Текст книги "Отзвуки родины"

Автор книги: Эльза (Элизабет) Вернер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

ГЛАВА V

Через некоторое время действительно появились граф Оденсборг и наместник Хольгер, так же пришедшие через лес. В замке они тоже услышали продолжительную и жестокую перестрелку и захотели посмотреть сражение, происходившее так близко. До сих пор военные действия еще не коснулись окрестностей Мансфельда, и германские передовые посты находились на расстоянии нескольких миль.

Оба увлеклись оживленной беседой; наместник был также человек уже пожилой, но ему не хватало представительности графа и его изящных манер. Вся его внешность выражала не только сильную энергию, но и суровую беспощадность человека, привыкшего приказывать и безжалостно подавлять всякое сопротивление. Правительству требовались именно такие люди, которые умели поддержать свой авторитет среди немецкого населения, и Хольгеру действительно удавалось это, хотя, правда, он не отличался большой разборчивостью в выборе средств.

– Мы пришли, очевидно, слишком поздно, – сказал он, ступая на прогалину. – Сражение кончилось, в Штрандгольме все спокойно.

Оденсборг остановился и устремил взгляд на море.

– Это не Янсен спустился сейчас к берегу? – спросил он.

– Вероятно! Ведь его усадьба находится совсем рядом. Видите, граф, этот крепкоголовый мужик играет не последнюю роль в тех сложностях, о которых мы только что говорили с вами. Он – хуже всех и его неограниченное влияние на земляков крайне опасно. Я убежден, что, несмотря ни на что, он связан с неприятелем, что ему сообщаются всякие сведения, но до сих пор не удавалось это доказать.

– Я полагал, что вы учредили строгий надзор за ним и за его домом? – заметил Оденсборг. – У него вы, наверное, поселили вдвое больше солдат, чем у других.

– Конечно! Да какая же польза от этого? Хоть целый полк поставьте у него в усадьбе, он во главе своих мужиков будет явно оказывать нам противодействие. Как мы ни пытались, ни на чем нельзя поймать этого Янсена, а пока он на свободе, мы постоянно должны быть готовы к возмущению среди населения. Что, он бывает иногда в Мансфельде?

– Нет, вот уже несколько месяцев, как не появляется в замке.

– Но дети полковника Вальдова очень часто приезжают к нему.

Граф пожал плечами.

– Ведь вам известно, что между ними и этим мужиком сложились особые отношения. Они считают его спасителем своего отца и нелепейшим образом выражают ему благодарность. Я ничего не могу поделать с этими посещениями, но стал бы очень энергично возражать против ответных визитов Янсена.

– А как относится к этому барон Мансфельд? – озабоченным тоном спросил Хольгер.

Граф удивленно взглянул на него.

– Сын действует в этом случае, всецело подчиняясь моим взглядам.

– По крайней мере, так кажется. Но разве не могло на нем сказаться влияние родственников? В последнее время поразили некоторые выражения барона; они звучали очень странно. Ему, кажется, доставляет удовольствие выступать против нас. Я твердо рассчитываю на то, что мансфельдские поместья останутся исключительно в вашем управлении. Теперь, когда военные действия все приближаются, это безусловно необходимо.

Оденсборг самоуверенно улыбнулся.

– Не бойтесь, я крепко держу вожжи! Гельмут же хандрит, вот и все. Он скучает здесь без привычных развлечений, чувствует себя одиноким в фантастической Германии, но о влиянии родственников не может быть и речи. С ними у него никаких отношений, исключая кратких посещений больной бабушки, а личное вмешательство в управление или даже в партийные дела вовсе не в его вкусе.

– Конечно, вы должны знать его лучше, – подтвердил Хольгер. – Кроме того, молодому барону, даже если бы он и захотел, было бы трудно управлять своими имениями при нынешних обстоятельствах, потому что как раз теперь требуется исключительная энергия, чтобы удерживать в рамках повиновения этот мятежный народ, ожидающий только предлога для бунта. Малейшее доказательство слабости – и здешнее население обратится против нас и перейдет на сторону неприятеля, в котором видит спасителя и освободителя.

