Текст книги "Дети Солнцевых"

Автор книги: Елизавета Кондрашова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Как ваша фамилия? Как вас зовут?

– Вы отчего в черном?

– Почему поступаете теперь, а не в августе?

– Сколько вам лет?

– В какой класс? К какой даме?

Сестры не успевали отвечать. На многие вопросы, впрочем, они и не могли бы ответить, так как не понимали их.

Катя только открыла рот, чтобы ответить одной из любопытных, как вдруг, в один миг, все девочки как волной отхлынули от них и встали, по-прежнему вытянувшись в струнку и глядя в одну точку. Точкой этой была инспектриса.

Мадам Адлер шла плавной походкой, всматриваясь в лица стоявших у кроватей детей. Подойдя к Варе, она взяла ее за руку и, сказав Кате: «Allons, ma chère [17]17
  Пойдем, дорогая ( франц.).


[Закрыть]», пошла вперед. Мадам Фрон последовала за ними.

Они прошли еще одну большую, тоже зеленую, с рядом кроватей комнату со спущенными темными шторами, в которой иные постели были аккуратно прибраны, на некоторых же лежали какие-то фигуры, не обратившие на вошедших никакого внимания; прошли мимо запертой двери и остановились в сравнительно небольшой комнате, уставленной по трем стенам высокими шкафами со стеклянными дверками, сквозь стекла которых виднелись самые разнообразные предметы.

В одном шкафу лежало стопками белье, в другом стояла разнообразная посуда, какие-то инструменты, склянки, банки, коробочки. В широком простенке между окнами стоял диван, обитый коричневым сафьяном [18]18
  Сафьян – тонкая мягкая кожа.


[Закрыть]. Перед ним располагался круглый стол, накрытый темным клеенчатым чехлом. На столе лежали очки без футляра, лоскутки холста, корпия [19]19
  Корпия – перевязочный материал: нащипанные из тряпок нитки, которые употреблялись вместо ваты.


[Закрыть]длинными прядками, на подносе с высоким бортом стояли склянки разной величины с привязанными к ним сигнатурками [20]20
  Сигнатура (сигнатурка) – ярлычок с названием лекарства.


[Закрыть].

Войдя в комнату, мадам Фрон засуетилась, хотела собирать набросанные на столе вещи, но мадам Адлер просила ее не беспокоиться, оставить все так, как есть, и заняться детьми. Мадам Фрон, продолжая объяснять что-то инспектрисе, подошла к Кате и, повернув ее к себе спиной, начала расстегивать крючки ее лифа. Катя сконфузилась, не понимая, для чего понадобилось этой даме раздевать ее, и беспомощно смотрела на инспектрису, надеясь получить от нее объяснение. Но та, занятая рассматриванием стоявших на подносе склянок, несколько минут не поднимала головы. Мадам Фрон раздела девочку и, звонко хлопнув по ее лопаткам мягкой теп лой рукой, сказала с удовольствием:

– Золотую медаль можно дать, хотя слабенькая.

И принялась живо одевать ее.

Варю мадам Фрон отпустила еще скорее, сделав заключение:

– А эта шалунья – железная!

Мадам Адлер посмотрела на часы и скорыми шагами повела сестер обратно по только что пройденным комнатам. Они старались не отставать от нее. Девочки в белых халатиках по-прежнему выстроились в линию, по-прежнему присели низко, медленно и грациозно и провожали ее глазами до двери следующей комнаты. На этот раз инспектриса не остановилась с ними, а Кате и Варе показалось, что она пошла еще скорее, так что они почти бежали за ней. Из комнаты, уставленной пяльцами, мадам Адлер повернула налево и вошла в широкий, длинный коридор.

Тут слышались нестройные звуки нескольких фортепиано: на одном бойко игралась какая-то пьеса; на другом повторялась одна и та же гамма, заканчивавшаяся каждый раз отрывистыми, наскоро взятыми аккордами. На третьем инструменте нетвердые маленькие пальцы, не попадая в одно время обеими руками, усердно выводили: «do mi, re fa, mi sol, sol mi…»

Пройдя несколько запертых дверей, мадам Адлер вошла в комнату с несколькими шкафами, наполненными книгами. Посреди комнаты стоял стол, заваленный книгами и переплетенными тетрадями, открытыми и закрытыми. На одном конце стола лежала бумага, очиненные гусиные перья, старые и новые, и стояли круглые жестяные чернильницы.

