Текст книги "Томас Рифмач"

Автор книги: Эллен Кашнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

– Мы что, на рынке? – взорвался он. – За каждую сотню незаданных вопросов ты требуешь права задать один по своему выбору? По каким правилам мы с тобой играем в эту игру?

– Это не игра! – крикнула я. – Или для тебя все на свете – только игра? Вот как ты всех нас видишь? Мы для тебя игрушки?

– Нет, – сказал он, и кончик носа у него побелел от ярости. – Но я намерен оставлять кое-что при себе, когда сочту нужным.

– Ну и пожалуйста, – отозвалась я. – Сколько угодно. Спи один и ешь тоже. Мне и смотреть – на тебя опостылело.

Он поднялся и вышел из комнаты. Мы не разговаривали два дня. На вторую ночь даже до меня дошло, что любая правда все равно лучше моих выдумок, что чудовище, в которое я превращала его днем, не может быть тем самым Томасом, который прижимал меня к себе по ночам. Я встала и отправилась на розыски.

Он сидел один в моей пустой комнате, наигрывая на арфе и напевая «Прекрасную Анни»:

 
Коль зайцами станут семь сыновей,
Я гончей по следу пойду.
Мышатами станут семь сыновей,
Я кошкой их норку найду.
 

Я поплотнее запахнулась в стеганый халат и открыла дверь. Томас поглядел на меня поверх арфы.

– Прямо как в балладе, – сказал он. – Ты так и рассчитывала появиться, когда я буду петь свою исповедь?

– Нет, – сказала я, – просто не могла заснуть.

– Я пойду к себе, если хочешь.

– Нет, не хочу.

Арфа вздохнула, когда он откладывал ее.

– Ты все еще сердишься из-за Хью?

– Я никогда не сердилась из-за Хью, – виновато проговорила я. – Глупый же ты, если и вправду так думаешь.

Я села рядом с ним. Мы оба дрожали; камин почти потух. Он обнял меня, а я накинула халат на нас обоих.

– Она была придворной дамой, – заговорил он, глядя на краснеющие угольки. – Я так и не узнал тогда, что она понесла от меня, а ее обручили с Эрролом сразу после того, как… мы были с ней, той весной. Она была не глупа; она вполне могла пустить его к себе и до свадьбы, как только поняла, что произошло, чтобы ребенок мог сойти за его.

– Она любила тебя? Он пожал плечами.

– Не думаю. Она хотела меня. А я – ее. Хотя когда мне пришлось убраться оттуда, удовольствия вроде как поубавилось. На нас начали обращать внимание.

А бежал он, конечно, к Мэг и Гэвину. Я не стала спрашивать, в какой его приход все это случилось. В общем, теперь мне уже и не хотелось это знать.

– Перед смертью она пыталась сообщить мне о Хью, но меня не было на Земле. Она отослала это кольцо с Норасом Бэвисом. Я решил, будет лучше, если оно останется у Хью.

Я кивнула.

– Он хороший паренек, Томас. Я рада, что мы знаем, кто он, даже если он сам не знает. Ты еще будешь гордиться им.

– Я бы хотел никогда не встречаться с ним, – сказал Том. – Никогда не знать.

– Ради Бога, Том, почему?

– Потому что он умрет меньше чем через год. Холод пробрал меня до самых костей.

– Ох, Том, нет.

– Да, – хрипло сказал он. – Да. Как будто я в этом виноват. Как будто я мог сказать по-другому. – Он сглотнул, тяжело вздохнул. – Он заболеет и умрет, скажу я об этом или нет.

– Прости меня, – прошептала я, как девочка, разлившая молоко.

– Он пришел спросить у меня, сможет ли Элизабет родить ему здорового наследника, если он женится на ней, – слезы текли у него по лицу. – Я сказал ему: да. Но он так и не увидит своего сына. Этого я ему не сказал.

Я задала вопрос и получила ответ, но такого вопроса и такого ответа даже представить себе не могла. Зато теперь ему стало посвободнее в моих объятиях. Он пытался нести это скорбное знание в одиночестве; хорошо, что мне удалось облегчить для него хоть это бремя.

Оставался последний вопрос, который я никак не могла не задать, потому что каким бы ни был ответ, теперь я должна была его получить. Я знала, что мы можем никогда больше не вернуться к этой теме; и я знала, что эта рана должна стать чистой для нас обоих. Я тихо сказала:

– Кем была эта дама, когда ты ее знал, пока она еще не стала женой Эррола?

Томас сидел у моих ног, положив голову мне на колени. Он поднял лицо, мокрое от слез.

– Ты не могла ее знать. Она умерла, пока я был у эльфов.

Он страдал из-за сына; теперь он должен страдать еще и из-за его матери.

– И все же скажи.

Снова смотрел он в умирающее пламя.

– Лилиас, – сказал он. – Ее звали Лилиас Драммонд.

«Лилиас». Я тогда была девчонкой и насмехалась над темноволосым ухажером в домике Мэг. «Все, кроме одной, которую звали Лилиас». Та единственная из всех швей королевы, которая сумела не заснуть из-за любви к красивому арфисту.