Беседуя, они пересекли прогалину и остановились у подножия холма. Отсюда нечего было и пытаться увидеть что-либо, так как стрельба уже давно затихла, но коль они уже прошли этот путь и Ева ждала их наверху, то решили подняться.

Арнульф между тем вернулся назад, сделав крюк, чтобы не встречаться с графом и наместником. Он так же хорошо заметил их издали, как и они его, и теперь медленно поднимался с берега к просеке.

– Ушли ли, наконец, эти противные господа? – угрюмо бормотал он. – Я не могу встречаться с датчанами; когда-нибудь у меня лопнет терпение, и тогда приключится беда. Я ведь знаю, что они только и ждут повода. Осторожность? Сказать-то легко, а каково сделать, когда внутри тебя все кипит и клокочет, и сам задыхаешься от гнева? Когда это только кончится!

Он направился к оголенному еще лесу, намереваясь пойти тем же путем, каким пришли датчане, как вдруг остановился в изумлении. В лесу что-то двигалось, между деревьями виднелись фигуры семи или восьми человек, быстрыми шагами приближавшихся к нему. Постепенно можно было различить форму; сверкнули ружья. Это был отряд солдат, остановившийся на опушке, недалеко от того места, где стоял Арнульф.

– Стой! – скомандовал предводитель. – Мне нужно сперва сориентироваться, в проклятом лесу теряешь дорогу и направление. Совершенно верно, мы на прибрежном холме. Вот там Штрандгольм, а в пятнадцати минутах ходьбы отсюда усадьба Янсена. Дорога идет туда! Вперед!

– Капитан Горст! – воскликнул Арнульф.

– Господин Янсен! – последовал радостный ответ. – Вот это я называю счастьем. Мы только что собирались к вам.

– Ко мне?

– Да! Я ведь знаю, что вы – наш, а мы как раз нуждались в помощи друга. Мы – одни, отрезаны от своих и хотели пробыть у вас до тех пор…

– Нет, не туда! – перебил его Арнульф. – У меня датский постой, больше двадцати человек…

Это известие, по-видимому, ошеломило Горста; он раздраженно топнул ногой:

– Проклятие! Что же нам делать?

– Вы пришли по берегу? – спросил Янсен.

– Нет, через лес, но надо обезопасить себя. Унтер-офицер Мертенс, ступайте на берег и зорко следите за холмами, остальные, расставьте посты слева и справа. Как только покажется кто-нибудь, дайте тревогу!

Солдаты повиновались. Унтер-офицер направился к берегу, между тем как остальные рассыпались по лесу, по обе стороны между деревьями. Капитан осмотрел все, каждому знаком указал надлежащее место и только после этого снова обратился к Янсену:

– Теперь давайте держать военный совет! Итак, ваша усадьба занята?

– Конечно, меня в первую очередь взяли под надзор. Но что там было у Штрандгольма? Сражение? Стычка?

– Собственно, простая рекогносцировка, но получился настоящий бой. Наши сведения оказались ложны, весь берег свободен.

– Штрандгольм занят очень сильным отрядом, – заметил Арнульф.

– Мы убедились в этом! Они приготовили нам горячий прием, но мы не остались в долгу, особенно я и мои люди. Однако при этом мы забрались слишком далеко, в лесу произошла стычка. Нас окружили, отрезали, и мы не могли попасть к своим.

– Однако ж вы здесь?

– Ну, конечно, мы пробились, – спокойно объяснил Горст, как будто это подразумевалось само собой. – При этом нам пришлось углубиться в лес в противоположном направлении. К счастью, я знаю окрестность благодаря моим посещениям Мансфельда. Пока я хотел поместить людей у вас.

– И прямо попали бы датчанам в лапы, – мрачно промолвил Арнульф.

– Но они также и за нами!

– Конечно, всюду в окрестности!

– Завидное положение! – пробурчал капитан. – После рекогносцировки наши отступили; нас они, вероятно, считают погибшими. Свободен ли хотя бы холм?

– Наверху наместник с графом Оденсборгом. Если они увидят вас, то немедленно сообщат ближайшему посту, и датчане явятся с отрядом в три раза сильнее вашего.