– Сядь вот здесь, – сказала мадам Адлер Кате, указывая ей на конец стола.

Катя, краснея и конфузясь, отодвинула стул и села. Мадам Адлер положила перед ней чистую тетрадь серой бумаги и вышла. Через минуту в комнату вошли две дамы, и вслед за ними вернулась мадам Адлер. Катю заставили читать по-русски, по-французски и по-немецки, делать перевод и разбор, продиктовали по несколько строк на каждом языке, задали несколько арифметических задач, письменных и устных. Потом заставили прочесть несколько молитв, спросили, что и по какому руководству она прошла из Закона Божия и всеобщей истории.

Катя приободрилась и отвечала очень толково.

Слушая ответы Кати, инспектриса одобрительно кивала головой, а просмотрев ее диктовки, спросила ласково:

– Кто тебя готовил?

– Папа сам занимался с нами прежде. И мама.

– Как «с вами»? Разве и маленькая уже начала учиться?

– Она уже вполне прилично читает по-русски и по-французски, – ответила Катя.

– Прилично! – перебила ее обиженным голосом Варя. – Папа всегда говорил «хорошо».

И она капризно тряхнула длинными локонами.

Мадам Адлер поговорила о чем-то с дамами и, положив руку на плечо Кати, сказала ласково:

– Allons, mes petites [21]21
  Пойдемте, мои маленькие ( франц.).


[Закрыть].

Она провела девочек по коридору назад, вышла на лестницу, поднялась по ней, вошла в такой же коридор и остановилась, поджидая отставших детей.

Дети вошли на лестницу и остановились. Они были поражены каким-то необычайным шумом. Слышались какие-то длинные раскаты, без остановки.

– Что это, гром? – спросила шепотом Варя, прижимаясь к сестре.

– Это не может быть гром, – ответила ей старшая сестра так же тихо. – Но что это такое?

Они подняли глаза на мадам Адлер, но та спокойно стояла у двери.

– Что, неужели так устали? – спросила она ласково, увидев, что девочки остановились.

– Нет, – ответила Варя, взглянув на нее испуганными глазами. – Но что это за шум? Слышите?

Девочка приподнялась на цыпочки и указала пальцем в направлении, откуда слышался шум.

Мадам Адлер ничего не ответила и, улыбаясь, ждала, пока миловидные девочки наконец решатся подойти к ней; тогда она отворила дверь.

Шум, до того времени глухой, теперь как бы вырвался на свободу и ошеломил сестер, остановившихся на пороге. Катя зажала уши. Ей казалось, что сотни голосов громко выкрикивают все один и тот же, какой-то неуловимый для ее слуха слог, а сотни других, стараясь перекричать первых, еще громче повторяют очень быстро:

– Ар-ар-ар-ар-ра-ра-ра!..

Перед ее глазами тянутся нескончаемой вереницей в несколько рядов пары больших, маленьких и очень маленьких девочек в зеленых и коричневых платьях, белых фартучках, пелеринках и рукавчиках. Ряды эти сходятся, расходятся, путаются и вдруг начинают кружиться. Кружится все, и нескончаемые вереницы девочек, и мадам Адлер, и Варя, и окна, и двери, и половицы, наконец начинает кружиться и она сама. Она делает отчаянное усилие, чтобы удержаться, протягивает руки, чтобы ухватиться за что-нибудь…

В это время мадам Адлер взглянула на сестер и, увидев изменившееся, бледное до зелени лицо, бессмысленные в упор глядящие глаза и вскинутые руки старшей девочки, поспешно подошла к ней. Но Катя зашаталась и, прежде чем инспектриса успела поддержать ее, как подкошенная рухнула навзничь, глухо ударилась об пол затылком и лишилась чувств.

Несколько голосов громко вскрикнули; пары, поравнявшиеся с дверью, разом остановились. Шум мгновенно затих; вместо него в рядах послышалось тревожное жужжание. Несколько девочек бросились помогать инспектрисе, которая нагнулась над помертвевшей девочкой и старалась приподнять ее.

Бледную, с бессильно опущенными руками и повисшей головой Катю положили на ближайшую скамейку. Несмотря на то, что возможная помощь была тотчас же ей оказана, девочка не приходила в себя, и ее в сопровождении подоспевшей мадам Фрон отнесли в лазарет и уложили в постель.

