Текст книги "Томас Рифмач"

Автор книги: Эллен Кашнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Я вернулся к своей новой арфе – она была куда лучше всех прочих инструментов – сел во дворике и принялся за свой новый замысел. Каков же был мой ужас, когда я понял, что это всего-навсего мелодия старой песни «Беспокойная могила», сыгранная в другом темпе, ну, например, в танцевальном. Но кто же захочет танцевать под «Беспокойную могилу», как ее ни расцвечивай. Чтобы отвязаться, я просто решил спеть ее.

 
Тебя не покину я, милый,
Навеки верность храня.
Весь год просижу над могилой,
Не пропущу ни дня.
Когда миновали полгода,
Мертвый сумел сказать:
Кто копит скорбь над гробом,
Кто не дает мне спать?
 

На второй строфе я почувствовал, как меня коснулась прохладная тень. Но кругом по-прежнему звенел полдень, и неоткуда было взяться тени в этой земле. Я продолжал петь:

 
Это я, мой милый, осталась тут,
И не даю тебе спать.
Я ищу поцелуй ледяных твоих губ,
Мне нечего больше желать.
 

Над головой у меня зашумели крылья. На галечный бережок пруда с лилиями опустился белый лесной голубь. Наверное, так и должно быть. В подобном саду место как раз таким птицам. Голубь неотрывно смотрел на меня янтарным глазом, но я и не подумал петь потише.

 
Зеленые травы растут сквозь меня,
Холодом ноги укрыли…
Слезы твои скатились, звеня,
И саван мой старый омыли.
В том перелеске, любимый мой,
Где ты со мною гулял,
Самый красивый цветок лесной
До самого корня увял.
 

И вдруг желтый глаз голубя словно застлала темная пелена, а потом вылилась наружу алой каплей, сверкнувшей, как искорка фонтана, и запачкавшей нежные перышки на грудке птицы.

 
Когда же минет разлуки срок,
Когда мы встретимся, друг?
Когда упавший сухой листок
Зазеленеет вдруг.
 

Голубь плакал кровавыми слезами. Тайно руки мои упали на арфу и замерли. «Почему? – молча спрашивал я. – Бедная душа, что случилось с тобой?» У голубя была своя история, в этом я не сомневался. О чем там говорили в лесу королева и охотник? «Бедный безголосый голубь… Он – один из моих… Время его почти ушло…»

Посреди этой бессолнечной полдневной жары меня пробрал ледяной холод. Может, и он был смертным, забавлял королеву так же, как и я, но нарушил запрет, и вот теперь…

– Сэр…

Позади стоял мой невидимый слуга, обозначенный подносом с едой, висящим в воздухе. Наверное, из-за голубя я вдруг представил себя гусем, которого откармливают на продажу. Но слуга-то здесь ни при чем. Вздохнув, я взял поднос с фруктами, мясом и удивительно свежими булочками. Похоже, дома настало время ужина. Люди садятся за столы после долгих дневных трудов, смеются и шутят, говорят о том, что сделали за нынешний день под солнцем и что предстоит сделать, когда оно поднимется вновь.

Голубь по-прежнему сидел на краю фонтана. Он больше не плакал. Кровавые слезы засохли на перышках, как крошечные ранки. Я разломил одну из булочек, внутри она была мягкой и белой, как облако, и бросил крошки на землю между собой и фонтаном.

Голубь слетел вниз, радостно распустил хвост и начал клевать. Однако непохоже, чтобы он проглотил хоть крошку, скорее он напоминал воспитанного гостя, который деликатно ковыряет в тарелке.

Я по очереди предложил ему фруктов, мяса и даже несколько капель вина. Вино его заинтересовало. Может, он даже попробовал немного, трудно сказать.

Я почувствовал, как поднос потянули у меня из рук.

– Сэр, – произнес голос моего слуги, – если вы намерены играть с едой, я буду считать, что вы насытились.

Альтовый тембр сейчас явно напоминал женский голос. Я вцепился в поднос, словно пес в любимую кость, и голос сразу перешел на нейтральные тона.

– Хорошо, сэр. Когда закончите, просто поставьте поднос на землю.