Несомненно, это были вести весьма плачевные, способные кого угодно вывести из равновесия; капитан же принял их с обычным спокойствием.

– С каждой минутой дело становится приятнее и приятнее! – не без юмора констатировал он. – В таком случае нам придется как можно дороже продать свою жизнь. Нас все-таки шестеро.

– Семеро, господин капитан! Я считаю и себя! – сказал Арнульф, указывая на свое ружье.

Горст сердечно протянул ему руку.

– Спасибо; нам и это может пригодиться!

– Впрочем, дело еще не так плохо, – начал снова Янсен. – Есть еще одно средство: если бы мне только удалось достать вам шлюпку. Как только вы очутитесь на море, то, держась вне выстрелов, обогнете Штрандгольм и высадитесь там, где стоят наши.

Глаза Горста сверкнули при этом предложении, во всяком случае, сулившем спасение.

– Да, это – выход! А можете вы достать шлюпку?

– Нет, по крайней мере, сегодня – берег охраняется очень зорко, но, может быть, удастся ночью. Во всяком случае надо попытаться.

Горст осмотрелся вокруг, словно подыскивая удобное место для обороны, и кивнул головой.

– Прекрасно, тогда нам придется расположиться в лесу и каждую минуту быть готовыми к нападению. Место достаточно удобное.

– Господин капитан! – прозвучало с берега.

– Что случилось? – быстро обернулся Горст.

– С горы спускаются молодая дама и мальчик, – доложил унтер-офицер.

– Женщин и детей пропускайте! – приказал Горст.

Часовой оказался прав. Ева и Отто беззаботно спускались с холма, где они в конце концов соскучились. Наверху действительно ничего не было видно, кроме некоторого беспокойства и суеты среди солдат в Штрандгольме, что отчетливо наблюдалось в бинокль. Граф и наместник углубились в пространные рассуждения о том, действительно ли на Штрандгольм сделано нападение, кто остался победителем и в каком направлении могло происходить сражение. Всеми этими обстоятельствами Ева нисколько не интересовалась, и ее попытки завязать разговор с другой стороной также потерпели неудачу.

Гельмут и Элеонора, казалось, совершенно потеряли дар слова и едва-едва говорили «да» или «нет». Девушка, наконец, не выдержала и предложила Отто спуститься к берегу, на что он немедленно согласился.

– Там ужасная скука, – говорила Ева, морща хорошенький носик. – Нора и барон Гельмут не говорят ни слова, словно в рот воды набрали, а другие… ах, Боже мой!

Она с ужасом подалась назад, но в тот же миг навстречу ей прозвучал радостный возглас:

– Ева!

Теперь и Отто узнал офицера, стоявшего рядом с Арнульфом, и быстро очутился рядом с ним.

– Фриц! Фриц Горст! – ликовал он, но капитан проворно закрыл ему рукою рот.

– Не кричи так, мой мальчик! – он понизил голос. – Я здесь инкогнито.

– Но как же так? Откуда ты явился?

– Не спрашивайте! – прервал Янсен бурные расспросы юноши. – Скажите нам только, идут ли за вами граф Оденсборг и наместник?

Отто отрицательно покачал головой.

– Нет, они не могут прервать свои наблюдения и нескоро еще придут сюда. Мы только хотели пройти к лодке.

– Лодка? – воскликнул Горст, и в тот же момент Янсен переспросил:

– Вы приехали в лодке?

– Я – нет, но Ева и другие, – ответил Отто. – Лодка стоит там, в бухте, потому что здесь им нельзя было пристать из-за прибоя.

– Вот это – помощь, – сказал Арнульф, обращаясь к капитану.

Последний невольно облегченно вздохнул при этом известии, но его взор неотступно следовал за Евой.

– Я ведь говорил, счастье суждено человеку! – вырвалось у него. – Я немедленно же отправлюсь туда.

– Останьтесь здесь, капитан! – удержал его Янсен. – Не показывайтесь слишком рано на берегу, прусская форма выдаст вас. Сперва надо выяснить, кто в лодке. Пустите меня, я все разузнаю, но, – он подошел вплотную к капитану и понизил голос, – барышня, надеюсь, не выдаст нас? Наместник – ее опекун, не отпускайте ее от себя, пока я не вернусь.

