Текст книги "Александр II. Весна России"

Автор книги: Эллен Каррер д'Анкосс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

К миру

Именно в этот момент Горчаков утратил влияние. Его умеренное видение того, что могло быть достигнуто Россией в ходе предстоящих мирных переговоров, уже не соответствовало ситуации и тем более амбициям христианских княжеств. Милютину и Игнатьеву, чьи предсказания относительно установления русского влияния на Балканах сбылись, было поручено обнародовать позицию Санкт-Петербурга по многочисленным и порой щекотливым вопросам, которые предстояло обсудить в ходе переговоров. В целях эффективности указанная пара российских участников мирного процесса выразила пожелание разработать проект с соблюдением возможно большей секретности, что, однако, им не удалось из-за нетерпения и щепетильности российского монарха. Полностью отстранив Горчакова от работы, царь тем не менее не мог удержаться от споров с ним. И Горчаков – возможно, исходя из тщеславного желания принять хоть какое-то участие в наставшей фазе активной дипломатии – убедил императора информировать о происходящем Вильгельма I и Франца-Иосифа, на что тот сразу же согласился.

– Предложенный проект, во многим инспирированный Игнатьевым, содержал следующие положения:

– Политическая автономия Болгарии, которая должна была гарантироваться двухлетним присутствием в стране русских войск. При этом Болгария обязывалась продолжать уплачивать подати Турции.

– Административная автономия Боснии и Герцеговины, в которой тем не менее принимала участие Австро-Венгрия; последняя также контролировала исполнение условий мирного договора.

– Гарантия независимости Сербии, Черногории и Румынии.

– Наконец, Россия сохраняла за собой территории, завоеванные на Кавказе, и возвращала себе Бессарабию.

Последний пункт вызвал возмущение Румынии, когда Игнатьев передал проект ее представителям. По вопросу о проливах весьма благоразумное предложение России предусматривало, что в случае конфликта контроль над проходом судов должен был осуществляться султаном. Этот пункт среди прочего свидетельствовал о снижавшемся влиянии Горчакова.

Впоследствии незначительные изменения были внесены в те части программы, которые наиболее сильно ущемляли интересы союзников. Однако во всех вариантах проекта, представленных в ходе мирных переговоров, Россия прежде всего выдвигала принцип независимости или очень широкой автономии балканских государств – принцип, по утверждению российской стороны, не подлежавший обсуждению. Война, успехи русской армии подстегнули рост национальных чувств балканских народов, получивших поддержку со стороны русского общества и требовавших своего включения в новую расстановку сил на международной арене; для участников переговоров с русской стороны это положение являлось незыблемым.

Таково было русское видение мира, которое, разумеется, не совпадало со взглядами других европейских держав, и Вильгельм I в ответ на предложения, выдвинутые его племянником, не преминул поставить его об этом в известность. Франц-Иосиф отреагировал не так запальчиво, как германский император, выступив с более конкретными критическими замечаниями. Он обвинил Россию в нарушении соглашений, достигнутых в Райхштедте и Будапеште, и потребовал, будучи поддержан в этом вопросе Англией, чтобы условия, выработанные в ходе русско-турецких переговоров, были представлены на рассмотрение стран – участниц Парижского договора. Это требование отвечало чаяниям Турции, осознававшей, что уклониться от переговоров ей не удастся, и уповавшей на то, что переговорный процесс будет осуществляться в ходе международной конференции с участием крупнейших государств Европы. Османская армия была повержена, русские войска стояли у ворот Константинополя, однако султан все еще надеялся избежать встречи с ними лицом к лицу и, воспользовавшись противоречиями в стане европейских держав, попытаться спасти то, что еще было возможно.

