Текст книги "Смерть на земле горшечника"

Автор книги: Эллис Питерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Но ведь при тебе не было денег, – сказал аббат Радульфус все тем же сухим тоном, воздерживаясь от порицания.

– Ювелир отдал мне его даром, когда я рассказал ему эту историю, со всеми деталями, – сказал Сулиен, внезапно улыбнувшись, и на какой-то миг глаза его заблестели, но сразу же взгляд стал серьезным. – Я провел в доме этого мастера всего одну ночь, а ведь со случайным знакомым иногда можно быть откровеннее, чем с близкими людьми. Словом, он выслушал меня и отдал мне кольцо.

– Почему же, – прямо спросил аббат, – ты не дал его подновить и не показал брату Руалду, не сообщил ему о новостях, когда беседовал с ним?

– Но ведь не для Руалда я выпросил у ювелира это кольцо, – невольно повысив голос, ответил Сулиен, – а для себя, на память о Дженерис. Зачем мне было показывать ему это кольцо и рассказывать, как оно мне досталось, – чтобы он знал, что его бывшая жена жива, – если я не знал, в чем подозревают Руалда? Я же не знал, что на Земле Горшечника обнаружен женский труп, теперь уже перезахороненный, который приняли за останки Дженерис. Я говорил с Руалдом всего один раз после того, как пришел из Рэмзи, и разговор этот длился всего несколько минут – по дороге в церковь. Мне показалось, что брат Руалд всем доволен и совершенно счастлив. К чему же мне было ворошить старые воспоминания? Его уход в монастырь был его болью и его радостью. Я не захотел его смущать, рассказывая о Дженерис. Но теперь, конечно, он должен все узнать. Может быть, отец мой, Божественным промыслом мне в руки попало это кольцо? Я с охотой оставлю его вам как доказательство невиновности Руалда. Кольцо Дженерис уже принесло мне утешение – за те дни, когда я носил его при себе.

Наступила короткая пауза – аббат раздумывал о возникших внезапно новых обстоятельствах этого дела. Затем он повернулся к Кадфаэлю:

– Не передашь ли, брат, мои добрые пожелания Хью Берингару и не попросишь ли его приехать сюда, чтобы мы втроем кое-что обсудили? Если его не окажется на месте, вели кому-нибудь передать мою просьбу. Дело не терпит отлагательств, поэтому бери самого быстрого мула. Пока шериф своими ушами не услышит то, что стало известно нам, никто, даже брат Руалд, не должен об этом знать – таково мое мнение. Сулиен, ты больше не член нашего Ордена, но прошу тебя остаться пока здесь и повторить свой рассказ шерифу в моем присутствии.

Глава шестая

Кадфаэль нашел Хью Берингара в замке, в оружейной мастерской. Шериф сейчас постоянно находился здесь и в арсенале, производя учет вооружения, – в расчете на то, что его людям скоро придется сразиться с отрядами Джеффри де Мандевиля. Хью готов был выступить по первому зову короля. Но король Стефан редко призывал Хью к активным действиям, обычно дело ограничивалось одними приготовлениями. Однако Хью решил быть наготове, чтобы в течение нескольких часов можно было собрать отряд из лучших воинов. Он считал это своим моральным долгом, хотя не было никакой уверенности, что такой приказ будет дан шерифу графства, столь удаленного от районов, на которые совершались набеги. Само существование Джеффри де Мандевиля и ему подобных оскорбляло свойственное Хью стремление к порядку и побуждало к активным действиям во имя торжества закона.

Он кивком поздоровался с Кадфаэлем, но его внимание в этот момент было целиком сосредоточено на работе оружейника, который выковывал меч. Хью как-то рассеянно слушал Кадфаэля, когда тот передавал ему просьбу аббата как можно скорее явиться в обитель, но встрепенулся, услышав продолжение:

– Эта просьба связана с останками, найденными на Земле Горшечника. Ты сам убедишься, что дело принимает иной оборот.

Хью резко повернул голову и спросил:

– Что случилось?