– О, об этом уж я позабочусь! – заверил его Горст.

– Что же все это значит? – недоумевал Отто.

– Янсен сейчас вернется, – ответил Горст. – Не хочешь ли проводить его? От него ты лучше узнаешь обо всем.

Мальчик недоверчиво взглянул на капитана.

– Неужели меня опять удаляют? У тебя тоже есть от меня тайны?

– Ничего подобного, я только думал, если Янсен отправится один, это все-таки опасно…

– Опасно? – воскликнул Отто. – В таком случае я должен быть с ним! Арнульф, возьми меня с собой!

С этими словами Отто бросился к Янсену, капитан же промолвил с видимым облегчением:

– Помогло! Ну, мы отделались от него!

Ева все еще стояла на прежнем месте, трепещущая и испуганная, словно опасаясь идти дальше. Ее обычно цветущее личико побледнело, а глаза с выражением радости и ужаса были устремлены на Горста.

– Фрейлейн Ева, вы дрожите? – вполголоса промолвил капитан, подходя к ней. – Не бойтесь ничего!..

Молодая девушка тревожно указала на часовых, видневшихся в отдалении за деревьями.

– Но там, в лесу, солдаты!

– Они не слышат нас, а кроме того, это мои люди. Но теперь позвольте объяснить вам…

– Вам нечего говорить мне, я догадываюсь сама, – перебила его Ева. – Как могли вы поступить так необдуманно, так безумно смело?

Вместе с упреком в этих словах звучало глубокое удовлетворение.

Горст только усмехнулся.

– Да, действительно, мы поступили несколько необдуманно, но такова уж солдатская доля.

– Но каждую минуту сюда могут явиться мой опекун и граф Оденсборг; тогда вы погибнете!

– Ну, с этими господами мы во всяком случае справимся, – равнодушно ответил капитан. – В крайнем случае заберем их с собой и они вынуждены будут совершить морскую прогулку.

– Вы хотите захватить их? – ужаснулась Ева.

– Если нельзя будет иначе, тогда да. Но – успокойтесь! Надеюсь, обойдется без кровопролития.

– Только надеетесь! А если не обойдется? Проливать кровь из-за меня!

При последних словах Горст удивленно взглянул на Еву, но страх за него и его безопасность так отчетливо выражался на лице девушки, что он решил обратить их в свою пользу.

– Вы правы, фрейлейн Ева, – подхватил он, – наше положение очень серьезно, очень опасно.

– Я уже вижу это! – воскликнула Ева, и глаза ее наполнились слезами.

– Кто знает, останемся ли мы живы!

– Господи, Боже милосердный!

– Поэтому у меня к вам последняя просьба!

– Все, все, что хотите! – зарыдала Ева, которая только теперь поняла всю опасность положения.

– Я еще раз прошу вашей руки!

Слезы мгновенно застыли, и девушка в немом изумлении остановила взгляд на неугомонном женихе, который в разгар опасности, перед лицом смерти, с тем же душевным спокойствием делал ей предложение, как некогда в замке Мансфельд. На этот раз она была далека от мысли считать это прозаическим; наоборот, теперь ей казалось это высоко романтическим и чрезвычайно льстило, что при таких обстоятельствах просили ее руки.

– И это вы называете последней просьбой? – спросила она.

– Мы не можем знать, что с нами случится через час, – ответил практичный капитан. – Поэтому я как можно скорее хочу обеспечить себе ваше «да».

– Но теперь вовсе не время для этого.

– Конечно, но, коль случай свел нас так неожиданно…

– Случай? Неожиданно? – перебила Ева. – Значит, вы не знали, что я здесь? Разве вы явились сюда не для того, чтобы видеть меня?

– Чтобы видеть вас? Ах, так! – Горсту стало понятно заблуждение девушки, но, по-видимому, поняла свою ошибку и она, потому что в ее голосе послышалось раздражение.

– Говорите, господин капитан: вы пришли сюда не ради меня?