Воодушевленный одержанными победами, Александр II отныне прислушивался только к мнению Игнатьева, с начала балканского кризиса неустанно повторявшего, что разрешение кризиса и установление нового порядка в регионе зависело исключительно от России. После тяжелых сражений, периодов сомнений, монарх принял именно эту позицию и был полон решимости придерживаться ее в дальнейшем. Данные им инструкции были предельно точны: захват Константинополя только в случае провала всех попыток заключения мира; недопустимость внесения поправок в мирные условия, предложенные русской стороной; снятие осады столицы Османской империи только после того, как султан согласится принять предложенные ему мирные условия. Таким образом, Александр II выказал решимость воспользоваться плодами своих побед, но в то же время стремился избежать разрыва с Англией, совершавшей демонстративные военные приготовления, что и явилось причиной отсрочки ввода русских войск в Константинополь.

Сан-Стефанский мирный договор

19 января султан был вынужден признать себя побежденным. Было заключено перемирие, и на этот раз он принял установленные Петербургом предварительные условия: независимость Сербии, Черногории и Румынии в сочетании с увеличением их территории, призванным обеспечить возможность будущего существования этих королевств. Болгария получала статус автономного княжества, а ее территория расширена за счет македонских земель.

Османская империя была, таким образом, поставлена на колени. Однако Австрия и Англия отреагировали незамедлительно. Обе страны потребовали, чтобы все материалы по этому делу были рассмотрены в ходе международной конференции. Александр II этого не хотел, и Горчаков попытался привлечь Бисмарка на сторону России и внести тем самым раздор в ряды европейских держав. Он потребовал согласиться с предложениями, выдвинутыми русскими, заверив, что Александр II со своей стороны обязался уважать права, предоставленные Австрии в отношении Боснии и Герцеговины, особенно в том, что касалось обязательства передать Константинополь, из которого предполагалось сделать вольный город, в распоряжение Османской империи, призванной «охранять проливы».

Обращенный к Бисмарку призыв остался без ответа. «Железный канцлер» отослал Горчакова к проекту международной конференции, в пользу которой, как он говорил, он выступал. В очередной раз Бисмарк вел по отношению к своему русскому союзнику двойную игру, которую Александр II тщетно старался нейтрализовать.

И в этот момент вмешалась Англия, которая ввела свой флот в Мраморное море с целью не допустить вхождения русских войск в Константинополь. В качестве ответной меры русская армия заняла небольшой городок Сан-Стефано, располагавшийся вблизи столицы, и именно здесь состоялся заключительный этап мирных переговоров.

3 марта 1878 г.[112]112
  Сан-Стефанский договор вступил в силу 16 марта 1878 г. – Прим. ред.


[Закрыть] Сан-Стефанский мирный договор закрепил одержанную русскими победу, засвидетельствовав исполнение всех замыслов, вынашиваемых Россией на протяжении почти двух десятилетий. Великий князь Николай Николаевич обратился к полномочным представителям России с настойчивой просьбой, чтобы договор был подписан как можно скорее. Он высказал пожелание, чтобы датой подписания договора стало 19 февраля, приходившееся на годовщину празднования Манифеста о даровании вольности крестьянам. Обструкция со стороны Турции помешала этому[113]113
  Согласно русскому календарю, 19 февраля договор уже был подписан, но официальная дата была установлена по грегорианскому календарю и приходилась на 3 марта.


[Закрыть], но грандиозность достигнутого успеха оправдывала эту задержку. Сан-Стефанский договор подрывал европейское равновесие, от которого всегда так страдала Россия. Османская империя была разбита, ее граница заканчивалась на подступах к Константинополю, ее вековому господству в Европе настал конец.

Победа России была неоспорима во всех областях. Она одержала военную победу, покорила столицу, добилась права свободного прохода через проливы как в мирное, так и в военное время. Она получила Бессарабию, крепости на азиатской границе и возмещение ущерба, принесенного войной: она потребовала у Турции выплаты 1400 млн руб., тогда как та не желала отдавать и 300 млн руб., намереваясь покрыть разницу за счет крепостей Карса, Ардагана, Баязета и Батума, и без того захваченных русскими. Очевидно, что Россия не могла с этим согласиться, потому как территориальные приобретения являлись темой для другого разговора, в котором русские собирались вступить с турками в не менее ожесточенную полемику.