– Ты сам все услышишь из первых уст, и это заставит тебя посмотреть на эту историю другими глазами. Как оказалось, Сулиен Блаунт принес из Рэмзи еще кое-что, кроме дурных вестей. Наш аббат желает, чтобы он при тебе повторил свой рассказ. Тут важно не упустить никаких подробностей. А ты наверняка уловишь все нюансы, и тогда мы вместе сможем все это обсудить. Заканчивай здесь, я пока попрошу конюха привести твоего коня.

По дороге в аббатство Кадфаэль все же рассказал Хью кое-какие новости – в виде вступления к самому главному.

– Могу пока сообщить тебе, – сказал он, – что Сулиен намерен вернуться к жизни в миру. Ты был прав, утверждая, что ему не пристало быть монахом. Он пришел к такому же выводу и заявил об этом, вернувшись сегодня из Лонгнера – наш настоятель позволил ему съездить туда на сутки.

– А Радульфус? – поинтересовался Хью.

– Думаю, он предвидел такой исход. Сулиен – славный малый, он искренне старался быть хорошим послушником, но теперь признался, что ушел в монастырь, руководствуясь отнюдь не духовными соображениями. Теперь он вернется к жизни, которая и была ему предназначена. Ты мог бы, кстати, взять Сулиена к себе в гарнизон – ведь, уйдя из монастыря, он должен будет найти себе дело по душе, а военная служба, сдается мне, как раз то, что ему нужно. Он отнюдь не бездельник и не станет просто так болтаться в маноре, который принадлежит теперь его брату.

– Тем более, – подхватил Хью, – что Юдо недавно женился, так что скоро у него появится наследник. Наверняка жена родит ему сыновей, и продолжение рода будет обеспечено. Так что младшему брату не на что будет рассчитывать. Да, ты прав, пожалуй: он статный молодой человек – высокий, со складной фигурой, и на лошади будет смотреться отлично.

– Его мать, конечно, будет рада возвращению младшего сына, – продолжал рассуждать Кадфаэль. – Судя по тому, что ты мне рассказал, у нее в жизни мало радостей. Наверняка Сулиен сможет многое для нее сделать.

Статный молодой человек все еще находился у аббата, когда в приемную вошел Хью, а следом за ним – Кадфаэль. Сулиен, напряженно выпрямившись, сидел на скамье у стены, внутренне собранный и готовый наконец закончить свою роль, которая пока была сыграна лишь наполовину.

– Сулиен Блаунт хочет сообщить вам нечто важное, – сказал аббат, обращаясь к шерифу, – он сам все расскажет Так будет лучше: вы сможете задать ему вопросы, которые мне не пришли в голову.

– Я не сомневаюсь в вашей проницательности, отец мой, – сказал Хью, усаживаясь спиной к окну, чтобы лучше видеть лицо Сулиена. Был первый час пополудни – самое светлое время короткого осеннего дня. – Но хорошо, что вы сразу же послали за мной, – продолжал он. – Как я догадываюсь, это связано с нашей находкой на Земле Горшечника? Я заключил это из слов Кадфаэля, но больше он ничего не сказал. Я тебя слушаю, Сулиен. Что ты хочешь мне сообщить?

Сулиен повторил то, что уже рассказывал аббату и Кадфаэлю. Его рассказ по части фактов ничем не отличался от предыдущего, но в то же время не был его дословным повторением. Сулиен сохранял непринужденную манеру и быстрый темп речи. Наконец он перевел дух и уже более спокойным тоном закончил:

– Так что теперь с Руалда должны быть сняты все подозрения. Разве за последние пятнадцать лет он ссорился с другой женщиной, кроме своей жены? А Дженерис жива и здорова. Стало быть, та мертвая женщина не имеет никакого отношения к Руалду.

Кольцо лежало у Хью на ладони, и он, нахмурившись, внимательно рассматривал переплетенные буквы.

– Это твой настоятель посоветовал тебе найти убежище у ювелира?

– Да. Этот мастер известен как добрый друг бенедиктинцев в Рэмзи.

– Как его имя? Где в городе находится его лавка?

