нравится старинный фарфор, который красуется на видном месте в гостиной. Прекрасный «Сааб» сменился «БМВ».

Все эти символы хорошего вкуса и процветания бесполезны.

– От красоты много пользы, – спорит мама. – Красивые вещи делают дом особенным, создают личную историю. И просто дарят удовольствие, Каденс. Ты когда-нибудь слышала об удовольствии?

Но мне кажется, она врет – мне и себе – о том, зачем ей эти предметы. Дело в том, что радость от новой покупки придает ей, хотя бы на мгновение, чувство власти. Думаю, это поднимает ее статус – дом, полный красивых безделушек, дорогих картин от ее талантливых друзей и ложек от «Тиффани». Антиквариат внушает людям мысль, что пусть мама, окончив престижный Брин-Мор, всего лишь разводит собак, но у нее есть власть – потому что есть деньги.

Отдаю: свою подушку. Я ношу ее с собой, пока бегаю по городу.

У двери в библиотеку, прислонившись к стене, стоит девушка. У ее ног бумажный стаканчик для мелочи. Она немногим старше меня.

– Хочешь подушку? – спрашиваю я. – Наволочку я постирала.

Она берет ее и садится сверху.

В эту ночь мне было неудобно спать, но это к лучшему.

Отдаю: «Короля Лира» в мягкой обложке, которую я читала, оставшись на второй год, – нашла под кроватью.

Пожертвовала в публичную библиотеку.

Мне не нужно его перечитывать.

Отдаю: фотографию бабули Типпер с вечеринки Сельскохозяйственного института, в вечернем платье и с поросенком на руках.

На пути домой я останавливаюсь у «Гудвила».

– Привет, Каденс, – говорит Патти из-за стола. – Ты просто так заехала?

– Это моя бабушка.

– Она была великолепна, – посмотрела на фотографию Патти. – Уверена, что не хочешь забрать фото? Можешь пожертвовать только рамку.

– Уверена.

Бабушка мертва. Ее фотография ничего не изменит.

– Ты снова заходила в «Гудвил»? – спрашивает мама, когда я возвращаюсь домой. Она нарезает персики специальным ножом для фруктов.

– Да.

– От чего избавилась на этот раз?

– От старой фотографии бабушки.

– С поросенком? – Ее губы дергаются. – Ох, Кади.

– Она была моя, я имела право ее отдать.

Мамочка вздыхает:

– Если отдашь одну из собак, я устрою тебе сладкую жизнь.

Я присаживаюсь на один уровень с собаками. Бош, Грендель и Поппи встречают меня тихим тявканьем. Они наши семейные собаки, великолепные и воспитанные. Чистокровные золотистые ретриверы. Поппи родила потомство для маминого бизнеса, но щенки и остальные собаки живут с маминым партнером на ферме за Берлингтоном.

– Я бы никогда не смогла, – говорю я.

Шепчу в пушистые собачьи уши, как я их люблю.

18

Если погуглить «травма мозга», большинство сайтов подтвердят, что одно из последствий – выборочная амнезия. Когда мозг травмирован, пациенты редко теряют память. Они не могут вспомнить лишь, как получили травму.

Но я не хочу, чтобы люди знали о моем изъяне. Несмотря на все консультации, сканирования и таблетки.

Не хочу быть инвалидом в их глазах. Не хочу пить еще больше таблеток. Не хочу докторов и обеспокоенных учителей. Клянусь Богом, докторов с меня достаточно.

Вот что я помню с лета, когда произошел несчастный случай:

Как влюбилась в Гата у кухонной двери в Рэд Гейт.

Его розу для Ракель и мой вечер с бутылкой вина, когда я не находила себе места от гнева.

Напускное нормальное поведение. Приготовление мороженого. Игру в теннис.

Зефирный десерт и ярость Гата, когда мы велели ему заткнуться.

Плавание под луной.

Поцелуй с Гатом на чердаке.