Весьма вероятно, что потрясения последнего времени, смерть отца, к которому девочка была глубоко привязана, болезнь матери, потеря брата и общий переворот в жизни подготовили болезнь, и нужен был только толчок для ее обнаружения. Таким толчком были сдержанные в этот день слезы при расставании с матерью, страх перед неведомым будущим, стремление скрыть робость, масса новых впечатлений и, наконец, ушиб. С этого дня Катя заболела, и ее болезнь была серьезна и продолжительна.

Варя, увидев, что сестру уносят, бросилась к ней, вцепилась руками в ее платье и громко заплакала.

– Тише, тише, как не стыдно! Такая большая девочка, а кричишь, точно маленькая! – сказала мадам Адлер, неодобрительно качая головой и высвобождая платье из ее рук. – Оставь, понимаешь, что я тебе говорю? Сестра больна, ее надо отнести к доктору, в лазарет.

– Катя умерла? Так же как папа и Федя? – не унималась девочка.

Мадам Адлер нагнулась к ней и, дотронувшись пальцем до ее подбородка, приподняла заплаканное лицо, по розовым щекам которого текли крупные слезы.

– Дурочка! – сказала она успокаивающим голосом. – Твоя сестра всего лишь очень устала. Она поспит и будет совсем здорова. Если ты будешь умницей, я тебя пущу к ней в четыре часа.

Варя исподлобья смотрела на мадам Адлер.

– Она, правда, не умерла? – пытливо спросила она.

– Что за вздор ты городишь! Я тебе говорю, что она только устала, отдохнет и будет совсем здорова, – проговорила мадам Адлер, улыбаясь.

– И вы меня пустите к ней сегодня?

– Пущу, если ты будешь умницей.

– А когда же мы будем завтракать? – вдруг спросила девочка, подняв на инспектрису свои блестящие, черные, еще не высохшие от слез глаза.

– Завтракать?! А разве ты не кушала? – мадам Адлер посмотрела на часы, висевшие на крючке ее пояса.

– Я утром только молоко пила, а Катя ничего не хотела, ничего, – повторила Варя с ударением на слове «ничего». – Она все разбирала там у мамы, а потом Александра Семеновна велела скорее ехать. Ах!.. А где же Александра Семеновна? – вдруг с беспокойством спросила она.

– Она поехала домой. Завтра приедет опять, – ответила мадам Адлер, поманив к себе кого-то рукой.

К ней подошла немолодая женщина с добрым, кротким выражением лица, в темно-синем кашемировом платье и в белом тюлевом чепце на гладко причесанных русых волосах с легкой проседью.

– Эта маленькая поступает к вам. Elle est orpheline de père et de mère presque [22]22
  Она практически круглая сирота ( франц.).


[Закрыть], – добавила она вполголоса. – Поставьте ее с Нютой, пожалуйста.

Мадам Адлер слегка кивнула головой, передавая классной даме маленькую руку Вари, которую держала в своей, и, потрепав девочку по щеке, пошла через залы к коридору.

По мере ее приближения, стоявшие в рядах дети разных возрастов равномерно приседали и медленно поднимались уже за ее спиной. Инспектриса шла как бы в волнах, молча, серьезно, слегка наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. Не успела она скрыться за дверью, как всё пришло в движение, потянулись опять нескончаемые ряды сходящихся и расходящихся пар и пошел немолчный говор нескольких сот звонких, молодых голосов, слившийся опять в тот оглушающий, неопределенный тон, который так поразил поступивших в этот день девочек. Разговоры шли самые оживленные, и оживлению этому немало способствовали маленькие Солнцевы.

– Ты видела! – живо говорила одна хорошенькая девочка лет тринадцати, перебегая из одного ряда в другой. – Видела маленькую? Какая душка, правда?

– Ну нет, старшая куда лучше! Какая у нее коса! Длиннейшая…

– Зато у маленькой глаза, как звезды! – вмешалась третья.

– А как ты можешь знать, что у старшей они не лучше? Ведь ты их не видела, – сказала с досадой защитница Кати…

И толковали, толковали во всех рядах, обсуждая и лица, и платья, и походку, и каждое движение новеньких.

Классная дама, которой инспектриса передала Варю, стояла некоторое время посреди залы и, прищурив глаза, смотрела через головы проходивших перед ней детей, по-видимому, чего-то выжидая. Когда к ней приблизилась вереница самых маленьких детей, она остановила их и подвела Варю к передним парам.

