Текст книги "Неформат"

Автор книги: Елизавета Михайличенко

Соавторы: Юрий Несис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

12. «Дети в подвале играли в гестапо…»

– Ну что, Эфраим, надо делиться, так? – Санька содрал скотч со рта Плоткина, прикованного обеими руками к трубе, что сохраняло ему одномерную свободу передвижения вдоль нее.

Эфраим тут же обложил нас вежливым интеллигентским матом. Я, Светик и О'Лай стояли рядом, вглядываясь в своего пленника.

– Мож, коврик для нашей мышки принести? – зачем-то спросила Светик с жалостливой интонацией.

– Зачем портить коврик? – подал я реплику кинозлодейским голосом. – Все равно его жопа до пола не достает.

– Света, а вы бы лучше поднялись наверх, – заботливо посоветовал Санька. – Вам скоро станет неприятно здесь находиться. – Он повернулся к нам и подмигнул.

Чисто Мюллер.

– Дружище, – сказал я ему, – давай дадим господину Плоткину часик-другой на размышление.

– Но он ведь уже отказался с нами сотрудничать, так? – строго возразил Санька.

– Ну, тормозит клиент. Что же его – сразу увечить? Куда нам спешить?

Плоткин застыл, а потом снова стал повторять то, что вызывало уже оскомину – мол, я не Плоткин, не Эфраим, а Николай Кабанов, что если мы все-таки посмотрим в паспорт, который у него в левом заднем кармане брюк, то сами в этом убедимся.

– Ладно, – сказал Санька, – только для дамы. Маяковский. «Стихи о советском паспорте»! Я достаю из широких штанин, дубликатом бесценного груза… – он вытащил из Плоткинских карманов сначала обмотанный изолентой мобильный телефон, а затем потрепанный паспорт и полистал его. – О, а дубликат действительно бесценный! Смотрите, завидуйте, какую ксиву можно прикупить за хорошие деньги… Практически настоящий. Плоткин, сколько стоит такая роскошь? Ни одна экспертиза не подкопается. Наверняка и зарегистрирован по месту выдачи, так? А место выдачи у нас… ага… Тюменская обл. Вот лежит там, в вечной мерзлоте настоящий Николай Кабанов, сторожит нефтяные запасы родины, а ты, сволочь, прикрываешься здесь его добрым именем, так?

– Не так! Не так! – заорал Плоткин.

Я смотрел и завидовал. Действительно, он был гражданин. А у меня в кармане – лишь пейсатый менорастый даркон, который и не покажешь-то теперь никому.

– Плоткин, – скривилась Светик, – че вы орете? Будете орать – О'Лай вас хакнет, он тож истерик. Плоткин, вы сами гет подпишете, или раввина звать?

Плоткин растерялся. Он поморгал на Светика, осмотрел ее с головы до ног, явственно ужаснулся, снова поморгал и завопил:

– Какой гет? Какой раввин? Я православный атеист!

– Ути-пути, – ухмыльнулся Санька. – Видели, как легко этот иуда своего бога предал? Тьфу. Даже разговаривать с тобой противно. Предлагаю сделать перерыв. Мутант, – он подмигнул мне, – сотри-ка с ксивы и трубы мои пальчики, а то найдут их потом на трупе…

Я с демонстративной тщательностью обтер паспорт и мобильник и картинно, держа через носовой платок, вернул их в карманы побледневшего Плоткина.

Мы не без облегчения вылезли из подвала и решили подкрепиться. Санька притащил из джипа огромный пакет «малой добычи». И стал метать на стол. При этом он весело командовал мне и Светику куда класть, что открывать, где приткнуть, как поставить. Кстати, не забыл он и про О'Лая – купил ему здоровенную берцовую коровью кость. Пес остолбенел, потом неуверенно, явно не веря в происходящее, понюхал, а затем ошалело посмотрел на Светика, словно разводя ушами.

– Юзай, – посоветовала ему хозяйка.

Логово Светика располагалось на косогоре, немного в стороне от типично-подмосковной дачной улицы. Кто-то у Светика в родне страдал демофобией и выстроил дачу по принципу хутора – к ней надо было идти через весь поселок, а потом пробираться через пролесок, правда недолго – метров двести, но по неосвещенной колее. Когда я поинтересовался откуда у Светика это сокровище, она неопределенно ответила, что это фамильное логово. Лучшего места для киднепинга в ближнем Подмосковье и придумать было нельзя.