– Зовут его Джон Хайнд, а лавка его – у Священнических ворот, неподалеку от церкви, – с готовностью отвечал молодой человек.

– Ну что же, Сулиен, ты, кажется, избавил Руалда от всех неприятностей, связанных с этой таинственной смертью. А меня лишил главного подозреваемого – у меня, конечно, не было никаких доказательств его вины, но и других версий – тоже. По правде говоря, он не похож на злодея, но мужчина есть мужчина, даже монах, а многие из нас могут стать убийцами при определенных обстоятельствах. Ну что ж, нам предстоит дальнейшее расследование этого случая. А что, брат Руалд уже знает то, что нам поведал Сулиен? – поднимая глаза на аббата, спросил Хью.

– Нет еще.

– Отец мой, пошлите за ним сейчас же, если можно, – попросил Хью.

– Брат, – обратился аббат Радульфус к Кадфаэлю, – сходи-ка за Руалдом и попроси его прийти ко мне.

Кадфаэль отправился выполнять поручение. В голове его теснилось множество мыслей. Для Хью такой поворот означает необходимость нового расследования по этому делу, и это отвлечет его от военных приготовлений, хотя сейчас он предпочел бы полностью сосредоточиться на них. Несомненно, он продолжит поиск, чтобы установить имя покойницы, но в любом случае сейчас больше всего подозрений падает на исчезнувшую Дженерис. Впрочем, теперь, по крайней мере, аббатство Святых Петра и Павла может спать спокойно. Что касается самого Руалда, то он, вероятно, больше обрадуется, что Дженерис жива и здорова, чем тому, что с него сняты подозрения, настолько он далек от суеты и погружен в молитвенный экстаз. Собственная участь мало волновала Руалда, и все, что бы с ним ни происходило, он почитал за благо. Он был готов страдать во имя Господа.

Кадфаэль застал брата Руалда в сводчатом подвале трапезной, где келарь, брат Мэтью, разместил самый большой склад съестных припасов. Руалда определили к нему в помощники – как человека, в миру занимавшегося практическим делом и больше приспособленного к этому, чем к наукам или искусствам. Услышав, что его вызывают к аббату, Руалд закончил пересчет продуктов, вытер руки и, доложив о своем уходе брату Мэтью, сидевшему в маленькой конторке, послушно двинулся за Кадфаэлем, не задавая никаких вопросов. Не в его манере было расспрашивать или строить догадки, хотя в нынешних обстоятельствах, подумал Кадфаэль, когда они вошли в приемную аббата, сердце у Руалда должно бы екнуть при виде мирской власти в образе шерифа, сидевшего бок о бок с аббатом Радульфусом – представителем власти духовной. У обоих были озабоченные лица, и они пристально и строго смотрели на него. Если вид этих суровых судей и поколебал его спокойствие, когда он очутился на пороге приемной, то ни поведением, ни выражением лица Руалд себя не выдал. Он смиренно поклонился и стал ждать, когда к нему обратятся с вопросом. Кадфаэль вошел следом и закрыл дверь.

– Я послал за тобой, брат, – начал аббат Радульфус, – потому что у нас есть одна вещь, которую ты можешь опознать.

– Тебе знакомо это кольцо, Руалд? Возьми-ка его и рассмотри хорошенько, – сказал Хью, протягивая ему ладонь с лежащим на ней кольцом.

Они поняли, что Руалд сразу же узнал кольцо: при одном только взгляде на ладонь шерифа Руалд открыл было рот, чтобы сразу дать ответ, но сдержался, покорно взял кольцо и сразу повернул так, чтобы свет падал на грубо вырезанные переплетенные инициалы. Он не сомневался в подлинности кольца и держал его в руке с благодарностью, как знак его любви к Дженерис и надежды на примирение и прощение в будущем. Кадфаэль заметил, как мимолетная улыбка осветила застывшие черты его исхудалого лица.

– Я хорошо знаю это кольцо, мой господин. Оно принадлежит моей жене. Я подарил его ей перед свадьбой, там, в Уэльсе, где был найден и сам камень. Как оно попало к вам?

– Сперва ответь мне начистоту: ты уверен, что это ее кольцо? Не могло быть второго такого же?

