Текст книги "Большие безобразия маленького папы"

Автор книги: Елизавета Михайличенко

Соавторы: Юрий Несис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

День второй
ШКОЛА

В школу пошли втроем – Сын, Папа и Мама. На ложного Марика Мама старалась не смотреть.

Тимур Петрович уже третий день был директором школы. Моложе его из всего преподавательского состава была только учительница начальных классов Светлана Савельевна. Но именно она наиболее демонстративно не принимала его всерьез как директора. Но не поэтому с самого утра думал о ней Тимур Петрович. Всю последнюю четверть он разрабатывал генеральный план штурма Светочки, и сейчас этот план близился к своему завершению.

Когда Мама с Папой вошли в кабинет, директор мечтательно улыбался.

– А документы есть? – спросил он. – Нет, тогда не положено.

– Вы совершенно правы, – прочувствованно сказал Папа.

Директор потупился, но вид хорошо отутюженных складок на брюках вернул ему уверенность.

– Что ты имеешь в виду? – директор испытующе посмотрел на тщедушного очкарика. «Из отличников», – профессионально отметил он.

– Я хотел сказать, что мне редко приходилось встречать такого молодого и принципиального директора. Надеюсь, что вы далеко пойдете. Спасибо.

Директор покраснел. Ему вдруг захотелось, чтобы с полки исчезла коллекция рогаток, а с пиджака значок ГТО.

– Ну ладно, – сказал Тимур Петрович. – В виде исключения. Скажите Светлане Савельевне, что я разрешил.

Светлана Савельевна была молода и хороша собой. Папе всегда нравились такие – тоненькие, с серьезными лицами и сдержанными манерами. Поникший было Папа несколько оживился. А после того, как Наташка Несмирная позвала его к себе за парту, Папа подумал, что все сложилось не так уж плохо.

Светлана Савельевна начала урок.

– Как она? – спросил Папа у Наташки.

Наташка состроила гримасу, которую можно было истолковать по-разному, но из которой следовало, что ее мнение об учительнице не слишком высокое.

– Молодая… Неопытная… Сойдет… – Наташка неожиданно подпрыгнула, поймала спикировавшего на парту голубя и нетерпеливо выдернула у него хвост. Она удовлетворенно улыбнулась и приготовилась насладиться запиской. Папа покосился на записку и узнал каракули Сына. Папа возмутился, но гораздо сильнее была возмущена Светлана Савельевна.

– Несмирная, – строго сказала она. – Дай сюда это.

Под этим можно было понимать что угодно, но Наташка поняла правильно.

– Не дам, – сказала она.

– Быстро клади на стол, или я поставлю двойку по поведению.

– Записка носит личный характер, – не без гордости заявила Несмирная.

– Сначала стань личностью, а потом получай личные записки. – После короткой внутренней борьбы верх одержало любопытство. Светочка подошла к Наташе Несмирной, схватила ее за руку и разжала кулачок.

– Вы не имеете права, – вмешался Папа, – это насилие! У нас тайна переписки.

– У нас в классе нет тайн друг от друга. И мы сейчас все вместе, – Светочка выделила слово «вместе» и обвела взглядом класс, – прочитаем эту записку.

Класс загудел. Наташка в отчаянном прыжке попыталась вырвать записку, но Светочка была начеку и подняла записку над головой.

– Не надо так, – жалобно попросил Сын.

Сердце у Папы дрогнуло.

– Так надо! – сомнения в правильности действий после Наташкиного прыжка покинули Светочку.

Светлана Савельевна отошла на всякий случай подальше от Наташки и начала читать:

«Совершенно секретно. После прочтения съесть. Наташка ты знаешь о моих чувствах! Ты в опастности. Берегись Амурчика. Не смотри на его внешность. Это очень бывалый тип. Не терзай мое серце. Прогони Амурчика ко мне. У него уже есть другая. Прощай, остальное на перемене».

– Так, – сказала Светочка, – про амурчиков мы уже все знаем, записки у нас личные, а писать грамотно мы еще маленькие. А сейчас автор пойдет к доске и напишет этот текст. А потом адресат исправит в нем ошибки.

Папа смотрел на худенькую спину Сына, на мелко дрожащий в его руке мел и вместе с жалостью испытывал за него стыд. Наконец, Сын повернулся. Папа неодобрительно покачал головой.