– Это твои товарки, – сказала она, слегка нагнувшись к ней, – твои подруги. Нюта! – произнесла она, повысив голос.

Из ряда вышла девочка лет десяти, худенькая, маленькая, с большими серыми глазами и длинными ресницами. Ее бледное, подвижное личико, с ясно обрисовывавшимися сквозь тонкую кожу жилками, казалось болезненным.

– Нюта, ты возьмешь эту маленькую под свое покровительство. Она сирота, – сказала классная дама и, обратившись ко всей массе остановившихся перед ней девочек, прибавила: – Вы, надеюсь, не станете ее обижать и научите всем нашим порядкам. Она меньше всех вас и еще ничего не знает. Ты станешь с ней в паре, Нюта.

Нюта Боровская только подняла глаза на свою классную даму и, ничего не ответив, улыбнулась, взяла руку Вари в свою и повела ее в арьергард [23]23
  Арьергард – здесь: последний ряд.


[Закрыть].

Младшие воспитанницы, на минуту остановленные, задвигались и зашаркали по полу ногами, спеша догнать опередивших их воспитанниц и занять свое прежнее место.

Любопытные воспитанницы, и взрослые, и маленькие, сталкиваясь рядами, ни на минуту не оставляли новенькую в покое и закидывали ее вопросами, на которые она едва успевала отвечать.

Она раз сто уже сказала, как ее зовут и как ее фамилия, и это ей так надоело, что она уже была готова заплакать, как раздался звонок. Все засуетились, заторопились куда-то, и в две-три минуты середина залы опустела, а по обеим ее сторонам вытянулись парами длинные, ровные, как по ниточке выровненные ряды коричневых и зеленых, больших и маленьких девочек. Ряды эти местами прерывались, оставляя промежуток в несколько шагов. Когда еще минут через пять каждый из этих промежутков был занят дамой в синем платье или молодой девушкой в сером с черным шелковым передником, ряды снова задвигались. Сначала тронулись самые большие девочки, потом меньшие, меньшие, и, наконец, маленькие.

Нюта нагнулась к Варе и, обхватив ее за талию, шепнула ей:

– Теперь два часа, мы идем в класс. Первым будет Рендорф – немец, потом русская диктовка.

– А когда же мы будем завтракать? – спросила удивленным и недовольным тоном Варя.

– Как завтракать?! Мы уж давно пообедали, – сказала Нюта, тихонько смеясь. – В четыре нам дадут хлеба, а в восемь мы будем ужинать.

Варя еще шире открыла большие глаза.

– Пообедали? – сказала она. – А как же мы-то?

Нюта посмотрела на ее огорченное лицо, от души засмеялась и стала через плечо рассказывать по-французски кому-то из подруг о том, какая эта новенькая смешная. Варя слышала и ее смех, и ее рассказ.

«Эту девочку я никогда не буду любить, никогда. Она гадкая, злая насмешница», – думала Варя и, понемногу высвободив свою руку из-под руки Нюты, пошла рядом с ней, стараясь на нее не смотреть.

– Так нельзя, надо идти под руку, – нахмурила брови Нюта и, взяв Варину руку, почти насильно положила ее под свою.

Варя собралась что-то возразить, но в эту минуту, подняв глаза, увидела свою первую знакомую, мадам Адлер. Она обрадовалась ей, и недаром. Инспектриса молча протянула руку, отделила Варю от класса и, дав последним парам пройти, сказала шутливо:

– Ну, а теперь пойдем завтракать.

Варя повеселела и, стараясь не отставать от инспектрисы, пошла вприпрыжку, крепко держась за ее руку. Мадам Адлер привела ее к себе в комнату и, посадив за накрытый стол, на котором стоял один прибор, позвонила в колокольчик.

– Подавай, – коротко сказала она вошедшей на ее зов девушке в белом с синими полосками тиковом [24]24
  Тик – плотная хлопчатобумажная ткань.


[Закрыть]платье, белом холщовом переднике и холщовой косынке.

Девушка вышла и очень скоро вернулась с тарелкой супа, который показался Варе очень вкусным, точно так же как и кусочек вареной говядины и ломтик каравая, которым закончился ее обед. С последним кусочком хлеба во рту Варя соскочила со стула, перекрестилась, торопливо по привычке прочла «Благодарим тя, Христе Боже наш», поспешно сорвала салфетку, которую повязала ей горничная, бросила на стул, но тотчас же опять взяла ее, крепко вытерла ею губы и осмотрелась, соображая, в какую дверь ушла мадам Адлер.

