Текст книги "Смерть на земле горшечника"

Автор книги: Эллис Питерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– А как ты? – спросил Сулиен, охваченный воспоминаниями, – Ты здоров? Доволен? Вижу, что доволен.

– Да, у меня все благополучно, – с улыбкой сказал Руалд. – Все очень хорошо. Лучше, чем я того заслуживаю.

Он взял юношу за рукав, и оба направились в церковь. Кадфаэль медленно шел за ними на некотором расстоянии, чтобы они могли поговорить без свидетелей. Он видел, как Руалд с живостью что-то рассказывал юноше, а тот кивал и улыбался в ответ. Руалд уже знал, что случилось перед уходом Сулиена из Рэмзи – об этом быстро стало известно всей монастырской братии. Но он даже не подозревал, что у Сулиена пошатнулась вера в правильность своего выбора, и, конечно, не собирался рассказывать ему о находке на Земле Горшечника. При взгляде на этих двоих – юношу с упругой походкой и идущего рядом тяжелой поступью человека средних лет, – казалось, что это идут отец с сыном, а для Руалда Сулиен и был как сын, и ему не хотелось, чтобы его собственные тревоги омрачили ясные горизонты веры юного послушника.

– Рэмзи возродится, – уверенно говорил Руалд, – верь мне, зло будет изгнано оттуда. Правда, надо запастись терпением. Я постоянно молюсь о твоем аббате и братии.

– Я тоже, – с печальным вздохом сказал Сулиен. – Пока шел сюда – не переставая молился. Я счастлив, что вырвался из этого кошмара. Но деревенскому люду приходится гораздо хуже – беднягам негде искать убежища.

– И о них мы молимся. Час расплаты настанет. Рэмзи будет отвоеван!

Они подошли к входу в церковь и остановились в нерешительности: Руалд должен был идти на хоры, а Сулиен вниз, к послушникам. И тут Руалд решился. Его голос звучал по-прежнему ровно и мягко, но из какого-то глубоко спрятанного в его сердце родника чувств прорвалась печальная нота, подобная звону далекого колокольчика.

– Сулиен, – сказал Руалд, потянув юношу за рукав. – Ты случайно не слышал что-нибудь о Дженерис, после того как она исчезла? Никто тебе о ней не рассказывал?

– Нет! Не слышал ни одного слова, – торопливо ответил Сулиен, отчего-то с дрожью в голосе.

– Я тоже не слышал. Я этого не заслужил, конечно, но мне бы сказали, если б что-нибудь о ней стало известно. Она так любила тебя всю твою жизнь, играла с тобой, когда ты был малышом, и я подумал, может… Мне бы так хотелось думать, что у нее все благополучно.

Сулиен стоял, опустив глаза. Молчание длилось долго. Наконец он очень тихо сказал:

– Бог свидетель, и мне бы тоже этого хотелось!

Глава пятая

Брату Жерому не нравилось, что он в последнее время не знает всего, что происходит внутри монастырских стен. Чутье подсказывало ему, что аббат Радульфус знает гораздо больше о послушнике из Рэмзи, чем он сообщил братии на собрании капитула. Правда, аббат поведал о судьбе Рэмзи и о терроре в соседних с ним графствах. Он выразил надежду, что Сулиен, принесший эти вести и нашедший здесь прибежище, сумеет отдохнуть в мире и тишине и оправиться от пережитых волнений. Конечно, это пожелание говорило о здравом смысле аббата и добром отношении к молодому послушнику. Однако ведь всем было известно, кто такой Сулиен. И прямо-таки напрашивалась связь между его появлением в обители, историей о мертвой женщине, найденной на Земле Горшечника, и тучами, сгущавшимися над головой брата Руалда. Все гадали, посвящен ли Сулиен во все подробности этого дела, и если да, то какое впечатление это произвело на него. Что думает молодой Блаунт о бывшем арендаторе его отца? Не потому ли аббат Радульфус особо подчеркнул, что Сулиен нуждается в тишине и покое, – и поэтому ежедневно трудится не со всей братией, а отдельно от них? Особенно занимало всех, видится ли Сулиен с Руалдом и о чем они говорят.