– Нет, это невозможно. Конечно, таких колец с подобными инициалами может быть несколько, но эти буквы я вырезал собственноручно, а я – не гравер. Я знаю каждую черточку и каждую шероховатость в своей работе. Я наблюдал, как с годами тускнели и стирались когда-то четкие буквы. Последний раз я видел его на руке Дженерис, в этом я совершенно уверен. Где она? Она вернулась? Могу я поговорить с нею?

– Ее здесь нет, – сказал Хью. – Кольцо это было в лавке ювелира в Питерборо. Мастер купил его у одной женщины дней десять назад. Она нуждалась в деньгах – из-за страха перед мародерами, напавшими на Рэмзи, эта женщина собиралась уйти из города и обосноваться в более безопасном месте. Ювелир описал ее внешность, и, похоже, это твоя бывшая жена.

При этих словах шерифа слабые искорки надежды в глазах Руалда вспыхнули так ярко, что растопили лед и рассеяли туман. Брат Руалд повернулся к аббату с таким страстным пылом, что бледные солнечные лучи, заглядывавшие в окно, казались лишь отражением охватившей его бурной радости.

– Отец мой, так она не умерла?! Она жива и в добром здравии? Могу ли я задать еще вопрос? Ведь это же удивительно!..

– Конечно, спрашивай, – ответил аббат. – Это и в самом деле удивительно!

– Мой господин, – спросил Руалд, обращаясь к шерифу, – каким образом это кольцо оказалось здесь, если оно было продано в Питерборо?

– Его принес человек, недавно пришедший к нам из Рэмзи. Да ты его знаешь, вот он, перед тобой, – Сулиен Блаунт. Тот мастер из Питерборо приютил его у себя на ночь. Сулиен узнал кольцо и, в знак доброго отношения к твоей бывшей жене, – произнес Хью, осторожно подбирая слова, – он захотел взять его с собою. И теперь ты держишь это кольцо в руке.

Руалд пристально, долгим взглядом, посмотрел на Сулиена, тихо и молча стоявшего в стороне и готового в этот момент буквально провалиться сквозь землю, не в силах вынести этот пристальный укоряющий взгляд. Он стоял не двигаясь, опустив голову, чтобы Руалд не увидел его выразительное лицо и не способные лгать глаза. И все же на какое-то мгновение он встретился с Руалдом взглядом, но ни один из них не сдвинулся с места и не заговорил, чтобы снять возникшую напряженность. У Кадфаэля в голове звучали вопросы, которые мог бы задать Руалд Сулиену:» почему ты не показал мне кольцо?», «почему ты хотя бы не сказал, что недавно получил известие о том, что она жива и здорова?». Но Руалд сказал лишь, не отрывая глаз от Сулиена:

– Я отрекся от собственности и не имею права хранить его у себя. Благодарю Господа за то, что Он дал мне возможность увидеть это кольцо и узнать, что Дженерис жива. Я буду просить Господа и в дальнейшем не оставлять ее.

– Аминь! – едва слышно произнес Сулиен и вздохнул. Кадфаэль заметил, как дрожат его плотно сжатые губы.

– Если ты не можешь хранить у себя эту вещь, отдай ее кому пожелаешь, – сказал аббат, окидывая обоих проницательным взглядом. Сулиен уже признался ему, зачем он раздобыл это кольцо и с какой целью хотел бы иметь его у себя. Маленькая вещица, повернувшая это дело в другую сторону, она уже сыграла свою роль и теперь потеряла значение для следствия.

– Брат, можешь отдать кольцо, кому сочтешь нужным, – повторил аббат Радульфус.

– Если господину шерифу оно больше не понадобится, – сказал Руалд, – я верну его Сулиену, который привез его сюда. Благодаря ему я узнал самую замечательную новость из всех возможных, а кроме того, он подарил мне ту малую толику душевного покоя, которую я не мог обрести даже в обители.