«Кажется, туда», – подумала она и осторожно, без шума прошла до двери, еще осторожнее переступила порог и неслышно вошла в смежную комнату. Там в противоположном конце, почти против двери, сидела в кресле мадам Адлер. Варя подошла к ней, поцеловала ее руку и потянулась было, чтобы поцеловать ее в губы, но инспектриса остановила девочку, положив руку ей на плечо.

– Хорошо, хорошо, – сказала она, и взяв со стола колокольчик, позвонила.

– Отведи эту новенькую в младший класс, к мадам Якуниной.

Девушка довела Варю до младшего класса и, сказав тихонько: «Это ваш класс», приотворила дверь, впустила девочку, а сама, не показываясь, но осторожно заглядывая в комнату, старалась поймать взгляд классной дамы. Когда ей это удалось, она, знаком указывая на Варю, дала классной даме понять, что передает ей маленькую воспитанницу.

Очутившись в классной комнате, Варя остановилась и окинула быстрым любопытным взглядом длинные невысокие столы, разделенные на несколько отдельных конторок с круглой стеклянной чернильницей посреди каждой; приделанные к столам неподвижные скамейки; ряды коротко, под гребенку остриженных беловолосых и темных головок, выглядывавших из-за этих конторок; небольшое возвышение, на котором стоял какой-то пожилой господин; мольберт, стоявший неподалеку от него, и несколько стриженых, в длинных, до полу, коричневых платьях маленьких девочек, вытянувшихся в линию у мольберта.

Все головы сидевших за конторками и стоявших у мольберта детей повернулись к двери, все лица смотрели на нее. Смотрел и высокий пожилой господин, стоявший на возвышении, и все эти лица сияли веселой улыбкой, и все приветливо разглядывали неожиданно появившуюся маленькую девочку в черном коротком платьице, большом батистовом воротничке, с длинными, рассыпавшимися по плечам локонами, смотрели на ее здоровое, веселое и смущенное лицо, на ее блестящие карие глаза и улыбались ей.

«Что там такое?» – подумала классная дама, сидевшая на противоположной стороне. Она встала со своего места и увидела одновременно и девочку, виновницу происшедшего в классе беспорядка, и горничную инспектрисы, заглядывавшую в чуть отворенную дверь и делавшую ей знаки.

– Ruhig, Achtung! [25]25
  Тихо, внимание! ( нем.)


[Закрыть]– крикнула она с напускной строгостью и, торопливо пройдя за последней скамейкой, подошла к Варе, взяла ее за руку и посадила первой на средней скамейке, ближайшей к себе.

– Сиди смирно и слушай, – сказала она, нагнувшись, и погладила рукой шелковистые кудри девочки.

Варя кинула на нее беглый взгляд и тотчас перевела глаза сначала на свою соседку, потом на сидевших перед ней девочек, на учителя, который сидел теперь у стола и, нагнув голову, читал что-то. Через минуту в классе произошло движение, Варя быстро повернула в ту сторону голову и стала внимательно следить за тем, как девочки, стоявшие у мольберта, шурша длинными платьями, расходились по своим местам.

– Fräulein [26]26
  Сударыня (обращение к незамужней женщине) ( нем.).


[Закрыть]Хотин! – произнес вдруг учитель, слегка приподняв голову и глядя перед собой.

С одной из скамеек поднялась маленькая фигура девочки лет девяти-десяти.

– Fräulein Темников!

Девочка, сидевшая рядом с Варей, покраснела, встала и, дотронувшись до Вари рукой, прошептала взволнованным голосом:

– Пусти!

Варя, не понимая, в чем дело, и не двигаясь, подняла на нее вопросительный взор.

– Пусти же, дай пройти! – повторила с досадой девочка, не возвышая голоса. – Встань!

И не дожидаясь, пока бестолковая новенькая встанет и пропустит ее, она пролезла перед ней и направилась к мольберту, незаметно крестясь и прикрывая левой рукой правую, делавшую у самого пояса чуть заметное, поспешное крестное знамение.

Учитель вызвал еще двух-трех девочек, и по мере того как он называл фамилию, девочки вставали со своих мест и становились в ряд у мольберта, на котором стояли большие картинки, наклеенные на толстый картон.