– Нет, Ева, – с достоинством ответил Горст. – Мы на войне, и солдат перед неприятелем не должен отдаваться своим сердечным делам. И уж, во всяком случае, ему не дадут для этой цели пять человек в охрану.

От этого признания бедная Ева точно с неба упала. Она всерьез думала, что Горст ради нее предпринял эту безумную экспедицию в область, занятую неприятелем, чтобы увидеть ее, подвергался опасности попасть в плен и даже погибнуть, и вдруг эта встреча оказалась простой случайностью! Это было слишком жестоко, вся романтика внезапно померкла и все раздражение девушки вырвалось наружу.

– И тем не менее вы говорили мне о своих сердечных делах? – с возрастающей досадой спросила она. – Конечно, так, мимоходом, это, вероятно, допускается и на войне, когда там встречаются случайно и неожиданно. Прощайте, господин капитан!

Она хотела идти, но Горст решительно преградил ей путь, промолвив прежним повелительным тоном, не допускающим возражений:

– Ева, вы останетесь!

– Кажется, вы и меня хотите захватить в плен? – возмутилась она.

– О, с величайшим наслаждением!

– Господин капитан, это оскорбительно, ужасно! Это…

Ева не могла продолжать, несмотря на свое негодование, потому что Горст схватил ее за руку и крепко держал, не обращая внимания на сопротивление; но его только что такой повелительный голос внезапно прозвучал проникновенно и нежно:

– Ева, не будьте так раздражительны! Мы жестоко дрались у Штрандгольма, пробились сюда, и каждую минуту нам грозит смерть. Вы не знаете, как я обрадовался, когда после битвы, после крови и смерти внезапно увидел ваше милое лицо! В этот миг я узнал, что счастье не покинуло меня, что мы будем спасены. Не браните случая, который свел нас; мне он представляется предопределением, лучом света с небес.

Маленькая рука уже давно покорно покоилась в руке офицера, а глаза девушки с безграничным и радостным удивлением остановились на лице говорившего.

– Фриц, – тихо промолвила она, и ее голос зазвенел от волнения, – Фриц, я думаю, вы даже можете быть поэтичным!

– Я могу быть всем, чем хотите! – воскликнул Горст в восторге от того, что первый раз услышал свое имя из ее уст.

Ева прислушалась с величайшим удовольствием к тому, как он, наконец, решился на романтическое любовное объяснение, которого она так страстно ждала. Но судьба не дала ей возможности испить до дна сладостную чашу, а капитану развить свое внезапно вспыхнувшее поэтическое вдохновение, так как именно в этот миг вернулся Янсен с Отто.

– Все прекрасно, – доложил он. – Лодка там.

Горст быстро обернулся к нему.

– Где она?

– В бухте, четверть часа ходьбы отсюда.

– А кто при ней?

– Двое датчан, слуги графа. Вы ведь умеете управлять лодкой, а то я возьму это на себя.

– Благодарю, я уже привык к морю. Унтер-офицер Мертенс!

– Господин капитан! – прозвучал ответ снизу.

– Позовите наших людей!

– Слушаю.

Ева выглядела слегка обиженной: она не могла понять, как с высоты таких идеальнейших чувств капитан сразу мог окунуться в холодную действительность, но Фриц Горст снова сделался солдатом с головы до пят. Собрав вокруг себя людей, вызванных Мертенсом, он так же отчетливо и ясно отдавал приказы, как сватался:

– Слушай! Дело серьезное! Неподалеку отсюда находится лодка, завладеть которой мы должны во что бы то ни стало. Людей надо захватить как можно осторожней, по возможности не причиняя им вреда. А когда мы будем в море, они могут кричать сколько угодно. Отто, ты оставайся и попытайся задержать наместника и его свиту только на четверть часа, этого достаточно.

– Положись во всем на меня! – восторженно произнес Отто, радуясь тому, что наконец-то ему поручена важная роль.

Тем временем Арнульф осмотрелся и взвел курок ружья.

– Я буду прикрывать арьергард, – сказал он. – Теперь вперед!

Горст еще раз подошел к девушке, стоявшей в стороне и боязливо наблюдавшей за этими приготовлениями.

– Прощайте, Ева! – тихо, но с прежней сердечностью произнес он.