Он неожиданно улыбнулся, отчего его простое, немолодое уже лицо словно осветилось, и подал кольцо Сулиену. Тот медленно, как бы неохотно, протянул руку. Когда их пальцы соприкоснулись, щеки Сулиена стали пунцовыми. Он резко опустил голову, чтобы скрыть предательски выступившую краску.

«Так вот в чем тут дело», – подумал Кадфаэль, которого посетило внезапное озарение. Он догадался, что Руалд давно посвящен в тайну Сулиена. Руалд, конечно, помнил, как маленький сын его лорда много времени проводил у них в доме. Он видел, как постепенно этот ребенок становился неуклюжим подростком, затем юношей – и все это происходило на глазах у прекрасной женщины, чужестранки, державшейся холодно со всеми, кроме мужа. Она ни с кем из них не сближалась и не любезничала и исключение делала только для этого юноши, которого любила, как родного. Отношение к ней Сулиена было, как ему казалось, лишь его тайной – ведь она ни о чем не догадывалась. Но Руалд, оказывается, все понимал. И незачем было молодому человеку изобретать оправдания своему молчанию или просить за это прощение. Ведь Руалду не надо было объяснять, почему его младшему другу так дорого это кольцо.

– Хорошо! – отрывисто сказал Хью. – Пусть так и будет. Мне все ясно насчет кольца. Я рад, брат Руалд, что душа твоя успокоилась. Ты избавлен отныне от всех подозрений. Мне придется вести расследование этого дела в другом направлении. – Он повернулся ко все еще стоящему с опущенною головой обладателю кольца. – Как я слышал, Сулиен, ты решил покинуть Орден. Ты будешь в Лонгнере в ближайшие дни, если вдруг мне понадобишься?

– Да, – ответил молодой человек несколько натянуто, словно желая защитить свое достоинство, – я буду там, когда я вам понадоблюсь.

«Удивительно, – подумал Кадфаэль, когда аббат отпустил Руалда и Сулиена, быстрым движением благословив их, и они вместе вышли, – почему Сулиен употребил слово „когда“, вместо того чтобы сказать: „если я понадоблюсь“? Нет ли у него предчувствия, что от него еще что-то потребуется в этом деле?»

– Выходит, парень был влюблен в ту женщину, – сказал Хью, когда они остались втроем. – Такое бывает. Не стоит забывать, что его мать очень давно начала болеть и постепенно теряла силы, превращаясь в слабое, хрупкое создание, мучимое постоянными болями. Сулиену было лет десять, когда все это началось. Впрочем, его уже гораздо раньше приветливо встречали в доме Руалда. Этот ребенок проводил много времени возле доброй, красивой женщины, потом, став подростком, он стал ощущать в себе волнения, сопровождающие взросление, и дал волю своему воображению. Потом, когда наступила юность, он решил, что жена Руалда – тайная любовь всей его жизни, и вознес ее на пьедестал, скорее даже – на алтарь, если мне будет позволительно употребить это слово, отец мой.

– Да, похоже на то, – сдержанно согласился аббат Радульфус. – Она никогда об этом не подозревала – так он думает.

– Я склонен этому верить. Вы заметили, как он покраснел, словно пион, когда понял, что Руалд мог обо всем догадываться? А Руалд неужели никогда не испытывал ревности? Ведь все вокруг считали ее красавицей. Или он так привык к тому, что Сулиен постоянно находится в их доме, что все еще считал его ребенком?

– Скорее всего, он просто верил своей жене, – заметил брат Кадфаэль.

– Но прошел слух, – продолжал размышлять Хью, – что она в конце концов сказала мужу, когда тот решил уйти в монастырь, что у нее есть любовник.

– И это не только слух, – поморщившись, напомнил аббат. – Брат Руалд сам это говорил. Когда он в последний раз посещал свою жену с братом Павлом, она заявила, что у нее есть другой мужчина и что всю любовь, какую она питала к мужу, она перенесла на нового избранника.

– Да, она так сказала, – согласился Кадфаэль. – Но было ли это правдой? Хотя она, кажется, говорила ювелиру, что уходит из города с мужчиной, которого назвала своим мужем.