– Я, Света, хотел бы пригласить вас на ужин, – вдруг молвил Санька, когда мы уже почти все открыли и расставили.

– Благодарствуйте, – ответила Светик. – А че я для этого должна сделать?

– Выйти к ужину, – ответствовал Санька. – Через четверть часа.

Светик царственно поднялась по лестнице и уже сверху вопросила:

– Александыр, этта… а какой формат прикида?

Санька сконцентрировался на ответе, как спортсмен перед прыжком и взял барьер:

– Кожа!

– Кожа и кости! – уточнил я.

– Рога и копыта, – сказала Светик откуда-то сверху злобно и, кажется, обиженно. Надо же.

– Прекрати! – прошипел мне Санька. – Тоже, друг называется.

Он вытащил из пакета скатерть, два подсвечника, сноровисто перестелил всю сервировку, зажег ароматические свечи, погасил верхний свет, оставив гореть только торшер в дальнем углу. Выставил шампанское «Вдова Клико», успокаивающе кивнул мне, что есть в запасе и кое-что мужское, затем извлек из длинной картонной коробочки галстук и ловко повязал его. А я бы, наверное, уже не сумел. Отвык за эти годы от галстуков. Наконец, Санька нанес последние штрихи и озабоченно вопросил:

– Ну как?

– Формат, – не удержался я. – Только кольца не хватает.

Санька удовлетворенно кивнул:

– Еще бы. Там видно будет. Эх, Боренька… ты ведь после десерта скроешься в подвал, поработаешь с Плоткиным, так?

Заскрипела лестница. Из полумрака выступил дегенеративного вида низенький военный, в огромном кителе, фуражке, кожаной мини-юбке и уставных офицерских сапогах. Светик приблизилась шаркающей некавалерийской походкой, и мы узрели на кителе погоны генерал-майора внутренних войск. Неизменная трубка в ладони выглядела почти зловеще. Санька сглотнул.

– Фсем баяцца! – приказала довольная Светик. – Гаспада афицерьё, сидеть!

Мы с О'Лаем уселись. Санька пригладил стрижку и делано рассмеялся. Он решил бороться за свое счастье и облома не признал. И тоже сел. Романтическую атмосферу карнавала нарушали только вопли из подземелья, но мы, словно сговорившись, делали вид, что их не слышим. Только О'Лай нервно дергал ухом.

Оказалось, что О'Лай пил. Он, то есть, хлебал вино наравне со взрослыми. Потребовала ему налить хозяйка в тот душераздирающий момент, когда Санька, в костюме и при галстуке, встал и чуть охрипшим голосом предложил поднять бокалы за неожиданные, но судьбоносные встречи, которые происходят в судьбах ничего не подозревающих людей, внезапно.

– Э, – сказала Светик, – зависни… те. О'Лайю не налито.

– Собаке? – возмутился Санька. – «Вдову Клико»?

– А чё он, троян моржовый, не лакать? Он же «шар пей»! Типа – пей на шару. Как все, так и он. Если ваше вино, Александыр, слишком хорошо для моего старого фрэнда, то мы можем и в другое место залогиниться.

Напоив собачку и выслушав где-то третью (героическую) часть Санькиной биографии, Светик вдруг испытала внутренний конфликт:

– Этта… а у нас ведь деть в подземелье. Не шарпей, канешна, но тож нада налить, патамушта мы хоть и хыщники, но добрые-добрые… Ы?

Светик взяла тарелку, положила туда корма, прихватила бутылку из «мужского» запаса:

– Я ща, – она полезла под стол, приоткрыла крышку погреба и громко провозгласила: – Плоткин! Тигра пришла!

– Света! Вы слишком добры! Пусть по миллиону за порцию башляет! – прокричал Санька вслед уползавшим под стол сапогам, – как в «Графе Монтекристо», читали?

– Александыр… – донеслось из-под земли гулко, – мне даж неловко пред вашей начитанностью… Можно звать вас Константином?

Санька недоуменно на меня посмотрел и вопросительно мотнул головой.

– Поэтесса, – сказал я. – Диагноз.

– Ну, Боренька, а еще друг! – возмутился Санька. – Почему раньше не доложил? Это меняет дело! Так?

– Каким образом это меняет?