– Нам приходится слушаться старших, – печально ответил Сын.

– Трус, – сказала Наташка и вдруг заревела.

Сын побледнел и бросился замазывать написанное ладошками. Светочка поняла, что перегнула палку.

– Ладно, – неловко сказала Светочка. – Садись. Продолжим урок и займемся «объяснительным чтением».

Папа чувствовал себя оплеванным.

– Дура… корова… – тихо всхлипывала Наташка.

– Не ной, – Амурчик толкнул ее в бок. – Она еще пожалеет. Смотри, – и папа подмигнул Светлане Савельевне.

«Бедный мальчик, – подумала Светочка, – наверное, тик».

Сегодня на «объяснительном чтении» проходили «Телефон» Чуковского.

– У меня зазвонил телефон! – с подъемом сообщила Светочка.

– Поздравляю вас, – проникновенно сказал новенький, косясь на свою соседку. – Что, только вчера поставили? Такое событие… А как вам удалось? Мы вот уже пять лет на очереди… Кто-то из родителей помог?

– Мальчик, – досадливо поморщилась Светочка. – Как тебя зовут? Так вот, Марик, старших перебивать нехорошо. Слушай внимательно и постарайся понять главную мысль этого произведения.

Вторая попытка оказалась чуть успешнее – первые девять строчек Папа с горечью думал о бестактности современной молодежи и хорошеньких девиц в особенности. На десятой строчке Папа мстительно закричал:

– Довольно! Вы чему детей учите? Вы-то сами хоть поняли главную мысль этого произведения? – Он оперся на парту, как на кафедру. – Что происходит? Некий Слон, судя по кличке, и сам не мелкая сошка, звонит, как можно понять, официальному должностному лицу, я, мол, к вам от Верблюда, сделайте-ка мне для сынишки сверточек с шоколадом пудиков этак на пять-шесть. А это между прочим почти сто килограммов. Около тысячи рублей. Почти ваш годовой заработок. Честно нажитыми деньгами так не швыряются. Достойный пример для молодежи!

Класс затих. Наташка показала под партой большой палец. «Эмбрион в очках», – тоскливо подумала Светочка, вспоминая страшные рассказы седых зубров с кафедры педагогики про вундеркиндов. Она принужденно улыбнулась и выдавила:

– Так говорить некрасиво.

– Мы можем и красиво, – Эмбрион обаятельно улыбнулся, поправил несуществующий галстук и повторил то же самое обкатанным голосом радиодиктора.

– Все равно некрасиво!!! По сути! Демагогия! – завелась Светочка. – Чушь!

– Некрасиво с вами будут говорить во дворце бракосочетаний, – холодно бросил Эмбрион.

– Где? – пискнула Светочка. Она растерянно шагнула к двери, всхлипнула и выбежала из класса.

– В загс побежала, – мстительно сказала Наташка. Она подобрала с пола брошенную книгу и, сев за учительский стол, прочитала десятую строчку. – Продолжим, – кивнула она Амурчику, и они продолжили.

Тимур Петрович был счастлив. Светочка рыдала у него на плече. Утренняя неприязнь к новенькому куда-то пропала, и он решил обойтись с ним по возможности мягко.

У двери класса Светочка истерично впилась острыми наманикюренными ногтями в руку Тимура Петровича.

– Не бойся, – сказал Тимур Петрович.

Светочка перехода на «ты» не заметила. За дверью Наташка, узнаваемо передразнивая ее, читала «Телефон», а Эмбрион комментировал. Возникшая при появлении директора гробовая тишина длилась лишь мгновение.

– Как, вы уже из загса? – среагировал Эмбрион, когда Светочка, вцепившись в руку Тимура Петровича, появилась в классе. – А вы, я вижу, с первого дня держитесь за своего избранника мертвой хваткой. Очень разумно.

Вдруг Эмбрион схватил с подоконника горшок с цветущей геранью и, семеня ножками и бормоча: «Вот теперь мы поговорим красиво», решительно подал онемевшей паре.