Белый голубь взлетел на край крыши, накрывавшей сад. Я дружески кивнул ему, а он в ответ распушил перышки. Там он и оставался, пока я заканчивал обед. Я попытался сманить его снова вниз, но тут постучали в дверь, как раз в ту, которая вела, как я полагал, в мои апартаменты. Ответить я все равно не мог и стал ждать, что будет делать мой слуга.

Я услышал, как открывается дверь. Кто-то заговорил неразборчиво, а потом раздался громкий презрительный голос:

– Вот где ты прячешься. Подходящее местечко, дрянь ты этакая!

– Да, сэр, – робко, словно набедокуривший школяр, отозвался мой слуга.

Мне не понравился тон. Слишком жестким был голос незнакомца, слишком робко отвечал мой слуга.

Я подскочил, когда услышал удар хлыста. Хлопнув себя по щекам, чтобы не заорать: «А ну, прекратите!», – я бросился в соседнюю комнату.

Юноша с оленьими глазами выглядел невинней рассвета. За ним стояла дама, обросшая плющом, и крошка с несмазанным голосом. Все трое в зеленом бархате и в сапогах до бедер. Высокий юноша обезоруживающе улыбнулся мне.

– Арфист! Посмотри, какое прекрасное утро! Мы собираемся на охоту, не хочешь ли к нам присоединиться?

На руке у него висел кожаный хлыст. Слуга мой по-прежнему оставался невидим, а я не мог ни спросить, что здесь произошло, ни высказать свое мнение по поводу этой компании.

Я еще раньше приметил (и даже примерил) охотничьи сапоги, а теперь нашел и костюм из зеленого бархата, вполне подходящий для охоты. Он тоже пришелся мне в пору.

– О! – воскликнули все трое, когда я предстал перед ними в полном облачении. – Превосходно! Едем!

Во дворе слышался перестук копыт. Здесь можно было увидеть любых ездовых животных, от прекрасных чистокровных коней до смешных маленьких мулов и козлов для тех, кто ростом не вышел. В изобилии встречались рога и тройные хвосты, каких я и представить себе не мог. Мое трио продолжало опекать меня. Из самой толчеи они извлекли каурую кобылку. Она казалась мне живой и теплой, и я сразу проникся к ней родственными чувствами. После легкого приступа сентиментальности я обнаружил, что уже зову ее Молли.

Оленеглазый гарцевал на стройном, сером в яблоках жеребце, Плющиха – на белой низкорослой лошади, а Скрипучка – на довольно крупном симпатичном козле с витыми рогами. Все подняли головы, когда в воздухе протрубил великолепный охотничий рог.

– Давай, арфист! – весело крикнул Оленеглазый, и я что было сил сжал руками и коленями бока моей лошади, когда она вслед за другими помчалась через мост, такой легкий и ажурный, что казался сделанным из воздуха.

Вокруг скакали обитатели Эльфийской Страны, большие и маленькие, рогатые и в листьях, и какие-то совсем уж дикие, одетые в зеленое. Вся эта кавалькада словно сошла с гобелена, расшитого руками безумца. Вскоре всадники, скакавшие впереди, выстроились стрелой, а мы веером развернулись за ними.

Я гадал, на кого мы охотимся. Может, и ни на кого: я заметил, что оружие было далеко не у всех. Лишь несколько эльфов покачивали длинными серебряными копьями, но зато каждый понукал свою животину и мчался вперед. Я молчал, но эта шальная скачка нравилась мне все больше, напоминая детские сны.

Мы спускались, почти не сбавляя скорости; скоро нас обступил лес. Кони рассыпались среди деревьев. То тут, то там мелькали зеленые пятна всадников. Некоторое время я еще слышал их перекличку, но постепенно Молли отстала, и наконец мы с ней остались в лесу одни.

Я не докучал ей, она словно знала, чего хочет, и неторопливо шла под деревьями. Выбравшись на прогалину, я услышал журчание и плеск. Неподалеку бил из земли родник. Кто-то обнес его невысокой каменной оградой. Я спешился и дал Молли напиться. На краю ограды заметил старую глиняную кружку. Кое-где из-под засохшей грязи сверкала яркая глазурь. От нечего делать я решил отмыть ее, нагнулся, зачерпнул и достал, до краев наполненную холодной, чистой водой. Мне хотелось пить, но я не стал этого делать.

