Текст книги "Утренний всадник, кн. 2: Чаша Судеб"

Автор книги: Елизавета Дворецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– А Звенила где? – спросил Светловой, нарочно перебивая, чтобы не слышать о невесте.

– Да где ей быть? – неохотно ответил Миломир. – Вон она, пляшет, рукавами машет. Зимерзла-душа, на все Навье хороша…

В голосе его звучало явное неодобрение. Миломир не мог забыть Смеяну и примириться с тем, что ее место возле княжича заняла тощая костлявая старуха с безумными глазами.

 
Как на горе на высокой,
На туче на широкой
Стоит двор на семи столбах,
На семи столбах, на семи верстах,
Вкруг того двора тын серебряный,
Вкруг того двора – шелкова трава,
На травиночке по жемчужинке,
На былиночке – камень-самоцвет! —
 

громко запели на дворе сотни голосов, мешая дебрический, речевинский, смолятический выговор. Началась песня Зимерзле, и в общем хоре Светловой различал сильный, пронзительный, по-своему звучный голос Звенилы. В нем было что-то от свиста ветров, от гула зимней бури в лесной чаще, от треска морозов. Ее голоса не могут не услышать божества: и те, что правят сейчас земным миром, и те, чьего правления род человеческий с нетерпением ждет.

Вдев руки в рукава полушубка, наброшенного на плечи, Светловой вышел на двор. Было уже почти темно, синие зимние сумерки сгустились, но пламя священного костра горело ярко, желтые и красные языки жадно лизали темноту, и казалось, что они достают до неба, бьются о него, стучатся в ледяной свод, стремятся пролизать его насквозь, как тот Змей в кощуне о Свароге-кузнеце хотел пролизать насквозь дверь небесной кузницы. Огонь, жертвы, песни, хоровод, общий порыв сотен и тысяч человеческих душ разрушат этот ледяной свод, призовут на землю красавицу весну!

Посадничий двор был широк, но людей в хороводе собралось так много, что они стояли тесно, прижавшись друг к другу плечами. Но так казалось даже лучше, теплее, веселее, надежнее. В середине хоровода возвышалась Зимерзла. Перед ней боролись двое. Один, с дубовой дубиной, нарядился в красивую беленую рубаху поверх полушубка, подпоясался красным вышитым кушаком, на голове его колыхались тяжелые колосья венка из необмолоченной ржи. Это был «богатый Коледа»; присмотревшись, Светловой узнал Преждана. Второй, с осиновым колом, нацепил потертый и порванный заячий кожушок, подпоясался лыком, на голове его топорщился неряшливо сплетенный венок из пустой соломы. Это был «бедный Коледа» – тот, кто на сегодняшних скачках пришел последним. Поединок их служил битвой доброй и злой судьбы всего городка в наступающем году и составлял одну из самых важных частей долгих праздников. Притоптывая и медленно двигаясь по кругу, люди в хороводе следили за их неспешной схваткой и пели:

 
У двора того да три терема,
А в трех теремах да три окошечка.
В те окошечки три гостя идут:
Первый гость идет – ясен Месяц,
Другой гость идет – частый Дождичек,
Третий гость идет – светло Солнышко!
 

«Богатый Коледа» постепенно стал теснить «бедного», без жалости охаживать его по бокам дубиной, в которой жила скрытая Перунова молния. «Бедный Коледа» отступал, поддаваясь, защищался осиновым колом; вдруг раздался треск, словно громовой удар, осина переломилась, обломки упали в притоптанный снег. «Бедный Коледа» рухнул лицом вниз, закрывая руками голову, а «богатый» высоко поднял свою дубину, торжествуя победу.

