Текст книги "Театр для француженки (СИ)"

Автор книги: Елизавета Леонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Театр для француженки
Елизавета Леонова

Вступление от автора

Человеческая сущность остается главной тайной в мире. Никто не может точно сказать какой человек на самом деле. Но что можно сказать прочитав чей то дневник? Каждая строка наполнена правдой, которую кто то умело скрывал. Например, часто прочитав записи человека, с которым знакомы даже десять лет, мы находим множество тайн и махинаций его Я и жизни.

Иногда в человеке можно разочароваться, иногда наоборот пожалеть обо всем, ведь каждая жизнь хранит в своей истории свою боль и страдания.

Перед вашими глазами представлена часть уцелевшего дневника юной девушки по имени Мари Парташ. В ее истории красочно описывается несчастливая жизнь и переживания, которые она чувствовала. Читая ее рукописи, любой может найти себя, ведь ее проблемы так похожи на наши, современные. И хоть это было совсем другое столетие и частично другая страна, мы все равно видим эту яркую палитру совместимости нашего мира, и прошлого.

Будучи еще ребенком, ей пришлось пережить то, что некоторые не в силе выдержать в зрелом возрасте. На страницах показана сила человеческой воли и духа. Мы ведь можем стать частью чего то большего, чем просто пространства своего круга.

Мари станет примером подражания для многих. В маленьком теле и сердце, может храниться целый мир, который будет непостижим для других, но точно ясен для нее. Ведь так важно просто сохранить себя.

Часть первая. Мое доброе утро

1870 год, 2 апреля.

Сегодня утром очень странно пахло. Я проснулась от запаха чего то тлеющего в своей комнате. Еще будучи сонной я попыталась крикнуть, и позвать мать, но не смогла. Мой голос будто пропал, и вместо крика, у меня получилось издать только шипение, чем то похожее на визг. Сердце немного вздрогнуло. Комната была заперта, а дым уже доставал кровать. Я не знала, что делать, и не понимала, почему никто не слышит, что в доме что то горит. Присмотревшись, я увидела в углу желтеющие язычки пламени, которые уже обжигали белые стены. Подскочив с кровати, я побежала к двери, и не смогла ее открыть. Раньше меня никогда не запирали на ключ. Зачем матери запирать меня в комнате? Со всей силы я начала барабанить в двери, так что они содрогались. Я удивилась, сколько силы может быть у человека, который испуган чувством близкой встречи со смертью. Я не плакала, ни единой слезинки. Но не от того, что сильна и сдержана. Нет! Я вовсе не сильна, я слабая и совсем беззащитна. Если бы была сильна, нашла бы лучший способ спастись, чем стучать в запертую дверь. Мои ногти на руках обламывались, и кровь начала потихоньку выходить из-под кожи. Я не чувствовала боли, совсем. Но я чувствовала тепло огня, которое уже так близко. Мне ничего не оставалось делать, как кричать. Что я кричала? Уже не помню. Не связанные между собой слова, которые перерастали к крики отчаянья. Моя нога покраснела, и я видела как пламя приближалось к моему телу, а очертания комнаты укрывались в дыму. Это была безысходность, и я в ее эпицентре! Мои легкие постепенно задыхались от чадного дыма, и сознание медленно покидало мой разум. В глазах все расплывалось, и я упала. Я упала на пол, и не могла пошевелиться. Единственное, что я помню, это жар. Невыносимый жар, что подкрадывался ко мне с каждой секундой. Я утратила надежду на спасение, и лежа на полу, ждала когда дым и огонь поглотят меня. Но вдруг, я услышала звук выбитой двери. Кто то вошел, но я не видела его. Только ноги в черных военных ботинках, такие были когда то у моего отца. Он в них ходил на рыбалку, иногда брал меня с собой. Я никогда не забуду как он учил мои бездарные руки, закидывать удочку и ставить сетки. Это было смешно! Мужчина подошел ко мне и присел, чтобы взять на руки. В этот момент, когда он меня поднимал, я полностью потеряла связь с сознанием. Больше ничего не помню. Но я оказалась спасена!