Голубые глаза девушки наполнились слезами, и рыдания заглушили ответ.

– Фриц, только бы вы скорее оказались в безопасности! – прошептала она.

Горст улыбнулся, целуя ее руку.

– У меня есть теперь ваше обещание счастья! До более радостного свидания!

Встав во главе отряда, он повел его в лес, и Арнульф присоединился к ним. Несколько минут отряд, молча двигавшийся по лесу, был виден за деревьями, а затем скрылся из глаз.

ГЛАВА VI

Оставшиеся беспокойно смотрели наверх, где, к счастью, никто еще не показывался.

– Фрейлейн Ева! – прервал, наконец, вполголоса молчание Отто.

– Что? – спросила она, не спуская взора с горы.

– Я знаю, почему Фриц отослал меня к лодке, но не сержусь на него за это. На этот раз я был действительно совсем лишний, я вижу это.

Молодая девушка, густо покраснев, опустила глаза.

– Ах, Отто, что вы понимаете в таких вещах!

– Неужели и для этого я слишком мал? – спросил он обиженно. – Такой взгляд и такой жаркий поцелуй я уж наверное пойму. Но я очень рад, что вы теперь также переходите к нам. От злости у наместника сделается желтуха, когда вы станете женой прусского капитана!

Ева, казалось, совсем забыла, как энергично протестовала против такого предположения; похоже, она примирилась с этой мыслью, так как, тихонько покачав головой, возразила с подавленным вздохом:

– Ах, сейчас об этом нечего и думать. Ведь Фриц может погибнуть в бою.

– Фриц не погибнет, он пробьется повсюду, как и сегодня! – с твердой уверенностью заявил Отто. – Но теперь мы обязаны спасти его, мы никого не должны пропускать к лодке, чего бы это нам ни стоило. Вон они уже спускаются с горы! Фрейлейн Ева, смелее! Не дрожите так, это выдаст нас!

Бедная Ева действительно не могла справиться со страхом; увидев опекуна и графа, спускавшихся с горы, она задрожала всем телом. Горст со своим отрядом, правда, уже скрылся, но первый же промах мог открыть их.

Между тем ни граф, ни Хольгер ничего не подозревали.

– Вы были правы, нам стоило отправиться раньше, – сказал Оденсборг наместнику. – Впрочем, вероятно, скоро придут известия из Штрандгольма; я думаю, мы сейчас снимемся с якоря и возвратимся домой.

– Они хотят идти к лодке, – прошептала Ева.

– Этому необходимо помешать, – так же тихо заметил Отто.

Мужчины подошли поближе, за ними медленно следовал Гельмут. Не было видно ни Элеоноры, ни Лоренца, еще остававшихся наверху.

– Ну, фрейлейн Ева, лучше ли вы развлекались здесь, на берегу, чем с нами? – спросил Оденсборг.

При виде опасности к девушке снова вернулось утраченное мужество. Ее лицо то бледнело, то краснело, а от волнения у нее перехватило дыхание, но она, улыбнувшись, ответила довольно твердо:

– О, конечно! Мы открыли здесь нечто особенное.

Ева указала рукой в направлении, противоположном тому, в котором скрылись Горст и его солдаты.

– Вот там, за лесом, не правда ли, Отто?

– Да, там! – ответил Отто, незнавший, что она задумала, и напрасно ломавший голову над тем, как задержать датчан.

Дело в том, что во всех его планах главную роль играла сила, на хитрость же он был неспособен.

– Ну, что же там такое? – спросил Хольгер, доставая бинокль.

Граф в сомнении покачал головой.

– Я ничего не вижу.

– Помогите же мне! – нетерпеливо прошептала Ева своему сообщнику, когда мужчины отошли в указанном направлении.

– Я не умею лгать! – проворчал Отто.

– А я умею! – с чувством собственного достоинства заявила девушка и громко прибавила: – Там также происходила битва.

Хольгер весьма недоверчиво взглянул на нее при этом смелом утверждении.

– Воображение! Неприятель не может быть там, – проговорил он.

– А мы слыхали выстрелы и даже видели пороховой дым.