– Дорогие мои! – с большим подъемом произнес он. – В этот знаменательный день слезы радости не дают мне отчетливо разглядеть ваши счастливые лица. Приятно сознавать, что два человека, посвятившие себя благородному, но трудному делу формирования людей будущего, теперь посвящают себя друг другу. Нельзя не заметить, – теперь Эмбрион обращался к классу, – что несмотря на молодость, деятельность супруга уже отмечена некоторыми наградами, – он дотянулся до значка ГТО и постучал по нему пальчиком. Класс одобрительно захихикал. – Мы видим, что супруг готов ко всему, а супруга соответственно готова на все.

– Ура! – закричал Сын и запустил первого бумажного голубя.

Светочка и Тимур Петрович, одновременно взявшие горшок, на протяжении всей речи тянули его каждый в свою сторону. Отрезвленные криком «Ура!», они одновременно отпустили его, и черепки вместе с комьями земли разлетелись по всему классу.

– К счастью, к счастью, – засуетился Эмбрион. – Дух захватывает, когда думаешь о том, каких достойных детей воспитает для нас этот маленький педагогический коллектив. Не знаю, как вы, – он сделал жест в сторону класса, – а я с нетерпением буду ждать их появления. Впрочем, – голос Эмбриона дрогнул. – Недостойная зависть гложет мое сердце. Я круглый, как биллиардный шар, сирота. Усыновите меня! – Эмбрион бухнулся на колени, собрался было удариться лбом об пол, но в последний момент почему-то передумал и, обняв Светочкины колени, прижался к ним щекой.

Светочка побледнела.

– Не хотят, – грустно сказал Эмбрион после паузы. – Странно…

Эмбрион понуро встал:

– Сердце мое полно скорби, но торжественность момента не позволяет мне предаваться ей. Так не будем же грустить! Взгляните на пылающие от смущения прекрасные лица молодых. Десятки голубей парят над их головами. Поздравим же молодоженов! Позвольте же мне на правах тамады…

– Тили-тили-тесто, – противненько затянула Наташка.

Эмбрион мгновенно переориентировался и начал дирижировать.

– Жених и невеста! – грянул класс.

Тимур Петрович, с ужасом глядя на разинутые редкозубые рты, схватил Светочку за руку и, затравленно озираясь, попятился к двери.

Оставшись в кабинете один, Тимур Петрович всерьез задумался над тем, как будет выполнять данное Светочке мужественно-сдержанным тоном обещание восстановить в классе порядок. Не придумав ничего лучшего, он позвонил Маме на работу и, опуская некоторые слишком уж уязвляющие его самолюбие подробности, рассказал о происшедшем. На том конце провода тихо ахнули.

– Вы даже не можете себе представить, – вздохнула Мама, и они быстро договорились, что оба ребенка оставшиеся до конца учебного года два дня в школе не появятся.

Директор положил трубку и с тоской подумал, что в 1-м «Б» должно быть сегодня еще три урока. «То Егор, теперь этот, ну и классик… Егор… Конечно же, Егор! Другого выхода нет».

– Егор, – говорил директор через пять минут переминавшемуся с ноги на ногу второгоднику Мазаеву. – Я всегда считал тебя главным хулиганом 1-го «Б» класса.

– А что я сделал, – заныл Егор. – Это все Амурчик…

– Вот именно, – сказал директор. – Приходит со стороны какой-то очкарик и начинает задавать тон… И это в классе, где еще вчера все боялись и уважали нашего ученика Егора Мазаева. Не знаю, как ты, а я бы не стерпел.

– А на третий год не оставите? – осторожно спросил Егор.

– За кого ты нас принимаешь…

Когда Егор открыл дверь в класс. Папа на учительском столе изображал в лицах ловлю уссурийских тигров для Московского зоопарка.

– Ну а ты?! – завороженно спросил кто-то.

Папа раскрутил воображаемую сеть и накинул на тигра.

– Ну а он?!

Папа ощерился и свирепо зарычал.

– Ну а ты?! – выдохнул класс.

Папа скрестил руки на груди и постучал ножкой по столу.

– Ну ты, Амурчик, – Егор говорил негромко, но властно. – Иди сюда.

Папа осекся, неловко слез со стола, заметил перепуганное лицо Сына и, как загипнотизированный, пошел за Мазаевым.