Да, история эта занимала многих, и не только Кадфаэль видел, как они оба входили в церковь, о чем-то спокойно беседуя, потом расстались и каждый занял свое место, сохраняя при этом прежнее выражение лица. А после службы они разошлись по своим делам – походка у обоих была ровная, лица спокойные. Брат Жером жадно наблюдал за ними, но ничего нового для себя не открыл, и это его очень огорчало. Он многие годы гордился тем, что знает буквально все, что происходит в аббатстве Святых Петра и Павла и далеко за его пределами. Если он не выяснит все детали этой загадочной истории, может пострадать его репутация, а главное – его авторитет в глазах приора Роберта. Чувство собственного достоинства не позволяло Роберту совать свой аристократический нос в каждый темный угол, но он рассчитывал, что Жером, как всегда, доложит ему обо всем происходящем в монастыре. Жером хорошо представлял себе, как отливающие серебром тонкие брови приора сдвинутся на переносице или поднимутся вверх – таким образом он выразит свое неудовольствие, если обнаружится, что его надежный источник с безошибочным нюхом на этот раз оказался не на высоте.

В тот день брат Кадфаэль отправился в путь с сумой, полной лекарственных трав, – проведать нового больного в приюте Святого Жиля и пополнить больничную аптеку. Он оставил свой садик на двух помощников. Одного из них – брата Винфрида – было хорошо видно: он перекапывал грядки с увядшими растениями, готовя их к зиме. Брат Жером решил воспользоваться удобным случаем – отсутствием Кадфаэля – и направился прямо в садик.

Обойтись без предлога он не мог, и такой предлог нашелся. Жером вспомнил, что брат Петр, повар, просил у него лука для стола аббата, а луковицы, недавно выкопанные, сушились на подносах в кладовке Кадфаэля. В ином случае Жером поручил бы кому-нибудь другому сходить за луком, но сегодня он отправился туда собственной персоной.

В сарайчике, где Кадфаэль хранил травы и лекарственные препараты, Сулиен прилежно сортировал сухой горох для посадки в будущем году. Горошины с пятнышками он откладывал в сторону, а отборные бросал в глиняный кувшин – почти наверняка его сделал брат Руалд, когда еще был местным гончаром. Жером довольно долго наблюдал за юношей с порога, прежде чем войти и прервать его работу. Подозрения его усилились: видно, тут происходит нечто, о чем он, Жером, осведомлен недостаточно. Во-первых, почему аббат позволяет Сулиену ходить с такой пышной кудрявой шевелюрой? Это казалось брату Жерому верхом неприличия. Далее – юноша продолжал свое нехитрое занятие, будучи по виду совершенно спокойным. Руки его не дрожали, и он явно не был взволнован тем, что недавно должен был услышать из уст Руалда. Жерому и в голову не приходило, что тот ни словом не обмолвился об останках, найденных на Земле Горшечника, не желая расстраивать Сулиена. Это был главный предмет сплетен и домыслов – поэтому, по мнению Жерома, нельзя было не затронуть эту тему. Этот юноша и его уважаемое семейство могли бы оказать покровительство своему бывшему арендатору, подозреваемому в убийстве, если бы встали на его сторону. Жером, на месте Руалда, уж постарался бы заручиться такой поддержкой и, как только случай бы подвернулся, изложил бы свою версию этой истории. Он не сомневался, что Руалд так и сделал. Так почему же этот молодой человек так странно себя ведет: он всерьез занят сортировкой гороха, как будто его совсем не взволновала история о мертвой женщине, найденной на Земле Горшечника. Нет, здесь что-то не так!

Наконец Сулиен почувствовал чье-то присутствие и обернулся. Посмотрев на лицо Жерома, он опустил глаза и стал почтительно ждать, когда тот заговорит первым. Сулиен пока мало кого знал в этом монастыре, а с этим маленьким тощим монахом он доселе не обменялся ни словом. Узкое, с сероватым оттенком кожи лицо и сутулые плечи делали Жерома старше своих лет, а долг послушников – с почтением относиться ко всей братии, и в особенности к старшим.