– Да ёлки-палки, не меняет, но обогащает!.. Это ж надо – поэтесса… – Санька выскочил из-за стола и стал нарезать круги вокруг, явно продумывая ходы. А я наконец-то ощутил себя в атмосфере, когда опьянение вполне предполагает расслабленность. А это совсем другое опьянение, чем в ожидании проверки чужих документов. Хотя, если вспомнить, что в погребе у нас прикованный Плоткин…

Странный у нас какой-то Плоткин. Ну, то что мы у него дома никаких денег не нашли – это нормально. Я на его месте тоже держал бы деньги где-нибудь от себя подальше. Но мыть посуду тем, что я увидел у него на кухне… скомканным капроновым чулком… Впрочем, посуду, наверное, моет сожительница. От нее и весь этот быт, весь нищенский уклад. А он, значит, из этой посуды потом ест… И мужественно скрывает, что у него имеются деньги. М-да… Как-то это не укладывается в человеческую природу. И не слишком ли артистично наш Эфраим конспирируется. Ведь ясно, что если его найдут, никому не будет интересно чем ему моют посуду… Если уж мы играем в гестапо, то хорошо бы проверить – обрезан ли наш израильтянин. Впрочем, почему Эфраим Плоткин обязательно должен быть обрезан?..

Из-под стола появилась грустная Светик с пустой тарелкой и бутылкой.

– Как наш узник? – спросил я.

– Аппетит нормальный, – задумчиво ответствовала Светик, набивая трубку. – Реакции живые. Годен. Этта… Я ему сказала, что форму с убитого генерала сняла.

– Света! – радостно встрял Санька. – А вы, оказывается, поэтесса? Это потрясающе.

Светик внимательно-внимательно посмотрела на меня. А Санька продолжил:

– Света! Я тоже бард.

Взгляд у нее стал еще внимательнее. Только теперь она смотрела на Саньку. И хорошо, что на него. А Санька уже функционировал в режиме без обратной связи:

– Света! Можно я возьму гитару? Я тут у вас видел, вон там, в той комнате. Так? – не дожидаясь ответа, он метнулся за инструментом.

Светик сморщила личико и жахнула полстакана «Абсолюта». Потом подняла на меня взгляд обделанной младенцем мадонны:

– Блянах… Мутант… а ты тож… менестрель? Мутант – вагант, малоюзаная рифма. Мутант!!! ТАК???

Светик на этом бы не остановилась, конечно, но тут забренчала гитара, и Санька запел сочиненный им когда-то «Ментовский гимн». В отличие от Светика мне было приятно вновь услышать:

 
– На баритон срывая тенор,
не спит, чтоб был в стране закон.
Таких ментов, как Боря Бренер
в стране, увы, не легион.
 

Ну и нечто подобное про всех семерых оперов нашего тогдашнего «прайда».

– Я думала… – тихо и торжественно произнесла Светик, – я думала… что такого уже не бывает…

– Еще? – с готовностью отреагировал Санька.

– Я должна вызвать рава. Иначе…

– Но он приедет с Умницей, – перебил я. – То есть с Фимой. И Фима тоже будет петь, поскольку он – тоже бард. А барды – они поют и играют на гитарах.

– Фима – неформат и стёб-предтеча, – сказала Светик тем же ужасным голосом. – А наш Оксюморон – настоящий поэт, ахха. Да, Александыр?

Санька вдруг ужасно обиделся. Он пощипывал струны на гитаре, как нервничающий юноша редкие усики. И молчал. В наступившей паузе мы все услышали, как снизу завопил Плоткин:

– Ур-роды!

– Ну ладно, – вздохнул Санька. – Если вам не нравятся песни на мои стихи, то я ведь и не претендую. Вот, например, песня. На стихи настоящего, хоть и неизвестного поэта. Света, можете ее рассматривать, как приглашение выпить на брудершафт. А то все «вы» да «вы».

Просто Санька-встанька.

 
– Сплетем хвосты и перейдем на ты!
Изобразим хвостами – бесконечность.
Пусть каждый первый недалекий встречный
подумает: «Блудливые коты»…
 

Неожиданно из погреба песню подхватил хорошо поставленный баритон:

 
– Пусть каждый надоедливый второй,
не видя Знак в хвостах переплетенных,
тихонько покачает головой
и побредет – задумчивый и сонный.
 