Договор был с энтузиазмом встречен русским и балканскими народами, тем более что последним он даровал свободу. Однако как только о договоре стало известно, он вызвал резкое неприятие в Европе. Англия и Австро-Венгерская империя, а в равной степени и Франция (не имевшая при этом личного интереса) выступили с протестом против «немыслимых условий договора». Создание Великой Болгарии было неприемлемо для англичан, которые рассматривали это как появление подконтрольного России государства и угрозу для своих связей с Востоком. В глазах Габсбургов это был вызов их стратегическому и экономическому положению на Балканах. Ни те, ни другие не просто ограничились протестом, но сопроводили свое несогласие военными приготовлениями. В Лондоне парламент выступил за усиление финансирования армии и обратился с призывом к резервистам. По замечанию Милютина, «Англия готовится к настоящей войне, и наших миротворческих устремлений недостаточно для ее успокоения, она все равно будет искать малейших предлог, чтобы вмешаться».

В тот самый час, когда его народ праздновал победу, Александр II оказался перед ужасной дилеммой: следовало ли пойти на пересмотр столь блистательного Сан-Стефанского договора и тем самым уступить англо-австрийскому давлению? Или оказаться перед угрозой новой войны, едва завершив старую?

Вероятно, русская армия была в состоянии достойно проявить себя в новом конфликте. Полмиллиона солдат находились на действительной службе, войска были размещены вдоль всех границ. Кроме того, боевой дух армии питали недавние победы и живая поддержка общества. Возвращение России в результате заключения Сан-Стефанского договора международного авторитета и территориальные приобретения явились еще одним стимулом для мобилизации морального духа армии. Однако экономическое положение страны было как никогда тяжелым. Война истощила государственный бюджет России, прорехи которого в ходе военных кампаний еще более увеличились, а рост радикальной оппозиции заставлял опасаться возможности революционных потрясений.

Для Александра II это явилось ужасным вызовом. Он должен был попытаться уцепиться за договор, вступить в конфликт, однако в конечном счете верх одержали благоразумие и ответственность, свойственные его характеру. Это непростое решение явилось результатом тяжелой внутренней борьбы, о чем свидетельствует его переписка с Екатериной. Однако окружавшие его доверенные лица также высказывались в пользу мирного урегулирования. Рейтерн ссылался на катастрофическое состояние финансов и падение рубля и подал прошение об отставке. Великий князь Николай Николаевич покинул свой пост, доверив его генералу Тотлебену. Преданный монарху Милютин также умолял его отступить.

В этой ситуации Александру II пришлось смириться с принятием некоторых ограничений к статьям Сан-Стефанского мирного договора. Но он уповал на то, что сделает это в согласии с одним из своих противников, последовательно примеряя на эту роль Австрию, Пруссию, а затем и Англию. Сначала Игнатьев, бывший не лучшей кандидатурой для этой миссии, поскольку он скорее помышлял о противостоянии требованиям по пересмотру договора, а затем Горчаков были направлены сначала в Вену, затем к Бисмарку. В Австрии русские посланники столкнулись с непреклонностью Андраши, убежденного в том, что настоящая антирусская коалиция должна была вот-вот сложиться. Что касается Бисмарка, то он вновь дал Горчакову понять, что немедленное начало переговоров обойдется России неизмеримо дешевле, чем война (или переговоры по ее окончании), поскольку России пришлось бы в этом случае иметь дело с коалицией Австрии и Англии. Бисмарк также отметил нарастание революционного движения внутри России – о чем свидетельствовали новые покушения – и подчеркнул, что его симпатии были на стороне западных держав.