Во второй раз проснувшись, я уже не слышала запахи горелого, а перед глазами не витал ужасающий черный дым. Я оказалась в просторном помещении, где было множество кроватей, где то ряда три, и в каждом ряду по четыре кровати. Я лежала возле окна, и рядом со мной было множество носилок для больных. Очевидно, что это была больница. А я пока что была единственным больным. Смотря окно, я пыталась вспомнить мужчину, который меня спас, но я не могла начертить даже часть его внешности и образа в голове. Резко я ощутила жгучую боль ноги, и, скинув одеяло, поняла, что все-таки уже горела. Нога по колено забинтована, а через бинт просачивалась кровь и что то желтое. Я с облегчением вздохнула, ведь пострадала только нога. И я чудом осталась цела. Я выжила.

Еще через минут десять, двери, на половину застекленные, открылись, и вошла милая женщина среднего роста, приблизительно тридцатилетняя. На голове медицинская шапочка, в которой спрятаны волосы, очевидно темные. Женщина вызывала у меня улыбку, я чувствовала, что она одна из тех, кто жертвует собой, спасая других. И вот теперь я, хотя спасать меня не нужно было. Всего лишь ожег, а ведь в больнице, явно, лежит еще много больных, с более тяжелыми ранами и болезнями. Возможно, даже и при смерти.

Сев рядом, она положила свою руку мне на лоб, затем провела по руке, и еще больше улыбнулась.

– Как ты себя чувствуешь? Нога сильно болит? – начала говорить женщина, и ее глаза наполнились такой добротой и сочувствием ко мне, которого я не видела даже в глазах матери, когда я болела.

–Нет, все нормально. Скажите, мисс, кто меня спас? И где мама? -спросила я ее, попытавшись привстать.

– Детка, называй меня Софой. Тебя спас один офицер, который проезжал мимо твоего дома. Увидев, дым из окна, он решил разобраться, и не зря, – говорила Софа, и продолжив, улыбка пропала. – Твоя мать, она умерла. Мне жаль, но есть предположения, что она подожгла твою комнату и заперла, а сама застрелилась.

– Мари, меня зовут Мари, – почему то смерть матери не вызвала у меня никаких чувств, так как наше с ней общение всегда было бесчувственным. Мне, конечно, стало ее жаль, но слезы за этот день так и не появились на моих глазах. Тем более, она пыталась меня убить. Это ничуть не затронуло мое самолюбие, но она теперь понесет большое возмездие перед судом небесным.

– Слушай, Мари, где твой отец? У тебя остались еще родственники?

– Отец умер, его утопил лучший друг на очередной рыбалке. Бабушка тоже умерла, вторую я никогда не видела и не знала. Нет, у меня никого нет, – только вспомнив о папе, мои глаза заблестели. Ко мне пришло осознание того, что я совсем одинока. – Я отправлюсь в приют?

– Нет, я не позволю. Как ты смотришь на то, чтобы жить у меня? Я все равно живу одна, и иногда мне тоже бывает очень одиноко, – я увидела в Софе, зеркало себя. Она была такой открытой, но одинокой, такая же, как и я.

–Да, спасибо большое. Но почему вы так добры ко мне?

– Доброта это золото, которое нужно копить всю жизнь, чтобы потом расплатиться Богу перед вратами в рай.

– Ты, наверное, самый богатый человек, Софа, – эта женщина произвела на меня глубокое впечатление, и мне искренне хотелось общаться с ней все больше. Слушать ее речи, ведь только у нее они идут от сердца. И слова, дарят очень приятное тепло, которому хочется верить.

– Вечером я еще зайду для перевязки. А сейчас лежи отдыхай, скоро привезут поесть. Если что то нужно будет, зови, я приду, – неожиданно для меня, я с надеждой начала ждать ее возвращения, когда Софа еще даже не ушла.

Я лежала и просто думала о матери и отце. Они всегда были такими разными. Отец показывал как сильно меня любит ежедневно, а мать все пыталась указать мне на недостатки. Она умудрялась придраться ко мне даже из-за моих веснушек и рыжего цвета волос. Даже моя фигура давала очередной повод для ссоры, хотя я не толстая и не худая. Как по мне полностью нормальная. Тем более внешность это дело непоправимое. Никто ее не выбирает, и нет смысла указывать на человека пальцем, ведь нет идеальных. Возможно, я и не хотела себе таких волос, и этих веснушек на переносице, но они мне даны. Даны Богом, и мне они нравятся! Я довольна всем, чем меня наградили небеса. Я поистине верующий человек, и слова Софы еще раз убедили меня в совершенстве ее души.