– Кто это знает наверняка? – Хью пожал плечами. – Она, говорят, набрасывалась на мужа с кулаками, кидала в него что под руку попало. Да и лгать ювелиру у нее причин не было. Одно очевидно: покойница из Земли Горшечника – не Дженерис. Теперь я могу забыть о Руалде и о любом другом, кто когда-то ссорился с Дженерис. Я буду искать другую женщину и другой мотив для убийства.

– И все же у меня из головы не выходит одна мысль, – сказал Хью, направляясь с Кадфаэлем к привратницкой, – как это Сулиен не рассказал Руалду, когда они встретились, что Дженерис жива и здорова. Кто имел больше права, чем ее муж, пускай бывший, узнать об этом, даже если он и стал монахом? Какая новость могла быть более важной в ту минуту, когда Сулиен увидел Руалда?

– Но он тогда ничего не знал ни о покойнице, ни о том, что подозрение падает на Руалда, – сказал Кадфаэль и сам удивился, до чего неубедительно звучит это объяснение.

– Допустим. Но он ведь отлично знал, что Руалд постоянно о ней думает и тревожится о том, жива ли она. Естественно было бы сразу же сказать ему: «Да не тревожься ты понапрасну! У Дженерис все благополучно!» Ведь Руалду только и надо было это знать, тогда бы он наконец успокоился.

– Сулиен сам был влюблен в нее, – отважился заметить Кадфаэль. – Может быть, он не пожелал делиться с Руалдом новостями о Дженерис – поскупился на утешения.

– Он кажется тебе скупым? – хмыкнул Хью.

– Нет, но посуди сам, он ведь столько пережил за последнее время – разграбление Рэмзи и долгую опасную дорогу, он чудом спасся из этого ада. Этого могло быть достаточно, чтобы все прочее улетучилось из его памяти.

– Но кольцо он обрел уже после бегства из Рэмзи, – напомнил Хью, – и уже не забывал о нем ни на минуту.

– Согласен. По правде говоря, я сам этому удивляюсь. Но кто может логично объяснить поведение человека в такой критический для него момент? Что значит само по себе это кольцо? Оно принадлежало Дженерис, и она продала его для собственных нужд. Руалд сразу же узнал свой подарок. А Сулиен, какими бы странными ни казались его поступки, все-таки принес с собой это вещественное доказательство того, что Дженерис жива. Руалду больше не грозит обвинение в убийстве. Что еще нам нужно знать?

– Только одно: в каком направлении продолжать поиски, – мрачно произнес Хью.

– У тебя нет никаких мыслей по этому поводу? А кстати, кто эта вдова, ставшая арендаторшей на Земле Горшечника после того, как Юдо Блаунт-старший подарил это Хомондской обители?

– Я видел ее. Она теперь живет в городе у дочери, недалеко от западного моста. Она жила на этом участке всего неделю – потом заболела, и зять увез ее в город, а дом остался пустовать. Но вдова оставила после себя дом и хозяйство в полном порядке, да и пока она там жила, ничего худого я о ней не слышал. Еще говорили, что путники иногда располагались там на ночь, главным образом во время последней ярмарки. Молодой Юдо Блаунт обещал опросить своих людей, не замечали ли они там чего предосудительного, но пока ничего нового.

– Если бы слухи подтвердились, – резонно заметил Кадфаэль, – Сулиен знал бы о них и рассказал нам.

– Я займусь дальнейшим расследованием, – со вздохом сказал Хью. Он и его люди уже проводили опросы, но теперь дело приняло иной поворот. Хью подумал, что ему придется теперь разрываться: заниматься этой историей и готовить свой отряд к возможному выступлению против де Мандевиля.

– Мы, по крайней мере, в состоянии теперь более точно установить время, когда это произошло, – рассудительно заметил Кадфаэль. – Пока вдова жила здесь, этого не могло произойти. Превратить дом в место дарового ночлега стало возможным только тогда, когда уже там никто постоянно не жил. Что касается парочек, ищущих укромное местечко, чтобы порезвиться на травке, то и это отпадает: вряд ли они выбрали бы безлюдное место в окружении пустынных полей – ведь этот участок находится в стороне от большой дороги. Значит, это могло произойти или после того, как вдова-арендаторша переселилась в город, или до того, как она взяла в аренду Землю Горшечника – пока этот участок пустовал после исчезновения жены Руалда. В какой точно день Дженерис ушла, оставив дверь открытой и не выбросив золу из очага? Это известно?