Санька растерялся и заткнулся. Да и мы растерялись не меньше. Санька-то пел совсем неплохо, голос у него был вкрадчивый, но сильный. Но в сравнение с Эфраимовым не шел. А Плоткин продолжал, с драматической слезой, словно взывал к свету из ада:

 
– Увидев бесконечность, он поймет,
что жил не так, но впереди – надежда
на умопомрачительный полет
между собою – будущим и прежним…
 

– Слышь, ты! – зло заорал Санька в пол, отложив гитару. – Кенар в клетке! Че ты там выпендриваешься? Откуда ты эту песню знаешь? Ее никто не знает. Это мой друг написал, – пояснил он нам. – Он животных любил. Помер.

– Друг! – возмутилось подземелье. – Да в жизни Мишка с братками не кентовался! Он бы у тебя и с похмелья рюмки не принял! И живой он, живой! Я его летом видел! Он из Тюмени приезжал! Отпустите меня!

– Во! – обрадовалась вдруг Светик. – Этта который Мишка? Пряхин? В «Огах» читал?

– Он! Да! Ты что, правда Мишку знаешь?! Как же ты тогда можешь?! Девушка, нахрен я вам нужен?! Нету у меня никаких денег! Отпустите меня!!!

– Еще слово, – завопил Санька и застучал пустой бутылкой в пол, – я тебе кляп в мозги засуну!

Светик одобрительно кивнула, ей явно понравился образ кляпа в мозгах. А мне, наоборот, все происходящее совсем уже не нравилось. И я, подмигнув скисшему Саньке, сам полез в погреб.

Плоткин был перевозбужден и напоминал провинциального трагика. Я сказал ему на иврите, что Санька страшен во хмелю и лучше бы он действительно молчал, а еще лучше, чтобы минут через пять разыграл приступ астмы, тогда я смогу вывести его на воздух, откуда он и сбежит.

Я говорил и внимательно следил за лицом Плоткина, чтобы уловить огонек понимания прежде, чем он его потушит. Плоткин же смотрел на меня выпучив глаза, тяжело дыша, испуганно, словно я говорил с ним не на благородном библейском языке, а на чеченском.

Когда я вылез, Светика на месте не оказалось. Сильно расстроенный и пьяный Санька уже ждал меня с наполненными водкой стаканами. Взгляд его больше подошел бы О'Лаю. Я решил успокоить влюбленного джигита и сказал какую-то банальность по теме. Но Санька отрицательно покачал головой и выдохнул:

– Но она действительно прекрасна. Так?

В молчании прошли десять минут вместе с надеждой, что у Плоткина начнется приступ астмы. Но он сидел, как мышь в Грозном. Когда вернулась Светик, я объявил:

– Надо бы мужика отстегнуть. Он не Плоткин. Поговорить по-человечески и отпустить.

– А че ты такой тормоз, Мутант? – поинтересовалась Светик. – Я его када кормила, протестировала. Аутентичный Николай Кабанов.

– Ясное дело, – сказал Санька. – Это я еще на хате у него понял. Но… – он блудливо взглянул на меня, – в общем, решил, что он нам тут пригодится. Надо было погреб опробовать, да и вообще… – он снова на меня взглянул, – что-то же он знать может.

В общем, Санька привез сюда лжеплоткина с целью отправить меня к нему в погреб, с глаз долой, чтобы не нарушал интим. Да, а я, значит, как дурак… Впрочем, не надо преувеличивать. Двойник Плоткина, да еще живущий со знакомой Эфраиму женщиной – совсем неплохая добыча. Есть шанс, что через двойника доберемся и до оригинала. Значит будем добывать чистосердечные подробности.

Это оказалось несложным. От возможности позвонить жене и выпить водки Николай размяк, а после обещания отвезти его на машине до порога, все простил и все рассказал. Да и рассказывать, собственно, было нечего. Провинциальный актер из Тюмени – ну, парни, представляете это место, там можно нормально жить, если ты хоть как-то связан с нефтью, а твои внутренние залежи никому и нафиг. Пару лет назад пытался вырваться, торкнулся в Москву, пробовался на Мосфильме, но рылом даже на последнюю роль не вышел. Вернулся, зубы на полку, жена тихо презирает. И вдруг – междугородний звонок, какой-то администратор с Мосфильма, то есть сейчас уже он со студии ушел, но доступ к картотеке сохранил, а может скопировал, кто знает. Вот он и предложил не роль, но шабашку, за которую побольше, чем за самую главную роль платят. А всего-то надо – отрастить бороду, приехать с женой в Москву, жить легально с пропиской в чужой квартире и раз в неделю бесплатно ходить к парикмахеру. Потому что похож на какого-то крутого, которому, наверное, надо алиби. Нет, самого заказчика никогда не видел, а зачем? Деньги платит администратор. Где парикмахер? Да в агентстве, там же где и администратор, адрес-телефон есть, вот, но лучше бы не говорить кто дал…