Историю про «Крекер Джек» и помощь дедушке, когда он спускался по лестнице.

Качели, подвал, Периметр. Мы с Гатом лежим в обнимку.

Он видит, как я истекаю кровью. Задает вопросы. Перевязывает мои раны.

Остальное я не очень помню.

Я вижу руку Миррен, облупившийся золотой лак на ногтях, как она держит канистру с бензином для моторной лодки.

Мамочка, ее напряженное лицо, когда она спрашивает: «С черным жемчугом?»

Джонни, идущий вниз по лестнице Клермонта в лодочный сарай.

Дедушка, он держится за дерево, его лицо освещено светом костра.

И мы все, четверо Лжецов, смеемся так громко, что у нас кружится голова и почти тошнит. Но что нас так рассмешило? И где мы тогда были?

Я не знаю.

Раньше я спрашивала у мамы о тех подробностях лета-номер-пятнадцать, которые не помнила. Моя забывчивость пугала меня. Я хотела перестать пить таблетки, или попробовать новые, или сходить к другому доктору. Умоляла ее рассказать о том, что я забыла. А как-то поздней осенью – которую я провела, сдавая очередные анализы на смертельные болезни, – мамочка расплакалась.

– Ты спрашиваешь меня снова и снова. Но не запоминаешь, что я говорю!..

– Прости меня.

Она налила себе бокал вина.

– Ты начала задавать вопросы, когда очнулась в больнице. «Что произошло? Что стряслось?» Я все рассказала тебе, Каденс, и ты все правильно повторила. Но на следующий день ты спросила снова.

– Прости, – повторила я.

– И до сих пор спрашиваешь почти каждый день.

Это правда, я ничего не помню о несчастном случае. Не помню, что случилось до и после. Не помню приемы у врачей. Я знала, что они были, это было очевидно – мне же поставили диагноз и прописали таблетки, – но почти все лечение прошло мимо меня.

Я посмотрела на мамулю. На ее невыносимо обеспокоенное лицо, блестящие от слез глаза, вялый от алкоголя рот.

– Не спрашивай об этом больше, – сказала она. – Врачи считают, будет лучше, если ты вспомнишь сама.

Я заставила ее рассказать мне все в последний раз и записала ответ, чтобы прочитать его, когда захочется. Поэтому я и могу поведать вам о несчастном случае, когда я отправилась на ночное купание, о скалах, обморожении, проблемах с дыханием и неподтвержденной черепно-мозговой травме.

Больше я никогда не задавала ей вопросов. Мне многое неясно, но, по крайней мере, она перестала пить.

19

Папа планирует свозить меня в Австралию и Новую Зеландию на все лето-номер-семнадцать.

Я не хочу ехать.

Хочу вернуться на Бичвуд. Хочу встретиться с Миррен и позагорать, планируя наше будущее. Хочу поспорить с Джонни, понырять в море и приготовить мороженое. Хочу разводить костры на берегу маленького пляжа. Хочу валяться в гамаке на крыльце Клермонта и снова стать одной из Лжецов, если это возможно.

Я хочу вспомнить несчастный случай.

Хочу узнать, почему Гат испарился. Не понимаю, почему его не было со мной, когда я пошла плавать. Не знаю, почему я пошла на маленький пляж в одиночку. Почему я плавала в нижнем белье и не оставила одежды на пляже. И почему он бросил меня, когда мне было так плохо.

Я гадаю, любил ли он меня. Любил ли Ракель.

Мы с папой должны улететь в Австралию через пять дней.

Я не должна была соглашаться на это.

Я делаю несчастный вид и начинаю всхлипывать. Говорю маме, что не хочу увидеть мир. Мне нужно повидаться с семьей. Я скучаю по дедушке.

Нет.

Мне станет плохо, если я полечу в Австралию. Снова начнутся сильные головные боли, мне нельзя садиться на самолет. Нельзя есть непривычную еду. Перелет – слишком большая нагрузка. А что, если мои лекарства потеряются?!