– Это были последние дни июня, но какой точно день – никому не известно, – сказал Хью, останавливаясь у ворот. – Пастух из Лонгнера проходил берегом реки в двадцать седьмой день июня и видел ее в саду. А в тридцатый день июня соседка, живущая примерно в миле, на северном склоне холма, шла мимо Земли Горшечника к переправе. Правда, это был не совсем прямой путь, но эта соседка – известная сплетница, и наверняка ей было любопытно посмотреть, как там Дженерис после ухода Руалда. Так вот, она увидела, что дверь в доме открыта, внутри – никого, а огонь в очаге давно погас. После этого никто не видел жену Руалда в этих краях.

– А когда был составлен документ, по которому это поле отходило к Хомондской обители? Я помню, это было в октябре прошлого года. Ты ведь, кажется, был свидетелем при оформлении дарственной?

– Да, это был восьмой день октября, – отвечал Хью. – Тремя днями позже жена старого кузнеца отправилась на этот участок – ей надо было кое-что прибрать, навести порядок, – и она увидела, что воры уже наведались туда. Унесли горшок для приготовления пищи, покрывало с кровати, сбили на дверях замок, но большого ущерба они не причинили. Уже гораздо позже они обчистили дом – унесли все, что только было можно.

– Значит, между тридцатым днем июня и десятым днем октября, – продолжал рассуждать Кадфаэль, – там могло совершиться убийство – мертвую женщину схоронили, и все шито-крыто, свидетели отсутствовали. А когда вдова-арендаторша переселилась к дочери в город?

– Это случилось зимой, – сказал Хью, – незадолго до Рождества, когда начались морозы. Счастье, что у ее дочери такой хороший муж. Когда ударили морозы, он приехал проведать тещу, и, увидев, что она лежит больная и беспомощная, он забрал ее в город. С той поры дом и стоит пустой.

– Стало быть, зимой этого года здесь тоже могло произойти убийство. Свидетели опять-таки отсутствуют. И все же, – подчеркнул Кадфаэль, – я считаю, что покойница находилась в земле не менее года. И зарыли ее тогда, когда земля была еще мягкой, податливой – это не могло быть в сильные морозы. Может, весной этого года?.. Нет, времени с весны прошло слишком мало, чтобы труп почти разложился. Значит, Хью, это произошло в промежутке между концом июня и десятым днем октября прошлого года – таково мое мнение. Достаточно давно, чтобы почва осела, а корни выросли и перепутались между собой. Бродяги, останавливавшиеся тут на ночлег, не стали бы копать землю под деревьями, на краю участка. Я думаю, что тот, кто ее зарыл здесь, предвидел, что в один прекрасный день это поле начнут распахивать, поэтому и похоронил покойницу там, где ее вечный сон вряд ли был бы нарушен. Не случись нашему плугу так глубоко врезаться в землю на повороте – и мы бы ее никогда не нашли.

– Честно говоря, лучше бы не было подобной находки, – сухо вымолвил Хью. – Но умершая и похороненная не по правилам женщина была обнаружена. Вероятно, она убита. И закон заставляет меня выяснять ее имя и отыскивать того, кто похоронил ее в Земле Горшечника. Я должен этим заниматься, хотя у меня сейчас полно других важных забот. О, Кадфаэль, когда же мы сможем отдохнуть?