Милютин не уставал повторять императору, что рассчитывать на германских друзей бесполезно, и предлагал обратиться в сторону Англии с тем, чтобы не дать ей блокироваться с Австрией. С целью заручиться поддержкой Англии Шувалову, уполномоченному по ведению переговоров, направленному в Лондон[114]114
  В 1874 г. после утраты влияния в окружении императора он был направлен послом в Лондон.


[Закрыть], было предписано настаивать на том, что Россия готова пойти на уступки, которых так желала добиться Англия. Суть заключалась в принесении жертв русской стороной: она принимала разделение Болгарии на две части, изменявшее границы молодого государства, и отказывалась от ряда территориальных приобретений – Баязета, Алашкерской долины и контроля над турецкой Арменией. Эти уступки, сделанные Россией в обмен на согласие Англии поддержать другие условия Сан-Стефанского договора, должны были быть внесены в текст секретной конвенции. Однако Англия оказалась гораздо менее сговорчивой, чем полагал Шувалов, при обсуждении предполагаемых уступок, поскольку одновременно Англия вела переговоры с Австрией с целью выработки общей позиции для предстоящего конгресса. Чтобы Англия приняла уступки со стороны России, последняя должна была согласиться на то, что условия Сан-Стефанского договора будут обсуждаться в ходе крупного европейского конгресса, который должен был состояться в Берлине в июне 1878 г. Эта перспектива была тяжело воспринята Александром II, который писал 24 мая 1878 г. Екатерине: «Последние политические новости вселяют в меня опасения, что предстоящий конгресс не приведет ни к чему хорошему. Результатом его явится война, ибо от нас потребуют уступок, на которые мне не позволит пойти чувство собственного достоинства». А 9 июня в письме тому же адресату он повторил: «Я надеюсь, что конгресс не приведет к началу новой войны… Хотя я скорее предпочту войну тому постыдному миру, который Англия и Австрия, как представляется, собираются нам навязать».

Берлинский конгресс: отступление России?

Несмотря на возражения Александра II, Берлинский конгресс открылся 13 июня[115]115
  1 июня по юлианскому календарю.


[Закрыть]. На нем собрались шесть европейских держав, Турция, а также наблюдатели, прибывшие из Греции, Румынии, Сербии и Черногории. Также была представлена армянская церковь. Россия направила на конгресс Горчакова, Шувалова и барона П. П. Убри, тонкого дипломата, хорошего знатока политического стиля Бисмарка, имевшего возможность наблюдать его, будучи послом в Берлине. Против них выступали неуступчивые противники: Дизраэли, возглавлявший английскую делегацию, Андраши, твердо решивший отстаивать все уступки, сделанные Россией по предыдущим соглашениям, и Бисмарк, возглавлявший конгресс.

Перед лицом этих делегаций Россия оказалась в тем более слабом положении, что выбор Горчакова в число делегатов никуда не годился. Он был болен, почти без сил, обращал больше внимания на внешние обстоятельства, а не на суть явлений.

В таком состоянии он был отодвинут на второй план ожесточенностью дискуссий, настойчивостью и искусностью своих оппонентов, а также тем, что никто не принимал во внимание его выступления. Но, к несчастью, он не мог смириться с обстоятельствами и упорно пытался играть роль главы делегации, которая гораздо более подошла бы Шувалову, предлагавшему себя на эту роль на каждом этапе обсуждений, в составе комиссии или на пленарном заседании, проявляя везде прекрасное знание документов, большую смекалку и умение очаровывать, что признавали все его собеседники. Но он не мог в одиночку исправить ход дела, и положение России оставалось весьма тяжелым. Военные успехи русских и последующее заключение Сан-Стефанского мирного договора были восприняты всеми европейскими державами как реванш России за поражения, понесенные в результате Крымской войны и подписание Парижского договора. Сан-Стефано свидетельствовало о том, что Россия вновь заняла свое место в авангарде европейских держав. А крушение Османской империи открывало ей на Черном море – и, возможно, за его пределами, что служило предметом опасений Дизраэли – свободу действий в направлении Востока, который с начала XVIII в. упорно стремились покорить все российские правители. Возрождение России на международной арене в еще большей степени беспокоило Англию и Австро-Венгерскую империю, применительно к которым оно представляло прямую угрозу интересам их восточной политики, равно как и их позициям на Балканах. Наконец, хотя на этот раз речь не шла о военном блоке, Россия вновь оказалась в одиночестве против коалиции государств, которые в ходе конгресса, конечно, не проявили абсолютного единства, но собрались в Берлине с общей целью вырвать у России максимум тех преимуществ, которые она получила в Сан-Стефано.