Тут меня захватил странный звук; если один отголосок может задеть сразу все чувства человека, то этот был именно таким. Потом я не раз пытался повторить его с помощью арфы, но так и не сумел. Звук был высокий и мелодичный, холодный и чистый, как вода; он затрепетал во мне и отозвался острым восторгом.

На другой стороне поляны, за источником, стоял человек. Я понял, что это именно человек, а не эльф, хотя был он необычайно высок и красив, с широкими плечами и огромной бородой, падавшей на грудь.

– Кто меня зовет? – спросил он, и голос его проник в меня так же глубоко, как и хрустальный звук.

Я покачал головой, показывая, что не могу ответить. Молли взмахнула хвостом, обошла ограду и ткнулась мордой ему в плечо. Он погладил ее по носу.

– Эти леса полны волшебства, – сказал он мне вроде бы мимоходом, словно сразу понял и ласково извинил мою немоту. – Нужен ли я тебе, человече?

Я снова покачал головой.

– Я верю, – произнес он так, что мне захотелось заплакать. – Ты – бард, и стало быть, не можешь лгать. А сказать правду иногда можно только молчанием. – Он вытянул вперед мощные руки воина и потряс ими. – Я не бард. Иногда мне тоже приходится подолгу молчать, человече, но так нужно.

Выражение безмерного терпения на его лице почему-то мучило меня до слез. Я утешил бы его, если б мог, я бы сделал для него и больше… Я протянул ему полную до краев кружку.

– Нет, пока еще нет, – сказал он и улыбнулся теперь по-настоящему. – Я повременю, пока не будет крайней нужды. А уж тогда я выпью, и с радостью.

Я поставил кружку на край ограды.

– Однако же ты позвал. Ты пока еще не с ними, хотя и носишь их одежду.

Я посмотрел на свой зеленый бархат, на высокие кожаные сапоги. Я хотел объяснить… Нет, я не мог бы помочь ему, и он мне – тоже.

– Скажи мне только одно, – торжественно вопросил он. – Когда настанет последняя битва, где будешь ты? Будешь ли ты среди воинов Волшебной Страны, или поскачешь с песней рядом со мной?

Я пересек поляну и преклонил перед ним колени. Я взял его руку и прижал к губам. Я присягнул ему на верность, и для этого мне не понадобились слова. Рука у него была сильной и теплой. Он коснулся моей склоненной головы.

– Хорошо. Теперь иди, брат, и скажи своей госпоже, что Король все еще ждет. Пусть удача сопутствует тебе.

Молли фыркнула и недовольно махнула хвостом. Он исчез. А пустая кружка, подпрыгивая, скатилась в колодец. Я ненадолго припал к лошадиному боку, впитывая живое тепло, дыша уютным конским запахом. На Земле я знавал и королей, и героев, считавшихся великими, но перед ним все они были детьми. В нем не было ни грана эльфийского, зато очень много другого, того, чем славен человеческий род – любовь, вера, мужество, терпение и щедрость – всего этого было в нем в избытке. Все низменные страсти он выжег на таком огне, который я и представить не мог. Память о Короле я затаил в своем сердце, как раскаленный уголь истины среди обманчивых чар и изменчивых красок Эльфийской Страны.

Я снова уселся на Молли, и мы с ней не торопясь поехали прочь. Скоро я наткнулся на Оленеглазого, Плющиху и Скрипучку. Они сидели с другими эльфами в кругу из древесных пней и пили из серебряных фляжек, а кони их паслись вокруг.

– А! Арфист! – радостно закричали они, не выказав ни тени удивления. – Охота кончилась, посиди с нами.

Я послушно слез с коня. Король у родника… По сравнению с ним эльфы казались хрупкими и призрачными. Наверное, они и сами это чувствовали, потому что потянулись ко мне, словно к костру. Я вспомнил слова королевы о золотом сердце смертных и, кажется, даже пожалел их.

– Хочешь выпить? – Оленеглазый протягивал мне свою фляжку. Остальные с интересом наблюдали, клюну ли я на приманку. Конечно, он понимал, что я откажусь, но, наверное, просто не мог удержаться и не поиграть с моей человеческой сущностью. Когда я только прибыл, он точно так же выспрашивал мое имя.

– Да нет, – Плющиха с томным выражением отвела в сторону фляжку.

– Не станет арфист пить с тобой.

– Давайте не пойдем домой, давайте пойдем в горы. Мне перепало два-три ехидных взгляда.