Девочка, вызванная первой, взяла лежавшую у картины длинную палочку. Учитель подошел, вынул наудачу одну из целой серии прислоненных к мольберту картин и заменил ею прежде стоявшую. Девочка, стоя боком к мольберту и повернув голову к картине, начала бойко:

– Das ist eine Blume und das ist auch eine Blume. Das Alles sind Blumen. Das ist eine Rose und das ist eine Rosenknospe [27]27
  Это цветок и это тоже цветок. Это все цветы. Это роза, а это розовый бутон ( нем.).


[Закрыть].

При этом девочка слегка дотрагивалась палочкой, которую держала в левой руке, до называемого предмета.

Сначала это занимало Варю; она внимательно во все всматривалась и вслушивалась, то улыбаясь, то хмурясь, но через несколько минут ей наскучило однообразие урока, и она переключила свое внимание на крышку конторки, перед которой сидела. Она чуть-чуть приподняла ее, положила в щель пальцы одной руки, другой слегка нажала крышку. Потом опять приподняла, нагнулась и приложила глаза к щели, еще приподняла, еще, и, наконец, так высоко, что, придерживая крышку головой, стала разбирать лежавшие в пюпитре [28]28
  Пюпитр – подставка для нот, книг в виде наклонной доски.


[Закрыть]вещи.

Девочки, слыша шуршание, стали оборачиваться и пересмеиваться. Мадам Якунина скоро заметила их волнение, встала, посмотрела на детей и тотчас поняла причину, вызвавшую беспорядок. Она подошла к новенькой, насупив брови и собираясь сделать ей строгий выговор, но увидев веселые глаза и невинную улыбку красивого ребенка, слегка улыбнулась и, похлопывая Варю по плечу, сказала ласково:

– Посиди еще минутку смирно. Учитель сейчас уйдет!

Урок кончился. Учитель вышел, в классе поднялась суета. Между уроками было пятнадцать минут отдыха; в эти пятнадцать минут дети убирали одни тетради, готовили другие, дежурные раздавали аспидные доски [29]29
  Аспидная доска – пластина для письма из аспида, черного сланца.


[Закрыть], грифели. Многие из девочек успели и посмеяться, и поссориться. Классная дама вышла; ее заменила пепиньерка [30]30
  Пепиньерка (от фр. pépinière – питомник) – воспитанница, окончившая женский институт и оставленная в нем для приготовления в наставницы.


[Закрыть], которая должна была давать урок французской диктовки.

– Eh bien! – крикнула она. – Pas de bavardage! Ecrivez! [31]31
  Никакой болтовни! Пишите! ( франц.)


[Закрыть]

И начался усердный визг сорока грифелей по аспидным доскам, прерываемый время от времени на минуту громким голосом пепиньерки, медленно выкрикивавшей французские фразы или отдельные слова. Все писали на аспидных досках, только одна маленькая девочка, вызванная пепиньеркой, вышла к большой доске, стоявшей перед классом, и крупными буквами писала на ней мелом.

– Corrigez! [32]32
  Поправляйте! ( франц.)


[Закрыть]– крикнула пепиньерка коротко и, закрыв книгу, подошла к большой доске. Девочка подала ей мел и впилась глазами в ее руку.

Пепиньерка стала читать и подчеркивать мелом каждое неправильно написанное слово. С каждой прочитанной строкой черточки все прибавлялись. Девочка начала краснеть после первого десятка, а когда она насчитала второй, у нее на глазах выступили слезы. Пепиньерка дошла до последнего слова, обернулась, насмешливо посмотрела на девочку и стала считать черточки.

– Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… – считала она по-французски, с каждым разом крепче и крепче ударяя мелом по доске, – двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь… – закончила она. – Чудесно! Бесподобно!

И она стала вызывать то одну, то другую из девочек и заставляла их объяснять неправильно написанные слова. Девочка, стоя у доски, исправляла свои ошибки, а весь класс поправлял свои диктовки по доске. Поправив, они передавали свои доски пепиньерке, которая просматривала написанное, а потом или молча возвращала доски, или на них делала надписи вроде: «Написать двадцать раз каждое подчеркнутое слово в тетрадке».

Все были заняты своим делом и о новенькой совершенно забыли, только Нюта перед началом диктовки подбежала к ней, поцеловала и сунула ей в руку леденец.

Варе учительница тоже дала доску, разлинованную клеточками, и пропись с красиво написанными на ней палочками и нуликами и велела ей написать страницу.