– Блин! – расстроился Санька. – Это сколько же можно с таким баблом двойников завести, да и прочих подстав нагородить. Мы этот клубок сто лет распутывать будем, так?

А я спросил Николая, сколько еще времени он должен жить на этой квартире. И оказалось, что дела наши совсем плохи – он уже последний раз подстригся и через пять дней возвращается домой, у них и билеты уже куплены.

Это могло означать только одно – не позже, чем через пять дней Эфраим Плоткин покинет пределы России, а наш прайд, наоборот, останется в России и положит зубы на полку.

Наконец, Санька, покачиваясь, встал и провозгласил, что отпускание кенара Николая Кабанова на волю – это жест символический, приуроченный к переходу «на ты» двух поэтических душ, тише, тише, Света, я пошутил, но мы ведь правда перешли «на ты», ну вот. И должен сопровождаться народными гуляниями.

Николай, правда, слегка усомнился в способности Саньки доставить его к жене в целости и сохранности, чем страшно того обидел. После недолгих препирательств сошлись на том, что сначала отвозим Николая к жене, а затем или берем ее с собой, или отъезжаем в загул сами – там посмотрим. Санька явно собирался кутить до открытия пресловутого актерского агентства.

– Форму я, пожалуй, сниму, – задумчиво сказала Светик, – а то покойный деда осудит.

– О, дай поносить! – прикололся я. Очень мне вдруг захотелось проехаться по Москве на навороченном джипе, в генеральском мундире, с шофером.

– А хор-рошая мысль, – поддержал Санька без тени иронии. – Учитывая количество выпитого, без генерала на переднем сидении мне до Москвы не доехать. Денег на ментов не хватит.

Мундир оказался мне впору. Фуражка, правда, немного жала. Постовые нам козыряли. Санька смотрел на них мутным наглым взглядом, но ехал почти прямо. Я отечески кивал. Светик и Кабанов ржали на заднем сидении и сплетничали на театральные темы.

Мы остались ждать результатов переговоров Кольки с женой, но дождались лишь чпокнувшего в ночной тишине сдавленного глушителем выстрела, потом еще одного.

– Контрольный, – тупо констатировал Санька.

Тут же из подъезда выскочила черная фигура, запрыгнула в ближайшую машину. Санька выругался. Джип не заводился.

– Иммобилайзер! – заорал я. – Сними!

Джип рванул с места, габаритные фонари отъехавшей машины были еще видны.

– Урою, – пообещал Санька.

Огни приближались. Машина резко свернула направо, в переулок. Нас занесло. Закрутило. Санька сумел выровнять джип. Мы стояли поперек дороги. Санька тряс головой, как не вписавшийся в ворота баран.

– Я, пожалуй, выйду, – объявила Светик. – А то тянет иногда прогуляцца пешком по родному ночному городу, – она открыла дверцу.

– Да сиди уже! – в сердцах сказал Санька. – Будто я не вижу, что перебрал для автогонок. Я все ж профи, а не фраер.

– Профи? – хмыкнула Светик.

– Профи, профи, – подтвердил Санька. – Ты ведь хорошо стер мои отпечатки с его паспорта и мобильника, правда, Боренька? И номерок машины запомнил?

– Ахха… – слегка обалдело выдохнула Светик. – Номер че, правда засейфил?

– Я стер, – подтвердил я. – И запомнил. Съедь с дороги, а?

– Блянах! – вдруг заорала Светик. – Ты нах, волчьясыть, вид делал?! Ты нах утрамбовывал, что ни при чем? Ты знал, что Кабанова отмодерят!

Санька уже отъехал к обочине и обернулся:

– От… чего?

– Сотрут нах! Сделитят! – Светикину басу было явно тесно в джипе. – Ты, выходит, его к эшафоту подбросил, Оксюморон?!