– Пойдемте, подменим кого-нибудь.

– Давайте танцевать, – сказала женщина с пальцами-корнями. – Могу поспорить, арфист заставит вас плясать.

– Без арфы? – обидно усмехнулся Оленеглазый. «Ну что ж, без арфы, так без арфы», – подумал я, встал на пень и запел:

 
Навеки пьян от твоего лица,
Навеки пьян, едва тебя я встретил,
Навеки пьян от твоего лица,
И никогда мне не забыть тот вечер.
 

Это старинный танец. Там, где прошло мое детство, поблизости не всегда случался скрипач или арфист, и люди просто пели мелодию, используя первые попавшиеся слова. Петь музыку нелегко, едва остановишься перевести дух, как собьешься с ритма.

 
О кто там стащил одеяло с меня,
Кто там стянул одеяло с меня,
Кто уволок одеяло с меня.
Вовсе никто, только Конла…
 

Эльфы кивали в такт.

 
Лиззи Витт, что за вид!
Подтяни юбчонку;
Старый Брентон в уголке
Чмокает девчонку!
 

Эльфы танцевали вокруг, а у меня перед глазами снова прошли летние луга моего детства; люди танцевали в доме моих родителей, а какая-нибудь крепкая старуха забиралась на стол, выдавая стишки про всех подряд, один другого хлеще.

 
Гарри красивый,
Гарри нарядный,
Ну разве он не пригож?
Всех девушек он перецеловал,
С каждой был мил и хорош.
 

Я открыл глаза. Передо мной на зеленой эльфийской земле притопывали и раскачивались под музыку смертных совершенно фантастические создания. Среди них я сразу заметил черную, как вороново крыло, голову Охотника. Раньше его с ними не было.

Охотник взглянул на меня, а все прочие будто выцвели, потускнели, как призраки. Так тускнеет память: их стало меньше. Охотника – больше. Казалось, он возник прямо из воздуха, но его алые губы и красные брови выглядели на редкость настоящими.

– Так, Томас, – сказал он мне.

Впервые ощутил я действие своего имени. Может, я слишком долго пробыл с эльфами, и их обычаи успели въесться в мою кожу. Может, я так отвык от звуков собственного имени, что любого, окликнувшего меня, начинал считать другом. Как бы там ни было, я прислушался.

– Пойдем, Томас, – позвал он, и я пошел с ним с поляны и дальше по тропинке в лес, к маленькому ручью.

Охотник сел на замшелый валун и принялся кидать в ручей камешки.

– Жил-был некогда рыцарь, – заговорил он. – Довелось ему жениться на прекрасной даме, и, когда пришло время, у них родилось дитя. И все было бы хорошо, но мать прекрасной дамы позавидовала счастью дочери, и особенно тому, что молодые сами, без ее помощи, нашли друг друга. Эта ревнивая женщина наняла шайку головорезов, те напали на дом рыцаря и убили его вместе с ребенком. Мать думала, что теперь-то дочь обязательно вернется к ней. Но бедная вдова, похоронив той же ночью своих мертвых, обрезала свои длинные каштановые волосы, переоделась в одежду мужа и много дней провела в дороге, пока не пришла к королевскому двору, ища не справедливости, а службы: вдова рыцаря стала слугой короля и многие годы служила ему столь успешно, что со временем стала королевским управляющим. А теперь отгадай, Томас, что стало с рыцарем?

С этими словами он кинул в ручей последний камешек, и он упал с каким-то сердитым, громким бульканьем.

«Он мертв и похоронен», – подумал я, понимая, что все не так просто. Но я ведь не эльф; что мне за дело до тех игр, в которые играют Охотник с Королевой?

Но вопрос был задан, в миропорядке образовалась дыра, а для людей с характером любая прореха – вызов.

Охотник встал, стряхивая листья со своего зеленого камзола, и негромко свистнул сквозь зубы. Моя Молли притрусила ко мне из-за деревьев, я взгромоздился в седло и уехал.

Конечно, я мог бы плюнуть на вызов Охотника; я так и собирался сделать. Даже если я найду ответ, мне пришлось бы спеть его, вот нелепость! Ну а если, пусть даже случайно, я все же решу его загадку… Да, любопытную он рассказал историю.

Молли доставила меня в замок.