Варя писала на доске, вытирала, опять писала и не заметила, как прошел час, и когда раздался громкий звонок, возвещавший об окончании урока, она вздрогнула с головы до пяток.

Опять поднялась суматоха, говор, спор и смех. Пепиньерка, очень молоденькая, некрасивая, маленького роста, коренастая, с серыми глазами навыкате и широко расставленными зубами девушка, старалась казаться взрослой и строгой, она беспрестанно хлопала в ладоши и покрикивала:

– Doucement, mademoiselles, doucement! Rangez-vous, vite, vite! [33]33
  Спокойнее, девочки, спокойнее! Стройтесь, быстро, быстро! ( франц.)


[Закрыть]

Минут через десять весь маленький люд вышел парами из классной.

Пепиньерка стояла в дверях, пропуская перед собой чинно проходившие пары. Потом, дав всем пройти несколько шагов, она со стороны взглянула на общее впечатление, производимое ее командой, и заметила, что не все в должном порядке.

– Третья пара, зачем выступаете! – крикнула она по-французски. – Подайтесь налево! Аннинька, зачем горбишься! Кто там шаркает?

Когда все пришло в порядок, она заняла свое место во главе класса и, беспрестанно оборачиваясь, повела детей в залу, где они выстроились в несколько рядов.

Вслед за маленькими стали входить по очереди другие классы и становиться в ряды. Каждый класс становился на небольшом друг от друга расстоянии. Все стояли смирно, кое-где только слышался отрывистый шепот, тотчас же сдерживаемый резким шиканьем классной дамы. Когда все были в сборе, отворилась дверь и в комнату вошли несколько девушек в полосатых – белых с синими полосами – платьях, белых фартуках и косынках, с четырехугольными неглубокими лотками с невысокими бортами. Они пошли по рядам, начиная с последнего ряда в каждом классе – то есть с самых рослых воспитанниц, так как стояли воспитанницы по росту, самые маленькие – впереди.

Девушки медленно шли по рядам. Каждая воспитанница брала, не выбирая, небольшой ломоть хлеба, посыпанный солью, и тотчас же принималась за него.

– Mesdames [34]34
  Здесь и далее: сударыни ( франц.).


[Закрыть], у кого горбушка? – спросил кто-то шепотом за спиной Вари.

Она оглянулась. В одном из рядов поднялась чья-то рука с горбушкой.

– Уступи, душка, за мою порцию и полпирога завтра!

Обладательница горбушки недолго думая согласилась, и обмен состоялся – к обоюдному удовольствию.

Варя тоже получила ломтик. Она откусила кусочек и, подняв свои веселые изумленные глаза на соседку, спросила:

– Это зачем? Ведь это простой хлеб!

– Хлеб, конечно, ведь теперь четыре часа, – ответила ей просто маленькая девочка, с наслаждением уминая свой ломоть за обе щеки.

Когда хлеб был съеден, к маленьким подошла их пепиньерка:

– Allons, courez maintenant! [35]35
  Ну, теперь бегите! ( франц.)


[Закрыть]А ты пойдешь со мной, подожди, – добавила она и взяла Варю за руку.

Тут она увидела, что Варя держит кусок хлеба в руке.

– Это у тебя что? Отчего ты не ела? Неужели ты не голодна?

– Я лучше подожду молока, я не люблю сухой хлеб, – ответила Варя, втягивая всей грудью воздух, что она делала всегда, когда конфузилась.

Пепиньерка засмеялась:

– Долго же тебе придется ждать молока! Знаешь ли, хлеб надо съесть на месте, а в карман прятать и ходить с ним не позволяют. За это наказывают.

Она взяла Варю за руку и повела ее по длинным пустым комнатам и коридорам.

– Мы куда идем? – спросила с беспокойством Варя, заглядывая в лицо пепиньерки.

– Куда? Скоро увидишь, только не молоко пить! – ответила та, поддразнивая девочку.

Они поднялись в верхний этаж, прошли одну большую спальню, уставленную двумя длинными рядами кроватей, одинаково накрытых белыми байковыми одеялами с ярко-красной каймой и двумя подушками на каждой, прошли другую, а в третьей остановились.

– Софьюшка! – крикнула пепиньерка. – Софьюшка!

На противоположном конце спальни отворилась дверь, и из нее показалась высокая, худая, рыжеватая, с крупными веснушками на длинном лице горничная – девушка в тиковом платье.