Санька вдруг жалобно попросил:

– Боренька, ну скажи ей…

Мы стояли на обочине второстепенной дороги в ночной Москве, машины чиркали по темной полосе проезжей части, как сырые спички. В свете наших фар мирно фонил легкий дождь.

– Светик, – послушно сказал я, – это не от конкретного знания. Это – от общего знания. Что-то вроде личной гигиены. Ты ведь моешь руки перед едой не потому, что точно знаешь, что на них – холера.

– Птичку жаааалко, – вдруг всхлипнула она. – Сидели… пили… Он – актер, его место в буфете, а не на кладбище-е-е-еееее…

Вот так пририсованные Светику при первой встрече слезы стали реальными. Светик-Пьеро рыдала над провинциальным трагиком Кабановым, да и мне было жаль мужика. Санька тоже подозрительно покашливал.

Мы тихонько отъехали от обочины и поплелись в сторону центра. Светало. Очередной мент козырнул нашему джипу. Я снял генеральский мундир.

13. «Акела промахнулся»

Санька резко сломался. Сказал, что это уже вторая почти бессонная ночь, и что организм требует «сто минут сна». Никто не возражал. До открытия актерского агентства было достаточно времени.

Санька похрапывал за рулем, Светик свернулась на заднем сидении и уютно посапывала, а я, наконец-то, обрел возможность прислушаться к собственным мыслям. С момента появления Саньки в «Гоголе» он волок меня в кильватере своей инициативы. По праву ориентирующегося на местности. Да, к счастью, устал.

Второй труп всего за несколько дней меня категорически не устраивал. В этом усматривалась тоскливая закономерность и ожидание от судьбы вопроса: «Третьим будешь?»

Кто убил Кабанова? А, главное, зачем? То есть, даже не так. Прежде всего понять бы, кого убивал киллер – Кабанова или Плоткина? Кто мог заказать Кабанова? Да никто. Разве что сам Плоткин, чтобы обрубить концы, например. Но это не тот конец, который надо рубить. Даже если он как-то узнал, что Кабанова похитили. Наоборот, радоваться должен был, что не зря платил деньги. Кабанов изначально не знал и не мог знать ничего такого, что могло бы помочь найти Плоткина. Даже если предположить, что мы сумеем нарыть что-то в актерском агентстве, а мы наверняка не сумеем, то все равно убивать Кабанова было поздно.

Значит, киллер поджидал Плоткина. Но кто мог зарезать курицу, укравшую золотые яйца? Тот, например, кому дали эти яйца на хранение. Или тот, кто знал, где они хранятся. А еще тот, для кого Плоткин прежде всего не слишком много украл, а слишком много знал. Например, некто, проворачивающий многомиллиардные оружейные сделки. Тогда получается, что Умница на него работает и передал полученную от Светика информацию. Тогда я не жилец, а следующая мишень этого же киллера. Но… не стыкуется. Светик поднималась на свой этаж, к компьютеру, дважды – переодеваться в генерала и наоборот. Допустим, передала она в первый раз, что мы взяли Плоткина, но тогда зачем киллеру напрасно ждать его в подъезде? Приезжай в логово и мочи всех оптом. А во второй раз Светик уже знала, что Плоткин – это Кабанов. А убивать актера Кабанова Науму ну совсем незачем. Ага, значит пока поживем.

А если актер Кабанов все-таки Плоткин? И этот Плоткин настолько дьявольски хитер, что смог обыграть нас всех и заставить поверить, что он – Кабанов. В общем-то никаких неопровержимых доказательств, что Кабанов – Кабанов у нас нет, скорее общее понимание ситуации. Нет, не могли мы так облажаться, не могли. А почему, собственно, не могли? Сколько я знаю примеров, когда ничем нам не уступавшие коллеги и не так лажались.

От таких мыслей мое сознание пожелало отключиться. Мне снилось, что я участвую в забеге. В какой-то момент, еще до выстрела стартового пистолета, все участники начинают бежать. Но этот фальстарт как-то по умолчанию, молчаливым большинством признают законным стартом. Я встречаюсь с оскорбленным взглядом стоящего со стартовым пистолетом Наума, который словно бы вопрошает: «Как же так?» Ноги практически отнимаются, и я зачем-то начинаю вглядываться не в отдаленную победу, а в лица участвующих в забеге. Лиц, как выясняется, нет. Рядом со мной бегут разные биологические виды в одинаковых разбойничье-шахидных масках, черных, закрывающих лицо или морду. Но, судя по всему, есть там и кабан, и какое-то странно-колышущееся, но вполне резвое привидение-негатив, то есть в черном, и антилопа-гну и еще группа неясно кого, но одинаковая, которую я во сне определяю существительным «масса». Они что-то друг другу продают на бегу и что-то друг у друга покупают. Получается, что это не забег даже, а аукцион. А лот – не я ли? Тогда я обязан победить, чтобы никому не достаться.