Хватит спорить. Поездка уже оплачена.

Утром я выгуливаю собак. Загружаю посуду в посудомойку, потом расставляю ее по полкам. Надеваю платье и крашусь. Съедаю все, что есть на тарелке. Позволяю маме обнять меня и погладить по волосам. Говорю, что хочу провести лето с ней, а не с папой.

Пожалуйста.

На следующий день к нам в Берлингтон приезжает дедушка. Он жил на острове с середины мая, и ему пришлось воспользоваться лодкой, машиной и самолетом, чтобы добраться сюда. Он не навещал нас с тех пор, как умерла бабуля Типпер.

Мамуля забирает его из аэропорта, пока я дома накрываю на стол к ужину. Она купила жареную курицу и гарнир в городском продуктовом магазине.

Дедуля сильно похудел с последнего раза, как мы виделись. Седые волосы пучками торчат вокруг ушей; он похож на старого птенца. Кожа потеряла упругость, живот вывалился – не таким я его помнила. Он всегда казался непобедимым, с сильными широкими плечами и сверкающими зубами.

Дедуля из тех людей, у кого есть девизы. «Нет – неприемлемый ответ», – всегда говорит он нам. И: «Никогда не занимайте места в заднем ряду. Победители сидят впереди».

Мы, Лжецы, раньше только глаза закатывали на такие формулировки: «Будьте решительны; никому не нравятся мямли». Но когда разговоры касались взрослых тем, мы всегда внимали его мудрым словам.

На дедушке клетчатые шорты и мокасины. На его тощих ногах видны гематомы. Он хлопает меня по спине и требует виски с колой.

Пока мы едим, он рассказывает о каких-то своих друзьях в Бостоне. О новой кухне в доме на Бичвуде. Ничего важного. Позже мама моет посуду, а я показываю ему сад за домом. Светит закатное солнце.

Дедуля срывает пион и вручает мне.

– Для моей старшей внучки.

– Не рви цветы, ладно?

– Пенни не будет против.

– Еще как будет.

– Старшей была Каденс, – говорит он, поднимая глаза к небу, не глядя на меня. – Помню, как она приезжала к нам в Бостон. На ней были розовые ползунки, волосенки торчали в разные стороны. Джонни родился через три недели.

– Я тут, дедуля.

– Каденс была старшей, и неважно, что она была девочкой. Я бы отдал ей все. Как отдал бы внуку. Я брал ее на руки и танцевал. Она была будущим нашей семьи.

Я киваю.

– Мы видели, что она – истинная Синклер. У нее были наши волосы, но дело не только в этом. Ее подбородок, маленькие ручки. Мы знали, что она будет высокой. Все мы были высокие, пока Бесс не вышла замуж за этого коротышку, и Кэрри повторила ту же ошибку.

– Ты про Броди и Уильяма?

– Скатертью дорога им, да? – дедушка улыбается. – Все в нашей семье были высокие. Ты знала, что родственники со стороны моей матери приплыли на «Мейфлауэре»? Чтобы хорошенько обустроиться в Америке.

Я знаю, что не имеет значения, что мы приплыли на «Мейфлауэре». Не имеет значения и рост. Или светлый цвет волос. Поэтому я и покрасила волосы: не хочу быть старшей. Наследницей острова, богатства и ожиданий.

Но, вероятно, я все-таки ей являюсь.

Дедуля слишком много выпил после долгого дня в дороге.

– Пойдем внутрь? – спросила я. – Хочешь посидеть?

Он срывает второй пион и вручает мне:

– В знак прощения, моя дорогая.

Я хлопаю его по сгорбленной спине:

– Не рви больше, хорошо?

Дедушка наклоняется и касается белых тюльпанов.

– Серьезно, не нужно, – говорю я.

Он резко и с вызовом срывает третий пион. Вручает мне.