В туалете никого не было. Егор неторопливо закрыл дверь. Бить человека просто так он еще не научился и поэтому неосознанно прибегнул к провокации:

– Ну ты, – Мазаев сжевал в кулак воротничок папиной матроски. – Ты чё выпендриваешься в чужом классе?

– А разве тебе не понравилось? – заискивающе засуетился Папа. – Я же наоборот! Чтобы всем было весело! Чтобы… – Удар пришелся в левую скулу. Папа больно въехал в писсуар. – За что?! – взвыл Папа.

– За нашу учительницу!

Удар под дых отключил в перегнувшемся Папе все, кроме инстинкта самосохранения. Папа рванулся к открывающейся двери и попал в объятия к Паше Петрину. Это выглядело чудесным спасением. Пашу Петрина Папа знал все десять лет его жизни. Папин коллега, директор Занзибаровского филиала Петр Альбрехтович Петрин любил демонстрировать сына знакомым. Паша был всегда подтянут, спортивен, улыбчив. Глаза смотрели честно и серьезно, несколько исподлобья.

– Паша! – возопил Папа. – Помоги мне! Меня избивают!

Паша надменно осмотрел лысого головастика, растирающего по физиономии то ли сопли, то ли слезы. Егора Паша мог сделать одной левой, но Мазаев знался с какой-то шпаной, и нарываться не стоило:

– Избивают – глагол множественного числа… А у вас один на один… Дуэль… Поединок. Нет, все честно… – Паша застегнул пуговицу, собираясь уйти.

– Паша! – потрясенный Папа не находил слов. – Ты же всегда защищал слабых! Мне же столько про тебя рассказывали! Ты же котенка спас, когда его хулиганы мучали!

Папа так и не сообразил, что обилие деталей в рассказанной Петром Альбрехтовичем истории объяснялось присутствием рассказчика за спиной героя.

– Ты не котенок, а будущий солдат! Как ты будешь мир защищать, если себя защитить и то не можешь?..

В коридоре Паша Петрин вежливо поздоровался с Мамой. Мама была очень довольна собой – совершенно неожиданно в профкоме оказались две горящие путевки в пионерский лагерь.

День третий
«ЗОЛОТОЙ УЛЕЙ»

К счастью, большинство пассажиров сменилось уже в первом поселке, и Мама решилась поднять глаза от сумочки. Дети, отвернувшись друг от друга, сидели на одном сиденьи. Чтобы отогнать тяжелые предчувствия, Мама переключилась на мелькавшую за окном флору. Дозвониться вчера до Комсомольска-на-Амуре Мама так и не смогла, даже по срочному давали только на следующее утро. Характерный междугородный звонок показался ей сладчайшей трелью. Уж сестра-то должна знать, как укрощать это создание. Но Марик с отчаянным воплем: «Мамочка! Это моя мамочка!!!» – метнулся к телефону и, врезавшись с разбега в тумбочку, разбил на радостях аппарат. Пожалуй, хорошо, что разбил – то, что он орал в оборванную трубку, могло навсегда поссорить ее с родной сестрой: «Мамочка! Забери меня сейчас же домой! Я ей тут мешаю! Она меня ненавидит! Упекает в лагерь! Потому что муж в командировке! Мамочка! Запрети ей отсылать меня в лагерь! Я его подожгу, как сарай тети Тони!» Хоть Мама и видела болтающийся провод, она не выдержала, вырвала трубку и виновато-растерянно позвала «Алло?..»

«Ладно, – обреченно вздохнула Мама, – не хотите в лагерь – не надо». Но тут истерику устроил Сын. Марик с ненавистью смотрел на него, и Мама уже решила, что без драки не обойдется. Неожиданно в лице Марика что-то дрогнуло, он потрепал Сына по плечу. «Не плачь, малыш, – пропищал он. – Ну раз уж тебе так сильно хочется в этот чертов лагерь, поедем, что же делать». «Умница, Марик!» – обрадовалась Мама. Марик обернулся, изменился в лице, бешеным взглядом смерил Маму: «А с тобой мы еще разберемся». С этой минуты он перестал разговаривать с Мамой. Он слонялся по квартире и, под восторженным взглядом Сына, пел блатные песни времен маминого детства. И продолжал их петь на автостанции. Войдя в автобус, он просеменил между рядами, жалостливо растягивая:

 
Граждане, купите папиросы,
Подходи, пехота и матросы…
 

Брошенные в панамку медяки, яблоко, две конфеты и яйцо он вручил Маме, объяснив автобусу:

– Это ей за завтрак.