Едва я спешился, подошел эльф и сообщил, что королева ждет меня в башне. Я нашел ее в круглой комнате наверху, яркой от эльфийского дневного света. Она сидела за рамой с натянутым холстом и выглядела совсем по-домашнему, пока я не увидел, что она не вышивает, а распускает вышивку. Королева забавлялась; может, это была игра, может, какое-то мастерство.

Маленький эльф играл на лютне. Музыка мне не понравилась – чисто эльфийский строй. Королева подставила лицо для поцелуя.

– Охотился, Томас?

Как всегда, мне потребовалось мгновение-другое, пока я вспомнил, что могу отвечать ей.

– Наверное. Хотя так и не понял, на кого. Но я встретил Короля, который ждет, а Охотник очень вольно обращался с моим именем.

– О… – призадумалась она на миг. – Будь осторожнее с ним. Он не сможет сильно повредить тебе, но поймать в ловушку из-за твоей собственной глупости способен.

– Но зачем ему меня ловить? Ты говорила, его не заботят смертные.

Она повернулась и жестом отослала музыканта.

– Ты – мой, и уже поэтому для него интересен. Боюсь, тут я не смогу помочь. Может, – она вздохнула и взялась за другую нитку, – ему просто скучно. Иногда такое случается.

– Но ты-то никогда не скучаешь. – Я снова поцеловал ее.

– Нет, ты присматриваешь за этим, – сказала она, отвечая на мои поцелуи.

– Я счастлив развлекать тебя, но к Охотнику это не относится. Королева Эльфийской Земли… почему бы тебе не назвать мне имя Охотника? Это развлекло бы меня.

– О нет, Томас, никогда тому не бывать, чтобы смертный узнал имя одного из эльфийских лордов.

Я отпрянул от моей ненаглядной и вызывающе прислонился спиной к теплой каменной стене.

– Тогда и никому из смертных не ублажать Королеву Эльфов.

Моя госпожа выдернула еще одну нить.

– Ну вот и хватит, – ледяным тоном проговорила она. Синий цвет исчез с рамы. – Тебе незачем знать имя Охотника. Иди сюда, Томас. У тебя есть я. Что тебе еще нужно?

– Ничего… если бы ты была у меня всегда, – неожиданно сердито проговорил я и сам удивился:

«Если бы ты была у меня всегда». Это было так просто, я мог бы сообразить и раньше.

Королева обняла меня и принялась целовать в щеки, в волосы, в лоб.

– Всегда приходи ко мне. Вот мое кольцо, – она надела зеленый камень мне на палец. – Когда захочешь меня, только подыши на него, и я тут же за тобой пришлю.

Я поблагодарил ее и долго молча целовал руки. Этой ночью я снова играл на пиру. Охотник не сел с королевой за один стол; он часто смотрел на меня, но ничего не говорил. Про загадку я не вспоминал. У меня на пальце горело золотое кольцо королевы, обольстительная исполнимость обещаний жгла меня. Я поглядывал на королеву, сиявшую среди своей блестящей компании, и думал, что скоро она опять будет моей. Едва откланявшись и отнеся арфу к себе в комнаты, я подышал на зеленый, как трава, камень в кольце. В тот же миг торжественный эльф возник у моих дверей. Я прошел вслед за ним вечно меняющимися коридорами замка к королевской опочивальне, где госпожа моя уже ждала, и ее одежды вмиг соскользнули с ослепительных плеч под моими нетерпеливыми руками.

– Видишь? – сказала она. – Я здесь, Томас.

Утром я проснулся в своих собственных комнатах, чувствуя себя отдохнувшим так, словно проспал без малого сутки, а то и двое. Я поднялся, поел и выкупался в пруду с лилиями. Слуга протянул мне толстое полотенце. Я вытерся и отправился в музыкальную комнату (там же хранилась и моя одежда).

На этот раз я выбрал шелка с искусной вышивкой и мягчайший лен, неторопливо оделся, потом подул на кольцо и снова отправился к королеве, чтобы она все это с меня сняла.

Я уже и дня не мог выдержать без нее; ни сады, ни музыка, ни странная природа Эльфийской Земли не радовали меня больше, чем ее голос, ее кожа, ее прикосновения. Моя арфа валялась без дела, я забросил сочинительство, да и зачем складывать какие-то песни, если можешь держать в руках госпожу всех песен?