И вдруг я слышу выстрел стартового пистолета. И фиксирую с удивлением свою внутреннее удовлетворение – мол, наконец-то, все по правилам. Но в этот момент вдруг осознаю, что правила поменялись, поскольку выстрел предназначался именно мне, хотя это вроде и была «стрельба по бегущему кабану». Но бежать мне становится труднее и труднее, я понимаю, что меня ранили, я начинаю отставать, кричу что-то о несправедливости, игре не по правилам, а все – и трибуны, и участники забега, и Наум, и Умница – хором смеются и скандируют: «Му-тант! Тор-моз!»

И я чувствую такую ужасную несправедливость, такую жалость к себе, раненому, что хочется или заплакать, или кого-то изничтожить. И тогда я надеваю такую же черную маску и жду их на обочине беговой дорожки, обнажая клыки и тихо рыча… Но тут меня обступает та самая «масса», у них одинаковый запах, одинаковые слова, они начинают журчать, подхватывают и несут меня куда-то, а я и не сопротивляюсь, поскольку не уверен, что это плохо. А они относят меня к сильно постаревшему Науму и он, сильно нетрезвый, достает из карманов бутылку водки и два стакана. Водка, с каким-то механическим жужжанием, льется в бездонные стекляшки…

Я проснулся от звука ожившего неисправного мотора. Санька бодро сидел в седле, одной рукой крутил руль, другой водил по морде электробритвой:

– Бриться будешь? Или так мутантом и пойдешь на встречу с людьми искусства?

– Так и пойду. Если Плоткин организовал такого двойника, тем более у него хватит ума не оставить следов в агентстве. Так что там нечего ловить, кроме разве что счастья в личной жизни.

– О, – Санька, не сбавляя скорости, обернулся и тихо сообщил, – смотри как она спит!

– Я лучше пока за дорогой посмотрю.

И я посмотрел. И увидел над шоссе рекламную растяжку: «Большая рулетка в казино „Десятка“. Только один день – 10.10! В 10 часов вечера! Ставки до 1 миллиона долларов. Попади в десятку!» Санька тоже заметил и заорал:

– Спиздили, суки, мою идею! А меня – на улицу!

– Оксюморон, – простонали сзади, – а че ты сгенерил?

– Света, – желчно ответствовал Санька, – «Идея» – это всего лишь марка моих часов.

– Ахха, то есть пока ты дрых их сняли… А куда мы пилим?.. А, ну да. Агентство. Ахха… Кофею б.

– Нет, Света, – сказал респектабельный трезвый Санька. – Кофе мы будем пить в награду, после посещения агентства. Надо прийти туда раньше ментов. Боренька идет со мной.

– Не, – возразил бас сзади. – Это я иду туда с тобой. Вродь я актриса, а ты… ну, этта… дядь. Дядь Саша. А Мутант пусть тут. У него документы паленые.

– Короче, – Саньке очевидно весь этот детский сад надоел. – Мы туда внедряться не собираемся. Боренька, действительно, напои-ка Свету кофейком, а я схожу один, поговорю. Я хоть на мента похож, так? На отъевшегося.

Кофейня оказалась компьютеризированной. Светик страшно обрадовалась и ринулась в Интернет, общаться с начальством. Я, как бы от нечего делать, скромно подсел рядышком. Светик не прогнала. И даже проинструктировала – дала адрес их запароленной гостевой и код доступа. Правда, предупредила, что мне этого было знать не положено, поэтому Фиме ее не сдавать и самому не пользоваться, во всяком случае, пока она жива.

– А что, – бодренько отреагировал я, – есть опасения, что можешь перестать быть живой?

Светик даже не хмыкнула. И головы не повернула. А ответила с небольшой запинкой, продолжая возить мышку по коврику:

– Ахха… Четта, знаешь, колбасит меня непадеццки.