В больнице была немного холодно, но после пережитого мне не очень хотелось духоты и тепла. Как и говорила Софа, буквально через пол часа мне принесли поесть. Первое и второе. Суп с парочкой кусочков картошки, морковки, он светился, от прозрачности, и не хватало соли, скорее, ее совсем там не было. И гречневая каша, с двумя кусками хлеба, в придачу горячий чай с кусочком лимона, без сахара. Я была рада и этому. Люди старались и приготовили мне поесть, совершенно бесплатно, чтобы я была сыта и поправлялась. Я съела все, но даже не от голода, а от уважения и благодарности. Мне было вкусно.

За окном уже темнело, в палате я все так же оставалась одна. Поглядывая на двери, я все с нетерпением ждала Софу, которая вот-вот должна была прийти. Так и было. На моем лице появилась улыбка, когда я снова увидела знакомое лицо.

Она села рядом и положила поднос с бинтами и прочим на столик возле кровати, и начала разрезать бинты у меня на ноге. Я доверяла ей, поэтому мне не было страшно.

Когда Софа сняла все бинты, и моя нога оголилась, сердце немного екнуло. На большой части совсем не было кожи, только мясо, которое страшно почернело, местами выходила кровь.

Софа выполняла свою работу, а я молча наблюдала, пытаясь скрыть ужас и боль от картины, и болезненных прикосновений.

– Ты сильная девочка, Мари. Сильным девочкам сложно в мире, – заговорила она, очевидно, увидев мои попытки терпеть все без единого визга и вздоха.

– Я не сильная, – ответила я, вздохнув.

– Тогда заплачь, – провоцируя меня, сказала женщина, которая видела меня насквозь.

– Я не плачу, не могу. Хотя я хочу, я так много раз хотела заплакать, но не получалось. Почему я не могу заплакать как остальные девочки? Ведь даже мальчишки плачут.

– Как все? -снова улыбнулась она, закончив свою роботу, Софа уже собиралась уходить. – Ты не такая как все! Так что, ложись ка спать. Завтра наступит новый день, с новыми мыслями.

Укрыв меня одеялом, и поцеловав в лоб, она ушла, включив даже свет. Я осталась одна в комнате, и спать мне не хотелось. Как можно уснуть когда в твоей жизни происходит черед необъяснимых и нелепых событий. Единственное занятие, это записи в дневник, который мне принесла Софа.

Но все же я уснула. Прошел мой очередной "скучный" день. Что же будет завтра?

Марк из дома Дюмаж

1870 год, 3 апреля

Утром я проснулась совершенно бодрой, и прекрасно себя чувствовала. Странно, но нога не болела, хотя бинты все так же окровавленные и ужасно пахнут. В палате снова никого не было. Только Софа, которая вечно навещает меня и сегодня, например, принесла мне две конфеты. Сев на край кровати, для очередной перевязки, она окунула мочалку в тару с водой, и провела по моем лице, руке, затем влажной стала нога. Софа заботиться обо мне, я думаю, она была бы прекрасной матерью, раз так относиться к чужим детям.

– Я принесла тебе книги, Мари. Ты любишь читать?

– Люблю. Только у меня с книг всегда была только научная фантастика, которую я никогда не понимала, – ответила я. Мне снова показалась картина доброты души человека.

– Здесь повести Оноре де Бальзака и сборник Джорджа Байрона. Думаю, тебе понравиться, – она закончила перевязку.

Когда Софа ушла, я уже не ощущала себя так одиноко как вчера. Книги помогали мне, будто становились друзьями. Каждая прочитанная строка, казалась мне прожитой мной же. Но все же, от общения с другими людьми я бы тоже не отказалась. Все-таки странно, что я была одна в столь большой палате, не смотря на то, что ночью я слышала монотонный детский плачь, и разговор врачей о недостачи места для новых поступлений.