Несколько нелестных реплик, как первые тяжелые капли дождя, шлепнулись на Маму. Папа отправился в новое путешествие по проходу. Теперь, изменив жанру, он выл популярную песню из зарубежного фильма:

 
Я начал жить в трущобах городских,
И добрых слов я не слыхал,
Когда ласкали вы детей своих,
Я есть просил, я замерзал…
 

Впрочем, изменив жанру по содержанию, Папа оставался верен ему по форме – аранжировав шлягер для блатных аккордов семиструнки. Тонкий чистый детский голосок, тоненькая шейка. Папа подпустил в голос слезу, в лучших традициях жестокого романса. Неохваченная кинофикацией старушка поднесла уголок платка к глазам. Папа остановился перед ней:

 
Но увидав меня, не прячьте взгляд,
Ведь я ни в чем, ни в чем не виноват!
 

Старушка притянула Папу к себе и незаметно сунула ему в кулачок трешку, прошептав:

– Ей не давай. Себя чем-нибудь порадуй.

Папа смешался:

– Нет, не надо.

– Бери, бери. У меня пенсия скоро.

– Нет, – сказал Папа, уперев взгляд в заштопанные чулки. Все предстало в другом свете. – Все равно она меня каждый день обыскивает, – Папа бросил смятую трешку на выцветшую юбку и побежал на свое место.

«Как хорошо, что дети так непохожи друг на друга, даже двоюродные братья», – подумала Мама, глядя на открытую улыбку Сына.

Сын был абсолютно счастлив. Через несколько минут начнется настоящая взрослая жизнь в настоящем пионерском лагере, где будут вожатые, горн, костры, пионеры, речка и пилотки с кисточками!

Автобус затормозил.

– «Золотой улей»! – радостно сложил Сын большие буквы на воротах. – Ура!

Папа передернулся и процедил:

– Похоже, нам всем предстоит медовый месяц.

Мама не решилась уехать, не предупредив начальника лагеря о Марике. Сын и Папа молча озирались – один зачарованно, другой затравленно. Из подкатившей черной «Волги» выбрался мальчик и, сопровождаемый отцом, зашагал к административному корпусу. «Ровесник моего пацана», – машинально отметил Папа, но тут же очнулся.

Мальчик с отцом приближались и разговор их слышался все отчетливее:

– Тогда – двадцать лет назад – лагерь только открылся. Мы его всем комбинатом по воскресеньям строили. Твоему старшему брату было столько же, сколько тебе сейчас, нет, чуть побольше… И в самую первую смену его выбрали старостой. И Константин так хорошо руководил отрядом, что хотя они были самые младшие, заняли первое место, и домой он вернулся с почетной грамотой.

– С такой же, как он вчера подписывал?

– Да, почти. Так что тебе есть с кого брать пример.

– Да… Я его вчера просил написать одну для меня, чтобы в школе показать, а он сказал: «Заслужить надо!»

– Правильно сказал. Сам Костя все свои грамоты получил честно.

– Меня тоже выберут старостой и дадут грамоту.

– Что ж, посмотрим… Кстати, Костя никогда не хвастался. Ну, я пойду, загляну к здешнему начальнику.

Оставшись один, мальчик быстро сориентировался. Он подошел к Сыну и напористо заявил:

– Ты тоже будешь в младшем отряде. Чур, я староста. Будешь за меня голосовать.

– Почему это он должен голосовать за тебя? – возмутился Папа. Этот пацан пытался распоряжаться его Сыном, как собственным.

– Потому, что я первый сказал. А кто первый, тот и главный.

К такой логике Папа не привык. Но присутствие Сына обязывало, и он решил навязать свои правила игры:

– А достаточно ли ты подготовлен для такой должности?

Мальчик выпрямился, посерьезнел и, глядя на Папу сверху вниз, отчеканил:

– Имею годичный стаж работы старостой в своем 1-м «Б» классе. Так что опытом работы с массами обладаю. С жизнью пионерского лагеря знаком по аналогичным учреждениям-санаториям, которые дважды посетил еще в дошкольном возрасте.