– Ты – моя Каденс. Старшенькая.

– Да.

– Что случилось с твоими волосами?

– Я покрасила их.

– Я не узнал тебя.

– Ничего страшного.

Дедушка указывает на пионы в моей руке.

– Три цветка для тебя. Ты достойна трех.

Он выглядит жалко. Он выглядит властно.

Я люблю его, но не уверена, что он мне нравится. Беру его за руку и веду внутрь.

20

Давным-давно жил-был король, у которого было три прекрасных дочери. Он любил каждую из них. И вот когда юные леди достаточно повзрослели, чтобы выйти замуж, ужасный трехголовый дракон напал на их царство, сжигая деревни своим огненным дыханием. Он сжигал посевы и церкви. Убивал младенцев, стариков и всех, кто попадался на пути.

Король пообещал руку принцессы любому, кто убьет дракона. Герои и воины появлялись в доспехах, красуясь на резвых конях, вооруженные мечами и луками.

Один за другим эти мужчины были растерзаны и съедены.

Наконец король решил, что сердце дракона может растопить юная дева и преуспеть там, где потерпели неудачу рыцари. Он послал свою старшую дочь молить дракона о пощаде, но тот не прислушался к ее мольбам. И проглотил девушку целиком.

Затем король послал свою среднюю дочь молить о пощаде, но дракон съел и ее. Проглотил до того, как она успела и слово молвить.

Король послал свою младшую дочь молить дракона о пощаде, дева была столь мила и умна, что он был уверен в ее успехе там, где другие пали.

Но нет. Дракон просто съел ее.

Король остался жить в муках сожаления. Он был один в этом мире.

А теперь позвольте задать вопрос. Кто убил девушек?

Дракон? Или их отец?

Проводив дедушку на следующий день, мамочка звонит папе и отменяет поездку в Австралию. Не обошлось без криков. Не обошлось без уговоров.

В конце концов они решили, что я поеду на Бичвуд на четыре недели, затем навещу папу в Колорадо, где никогда не была. Он настоял. Если он не увидит меня ни разу за все лето, то в дело вступят адвокаты.

Мама обзванивает тетушек. Ведет с ними долгий, проникновенный разговор на крыльце нашего дома. Я ничего не слышу, кроме нескольких фраз: «Каденс такая хрупкая, ей нужно много отдыхать. Лишь на четыре недели, не на все лето. Ничто не должно ее беспокоить, исцеление идет очень постепенно».

А также «Пино-гриджо», «Сансер», может быть, «Рислинг»; но определенно не «Шардоне».

21

Моя комната теперь почти пуста. На кровати простыня и стеганое одеяло. На столе ноутбук и пара ручек. Стул.

У меня есть: несколько пар джинсов и шорт. А также кофты и фланелевые рубашки, теплые свитера; купальник, кроссовки и пара ботинок. Два платья и несколько пар туфель на каблуке. Теплое пальто, охотничья куртка и брезентовый плащ.

Полки пусты. Ни фотографий, ни плакатов. Ни детских игрушек.

Отдаю: туристический набор для чистки зубов, который купила мне вчера мама.

У меня уже есть щетка. Не знаю, зачем она купила еще одну. Эта женщина покупает вещи ради факта самой покупки. Идиотизм.

Я направляюсь в библиотеку и снова вижу девушку, которая взяла мою подушку. Она так и сидит, спиной к стене. Кладу набор в ее стакан для мелочи.

Отдаю: зеленую охотничью куртку Гата. Ту, в которой я была в ту ночь, когда мы держались за руки, смотрели на звезды и говорили о Боге. Так и не вернула ее.

Нужно было отдать ее сразу. Я знаю. Но я не могла себя заставить. Это все, что у меня осталось от него.

Но это глупо и низко. Гат меня не любит.

Я тоже его не люблю, возможно, никогда не любила.

Мы увидимся послезавтра, но я не люблю его, и мне не нужна его куртка.