Ближе к обеду, послышался звук открывающейся двери. Я подумала, что это принесли еду, но на самом деле двое докторов вносили на носилках парня, который лежал без сознания. Переложив его на кровать, прямо возле моей, они оставили носилки и ушли. Парень все так же лежал безжизненно, хотя мне он показался живее всех живых. Румянец на его бледных щеках, спокойное и ровное дыхание. Черные волосы неопрятно сползли на подушку. На внешность, ему было лет семнадцать, и он был прекрасен. Я хотела, чтобы парень скорей открыл глаза, и я смогла увидеть глаза. Какие они.

У парня был только один изъян, и похоже что это и была причина его нахождения рядом со мной в огромной палате. Отсутствие правой ноги по колено. Ее будто отрубили. Кровавый бинт, который облегал часть оставшегося, заставлял меня соболезновать ему, и стыдиться себя, когда я считала себя жертвой. Смотря на прекрасного парня, у которого впереди должна была быть светлая дорога.

Без сознания он пролежал примерно два часа. Он лежал, а я смотрела. Смотрела и любовалась. Ждала. Наконец, парень начал открывать глаза, и я увидела их. Яркие и чистые. Голубые. Они рассматривали палату, затем меня. Когда его взгляд встретился с моим, по телу прошло чем то то похожее на ток, я содрогнулась.

– Не смотри на меня. На жалкого инвалида, – сказал он, после того как посмотрел на ноги.

Я промолчала. Я не знала, что можно ответить на эти слова. " Не говори так", единственное, что звучало в моей голове, и я все так же не сводила с него глаз.

– Как тебя зовут то? – услышав мой богатый словарный запас, парень ухмыльнулся и тяжело вздохнул.

– Мари.

– Не спросишь как зовут меня? – в этот момент, я сильно нервничала, и даже боялась. Каждое сказанное мной слово, заставляло грудную клетку сжаться, и я не могла много говорить. Он, наверное, увидел это как некультурность и невоспитанность. Я ведь должна была с приличия пусть и не жалеть, но спросить хотя бы имя. Но я не спросила. Все так же нелепо и глупо молчала, – Марк, вдруг тебе станет интересно. Марк из дома Дюмаж.

– Мари Парташ. Если дело пошло к фамильярности.

Марк немного засмеялся. Улыбка, действительно, украшает человека. Мальчик с голубыми глазами небесной чистоты.

– Почему ты здесь? – меня не удивил вопрос парня, ведь моя проблема не настолько очевидна, как его.

– Ну, вчера я чуть не сгорела в своей же комнате из-за матери, которая застрелилась. Всего лишь ожег ноги, больше пострадала моя психика, – пытаясь говорить с иронией и долей шутки, я надеялась на его открытость со мной. И посмотрев на него, я добавила, – Как с тобой это случилось, Марк?

– Пошло заражение. Если бы ее не ампутировали, я бы умер. Ты не представляешь как это нелепо потерять часть тела, из-за летящей на тебя машины. Я даже не помню, как это произошло просто бегал с друзьями. Мы как обычно бегали и смеялись, мы просто играли, – смотря в потолок, он говорил ко мне, а я с каждой услышанной фразой, влюблялась в его душу, голос, историю.

– Слушай, Марк из дома Дюмаж, жизнь это одна большая и нелепая ситуация. Но эта ситуация, вмещает в себе еще кучу таких ситуаций. И от этого она прекрасна. Мы живем, чтобы создавать нелепые ситуации и быть их частью.

– Господи, я ничего не понял. Живем, чтобы создавать нелепые ситуации? – только когда Марк процитировал меня, я поняла, как смешно это звучало. Впервые, за долгое время, я позволила себе поверить в эмоции, и искренне смеяться.

Марк был из тех, кто не жалуется на свои проблемы, слушает, и просто хочет быть человеком. Я не встречала еще такого искреннего порыва безмятежности. Его совсем не волновало физическое состояние, и он был счастлив, искренне счастлив тому, что жив.

– Да. Поверь, я еще много чего тебе скажу. Иногда в душе, я бываю таким философом, не переслушаешь.