Папа опешил и уже как-то по-детски выпалил:

– Ты что, больной?

Сын хихикнул. «А вдруг этот парень тоже был взрослым?» – промелькнуло в папиной голове, и он пустил пробный шар:

– Тогда нужно заключение врачебной комиссии, что ты допущен к исполнению обязанностей старосты.

– Сам ты больной! Там санаторий в сто раз лучше этого лагеря. Он там в виде корабля на самом берегу моря. У нас там не отряды, а экипажи были. И не комнаты, а кубрики. И бассейн, и… впрочем, это неважно. Учусь я только на «хорошо» и «отлично». Дисциплинирован, исполнителен.

– А твоя кандидатура согласована с начальником лагеря? Мы не будем голосовать за человека, чья кандидатура не согласована.

Мальчик на секунду задумался и решительно шагнул в кабинет начальника. Папа вздохнул – ребенок был, все-таки, настоящий. Через минуту из корпуса вышли все четверо – Мама, начальник лагеря, мальчик и его отец. Последний казался несколько сконфуженным:

– Зачем же ты так, Павлик? Так, знаешь ли, не принято. Костя себе такого никогда не позволял.

– …такие вот у него странные шуточки, – смущенно договаривала Мама начальнику лагеря. Но внимание того было поглощено новыми посетителями.

Помявшись, Мама чмокнула детишек и ушла. Папа прижался к прутьям ворот и вдруг, протянув руки, завопил:

– Вернись!

Мама подбежала к нему и затараторила:

– Ой, как же я забыла! Конечно, Марик, умница, что вспомнил. – Она протянула Папе большой кулек конфет.

– Ничего себе кулечек, – обрадовался подбежавший Сын.

Но Папа швырнул конфеты на землю и, крикнув «Привет Брыкину», убежал.

– Ребята! – разнеслось над лагерем. – Администрация, педагогический коллектив и обслуживающий персонал «Золотого улья» поздравляют вас с началом первой смены. Через пять минут на площадке состоится торжественная линейка, посвященная открытию лагеря. А теперь послушайте и запомните сигналы горна, по которым вы будете жить весь срок – просыпаться, застилать койки, умываться, строиться на линейку, строиться в столовую…

– И тихий мертвый час будет обрамлен прекрасными звуками горна, как лагерь забором. О, великий павловский звонок! – протянул Папа.

Так плохо Папе не было еще никогда в жизни. Остатки мужества, юмора, самоуважения покидали его, внутренний стержень плавился. Собственная последняя фраза – вымученная, непонятно кому адресованная, доконала его. Да и в качестве кого он ее произнес? Взрослый бы промолчал, ребенок – не додумался. «Все к черту! Выход из положения – в самом положении!» Папа решил покориться судьбе. В конце концов, нравилось же ему все это в детстве. И вообще, лес, речка, трехразовое питание – чего еще надо. Да и Сын под присмотром. По-настоящему больно было только вспоминать о жене, и он запретил себе о ней думать. Это не удавалось. Папа зациклился на вопросе, должен и хочет ли он лет через десять жениться на Маме.

Объявили построение на линейку.

Начальник лагеря говорил о режиме, дисциплине и силе коллектива единомышленников. Старшая пионервожатая рассказала об истории «Золотого улья», режиме и дисциплине в нем. Потом выступил завхоз. О режиме и дисциплине он говорил недолго. Долго он говорил, что надо беречь инвентарь. Сын хотел спросить у Папы, тот ли это Инвентарь, который пришел первым на скачках в Пятигорске. Но не затронутый акселерацией Папа оказался в конце шеренги. Сын вздохнул. Если уж Папа решил превращаться в мальчика, то мог бы стать чуть постарше и покрупнее. Врач говорила о режиме, дисциплине и гигиене детей и подростков. Заведующий столовой тоже что-то говорил, но Сын уже ничего не запоминал, потому что мальчик из «Волги» начал шепотом ругать тех, кто неровно стоял. «Ты же на пионерской линейке!» – говорил он, и Сын очень старался стоять хорошо.