Жером прежде всего попросил лука. Сулиен пошел в кладовку и принес нужное количество, отбирая луковицы покрупнее и покрасивее, раз они требовались для стола настоятеля.

– Как тебе живется у нас после этих тяжких испытаний? – благожелательно спросил Жером и вкрадчиво добавил: – Нравится тебе работать с братом Кадфаэлем?

– Очень нравится. Спасибо, – осторожно ответил Сулиен, не очень доверяя этому заботливому посетителю, чье появление не вселяло покоя, а его голос, вроде бы исполненный сочувствия, не показался юноше особенно приятным. – Я счастлив, что наконец оказался здесь, и благодарен Господу нашему за свое спасение.

– Воистину так, – согласился Жером. – Но я опасаюсь, что и здесь есть вещи, способные наверняка тебя растревожить. Лучше бы ты оказался у нас при более счастливых обстоятельствах.

– Того же и мне бы хотелось! – воскликнул Сулиен, снова мысленно возвращаясь к событиям в Рэмзи.

Жером заметно воодушевился. Может, ему удастся расположить юношу к доверительной беседе, если проявить должное сочувствие.

– Я тебе очень сочувствую, – медоточивым тоном начал он. – Как это, должно быть, ужасно – после таких страшных потрясений услышать не менее дурные вести в родных краях. Теперь все вышло наружу, а ведь эта загадочная смерть бросает тень подозрения на одного из наших братьев, которого так хорошо знает ваша семья!

При этих словах Сулиен сразу весь напрягся и сильно побледнел.

– Смерть? – внезапно охрипшим голосом спросил он. – Чья смерть?

Жерому казалось, что он ловко плетет свои сети, и реакция Сулиена застала его врасплох. Он внимательно вглядывался в нахмуренное лицо юноши, пытаясь уловить притворство. Но в широко раскрытых голубых глазах молодого послушника читалась такая искренняя тревога, что даже Жером, знаток по части притворства, не мог усомниться в его искренности.

– Ты хочешь сказать, – недоверчиво спросил Жером, – брат Руалд ни во что тебя не посвятил?

– Во что не посвятил? Никакого разговора о смерти у нас не было. Я не понимаю, о чем ты толкуешь, брат.

– Но ведь вы вместе шли сегодня утром в церковь, – все еще не сдавался Жером. – Я видел, как вы о чем-то беседовали…

– Да, это так, но ни слова не было произнесено о дурных вестях, и тем более о смерти. Я знаю Руалда всю свою жизнь и был рад вновь встретить его и убедиться, что он крепок, в вере и счастлив в этой обители. О какой смерти ты толкуешь? Прошу тебя, объясни!

И Жером, рассчитывавший что-нибудь выведать у Сулиена, вместо этого вынужден был сам сообщить ему новости.

– Однако я был уверен, – с досадой сказал он, – что ты уже в курсе этой истории. Дело в том, что наша воловья упряжка в первый же день пахоты на Земле Горшечника наткнулась на женские останки. Женщина была погребена тайно, без соблюдения обрядов – шериф полагает, что ее злодейски убили. Всем сразу пришло в голову, что убитая – жена Руалда, с которой он жил в миру. Я-то не сомневался, что тебе известно про это от самого брата Руалда. Неужели он ничего тебе не сказал?

– Ни слова, – произнес Сулиен. Голос его звучал ровно и как-то отстраненно – очевидно, он пытался осмыслить то, что ему сказал Жером. Ему необходимо было выяснить все до конца. Устремив проницательный взгляд на собеседника, он спросил: – Значат ли твои слова, что «убитая, скорей всего, жена Руалда», что это точно не известно? Разве никто не смог ее опознать?

– Точно установить имя покойной не удается. От нее мало что осталось – один скелет да волосы. – Худое, увядшее лицо Жерома сморщилось от этого представления, напомнив ему о бренности всего земного. Вздохнув, он продолжал: – Умерла она по меньшей мере год назад – так считают. А может быть, прошло уже лет пять. В такой почве быстро идет разложение, но более точное время смерти определить не смогли.