– Убежать я не смогу, зарыться под одеяло не выход. Так что, придется слушать.

Как раз в эту минуту, в палату вошла Софа. Она улыбнулась, увидев, что мы поладили.

В этот раз, она подошла не ко мне, а к Марку. На минуту я почувствовала радость. В больнице я встретила людей, которых не встречала нигде ранее.

– Марк, твой отец сказал, что они не придут сегодня тебя навестить, – тихо сказала Софа.

– Они вообще не придут, мисс. Никогда.

– Что ты такое говоришь? – удивилась женщина.

– Правду.

Уже ночью, когда Марк уснул. Я наблюдала за ним так же как и днем. Свет луны из окна, ярко окрашивал его очертания. Я прислушивалась как он спал, и мне хотелось слушать это каждую ночь. Марк открывал мне свою душу, я так хотела открыть ему свою. Но когда парень говорил, я не хотела перебивать и рассказывать что то. Я хотела только слушать его. Но ели он попросит, я буду говорить. Мне кажется, я бы сделала все что он бы попросил.

В тайне я мечтаю сохранить это навсегда.

Первый день

1870 год, 4 апреля

Сегодня ночью я не спала. Марк начал задыхаться, и врачи его куда то забрали. Парень вернулся только под утро, как и в первый раз, без сознания. Но есть и хорошие новости, за неполных три дня, мне дали нормально вымыться, а моя нога, конечно, еще требует лечения, но состояние кожи улучшается. Когда я вернулась после водных процедур в палату, Марка уже не было. Его снова куда то увезли.

Лежа на своей кровати, и как всегда внимательно смотря в огромное окно, я уснула. Ночь была тяжелой, поэтому я, можно так сказать, будто потеряла сознание.

Но сон продлился не долго. Врач, статный мужчина, принес на руках Марка, который был на удивление в себе. Только вот, взгляд у него был уставшим и мутным, будто не его. Они потеряли яркость, что я видела раньше. Снова оказавшись в кровати, парень пристально посмотрел на меня, затем посмотрел на дверь, проверив, ушел ли врач. Марк сильно вспотел, и выглядел ужасно. Я понимала, что что-то не так, и его состояние очевидно ухудшается.

– Мари, ты когда нибудь была в Бельгии? – спросил он, еле шевеля бледными губами.

– Никогда не была, – я смотрела на него, и не узнавала вчерашнего парнишку, который так слепо верил в жизнь, и опровергал все проблемы.

– Хочешь, мы когда то с тобой туда поедем?

– И как же мы туда поедем? – улыбнулась я.

Удивительно, но даже в таком положении, Марк мечтал о будущем, и строил свои планы. Я никогда не видела такого энтузиазма, и, скорее всего, больше не увижу.

– У меня там дядя, давно в гости приглашал. Как только выберемся отсюда, сразу же поедем, – на его вялом лице появилась улыбка, и он постепенно засыпал.

Я все так же смотрела на него, и любовалась.

Если любовь можно назвать шизофренией, то это был мой первый день. Первый день моей шизофрении.

Я влюблялась, я безумно влюблялась в Марка из дома Дюмаж.

Прошло три часа, парень мирно сопел, а я ела все такой же пресный, больничный суп. И все так же была не голодна. В это время в палату вошел врач, который приносил Марка утром. Увидев, что парнишка спит, он подошел ко мне и, как все, сел на край кровати. Я перестала есть, и положила тарелку на столик.

– Мари, ты уже догадалась, что Марк в тяжелом состоянии? – начал говорить врач, поглядывая на кровать парня.

– Да, – опустив глаза, ответила я. В тот момент, я чувствовала, точнее ощущала что-то неладное, то, что не порадует меня.

– Ему сейчас нужно долгое общение и поддержка, чтобы он не чувствовал себя одиноким, понимаешь?

– Да, – немного подумав, и вновь посмотрев на спящего Марка, я добавила, – Он ведь будет жить?

– Надеюсь, – врач встал, и направился к выходу.

– Но вы сделаете все, для его выздоровления? – спросила я вслед уходящему.

– Уже делаем, – ухмыльнулся он, и вышел с палаты.