Дизраэли и Андраши сразу же потребовали полного пересмотра условий договора, невозмутимо забыв о том, что в недавнем прошлом достигли с русским правительством ряда соглашений, преимущественно секретных.

Как и следовало ожидать, в центре обсуждения снова оказался болгарский вопрос. Двойная игра, которая велась английской делегацией, была очевидна. Обойдя молчанием предыдущее соглашение с Шуваловым, Дизраэли потребовал пересмотра вопроса, требуя сохранения присутствия турецких войск в Болгарии, одновременно добиваясь сокращения срока пребывания русских войск с двух лет до 9 месяцев и требуя, наконец, чтобы Варна и Софийский санджак были отторгнуты от нового болгарского государства. Стесненный тем, что достигнутое в Лондоне соглашение носило секретный характер, Шувалов не мог противостоять всем этим требованиям, однако ему удалось отстоять спорные болгарские территории, которые надлежало вернуть Северной Болгарии, так как уже в Лондоне было решено разделить страну на две части. Северная Болгария становилась автономным княжеством, выбор правителя местным населением был санкционирован султаном; Южная Болгария, получившая название Румелия, пользовалась административной автономией и управлялась христианским правительством, назначаемым султаном сроком на пять лет. Администрация провинции была поставлена под контроль международной комиссии, состоявшей из представителей шести стран – подписантов договора.

Хотя русская делегация не противостояла единому блоку, она могла бы опереться на соглашения, заключенные ранее в Лондоне, однако Шувалов опасался упоминанием об этих соглашениях вызвать раздражение Австрии, а еще более – дать повод для требований странам, которые официально не участвовали в конгрессе. Это особенно касалось Румынии, чьи сетования по поводу передачи Бессарабии России имелись в виду представителями всех делегаций, намеревавшихся разжечь страсти вокруг этой проблемы и лишить Россию завоеваний, полученных в ходе войны.

Независимость Сербии, Черногории и Румынии, несмотря на некоторые изменения границ, прописанные в Сан-Стефанском договоре, явилась победой России. Однако Австрия заполучила контроль над Боснией и Герцеговиной, уступленный ей представителями русской делегации в обмен на согласие Австрии на присоединение Южной Бессарабии к России. Карс, Ардаган и Батум признавались неотъемлемым приобретением России. Однако конгресс оставил в силе условия Парижского договора, касавшиеся режима черноморских проливов, которые Россия стремилась отменить начиная с 1856 г.

Принимая во внимание определенное число значительных уступок, Берлинский конгресс может рассматриваться как поражение России. Именно такой была реакция славянофилов. Аксаков, возглавлявший одну из ячеек движения, вынужден был заявить в присутствии Московского Славянского комитета: «Берлинский трактат – это позор!» А Катков в «Московских ведомостях» кричал о предательстве и полном успехе англичан, которые, по его мнению, благодаря трактату получили решительное влияние на Ближнем Востоке. С целью сохранения престижа и позиций на подступах к Черному морю России требовалось, заключал он, дальнейшее продвижение в Центральной Азии. Этот тезис был широко распространен во всех консервативных кругах, отчаянно требовавших взятия реванша, иными словами войны, которую следовало как можно скорее объявить английским недругам.