Однажды мы стояли в густой траве под деревьями, пониже тех лугов, где в умиротворенной грезе вечно бродят древние влюбленные.

– Скажи, мертвые приходят сюда, чтобы обрести счастье после смерти? – спросил я королеву, как никогда ощущая полноту жизни.

– Нет, – ответила она, ласково откидывая мне волосы со лба. – Ты говоришь о рае, Томас. Я уже показывала тебе однажды дорогу туда. В том, другом саду. Помнишь тернистый путь, по которому, как ты решил, никто не сможет пройти?

– А, это… Ты что же, хочешь сказать, что если бы я выбрал ту тропинку, то в конце концов оказался бы на Небесах, среди блаженных святых?

– Да не ты, конечно, – усмехнулась она, – не ты… Я наседал, пока она не засмеялась в голос, и все-таки заставил ее добавить:

– Мало кому из людей был дан такой ясный выбор еще при жизни.

– Но эти люди, – настаивал я, – здесь, на лугу, разве все они не умерли в Срединном Мире?

– Ах, да, давным-давно. – Она взъерошила мне волосы, на этот раз намотав прядь на палец. – А теперь хватит вопросов, Томас. Хотел бы ты не жить, а провести здесь свою Вечность?

– Я бы не возражал, – пробормотал я ей в ухо.

– Нет, – неожиданно сурово ответила она, – ты ошибаешься. Это совсем другое дело. Здесь плохой край для человеческой души, если она ищет успокоения. Разве что ты стал бы похож на того Короля в лесу, чье последнее дыхание никогда не было принято на Земле… Томас, тебе понравилось бы самому стать песней? И услышать однажды ночью в зале о том, как ты семь долгих лет любил королеву прекрасной Эльфийской Страны и как, в конце концов, вернулся, измененный, в Срединный Мир?

– А я вернусь? – выдохнул я. – И должен буду измениться?

– О, ты уже изменился, – беспечно ответила она.

– Тебе и дальше предстоит меняться, до тех пор, пока твое время не кончится.

– Я расскажу тебе, что они будут петь, – поддразнил я ее, выбросив из головы мысли о доме.

– Они споют о том, как Томас Рифмач вернулся на Землю, а Королева Эльфов вздыхала и сохла по нему, пока, наконец, не собралась…

Она прижала палец к моим губам, вынудив замолчать. Глаза у нее стали темно-синие.

– Пустозвон Томас. Все другие мои смертные любовники – ветер на холме, пыль в ущелье. А тебе хотелось бы стать единственным исключением, перечаровать чародеев?

– Конечно, – сказал я. – А почему бы и нет?

– Экий самонадеянный смертный мне попался, – она приласкала меня. – За это я превращу тебя в лесной орех. Хоть какая-то польза будет на оставшееся время.

– Раз моя госпожа думает, что это лучшее, чем я могу служить ей… Раз она совсем-совсем уверена… Могу я тогда стать единственным в мире музыкальным орехом?

– Нет, – прошептала она, – не можешь… – и мы перестали говорить об этом.

* * *

Может, меня охраняло кольцо королевы, а может, что-то другое отвлекло его, но как бы там ни было, лорд Охотник не показывался при дворе. Королева молчала, и я, по дурости своей, начал подшучивать над этим.

– Не иначе, кто-нибудь узнал имя Охотника, – сказал я однажды. – Может, хорошенькая нимфа заперла его где-нибудь?

Королева шлепнула меня по щеке, легко, но звонко. В этот момент мы нагие лежали в постели, где могли оставаться часами, без всякого желания покидать ее.

– Кончай-ка, – сказала она, – эту болтовню об именах.

В этот момент я неожиданно отчетливо увидел Элсбет, такую, какой она была в тот день, когда мы поссорились из-за имен Дивного Народа. Память мгновенно растеклась по телу острой болью.

Здесь не считали дни. Только по моим волосам, отросшим до плеч, я мог понять, что дней прошло немало. Однако ни королева, ни ее окружение нисколько не менялись. Живя здесь, с ними, я буду стариться, блекнуть, умирать у них на глазах. Впервые эта мысль ужаснула меня.

– Госпожа, – я сжал ее прохладные, сухие руки в своих. – Посмотри на меня.

Ее глаза, зеленые, как листья, обратились ко мне и выразили удовольствие тем, что увидели.