* * *

Этой осенью все словно сговорились переплюнуть друг друга, лишь бы ублажить твой желудок. И про охоту забыли, и про медведей. Варенье у нас – от графини Map, дичь на суп – из Дунбара с наилучшими пожеланиями; Дункан из деревни прислал флягу со своим знаменитым пивом и собственноручного изготовления овечий бальзам.

Сейчас ко мне пришли двое деревенских с рассказом о двух странных белых оленях, явно надеясь, что Рифмач прольет свет на это загадочное явление, но из вежливости не решаясь прямо попросить об этом. Я заверила их, что непременно передам это мужу, и сдержала слово. Слишком уж красивое было зрелище: обычное деревенское утро, и внезапно – два белоснежных оленя, он и она, бесстрашно и гордо шагают посреди главной улицы, а народ толпится за ними и глазеет, пока они не скрываются в лесу.

Рассказ походил на пьяную болтовню, я расхохоталась (когда они ушли), как давно уже не смеялась,

Они сочли это предзнаменованием. Для них все было предзнаменованием – от стаи ворон до собственного чиха. Наверно, жизнь с провидцем из Эльфийской Страны научила меня так прозаически относиться к предсказаниям. Я надеялась, что Томас посмеется тоже.

* * *

Я подхватила поднос с разогретым бульоном и понесла наверх.

Дверь была распахнута, я с удивлением расслышала голоса. Входить туда кому бы то ни было без моего ведома строжайше запрещалось. Там был не один Томас, бормочущий так, как он иногда бормотал в бреду – я отчетливо слышала и женский голос.

Я поставила поднос на подоконник и приготовилась учинить разнос, в которых поднаторела за двадцать один год супружеской жизни с Рифмачом – но меня остановил странный аромат. Я не сразу узнала его, а когда узнала, не поверила: свежий ветерок ранней весны, запах сырой земли и быстро текущей воды, и благоухание цветущих садов.

Я стояла ни жива, ни мертва и не могла заставить себя распахнуть дверь. Весенний запах шел из комнаты Томаса, оттуда же слышались голоса.

Я узнала его голос, слабый, но более уверенный, чем за все последние недели.

– Если бы я был мертвым, то чувствовал бы себя лучше, чем сейчас. Если это сон, то ты, наверное, превратишься в розу или, скажем, в стул. Поэтому буду радоваться пока тому, что есть. Я уже забыл, как ты прекрасна.

– Вот, – в голосе слышалось свежее тепло весны.

– Чувствуешь, Томас? Я – не сон.

– Нет. Не сон. А ты понимаешь, что я женатый человек?

– Я знаю, что вы обещали друг другу перед деревенским приходом. Но смерть все равно разлучит вас.

– Почему ты пришла? – голос его звучал хрипло.

– У меня больше нет… больше нет песен.

– О Честный Томас, разве ты забыл мое обещание? Я пришла помочь тебе. Послышался сдавленный стон.

– Все хорошо, – сказала она, и голос ее звучал так утешающе, что даже я почти смягчилась. – Осталось недолго. Еще чуть-чуть, мой любимый.

– Помоги мне…

– Да. сейчас…

Он стонал так, как никогда не позволял себе, если я была рядом. Я прижала костяшки пальцев к губам.

– Уже скоро, – шептала она, – окончится твой срок. Окончатся ожидание и печаль, и ты пойдешь по прекрасной дороге, которую сам для себя выбрал. Тихонько, тихонько. Рифмач мой, все будет так, как я сказала.

– Я не могу…

– Все хорошо. Я с тобой. Держись за меня… Вот так… Еще чуть-чуть…

Больше я не могла этого вынести. Я распахнула дверь в комнату. Ослепительно прекрасная женщина сидела на кровати и обнимала Томаса. Его лицо исказилось от боли, тонкие кисти рук судорожно метались. Он словно потемнел и стал меньше, полускрытый ее длинными золотистыми волосами; осунувшееся лицо прижимается к ее зеленому плащу.

Женщина повернулась ко мне и улыбнулась. Потом бережно опустила его на подушки.

По крайней мере, так это выглядело. Но я видела, что другая рука ее согнута в локте, что складки зеленого плаща обрисовывают призрачную мужскую фигуру рядом с ней. Потом они исчезли. Запах цветущих яблонь еще миг висел в воздухе.

А холодное и безжизненное тело моего мужа осталось мне.

Я разглядывала его лицо, знакомое до малейших подробностей, замершее в восковой неподвижности смерти.

Все правильно. Должны же они были оставить что-то взамен?

Я рада, что знаю об этом. Скорбь моя не стала меньше, но я все равно рада. Я рада, что она пришла на помощь, как пришла бы и я, если б могла; пришла снова любить его, как пришла бы любая из тех, кого он любил раньше.

Моя любовь пребудет с ним до самой моей смерти. И, может, мы еще встретимся с ним в каком-нибудь краю за смертной рекой. А может быть, он был сужден мне всего на трижды семь лет. Не знаю.

Наверное, он бродит сейчас под цветущими яблонями в старом-старом саду. Наверное, играет для эльфов.

И, наверное, поет.