Несколько секунд Сулиен молчал, обдумывая услышанное. Лицо его застыло, как маска. Наконец он заговорил:

– Правильно ли я понял твои слова, что эта смерть бросает тень подозрения на одного из братьев вашего монастыря? Ты имел в виду Руалда?

– Каким образом можно его исключить? – резонно заметил Жером. – Если это в самом деле она, на кого прежде всего падает подозрение? Все сходится на жене Руалда. Кроме нее, никто из женщин не пропадал здесь в последние годы. Мы знаем, что она исчезла, не сказав никому ни слова. А жива или нет – кто это точно знает?

– Но это невозможно, – твердо сказал Сулиен. – Руалд уже находился в аббатстве, когда она исчезла. Наш шериф, Хью Берингар, об этом знает?

– Да, конечно. Но он, насколько я знаю, не отказался окончательно от своих подозрений. Уже находясь в обители, Руалд дважды посещал жену в сопровождении брата Павла – чтобы обсудить с ней имущественные вопросы. Но можно ли гарантировать, что он не приходил к ней один? Ведь он же не сидел здесь взаперти, а вместе со всеми выходил на работы за пределы монастыря. Кто поручится, что брат Руалд всегда был на глазах у других? Во всяком случае, – в голосе Жерома звучало нескрываемое удовлетворение своей логикой, – долг шерифа – проверить это, узнать обо всех отлучках брата Руалда за пределы аббатства в этот период. Если шериф убедится, что Руалд не виделся с женой наедине до ее исчезновения, пусть будет так! В противном случае шериф начнет собирать улики и выжидать, чтобы в нужный момент арестовать убийцу. Руалду не ускользнуть.

– Все это глупости! – резко воскликнул юноша. – Даже располагай ты свидетельством многих очевидцев, я ни за что не поверю, что он мог это сделать! Я его хорошо знаю и заявляю, что он этого не делал. А кто говорит обратное – те лжецы! – с вызовом заявил Сулиен, устремив на Жерома пристальный, подобный кинжалу взгляд.

– Брат, это – только твое предположение! – почему-то напрягшись, ответил Жером и выпрямил плечи, стараясь казаться как можно выше, но все равно был почти на голову ниже Сулиена. – Грех поддаваться эмоциям, чтобы выгородить своего знакомого. Истину и справедливое суждение следует предпочесть ложно понятому состраданию. Об этом толкует глава шестьдесят девятая нашего Устава. Если ты должным образом изучил Устав, тебе, конечно, известно, что подобная пристрастность непростительна для послушника.

Выслушав это наставление, Сулиен не отвел свой воинственный взгляд и не опустил голову, он готов был и дальше отстаивать свою точку зрения, но в этот момент острый слух Жерома уловил голос Кадфаэля в нескольких ярдах от сарайчика, где они разговаривали. Очевидно, травник остановился, чтобы обменяться несколькими словами с братом Винфридом, который как раз чистил заступ и убирал инструменты. У Жерома не было никакого желания продолжать этот малоприятный разговор в присутствии третьего лица, и тем более – в присутствии Кадфаэля, который попытается еще больше заморочить ему голову и не дать возможности получить нужные сведения. Пусть уж пока все остается на своих местах.

Решив как можно скорее закончить разговор, он обезоруживающе улыбнулся и сказал с притворным великодушием:

– Для тебя, мой юный друг, извинительно так вести себя – эта новость, как видно, совсем выбила тебя из колеи, ведь ты еще не оправился от тягот пути. А сейчас я умолкаю. Увидимся в церкви.

С этими словами он быстро, но стараясь не терять достоинства ретировался и уже в садике столкнулся с Кадфаэлем. Вопреки обыкновению, Жером вежливо приветствовал его, чем весьма удивил Кадфаэля. Такое необычное поведение Жерома доказывало лишь, что тот находится в некоем замешательстве или что совесть его нечиста.

Сулиен как ни в чем не бывало сортировал горох, когда на пороге появился Кадфаэль. Сулиен не обернулся – он знал голос своего наставника, так же как и его походку.

– Что здесь понадобилось брату Жерому? – спросил Кадфаэль как можно более равнодушным тоном.