Возможно, тогда я поняла ценность своей жизни. Хотя я бы без раздумий подарила половину своих годов Марку, чтобы только мы смогли поехать к его дяде, в Бельгию.

Софа так и не заходила, но я ждала. Она ведь должна прийти вечером для перевязки, она постоянно приходила.

Но когда наступил вечер, наша палата все так же пустовала. Я лежала неподвижно, и все думала о чем то неважном. Марк все так же дремал.

Но вдруг в палату зашла медсестра, держа в одно руке лампу, в другой поднос с бинтами и всякими медицинскими инструментами. Это была не Софа.

Подойдя ближе к моей кровати, она готовилась к перевязке, а я все пристально смотрела, пытаясь понять, где Софа.

– Мари, не смотри на меня так. Тебе придется смириться с тем, что теперь я буду к тебе приходить, – заговорила она, разрезая бинты.

– А где Софа?

– Она мертва. Несчастливый случай. Бедная женщина.

Даже когда я услышала о смерти Софы, я не заплакала, хотя боль была настолько резкой и глубокой, что хотелось закричать, но я не подавала виду. Я не сильная, мне просто так легче. Я ни слова не сказала, пока медсестра обматывала мою ногу бинтами. Я лишь ждала когда она уйдет, и я смогу поговорить с Марком. Рассказать ему все, что чувствую.

И когда наконец это наступило, медсестра ушла, я тихо подвинулась на край кровати, ближе к Марку, и с дрожью в руках, и вообще по всему телу, начала его будить. Я знала, такое делать нельзя, но он спал уже слишком долго.

– Марк, проснись. Марк, пожалуйста, – шептала я.

Долго делать это не пришлось, парень проснулся очень быстро, и выглядел намного лучше. Но, возможно, это из-за сумрака в палате и за окном.

Марк посмотрел на меня, и улыбнулся. Он улыбнулся, и я никогда не забуду эту улыбку.

– Парташ, – обернувшись ко мне, он повторил, – Мари Парташ, что ты хотела?

– Поговорить. Софа умерла. и мне нужно с кем то поговорить.

– Ну, я слушаю. Говори.

Я молчала. Вмиг я забыла все слова, не от испуга, или волнения в сердце. Мне захотелось просто помолчать. Я разбудила его для того, чтобы высказаться и поговорить, но когда он проснулся, мне хотелось только смотреть. Смотреть и слушать, как всегда.

Почему я не могу говорить с ним?

– Можно, я лягу к тебе? – неожиданно для себя, я попросилась к нему в кровать. Мне стало стыдно, и я чувствовала, как мои щеки загорелись. Я ждала самого худшего ответа, которого только можно ожидать.

– Ложись.

Он начал подвигаться, освобождая место для меня на своей кровати. Раньше я никогда не спала с кем то, кроме отца и бабушки. Уложившись воле него, я смотрела в его глаза. Он был так близко, я чувствовала поток его дыхания на своей коже.

– Сколько тебе лет? Я так и не спросил, – говорил Марк.

– Пятнадцать.

– Такая маленькая, – его рука погладила мои щеки и волосы.

Я никогда не любила, когда называли маленькой. Ребенок всегда хочет быть взрослым. Но рядом с Марком, я в любом случае чувствовала себя маленькой, и мне хотелось, чтобы он меня защищал. Как это глупо звучит.

– А тебе?

– Семнадцать, тоже не слишком большой, правда? – немного улыбнувшись, иронизировал парень.

– Знаешь, почему то все, кого я люблю умирают. Вот, Софа. Она ведь прекрасная. Почему именно она?

– Скоро и я умру. Надеюсь, от твоей любви, а не от болезни.

– Тогда, я не хочу тебя любить, Марк, – ответила я, и я чувствовала как впервые за многое время, комок в горле подкатывался все выше.

– А я хочу тебя любить, и я буду. А знаешь почему? – улыбаясь, он пытался скрыть свою переживания и грусть.

– Почему?

– Ты делаешь смерть не такой ужасной. Каждое утро будет добрым, если на соседней, или уже от сегодня, моей кровати я буду видеть твои глаза, твои рыжие волосы. Ты мое собственное лекарство от грусти, Мари. Поэтому, люби меня. Просто люби, и не думай о том, что я могу умереть. Я счастлив тому, что успел познакомиться с тобой.