– Елена Антоновна приказала остричь новенькую. Нельзя ли поскорее? Мне надо еще поспеть в лазарет до шести.

– Сейчас, – ответила девушка и скрылась за дверью. Через минуту она вышла с ножницами и гребнем.

– Ну, садитесь, – сказала она, отодвинув от первой кровати табурет. – Э-э-эх, да какие же чудесные локоны! Вот жаль-то! – добавила она, собрав в руку длинные и густые шелковистые волосы девочки. – Вот тут садитесь.

Варя только в эту минуту поняла, что дело идет о ее локонах. Она испуганно посмотрела на пепиньерку, на Софьюшку и на ножницы.

Софьюшка нагнулась, чтобы приподнять и посадить девочку на табуретку, но Варя вырвалась из ее рук, отбежала на несколько шагов, остановилась и закричала отчаянным голосом, взявшись за голову:

– Нет, нет, пожалуйста, нет!

– Замолчи! – крикнула пепиньерка и направилась было к Варе, но девочка бросилась от нее на другой конец комнаты, забилась между кроватью и стеной и, как испуганный зверек, беспокойно оглядывалась по сторонам.

– Оставьте ее, барышня, – сказала участливым голосом Софьюшка, – смотрите, как она испугалась, бедная пташка! Все равно, ведь можно завтра утром…

– Как можно оставить до завтра, когда Елена Антоновна сказала, чтобы ее остричь теперь? Что за пустяки! Пожалуйста, не выдумывай! – сказала пепиньерка, подойдя к девочке, которая, видя, что деваться некуда, ждала своего врага с широко открытыми глазами и лицом, исказившимся от ужаса.

Пепиньерка подошла к ней и, стараясь разнять ее руки, с досадой продолжала:

– Ведь ты не дома; иди и садись сейчас, слышишь? Здесь куражиться не позволят!

Она разняла ее руки и взяла крепко в свои.

Варя беспомощно осмотрелась, как бы ища защиты, но в комнате, кроме нее и двух ее врагов, никого не было. Она вырвала свои руки и, закинув их на голову, крепко сжала их на затылке и что было сил закричала:

– Не надо, не надо, душечка, пожалуйста, не надо!

Молодая девушка остановилась на минуту и, дернув Варю за плечо, произнесла с досадой:

– Противная девчонка! Вот выдрать бы тебя!

Она с досадой дернула Варю за волосы и отчетливо проговорила, сдерживая, насколько могла, свое раздражение:

– Пойми ты, что тебя надо остричь, здесь с космами твоими тебе не позволят оставаться. Если ты не уймешься сейчас же, тебя остригут насильно. И не только волосы, но и уши отрежут!

С этими словами она положила свои руки на плечи Вари. Девочка, почувствовав ее прикосновение, еще теснее прижалась к стене и, уцепившись за железную перекладинку кровати, закричала неистовым голосом…

– Что тут такое? Что за шум? – вдруг раздался встревоженный голос, и в комнату почти вбежала женщина лет тридцати пяти, среднего роста, худенькая, очень сутулая, так что на первый взгляд казалась горбатой, с бледным серьезным лицом, большими темно-голубыми глазами, светлыми длинными ресницами и массой золотистых волос, гладко причесанных спереди, а сзади закрученных в косу, с трудом умещавшуюся на маленькой голове.

Варя тут же замолчала. И она, и пепиньерка, и Софьюшка, стоявшая поодаль, молча и смущенно смотрели на так неожиданно явившуюся помощь или помеху – этого они еще не знали.

Вбежавшая дама была Марина Федоровна Милькеева. Она быстрым взглядом окинула сцену, увидела забившуюся за кровать, растрепанную и испуганную девочку, смущенную пепиньерку и горничную, стоящую с ножницами, и тотчас же поняла, в чем дело.

– Что вы тут делаете? – обратилась Милькеева по-французски к пепиньерке.

– Елена Антоновна приказала остричь вот эту новенькую, а она не дается, злится, – начала объяснять молодая девушка, покраснев.

– Je dois vous dire, mademoiselle, que vous méritez fort peu la confiance de votre dame. Retournez à votre service. Je me charge de l’enfant [36]36
  Должна заметить, мадемуазель, вы несколько перестарались, выполняя поручение классной дамы. Вернитесь к своим прямым обязанностям. Ребенком я займусь сама ( франц.).


[Закрыть], – сказала Милькеева голосом, не допускающим возражения.