Вожатый Коля – белобрысый студент – поразил всех, кроме Папы, сообщением, что он здесь на педпрактике, и что они должны ему помочь получить пятерку и стипендию.

– Папа, – удивился Сын, – чтобы взрослые хорошо себя вели и учились, им платят деньги?

– Платят, – кивнул Папа. – Странно только, почему Мама не объяснила этому мальчику, что стипендии он не получит.

– Ребята! – беспечно продолжил вожатый. – Сейчас мы выберем актив отряда. Начальник лагеря сообщил мне, что у нас в отряде находится Павлик Петренко, младший брат Константина Петренко. Как я сам только что узнал, Константин Петренко был самым первым старостой младшего отряда в самой первой смене. Поэтому я предлагаю избрать старостой Павлика. Кто «за», поднимите руки.

Все, кроме Папы, подняли руки. Сын недовольно покосился на него.

– Всем вожатым собраться в красном уголке на планерку! – неожиданно прозвучало по лагерному радио.

– Ну что же, – веско сказал Староста, когда дверь за Колей захлопнулась. – Теперь ответственность за правильное проведение собрания лежит на мне. Поэтому предлагаю для ведения собрания избрать президиум. – Он долго и недоверчиво смотрел на ребят, потом уставился на Сына. – Ты… Сейчас я предоставлю тебе слово, и ты предложишь избрать президиум в количестве двух человек: Петренко – это значит я – председатель и… как твоя фамилия? – повернулся он к самой маленькой тихой девочке. – Иванова-Задунайская – секретарь. Запомнил?

Сын начал торопливо повторять.

– Подожди, – оборвал Староста. – Я еще не предоставил тебе слова.

Когда он предоставил, Сын произнес все громко и с выражением.

– Другие предложения есть – нет, тогда…

Но тут встрял Папа:

– Есть, есть другое предложение! Я предлагаю, – Папа, захлебываясь от восторга, пересчитал весь отряд. – Избрать президиум в количестве 26 человек, в составе: 25 человек сопредседатели, Петренко – секретарь.

– В очках, а дурак, – сказал Староста. Все дружно засмеялись. – Кто за первое предложение, прошу поднять руки. Кто против? Один. Противопоставляешь себя коллективу, индивидуалист?! Будем принимать меры. Кто воздержался?

Сын снова поднял руку. До этого он уже голосовал «за», но теперь ему стало неудобно перед Папой.

– Как это ты воздерживаешься? – закричал Староста. – Хочешь и вашим, и нашим? Не выйдет! Раз сам предложил, то голосуй «за». При всех голосуй, чтобы все видели!

Сын зло посмотрел на Папу, вышел вперед и поднял руку.

– Избранных товарищей прошу занять места в президиуме, – объявил Староста. – Иванова-Задунайская, иди сюда и пиши протокол. Сегодня на повестке дня: первое – утверждение предложенного мною названия отряда. Отряд я предлагаю назвать… – он на секунду задумался.

– Имени Константина Петренко! – восторженно пропищала Иванова-Задунайская.

Староста удивленно посмотрел на нее:

– Хорошее предложение, но это может быть неправильно истолковано. Лучше наш отряд будет активно бороться за право носить имя моего брата. А пока возьмем название «Активист». Второй пункт повестки дня – программа мероприятий отряда «Активист» по выполнению поставленных перед нами администрацией лагеря задач. Третье – встречные предложения отряда «Активист» – это называется инициатива снизу, – объяснил Староста.

«И откуда только он все это знает?» – ужаснулся Папа.

– Четвертое, – предложил Староста, – трудовой десант. Этот самый первый трудовой десант во всей нашей смене мы посвятим оборудованию отдельного угла-кабинета для руководства отряда.

– А отдельную кровать для руководства отряда не угодно ли? – выкрикнул Папа.

– Ты же не попросил слова, – испуганно дернул его за рукав Сын.

– Пункт пятый, – сплюнув, сказал Староста. – Борьба с индивидуализмом. Слушание персонального дела этого с разбитой мордой и очками.

– Пункт шестой, – Папа ухмыльнулся, как тогда в классе. – Организация в отряде «Активист» группы никому не подчиняющихся вольных индейцев племени апачей!!!

– Здорово! – обрадовался Сын. – Вот это по-настоящему здорово!