Германцы получили в русской прессе не более лестные отзывы, обвиненные в предательстве дружбы, столь долго поддерживаемой с ними Александром II. Генерал Скобелев, один из героев покорения Средней Азии, не уставал повторять: «Наш враг – это Германия. Война с ней неизбежна».

Только либералы подвергли итоги войны и условия мирного договора серьезному анализу и пришли к выводу, что ограничения, наложенные на Россию европейскими державами, были незначительны в сравнении с завоеваниями.

Однако Александр И, поддержавший представителей русской делегации на конгрессе, придерживался гораздо более реалистичного взгляда. Он полагал, что России удалось извлечь из своей победы все, на что можно было надеяться. Один из российских дипломатов отмечал: «Не сочли ли бы мы безумцем того, кто еще два года назад предрек бы столь блестящий результат?»

Милютин разделял этот взгляд и отмечал в своем дневнике, что в восточном вопросе после войны и заключения мирного договора был достигнут значительный прогресс. Он не сомневался в том, что статус Болгарии, даже разделенной и не обладающей всей полнотой политических прав, в обозримом будущем приведет к ее объединению. Бисмарк подтверждал это суждение, указывая на то, с какими преимуществами Россия вышла из войны. Россия, и канцлер имел основания это утверждать, вышла победительницей после конгресса, на котором европейские государства поставили задачу свести на нет результаты ее побед. Парижский договор отныне не заслуживал ничего, кроме как быть забытым, русская армия вернула себе былое величие, а Российская империя в эти годы расширила свои границы как в южном, так и в восточном направлении.

Русской дипломатии, которая в конечном счете проявила себя с сильной стороны в единоличном противостоянии мощной коалиции держав, тем не менее требовалось обновление. Горчаков больше не правил бал. Возраст, болезнь, желание перемен, проявляемое императором, – все это привело к его отставке. Однако Александр собирался отстранить его от дел мягко и элегантно. Горчаков удалился из столицы, взял бессрочный отпуск, отправился в путешествие за границу, и с 1879 г. его обязанности временно перешли к его помощнику, Н. К. Гирсу[116]116
  Гирс был назначен помощником министра иностранных дел в 1875 г. С тех пор он наряду с Горчаковым участвовал во всех переговорах, которые вел император, и в 1878–1879 гг. вместе с Милютиным сопровождал Александра II в Крыму.


[Закрыть], который с 1875 г. возглавлял Азиатский департамент Министерства иностранных дел. В 1882 г. Александр III назначил его министром иностранных дел.

Игнатьев, игравший важную роль на протяжении всего балканского кризиса и чьи суждения относительно выбора союзников и той или иной стратегии оказались верными, долгое время рассматривался в качестве кандидатуры на место Горчакова. Однако различные комбинации, предшествовавшие заключению мира, когда двойной статус Болгарии явился свидетельством провала личной стратегии Игнатьева, стали причиной того, что он не вошел в число русских делегатов в Берлине. И вместо того, чтобы встать на место Горчакова, Игнатьев в 1881 г. стал министром внутренних дел.

Шувалову же, бывшему третьим лицом, обеспечившим в ходе непростого поединка России почетный мир, чьи усилия удостоились высокой оценки в Берлине, выпала роль расплачиваться за очевидные стороны дипломатического поражения: с целью успокоения славянофильской общественности он был сначала освобожден от должности русского посла в Лондоне, а затем и вся его карьера пошла на спад. По окончании Берлинского конгресса Александр II желал расплатиться по счетам, а для этого ему нужен был козел отпущения. Но вместе с тем ему требовалось обновить состав высшего дипломатического корпуса, чтобы выработать соответствующую новым условиям политику. Ища средства к обновлению своей внешней политики, он и не представлял, как мало времени оставалось в его распоряжении.