– Лук. Брат Петр послал его за луком для стола аббата.

Послать Жерома за чем-нибудь могли только аббат или приор Роберт. А добровольно он оказывал услуги только тем, кто мог быть полезен ему лично. Но от повара аббата, брата Петра – рыжеволосого, вспыльчивого северянина, – никакой пользы ожидать было нельзя, тем более что Петр не терпел Жерома, как, впрочем, и многие другие. Кадфаэль с сомнением покачал головой:

– Я могу поверить, что брату Петру понадобился лук. Но что здесь понадобилось брату Жерому?

– Ему хотелось знать, как мне живется тут, – осторожно, подбирая слова, ответил Сулиен. – Во всяком случае, он меня об этом спрашивал. Ты сам знаешь, брат Кадфаэль, каковы мои дела. Я до сих пор не могу в себе самом разобраться, не могу понять, что я должен делать, но, прежде чем окончательно решить, уйти мне или остаться, я бы хотел, не откладывая, повидаться с вашим настоятелем. Он ведь разрешил мне обратиться к нему, когда я почувствую в этом надобность.

– Ступай прямо сейчас, если у тебя есть такая необходимость, – разрешил Кадфаэль, наблюдая с пристальным вниманием за руками юноши, сметающими шелуху со скамьи. Он уже заметил, что Сулиен стоит, опустив голову, и избегает встречаться с ним глазами. – Ступай, – повторил он. – До вечерней службы еще есть время.

Аббат Радульфус внимательно посмотрел на вошедшего. За три дня Сулиен внешне изменился в лучшую сторону: окреп, походка стала твердой и уверенной, с лица исчезли напряженность и усталость, во взгляде больше не было постоянной тревоги. Волевой подбородок говорил о его способности к решительным действиям.

Как только молодой послушник вошел в приемную аббата, тот сразу понял, что у юноши есть конкретное дело.

– Отец мой, – начал Сулиен без предисловий, – я пришел испросить у вас позволения навестить мою семью. Я должен еще раз проверить себя, прежде чем сделаю выбор, от которого зависит вся моя дальнейшая жизнь.

– А я думал, – мягко сказал аббат Радульфус, – что ты пришел сообщить о своем решении и что сомнения больше не мучают тебя. Значит, я ошибся.

– Нет, отец мой, я до сих пор не уверен. Мне надо еще кое в чем разобраться, прежде чем дать вам окончательный ответ.

– Поэтому тебе хочется подышать атмосферой отчего дома и узнать мнение своих близких, – с пониманием отозвался аббат. – Я могу тебя понять. Разумеется, поезжай в Лонгнер, – ты ведь пока свободен в своих поступках. Можешь, если понадобится, там переночевать. И поразмысли как следует над тем, что ты выиграешь, если уйдешь от нас, и что проиграешь. Ты должен еще раз все хорошенько обдумать. А когда примешь окончательное решение – каково бы оно ни было, – возвращайся и сообщи мне об этом.

– Я так и поступлю, отец мой, – промолвил Сулиен почтительным и смиренным тоном, который он хорошо усвоил за время пребывания в Рэмзи, однако его взгляд был устремлен в пространство, к только ему видимой цели, – по крайней мере, так показалось аббату, который гораздо лучше за свою жизнь научился читать по лицам, чем Сулиен – в его возрасте – скрывать свои чувства.

– Итак, поезжай, сын мой, с Богом! – Аббат вспомнил, какой длинный и тяжелый путь совсем недавно проделал юноша, и добавил: – Выведи из стойла мула, на нем ты доберешься до дому засветло. И передай брату Кадфаэлю, что тебе разрешено остаться в Лонгнере до завтра.

– Спасибо, отец мой! – Сулиен поклонился и поспешил удалиться.

Аббат Радульфус посмотрел ему вслед с улыбкой и с сожалением. Он подумал о том, что этот юноша смог бы многого добиться, выбери он монашескую стезю. Но мудрый настоятель начал подозревать, что Сулиен так и не примет постриг. Ведь за время своего послушничества юноша уже однажды был дома – когда привез из Уилтона тело своего геройски погибшего отца, чтобы похоронить его на родине. Тогда по этому поводу он задержался на несколько дней, а затем все-таки предпочел вернуться в Рэмзи. С тех пор прошло уже семь месяцев, и у него было время все обдумать, поэтому внезапное желание посетить Лонгнер теперь, когда для этого не было, по видимости, серьезных оснований, показалось аббату свидетельством того, что Сулиен для себя уже все решил.