Все мальчишки закричали «Ура!» и окружили Папу.

– Пункт седьмой, – зло крикнул Староста. – Отлов апачей и передача их начальнику лагеря членами добровольной дружины отряда.

Тут все стали делиться на апачей и дружинников. А Папа залез на тумбочку и испустил боевой клич индейцев. Все захотели научиться кричать так же. Папа заорал снова, еще громче, и все стали вопить, и поднялся страшный шум, и всем было очень весело. Сын удивился, как это он не понимал раньше, какой у него классный Папа! Папа же, никогда не рвавшийся к власти, был в упоении. Под ним колыхалось море восторженных, преданных глаз. Обожание толпы окрыляло.

Староста что-то выкрикивал и махал руками, но его никто не слышал. Все замолчали, только когда Папа вскинул руку и сказал:

– Ша! Пункт восьмой и последний! Совместное испытание Старосты индейцами и дружинниками по методу апачей – привязывание кандидата на руководящую должность к столбу и метание томагавков над головой, – Папа уверился в своем праве вершить судьбы.

Так Папа стал Вождем.

– За столовую! В лопухи! – скомандовал он, и все потащили упирающегося Старосту.

Место на задворках столовой было самое индейское. Густой лес высоких – выше самого длинного из апачей, лопухов простирался до самого забора. Только одна хорошо утоптанная тропа, тянувшаяся от заднего входа в столовую до дыр в заборе, говорила о присутствии бледнолицых.

По дороге Староста обзывал Вождя узурпатором и призывал сознательных дружинников сплотиться вокруг законного руководства и дать отпор проискам воинствующего индивидуализма и терроризма. Но к этому времени все дружинники уже стали апачами, и только Иванова-Задунайская хныкала и просила отпустить Старосту, уверяя, что он больше не будет.

Старосту привязали к столбу, но этот бледнолицый продолжал выступать, и апачи вставили ему в рот кляп. Вождь повесил на грудь пленника табличку: «Отдельный столб-кабинет. Прием по личным вопросам по вторникам с 16 до 18». Иванова-Задунайская спросила Вождя, должна ли она, как секретарь, писать протокол испытаний Старосты?

– Мух отгоняй, – процедил Вождь. Скрестив на груди руки, он стоял у столба-кабинета и глядел поверх голов.

Иванова-Задунайская сорвала лопух, а апачи, исполнив вокруг столба ритуальный танец индейцев, пошли делать томагавк.

Делать специальный настоящий испытательный томагавк пришлось очень долго, потому что к Папе начал потихоньку возвращаться здравый смысл. Глядя на жаждущие кровавого испытания детские лица, Папа испугался. Переключить энтузиазм отряда на что-то другое было невозможно. Оставалось только измотать из него одержимость каким-то нудным занятием. Теперь Папа по себе знал, что дети играют всерьез.

Вождь, вздохнув, объявил, что, делая испытательный томагавк, апачам нельзя пользоваться никаким инструментом, кроме камней. После обеда Вождь назначил Сына разведчиком и приказал отнести бледнолицым их порции. Сын этому очень обрадовался – возиться с томагавком ему уже надоело.

Мокасины Сына неслышно ступали по траве. Доносился звук горна – в форте строили солдат на послеобеденную поверку. Усиленный рупором, хриплый от огненной воды, голос полковника донесся до чутких ушей разведчика. Шел уже второй год, как благородное племя апачей вступило на тропу войны, и Сын Великого Вождя, естественно, научился понимать язык бледнолицых. «Мертвый час!» – сказал полковник, и молодой воин понял, что сегодня предстоит не стычка, а настоящий бой. Во многих вигвамах будут вопить женщины, а колокол форта напомнит племени о новых скальпах, добавившихся в коллекции Великого Вождя.

Разведчик уже приближался к бледнолицым пленникам у позорного столба-кабинета, когда на тропу войны неожиданно вышли и, ступая тяжело, как стадо бизонов, двинулись к дырке в заборе еще двое огромных бледнолицых. Сын Великого Вождя затаился в пампасах. По белым маскхалатам Сын Великого Вождя понял, что это полковые разведчики.

– Даша, – первый разведчик поставил на землю две огромные кошелки. – Гля, чё это он тут?