Когда он договорил, я позволила себе пустить одну слезу. Первую, чистую, искреннюю. В тот момент, я почувствовала себя по-настоящему счастливой. И мне нравилось чувствовать себя так. Я вдруг поверила в то, что у нас все будет хорошо, что мы оба будем наслаждаться каждым мгновением и вдохом. Я поверила в будущие.

– Тогда пообещай мне, завтра проснуться, – сказала я.

– Обещаю. Но прошу кое что взамен.

– Что?

– Со мной, или без меня, ты поедешь в Бельгию, в Брюссель.

– Поеду.

Я уже не помню как уснула. И не помню о чем мы еще говорили. Все резко забылось. Мне казалось, что я попала в какой то роман, но это было на самом деле. Почему я его люблю? Зачем я встретила его?

Мне можно было поставить еще один диагноз, кроме ноги.

Второй день

1870 год, 5 апреля

Ночь, пожалуй, можно назвать лучшей из всего, что пока случалось со мной.

Но мне пришлось встать слишком рано, не знаю как у меня получилось проснуться, но за окном солнца еще не было. И я тихо перешла на свою кровать. Перед этим, я проверила дышит ли Марк, мои переживания усиливались. Я не хотела его терять, только что получив.

На своей кровати мне уже не спалось. Теперь она казалась мне холодной и твердой. Наверное, личные предпочтения. Моя нога, почему то сильно болела, будто снова огонь ее обжигал.

– "Такого не случилось, если бы перевязку делала Софа", – подумала я.

Укрывшись по шею, я все так же, как и прошлые два дня, смотрела исключительно в одном направлении. Кровать Марка. Наблюдать за ним когда тот спит, лучший отдых для меня. Главное, чтобы он не переставал дышать, с остальным разберемся. Но я точно могу сказать, что ночью у него не было жара, он не вспотел, и дыхания было нормальным. Это утешало, ведь буквально вчера, я наблюдала за страшной картиной, и мне уже не верилось, что он сможет поправиться.

Почему любовь такая жестокая? Многие говорят, что в моем возрасте только увлечение и забава, не любовь. Но именно в моем возрасте любовь бывает самой чистой и искренней. Только дети могут по-настоящему искренне и предано любить. Мое сердце пока не знает столько лжи и злобы этого мира, так говорила моя бабушка. Поэтому мои чувства правдивы. И я с уверенностью могу сказать, что люблю. Марк моя первая и последняя любовь. Вряд ли я еще полюблю кого то настолько сильно и верно. Я вижу в людях пока что только хорошее, мне сложно найти что то плохое в своей матери, хотя многие говорят, что она даже не человек. Софа была не права, когда говорила, что я сильна. Ведь я не умею, принимать плохое. Для меня его не существует, и это не измениться. Я никому не обязана открывать свое сердце, но я открываю. Зачем запирать двери? Многие просто теряют ключ, но ключ это ведь человек. Человек, которого мы любим. Лишь он может открыть наше сердце.

Ждать когда любимый человек проснется, первым сказать ему "Доброе утро", вместе завтракать, пусть даже в больнице, это и есть счастье. Счастье быть вместе. Оббивая ноги порогами разных домов и квартир, вечно меня предмет обожания, это не то, что нужно сердцу. В жизни нужно выбрать один единственный порог, который ты будешь оббивать каждый день.

Марк попросил меня любить его, но он не знал, что просит уже исполненное желание. Как можно полюбить человека, которого уже обожаешь. Возможно, для кого то он самое низкое существо на планете, для кого то простой мальчишка, для кого то инвалид без ноги, но для меня он все. Он и есть мир, солнце, свет. И пусть это звучит, как строка из какого то романтического романа, для меня это звучит как правда. Я правдивый человек, поэтому я не буду врать насчет своих чувств. И пусть толпа откажется от нас, будут смеяться из-за того, что он выбрал меня, или я его, я посмеюсь с ними. Люблю смеяться. Посмеюсь с ихней наивной и черствой оболочки, которая уже поглотила детское сердце, такое, как у нас. Мне будет их жалко. Но я никогда не проявлю жалость к Марку, это будет унизительно. Так, как он один из самых сильных героев в моей жизни. И отсутствие ноги совсем ему не мешает.