Кадфаэль шел через двор в церковь, на вечернее богослужение, когда Сулиен остановил его и сообщил новость.

– Ничего удивительного, – с пониманием сказал Кадфаэль, – что тебе захотелось повидать мать и брата. Поезжай с Богом, и, что бы ты ни решил, Господь благословит твой выбор.

Однако, глядя, как юноша выезжает на муле за ворота, он подумал о том же, о чем и аббат Радульфус. Натура Сулиена Блаунта явно не создана была для монашеской жизни, хотя тот и старался волевым усилием убедить себя в противоположном. Ну что ж, он еще сутки проведет дома, в окружении близких, ночью будет спать в своей постели, и это, возможно, поможет ему принять окончательное решение.

Во время вечерни Кадфаэлю было никак не сосредоточиться на молитве. Он не мог отвлечься от размышлений о том, что могло заставить этого юношу уехать из дому в монастырь, да еще в такой дальний.

Сулиен возвратился на следующий день к концу мессы. На лице его видна была торжественная решимость. Он как-то резко повзрослел, стал похож, на мужчину, а не на юношу, каким пришел несколько дней назад к ним в монастырь. Он мужественно и стойко перенес события в Рэмзи, как и подобает настоящему мужчине, но оставался еще юношей, жизнелюбивым и мятущимся, – таким его запомнил Кадфаэль. И вот сейчас мужчиной – серьезным и целеустремленным – вернулся он из Лонгнера. Он по-прежнему был в рясе, но держал себя уже совсем по-другому. Самое время, доброжелательно подумал Кадфаэль, этому парню вернуться к тому, что для него более свойственно.

– Я прямо сейчас иду к настоятелю, – заявил Сулиен брату Кадфаэлю.

– Так я и предполагал, – кивнул Кадфаэль.

– Ты пойдешь со мной, брат?

– Разве в этом есть нужда? Я уверен, тебе есть что сказать нашему аббату. И не думаю, что это его удивит.

– Дело в том, что я хочу сообщить ему нечто важное, – без улыбки произнес Сулиен. – Ты был при нашем разговоре, брат, когда он в первый раз меня принял. Именно тебя послал он к шерифу – передать доставленные мною печальные новости. От моего брата я узнал, что ты имеешь право свободного доступа к Хью Берингару. Теперь мне стало известно то, о чем я прежде не знал, а именно: что на Земле Горшечника, когда участок стали распахивать, были найдены тайно захороненные останки. Знаю, что подозревают брата Руалда, хотя и нет никаких доказательств. Я убежден, что это неправда, это не может быть правдой. Прошу тебя, пойдем со мной к аббату Радульфусу, будь свидетелем нашей беседы. Вполне вероятно, что ему опять понадобится гонец.

В манере речи Сулиена была такая стремительность, а в его словах – такая настойчивость, что Кадфаэль и не собирался больше возражать.

– Я выполню твое желание. Пошли!

Аббат Радульфус немедленно принял их. Он именно в это время и ожидал возвращения Сулиена и, кажется, не очень удивился, увидев, как тот пришел вместе с братом Кадфаэлем – то ли как со своим защитником, то ли как с наставником.

– Итак, сын мой, – начал аббат, – надеюсь, ты всех застал в добром здравии в Лонгнере? Помогло ли тебе посещение родного дома принять окончательное решение?

– Да, отец мой. – Сулиен стоял перед аббатом в несколько напряженной позе, с побледневшим лицом, на котором сияли ясные голубые глаза. Взгляд его был серьезен и прям. – Я пришел просить вашего позволения покинуть Орден и жить в миру. Таково мое решение.

– Ты хорошо все обдумал? – спросил аббат без всякого удивления. – У тебя не осталось никаких сомнений?