– Вы ошибаетесь, – заметил Оденсборг, – мы также должны были бы слышать это.

– Мы были там, у пруда, откуда видна прогалина, и оттуда видели все совершенно ясно, – с полным убеждением в своей правоте произнесла Ева.

Граф и наместник действительно удивились, между тем как Отто поразила энергия, с какой лгала молодая девушка.

– Это необходимо расследовать, – сказал Хольгер. – Пойдемте, граф, выясним это сами.

До пруда было верных десять минут ходьбы, и, если бы датчане последовали туда, они задержались бы, потратив еще минут десять на безрезультатные наблюдения; тем временем капитан успел бы овладеть шлюпкой, и цель была бы достигнута. Хольгер действительно присоединился к девушке и Отто, быстро побежавшим вперед; граф Оденсборг тоже намеревался последовать за ними, но внезапно остановился и обернулся к пасынку.

Гельмут не принимал ни малейшего участия в разговоре; он стоял, прислонившись к дереву, и смотрел на море, не обнаруживая никакого интереса к происходившему.

– Разве ты не пойдешь с нами, Гельмут? – спросил граф.

– Нет, я устал! – ответил молодой человек, не меняя положения.

– От такого короткого пути? Обычно ты неутомим.

– И все-таки я устал. Я ведь целый день ничего не слышал, кроме твоих обсуждений с Хольгером всяких полицейских и тому подобных мероприятий.

На лбу Оденсборга появилась недовольная складка, но он, вероятно, не хотел замечать резкий тон пасынка и, медленно подойдя к нему, произнес:

– Мне казалось, что я сколько мог отдалял от тебя все эти неприятности.

– О, конечно!

– По твоему же настойчивому желанию. Ты же сам никогда не хотел ничего слышать о них и принимать участие в наших совещаниях.

– Да, потому что у меня не было ни желания, ни способности стать тюремщиком своих земляков.

– Гельмут, что за выражение! – с упреком сказал граф. – Вообще, что такое произошло с тобой? С некоторого времени я вовсе не узнаю моего жизнерадостного, веселого сына. Ты постоянно раздражителен, мрачен, не оказываешь больше мне прежнего полного доверия. Как я это должен понимать? Я всегда относился к тебе с отеческой любовью и поэтому могу требовать от тебя того же.

В его словах звучала опять та же доброта и снисходительность, которые он – холодный и уравновешенный – умел выражать только своему пасынку. Молодой человек, должно быть, почувствовал это. Он торопливо провел рукой по лбу, словно желая отогнать мучительные мысли, и значительно мягче произнес:

– Прости, папа! Все это относилось не к тебе. Я ведь раньше говорил тебе, что отношения здесь, в Мансфельде, будут для меня тягостны. В настоящее время они сделались невыносимыми, а ты все еще настаиваешь на нашем пребывании здесь.

– Потому что это неизбежно; теперь наше присутствие здесь необходимее, чем когда-либо.

– Твое – пожалуй, я же совсем лишний в своих поместьях.

Граф испытующе и удивленно посмотрел на него.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего, положительно ничего! Оставь меня в покое! – с нетерпением воскликнул молодой барон.

Оденсборг пожал плечами.

– С твоим настроением сегодня ничего не поделать. Я знаю, откуда оно – всему виной эта встреча с твоими родственниками.

– Ну, мне казалось, что я и Элеонора очень далеки друг от друга; мы почти не встречаемся с нею.

– Несмотря на это, ты не можешь избавиться от этого влияния. Отрицай сколько угодно, но перемена в тебе началась как раз с того дня, когда Элеонора Вальдов отвергла тебя!

– Папа! – гневно воскликнул Гельмут, но граф повторил с ударением:

– Отвергла! Это – как раз подходящее слово. Если бы у нее еще имелись причины для этого «нет», тогда безразлично, но этот высокомерный, презрительный отказ, который ты все еще не можешь забыть!..

– Ну, кажется, ты сам больше заботишься о том, чтобы я не забыл его! – с раздражением возразил Гельмут. – Ты постоянно напоминаешь об этом; не проходит дня, чтобы ты не повторил того же самого.