– Я смотрю, Томас.

– Госпожа, тот ли я, кого ты целовала под Эйлдонским Деревом? Или годы сжигают мою красоту, и в конце концов ты вышвырнешь меня из-за этого вон?

– Никогда, – она поцеловала меня в глаза. – Ты прекрасен и будешь таким еще многие годы. По моей воле Эльфийская Страна не состарит тебя.

Я вздрогнул под ее руками. Даже в этом мое тело зависело от ее воли.

– Пока ты служишь мне, Томас, не бойся утратить свою красоту. Я поцеловал ее руки.

– А если однажды я не удовлетворю тебя, – пробормотал я, – ты превратишь меня в урода или просто спустишь на меня борзую старость?

Она подергала меня за волосы и погладила по лицу – словно бабочка порхнула возле щеки.

– Скажи-ка мне, когда ты первый раз обнаружил, что твоя красота притягивает женщин?

Я не смог удержаться от улыбки при воспоминании.

– А… Я тогда был очень молод. В общем, в то время мы все начали интересоваться девчонками. Мои друзья всегда жаловались, а я никогда не знал забот.

– И ты пользовался своими преимуществами?

– М-м-м…

– Вид у тебя, как у кота после сливок. И кто она была?

Лежа на спине с закрытыми глазами, я рассказал ей о Карей Мэг, кухарке, и о Лиззи в сыроварне, и о дочери лудильщика из Инвераллоха.

Комната тонула в полутьме; в горле у меня пересохло. Возле постели горели две свечи, в их свете кожа королевы вспыхивала матовым сиянием.

– Продолжай, – сказала она.

– Как? Еще?

– О, ты ведь устал. Бедный Томас, тебе надо подкрепиться.

Виноград из Бордо и корнуольское печенье, а потом поцелуи и еще поцелуи, и вдруг королева отпрянула от меня.

– Нет, нет, – игриво, но твердо сказала она, – еще одна старая любовь, а потом уже снова ко мне.

Я злился, что мои былые привязанности превращают в забаву, в игрушки, но что ей моя злость!

– О чем же тебе еще рассказать? Какую любовь мне еще вспомнить?

– Последнюю. Ту, о которой ты вспомнил, когда подумал о времени.

– Это ты.

– Нет. Ты знаешь, о ком я говорю.

– А… Девчонка, сельская девчонка. Да ничего особенного. Просто последняя, как ты сказала. А вот предпоследняя… это было сокровище.

Вместо Элсбет я подсунул ей Лилиас Драммонд: изгиб губ, родинку на шее, все те отчаянные штучки, которые мы с ней проделывали, и что я обо всем этом думал. Ну, может, прибавил, чего Лилиас и сама не знала.

Казалось, мои истории насыщают ее пересохший родник так же, как и мое тело.

Наверное, я слишком задумался и незаметно уснул, а может, даже и во сне продолжал болтать.

Когда я проснулся, на дворе стояла глухая ночь. Королевы и след простыл. Во рту пересохло, горло саднило от разговоров. Я протянул руку за кубком, который всегда стоял возле кровати, и вздрогнул от ощущения легкости на пальце.

Кольцо королевы исчезло.

Сердце у меня колотилось. Я был один.

– Госпожа, – сказал я громко. Голос мой жалко прозвучал в темной молчаливой комнате. – Госпожа!

Я задержал дыхание. Ни звука, ни дуновения.

– ГОСПОЖА!

Она не пришла, ее здесь не было. Я крепко ухватился за полированный завиток на спинке кровати. Не надо мне кричать таким сорванным, беспомощным голосом. Это голос ребенка, потерявшегося и несчастного.

Я не ребенок. Я сдернул с кровати простыни, швырнул их на пол и принялся трясти, а уши все ждали звука, которого, как я уже знал, не будет. Я пробирался к двери, спотыкаясь обо что-то, чего здесь раньше никогда не было. Я перебирал руками по стене, пока не нашел дверную ручку – бронзовую голову сатира, сработанную горными гномами, потянул на себя тяжеленную дверь и шагнул в зал.

Эльфийские звезды сияли через высокое окно, тени от колонн рассекали пол черными провалами. Там тоже никого не было. Я услышал болезненный тоскливый стон. Он мог исходить только от меня. Я стиснул зубы и задержал дыхание – на миг, еще на миг – надо было во что бы то ни стало овладеть собой.