– В смысле?

– Бес. Четта мне не нравицца.

– Ну ты знаешь, ты давай уже или конкретизируй, или вообще не волнуй младшего детектива. В чем дело, Светик?

Светик, наконец, повернулась ко мне и слегка дернула верхней губой, обозначая то ли оскал, то ли улыбку:

– Ничё. Ня. Во, шеф онлайн.

По экрану монитора поползли строчки пьесы:

ГАОН: Наконец-то! Почему застряла в офлайне?

ПОЭТКА: Я не дома. По айпям не догнал? В кафе.

ГАОН: А Мутант где?

Светик покосилась на меня, на миг задумалась, потом набрала:

ПОЭТКА: Свалил в агентство за инфой. С Оксюмороном. Тока там битый линк.

ГАОН: Что за агентство? По порядку излагай.

ПОЭТКА: Прям тут?

ГАОН: Да, я позаботился. Я на чужом лапте.

– Что такое «лапоть»? – почему-то шепотом спросил я.

– Лэптоп, – отмахнулась Светик. – Не тормози.

ПОЭТКА: Не того загрузили. Ошибка 404. Плоткин=Кабанов:/

ГАОН: Плохая новость:(

ПОЭТКА: Ахха. Тока этта была лучшая новость. А ща худшая. Кабанов=труп %((

ГАОН::(((((Опять! Мутант – полный отморозок. Будь с ним осторожна. Не выпускай из виду. Ты уже забрала у него мой паспорт?

Тут Светик покосилась на меня как-то задумчиво. Я показал монитору средний палец.

ПОЭТКА: Неа. Он хочет меняцца на настоящий. А че значит «опять»? Мутант че – душегуб?

ГАОН: Не без того. Он широкопрофильный. Доверять ему нельзя. Скажи Мутанту, что у тебя есть спец переклеить фотографию в паспорте. И забери! Срочно!

– Это маниакальное желание не предвещает ничего хорошего, – прокомментировал я.

ПОЭТКА: А че так нервно? Этта я нервничать ща будду. Тут передо мной чела хакают, труп теплый валяецца, а я, межпро, его до того киднепнула и пальчики мои на нем мож есть, и видели меня соседки, че за подстава, Фима?!

ГАОН: Это не подстава, никто тебя не подставлял, конечно, ты что? Случайное несчастное стечение обстоятельств. Подожди… Давай-ка изложи толком, что у вас там произошло?

ПОЭТКА: Твоя наводка – на клон. Тюменский актер Кабанов. Сначала не верили, тестировали до ночи. Повезли взад, а в подъезде – киллер. Пьяный Оксюморон не догнал, во всех смыслах. Чуть не разбились нахреф. Ща менты ушли нюхать в агентство, через которое Плоткин сгрузил себе клона. Я на такие сюжеты не подписывалась:(

ГАОН: ИМХО, сам Плоткин обрубает свои связи.

ПОЭТКА: Ахха… Делитит своего клона, чтоб не дать жене развод. Прынцыпыальный какой…

ГАОН: Права. Как я сразу не понял:(Подставу устроил Оксюморон. Это же очевидно. Догнать он не смог! Просто имитировал аварию. Боюсь, что Мутант с ним, а не с нами. Срочно забери паспорт! Сам не даст – укради.

– Начинаю за себя волноваться, – честно признался я.

– А мож, нада уже за всех нас? – отозвалась Светик. – Ну и френды у тебя, Мутант.

ПОЭТКА: Ну и френды у тебя, Гаон. Этта, украсть, говоришь? А че тада не убить? %)

ГАОН: Не зацикливайся на убийстве – это какая-то случайность. Плоткина все равно необходимо найти. Как собираешься искать?

ПОЭТКА: Мутант и Окся говорят, что када у чела стока зелени, его найти низзя. Про Бин Ладена читал?;)

ГАОН: Что значит «стока»? Три килобакса? 30? Пол-лимона? Московский мент и за сотней охотиться будет.

Наш прайд обменялся взглядами загонщиков.

ПОЭТКА: А хреф его знает.

ГАОН: Узнай. И придумай, как найти Плоткина. Ты же умная, вот и проявись нестандартно. Вспомни, как Фрумкина вычислила! Ментов не слушай – они тупые.

ПОЭТКА: Гоняцца за Монтекристой – этта много денех нада.