– Их нет больше, отец мой. Я совершил ошибку, когда решил жить в монастыре, и теперь я это наконец-то понял. Я пренебрег своим долгом ради собственного успокоения. Вы же сказали, отец мой, что я сам должен сделать обдуманный выбор.

– И я это повторяю, – подтвердил аббат. – Ты не услышишь от меня ни слова упрека. Полагаю, ты стал не только годом старше, но и мудрее, с тех пор как решил избрать для себя духовное поприще. Гораздо лучше добросовестно заниматься любым другим богоугодным делом, чем оставаться в монастыре, когда душа не лежит к монашеской жизни. Однако, как я вижу, ты еще не снял рясу, – сказал аббат с улыбкой.

– Конечно нет, отец мой! – Самолюбие Сулиена было слегка задето. – Мог ли я снять облачение прежде, чем вы позволите мне уйти из монастыря? Пока вы не благословите меня жить в миру, я не считаю себя свободным!

– Я отпускаю тебя, сын мой. Я был бы рад, если бы ты остался, но я чувствую, что для тебя лучше будет жить в миру, да и твои родные, наверное, будут довольны. Ступай, сын мой, с моего разрешения и благословения, и служи Господу там, где тебе подскажет сердце.

С этими словами аббат Радульфус отвернулся к столу, где лежали документы, требующие его внимания, давая понять, что аудиенция окончена, хотя и не проявляя явного нетерпения, но Сулиен не трогался с места, пристально глядя на настоятеля. Аббат повернул голову и внимательно посмотрел на послушника, которого только что отпустил в мир:

– Ты еще о чем-то хочешь меня спросить? Само собой разумеется, мы будем за тебя молиться.

– Отец мой! – воскликнул Сулиен. – Теперь, когда мое дело улажено, меня прежде всего заботят несчастья других. В Лонгнере брат поведал мне о том, чего мне не говорили здесь, не знаю – случайно или намеренно. Я узнал, что недавно, когда начали распахивать землю, которую мой отец в прошлом году подарил августинской обители в Хомонде, а потом она при обмене участками отошла к вашему монастырю, плуг наткнулся на труп женщины, тайно погребенной год или несколько лет назад. Все говорят, что это жена брата Руалда, которую он бросил, уйдя в монастырь.

– Возможно, так и говорят, – согласился аббат, устремив на Сулиена строгий взгляд и нахмурив брови, – но определенно об этом ничего не известно. Никто не знает, кто эта женщина и при каких обстоятельствах она умерла.

– Но за пределами монастыря говорят нечто иное, – упрямо продолжал Сулиен. – Когда узнали об ужасной находке, люди сразу же сделали естественные выводы. Труп был найден как раз там, где прежде жила женщина, которая потом исчезла, никого не предупредив. Поневоле станешь думать, что это ее труп. Конечно, можно допустить, что это не так. Но, как я слышал, у самого Хью Берингара те же подозрения. Хотя нет прямых доказательств, все вроде бы указывает на то, что виновник – Руалд. Мне сказали, что его повсеместно считают убийцей, хотя и признают, что у него могут быть смягчающие вину обстоятельства.

– Власти вряд ли прислушиваются к сплетням, – возразил аббат. – Разумеется, это не касается шерифа. Если он собирает сведения о брате Руалде, то лишь исполняет свой долг. И в случае надобности он прибегает к опросу свидетелей. Я так понял, что сам брат Руалд даже не заикнулся тебе об этой истории. Если сам подозреваемый не проявляет беспокойства, то почему ты должен так за него тревожиться?

– Но, отец мой, я как раз об этом и хотел поговорить! – с пылом воскликнул Сулиен. – Я хочу снять с брата Руалда все подозрения. Только тогда о нем не надо будет тревожиться. Да, никто не может точно определить, кто эта женщина. Но я могу с полной уверенностью сказать, кем она не может быть. Я располагаю доказательством, что Дженерис, жена Руалда, находится в полном здравии, или, по крайней мере, находилась еще три недели назад!

– Ты видел ее? – спросил аббат Радульфус с нескрываемым удивлением.