– Они ушли, – произнес рядом со мной безжизненный голос. – Все ушли. Сегодня Ночь Танцев.

Я даже не повернул головы, там бы все равно обнаружилась лишь пустота. Я и так знал, кто это.

Как ни глупо, я на всякий случай откинул волосы за спину и пригладил их. Я был совершенно раздет и дрожал от холода.

– Нас не взяли, – сказал мой слуга. – Меня они давно уже не берут. Пойдемте, сэр, вы должны лечь.

О, я должен лечь, думал я, и хохотал про себя, а потом смех собрался в какой-то молот у меня в груди, он рвался из горла и вбивал меня в землю. Я услышал свой собственный крик, почувствовал резкие толчки в легких. Я сжался в клубок, вцепился сам в себя, пережидая истерический припадок.

– О, сэр, – встревоженно заговорил мой слуга, – пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не плачьте.

Я почувствовал у себя на плече маленькую руку, теплую и чуть-чуть влажную. Это участливое прикосновение взорвало меня. Я вскочил и бешено замахнулся, чтобы отшвырнуть его прочь.

– Простите! – завизжал мой слуга, и голос у него оказался таким же жалким, как и у меня. – Все хорошо… я не буду больше… простите, пожалуйста, простите…

Только это и могло меня пронять.

Я поднял обе руки умиротворяющим жестом и Кивнул, показывая, что все в порядке. Дыхание у меня еще не восстановилось, живот ныл, и я опять дрожал от холода.

– Пойдемте, сэр, – кротко проговорил бестелесный голос. Но, видно, его тоже потрясло происшедшее, и он ушел, не взяв ничего, что показывало бы мне путь. Я ждал, безгласный и терпеливый, как скот, пока, наконец, он не вернулся со свечой.

– Нам нельзя тратить настоящий огонь, – сообщил он, – но сегодня никто не заметит.

Мои комнаты тоже тонули во мраке. Однако со свечой сразу стало уютно. Сначала я отправился в свой гардероб и взял длинный шерстяной халат, чтобы согреться. Хотелось пить, но кувшин был пуст.

– Там ничего нет, сэр, – сказал слуга. Я не знал, что он все еще здесь. – Но вы не беспокойтесь, завтра все опять будет в порядке.

В небе над садом висели огромные, словно игрушечные, звезды. Я взял арфу, единственную вещь, которую на самом деле ощущал своей. И поскольку говорить я не мог, я пропел свой вызов.

 
Что белее молока,
Что помягче, чем шелка?
Что острей, чем острый терн,
Что звучит мощней, чем горн?
 

Словно заклятие, я пропел подряд все загадки, какие знал, без отгадок. Бросая вызов эльфийским звездам, я ничего не давал там, где ничего не получал в ответ.

 
Кто отыщет земли плодородный слой
Между дном морским и морской водой?
Миллер Мозера спросил:
Далеко ли ты ходил?
Кто там, кто, у окошка спальни,
Кто тревожит мой сон печальный?
 

Я пел до самого рассвета, до угрюмого серого рассвета без красок, без солнца.

* * *

Королева не прислала за мной в тот день.

Я уже привык встречаться с ней, когда захочу, и мне все больше и больше хотелось ее с тех пор, как я потерял кольцо. Без нее я только ел и спал.

Словно клетку, я мерил шагами свои апартаменты и все ждал, ждал ее. Эльфы вернулись, я слышал в залах их голоса. Ко мне никто не пришел.

Мне все никак не удавалось унять беспокойство, и я начал обшаривать комнаты в поисках кольца. Опустошил карманы, смел пыль с верхних полок, поискал среди инструментов… Кольца не было.

Арфа казалась слишком тяжелой, она начала звучать каким-то грубым, визгливым, невыносимым тоном.

Я стоял, уткнувшись лбом в холодную стену, когда, наконец, послышался стук. Сердце заколотилось, кровь ударила в голову.

Мне казалось, что вслед за слугой к Королеве Эльфов шагаю по залам не я, а совсем новый ее любовник.

* * *

Она сидела у себя в спальне, читая книгу. Я и не догадывался, что она умеет читать. Остановясь у двери, я ждал. Она протянула руку; я подошел, опустился на колени и поцеловал ее. Она потрепала меня по голове.