Обычно все деревенские сплетни, в противоположность городским, прежде всего доходили до приюта Святого Жиля, который находился примерно в полумиле от Форгейта, на восточной окраине города. Это место никто не обходил стороной: сюда заходили нищие и бродяги (одни не могли найти работу, другие просто не желали трудиться), здесь находились увечные, нуждающиеся в милосердии, больные и прокаженные, желающие исцелиться. Единственный урожай, который собирал в пути весь этот люд, – это новости, используемые в качестве разменной монеты, чтобы вызвать к себе сочувствие. Формально на должность надзирателя приюта был назначен мирянин, но он жил в Форгейте и весьма редко здесь появлялся. Фактически же всеми делами приюта заправлял брат Освин. Он давно привык к движению по дороге в обоих направлениях людей, обычно заходивших в приют, и сразу отличал настоящего нищего от мошенника, притворяющегося несчастным и обездоленным человеком. Попытки здоровых плутов выдать себя за убогих инвалидов встречались достаточно редко, но брат Освин научился распознавать и такие случаи. Одно время, до своего назначения на нынешнюю должность, он помогал брату Кадфаэлю в приготовлении лекарственных препаратов и перенял у него не только умение составлять притирания, мази и готовить примочки, но и многие другие навыки.

Через три дня после того, как Сулиен покинул монастырь, Кадфаэль, собрав лекарства, которые просил прислать брат Освин, отправился с котомкой за плечами в приют Святого Жиля. Это он делал регулярно, раз в две-три недели, в соответствии с потребностью пополняя аптеку приюта. Стояла осень, и путники, шедшие по дороге, задумывались о предстоящей зиме и прикидывали, где им удастся перезимовать и как им выжить в морозы, если зима будет суровой. Кадфаэль неспешно шел по большой дороге, мимо Форгейта, обмениваясь приветствиями со знакомыми горожанами, стоявшими на пороге своих домов. Он с какой-то радостью наблюдал за детьми, играющими под неяркими лучами осеннего солнца, рядом со своими постоянными спутниками – собаками. Кадфаэль погрузился в какое-то странное умиротворение – когда все вокруг находилось в гармонии с осенним воздухом и опадающей листвой. На несколько минут он отбросил все тревожные мысли. Но вот пейзаж изменился – и Кадфаэль, встрепенувшись, вновь мысленно обратился к распорядку монастырского дня и к своим непосредственным обязанностям.

Он дошел до развилки, и невдалеке, за пологим травянистым склоном, показалась часовня, а затем длинная кровля приюта. Брат Освин, мощный и жизнерадостный человек, вышел на крыльцо, чтобы встретить Кадфаэля. Низко склонившиеся плодовые деревья почти касались крутых завитков его тонзуры. В руке он держал корзину с маленькими и твердыми зимними грушами – их можно хранить до самого Рождества. Еще будучи помощником Кадфаэля, брат Освин научился ловко управлять своим сильным телом и с наибольшей отдачей использовать свой живой ум. Теперь Освин не бил посуду, не ронял ее на пол в спешке от желания сделать все как можно лучше. Начав работать в приюте, он превзошел все ожидания Кадфаэля. Его сильные руки были больше приспособлены переносить больных и слабых или усмирять агрессивных, чем готовить настои, мази или пилюли. Впрочем, он хорошо разбирался и в лекарствах, которые приносил ему Кадфаэль, и был внимательным и исполнительным лекарем – никогда не выходил из себя, даже с наиболее трудными и капризными больными.

Они вместе разложили лекарства на полках медицинского шкафа, закрыли его на замок с секретом и направились в холл. На дворе было уже прохладно, и в холле горел огонь – здесь лежали больные, которые не могли передвигаться. Некоторые вообще никогда не покидали своей постели, пока их не выносили на церковный двор – хоронить. Больные, способные двигаться, собирали остатки урожая во фруктовом саду.

– У нас появился новый больной, – сообщил Освин. – Хорошо, если б ты осмотрел его и сказал, правильное ли лечение я ему назначил. Это грязный старик, до такой степени завшивевший, что я постелил ему в амбаре, подальше от остальных. Даже теперь, когда его вымыли и переодели во все чистое, я считаю, что будет правильней содержать его отдельно. От его язв могут заразиться другие больные. Вдобавок он озлоблен на весь мир и все время сквернословит.

– Возможно, весь мир и довел его до подобного состояния, – невесело заметил Кадфаэль. – Жаль только, что он ополчился и на тех, кто страдает сильнее, чем он. Кстати, как он здесь оказался?