– Нет! Но у меня есть доказательство получше! – С этими словами Сулиен запустил руку за ворот рясы и извлек на свет Божий какую-то вещицу, которую он носил на шее. Он через голову снял тесемку, развязал ее и положил на ладонь еще согретое теплом его тела простое серебряное колечко с маленьким желтым камушком – такие можно найти в горах Уэльса. Это было дешевое колечко, и непонятно было, почему Сулиен придает ему такое значение.

– Я знаю, отец мой, что нарушил закон, храня у себя эту вещь. Но даю слово: ее не было при мне, когда я был в Рэмзи. Рассмотрите ее хорошенько. – С этими словами он протянул кольцо настоятелю.

Прежде чем взять кольцо, аббат Радульфус бросил на Сулиена испытующий взгляд, затем, повертев колечко так и сяк, повернул его к свету внутренней стороной. Его прямые черные брови сошлись у переносицы – он понял, что хотел ему показать Сулиен.

– Здесь буквы «Д» и «Р», переплетенные между собою. Грубая гравировка и давно сделана, но буквы еще различимы, хотя края уже стерлись. – Аббат посмотрел на пылающее лицо Сулиена. – Где ты взял его?

– В Питерборо, у ювелира, после бегства нашей братии из Рэмзи, когда аббат Уолтер отправил меня к вам. Это вышло случайно. В городе как раз находились купцы из разных мест, побоявшиеся там оставаться, когда услышали, что де Мандевиль с большим отрядом совсем близко. Купцы в спешке распродавали свой товар и уезжали из этих мест. Но некоторые из них, те, что посмелее, и многие горожане предпочли остаться. Уже надвигалась ночь, когда я подошел к Питерборо, и мне посоветовали пойти к этому ювелиру, серебряных дел мастеру, что жил у Священнических ворот. Он и в самом деле дал мне приют на ночь. Это был плотный, крепкий мужчина. Он не стал бы иметь дело с сомнительными людьми, но монахам из Рэмзи всегда готов был услужить. Ценные вещи он припрятал подальше от чужих глаз, а среди оставшихся на виду мелких вещиц в его лавке я вдруг увидел это кольцо.

– И ты узнал его? – спросил аббат.

– Да, я помнил его еще с тех пор, как был ребенком. Я был уверен, что не ошибся, еще до того, как увидел буквы на внутренней стороне кольца. Я спросил у ювелира, как оно попало к нему, и он ответил, что кольцо принесла какая-то женщина дней десять назад и просила продать, потому что, как она объяснила, они с мужем собирались уйти из города из страха перед мародерами де Мандевиля. И она хотела обратить в деньги все, что могла, чтобы переселиться в безопасное место и спокойно жить там. Так делали все, кто не имел постоянного жилья в городе. Я спросил, что из себя представляла эта женщина, и он описал мне ее. Ошибки быть не могло. Отец мой, еще три недели назад Дженерис была жива и здорова и находилась в Питерборо!

– Каким же образом ты получил кольцо? – строго спросил Радульфус, пристально глядя на Сулиена, – И зачем оно тебе понадобилось? Ведь в тот момент у тебя не было никакой серьезной причины думать, что это кольцо может оказаться таким важным свидетельством?

– Нет конечно! – Кадфаэль заметил, что слабый румянец окрасил щеки Сулиена, но прямой взгляд его голубых глаз был по-прежнему ясен и даже заключал в себе некий дерзкий вопрос или упрек. – Вы благословили меня жить в миру, и я могу теперь говорить как человек, живущий вне этих стен. Руалд и его жена были моими добрыми друзьями с самого моего детства, и дружба эта с годами крепла. Вы, очевидно, слышали, что Дженерис была очень хороша собой, и я был тайно в нее влюблен. О моих чувствах она даже не догадывалась. После ее ухода я сначала надеялся, что она вернется, а потом решил – и, как видите, напрасно, – что жизнь в монастыре восстановит мир в моей душе. Таков был мой мотив. У меня не было внутреннего стремления стать монахом, но я не хотел признаваться в этом самому себе. А когда я увидел это кольцо, то сразу узнал и захотел взять его – на память о Дженерис.