– Но, Гельмут, с чего ты так волнуешься? – стал успокаивать его Оденсборг. – Если это оскорбляет тебя, не будем никогда больше упоминать об этом. Пойдем, присоединимся к остальным.

Он ласково положил руку на плечо пасынка, но на этот раз его ласка не достигла цели. Гельмут скрестил руки на груди и упрямо отвернулся.

– Нет, мне необходимо хоть на несколько минут остаться одному. Прошу тебя, ступай к ним!

Эта просьба не была исполнена. Тогда он повторил ее с таким раздражением, что граф не пытался больше возражать; но складка на его лбу углубилась, и он пробормотал:

– Хольгер прав: это подозрительные симптомы.

Граф отправился один к пруду и встретился с Лоренцем. Последний попросил его взять с собой в лодку. В сумерки старик ни за что не согласился бы возвращаться один через лес, и страх перед этим пересилил даже отвращение к графу. Оденсборг вежливо согласился, и Лоренц присоединился к нему, чтобы передать своему воспитаннику, что сестра ждет его, чтобы ехать домой.

Присутствие посторонних, очевидно, тяготило Гельмута, и, оставшись один, он облегченно вздохнул. С молодым бароном произошла значительная перемена: он побледнел, казался намного серьезнее, чем несколько месяцев тому назад, когда он, радостный и веселый, возвратился к себе на родину; его лоб часто хмурился, он стал почти болезненно раздражителен, горькая усмешка кривила его губы.

Несмотря на это, граф Оденсборг не подозревал, как тяжело его пасынку; да это и понятно: ведь сам он был чужестранцем. Гельмуту же постоянно приходилось чувствовать, что он также чужой здесь. При любом общении с соседями, при встречах с земляками он невольно испытывал это. Наследник мансфельдских имений, внук человека, долгие годы стоявшего во главе немецкой партии, повсюду возбуждал недоверие и подозрение. Гельмут знал, что в нем боялись и ненавидели датчанина; он слишком хорошо читал взгляды, которыми обменивались при его приближении, понимал, почему все боязливо избегали его и внезапно прекращали всяческие разговоры. Еще немного – и его окрестили бы шпионом, передающим каждое неосторожное слово наместнику. Все местные жители, от самых богатых до бедняков, крепко держались друг за друга и, как прежде скрывали ненависть к датчанам, так теперь с трудом сдерживали восторг при приближении своих немцев. Гельмут чувствовал себя среди них отверженным, и в его словах крылось подавленное страдание, когда он промолвил вполголоса:

– Лучше бы никогда не приезжать в этот Мансфельд!

Он повернулся, чтобы идти, и внезапно очутился перед Элеонорой, только что спутавшейся с горы.

– Ты здесь, Гельмут, – удивилась ока. – Где же остальные?

– Там, у пруда! – кратко ответил он.

Элеонора взглянула в указанном направлении, где никого не было еще видно.

– Я вижу Отто, – заметила она, словно извиняясь за свое присутствие. – Доктор Лоренц хотел позвать его, нам надо еще пройти к Арнульфу, где мы оставили лошадей, а теперь уже поздно.

– Конечно, мы все опоздаем, – нетерпеливо ответил Гельмут, – солнце уже заходит!

Девушка, казалось, не знала, идти ей или остаться, и, наконец, решилась на последнее. Ей очень не хотелось отправляться разыскивать графа и Хольгера, а Отто должен был появиться с секунды на секунду. Она и не подозревала, что он и Ева прикладывали все усилия, чтобы как можно дольше задержать обоих у пруда. Таким образом, словно нечаянно, она отошла немного в сторону, но и в этом движении скрывалось стремление избежать Гельмута, которое он слишком часто испытывал в последнее время. Его губы дрогнули, но он не произнес ни слова, мрачно оставшись на месте.

В лесу и на прогалине заклубился туман, а на море садилось солнце, обрамленное темными облаками. Мечтательная тишина и спокойствие были разлиты в природе, но это было спокойствие перед бурей, дремавшей в грозных тучах.

Молчание длилось довольно долго и с каждой минутой становилось мучительнее и невыносимее; наконец, Элеонора решилась прервать его.