Второй день моей шизофрении.

Солнце уже появилось на небе, и постепенно обнимало нашу палату. Только по разговорам врачей я узнала в какой по счету палате мы лежим. Палата №6. Они говорили, что здесь лежит девочки потерявшая мать, и мальчик без ноги. Тогда я поняла, какая же мы прекрасная пара. И как же все-таки хорошо, что мы знакомы. Девочка без семьи обрела родного человека, и мальчик без ноги, опору двигаться дальше.

Санитарка принесла нам поесть, Марк все так же спал. Я не прикасалась к еде, ведь хотела позавтракать с ним.

Через десять минут он проснулся.

– Доброе утро, – сказала я.

– Доброе, – он нахмурил бровь, – Не спала рядом?

– Спала. Просто под утро ушла.

Марк приподнялся и взял со стола чашку чая.

– Могла бы не уходить.

– Ну, тогда у нас были бы проблемы.

– У нас и так много проблем. А ты не проблема. Точно не моя, Мари.

– Не твоя?

– Не моя проблема.

– Это мы еще посмотрим, – ответила я, и взяла кружку чая с бутербродом.

Завтрак состоял всего из бутерброда и чая. Как всегда несладкого, противного чая, и бутерброда с несвежим хлебом, и дешевым маслом.

Этот завтрак был прекрасным и самым вкусным, который я когда либо ела. Да, я по уши влюбленна.

– Слушай, нас когда то выведут на улицу? – допивая чай, спросил парень, смотря в окно.

– Там же ужасно холодно! Ненавижу холод.

– Я люблю холод.

– Вот и первое разногласие. Это смешно, но ради тебя я потерплю. Хотя мы все равно не выйдем ближайшие дни. Твое состояние, – остановилась я, поняв, что сказала лишнее, – Прости.

– Успокойся, я не ребенок, и все прекрасно понимаю. Но на улицу мне все равно хочется.

К нам вошел врач с медсестрой. Я знала, что они пришли к Марку. Но, нет.

Очевидно, что ко мне.

– Мари, Софа хотела тебя удочерить, но теперь ее нет. После выписки тебя направят в приют. Где ты проведешь три года, до наступления восемнадцати, – сказал врач.

Я совсем не расстроилась, ведь уже давно готовила себя к этому. Это было предсказуемо. Нет Софы, нет дома.

– Хорошо.

Затем врач ушел, а медсестра обернувшись ко мне сказала:

– Мне жаль.

– Как и всем, – скрывая обиду, я фальшиво улыбнулась.

Когда мы остались с Марком одни, я лишь смотрела на двери, и проходящих за стеклом врачей и медсестер.

Я вроде бы и смирилась с мыслью о приюте, но не смирилась с мыслью о потери Марка. Как мы будем видится с ним, если меня на три года отправляют в колонию ада.

В приютах зачастую ужасно относятся к новеньким, да и вообще к детям. Я знала, что и так привыкла к таком отношению, но у меня до этого была надежда на счастливое будущее. С Софой, с Марком, с семьей.

Грустно, вот так вот, в один период, в течении парочки дней, лишиться всего и всех.

– Обнимешь? – вдруг спросил Марк, смотря на меня добрыми, сожалеющими глазами.

Я медленно слезла с кровати, и в минуте была уже рядом с парнем. Когда мои руки обхватили его спину, я почувствовала себя дома. Такое тепло веяло от его тела. У него были теплые руки, у меня же ледяные.

Положив свою голову ему на плече, я заплакала. Я заплакала перед ним, и не сожалела.

– У тебя светлое будущее, Мари Парташ. Приют не помеха этому.

– С тобой?

– Со мной.

До наступления темноты, я плакала. Можно считать, что весь мой день, это одни слезы. Я плакала из-за Софы, матери, отца, Марка, приюта. Я плакала из-за всего, что так долго терпела. В это время, Марк всячески пытался меня подбодрить, и у него получалось.