Женщины стали подходить со всех сторон к снежной Зимерзле, перед которой приплясывала на снегу Звенила, потрясая распущенными волосами и размахивая широкими рукавами. Ей с поклонами подавали пироги, блины, хлебы, горшки со сметаной, пряники и хлебных коровок с масляными головками; Звенила складывала все это возле ног снежного изваяния. А хоровод пел:

 
Там три двери – то три облака:
У одних дверей – светлый Дажьбог,
У других дверей – Громовик-Перун,
А у третьих дверей – Лада Щедрая!
Пред Дажьбогом все громы гремят,
Пред Перуном блещут молнии,
Перед Ладою заря цветет!
Лада пташек вынимает,
Светло Солнышко в мир выпускает!
 

Тем временем парни и мужчины стали подносить жерди, хворост, солому; из всего этого под песню поставили шалаш вокруг Зимерзлы. Скоро стены нового «небесного терема» скрыли зимнее божество вместе со всеми приношениями. «Богатый Коледа» поднес к «терему» факел от священного костра, и жилище Зимерзлы ярко вспыхнуло. Хоровод распался; прыгая на месте, хлопая в ладоши, стуча железом о железо, люди кричали во весь голос, гоня прочь тьму и холод, а Зимерзла пылала в своем тереме, и огненный столб протянулся от земли до темного неба. Парни с «богатым Коледой» во главе все подбрасывали солому, не давая огню утихнуть. Пусть зиме владеть землею еще три долгих месяца, пусть впереди еще злые морозы, метели, свист ветров и треск льда; Весна есть в мире, она придет в свой срок, придет, потому что Огонь победил Тьму, и Зимерзле придется убраться восвояси.

Наконец огонь опал и стал быстро затухать. На том месте, где Хозяйка Снегов только что стояла во всем грозном величии, чернела пустая гарь. Ликующий вопль сотен голосов достал до неба, и тут же через двор белой молнией пролетел крепкий снеговой комок. С визгом женщины и девушки шарахнулись по сторонам, прижались к тыну, а мужчины и парни стали хватать снег из-под ног и метать снежки друг в друга. Словно весенняя гроза с громом и градом заревела и заплясала на посадничьем дворе: Перун спит, но он проснется, и загремит в небе его грозная поступь, и полетят его огненные стрелы, и ударят по тучам, пошлют на землю желанный дождь.

Чей-то метко брошенный снежок сбил с Преждана венок из колосьев, но теперь было уже не страшно. Быстро катая в руках снежный комок, он обернулся, веселым взглядом выискивая обидчика, уже замахнулся в ту сторону и вдруг различил в общем мельтешении смеющееся лицо княжны Дарованы. Она не убежала прятаться от грозы, как другие, а сама принимала участие с сражении. Никакая Солнечная Дева не могла бы быть прекраснее, чем она сейчас, с жарким румянцем на щеках, с азартно и счастливо блестящими глазами.

Преждан вдруг застыл, как будто его схватили за руку. Вид княжны Дарованы наполнил его одновременно восторгом и тоской. Не замечая свистящих вокруг снежков, он не сводил с нее глаз, как будто сам стал ледяным идолом. Она вдруг перестала смеяться, ее лицо сделалось серьезным. Повернув голову, она посмотрела на крыльцо.

Там стоял княжич Светловой, с мягкой безразличной улыбкой наблюдая за поединком Огня и Тьмы. Преждан и сам не мог понять, какой злобный зимний дух толкнул его под руку; мгновенно прицелившись, он бросил снежок и попал прямо в лоб княжичу. Светловой пошатнулся, вскинул руки к лицу, а Преждан ощутил острейшую радость, словно поразил самого Кощея.

* * *

Рукавом стирая с лица снег, Светловой вернулся в пустую гридницу. Сев возле огня прямо на пол, он осторожно потрогал бровь. Еще синяка не хватало. В детстве он не очень-то любил мальчишеские драки и игры, поэтому снежок, неведомо чьей рукой запущенный ему в лицо, причинил не только боль, но и обиду. «Случайно! – утешал себя Светловой. – Я же зла никому не сделал. И не я у них „бедный Коледа“. В такой суетне и родному отцу в лоб попадешь, не заметишь!»

Скрипнула дверь, пахнуло свежим дыханием мороза и снежной пылью, тихо звякнуло промерзшее серебро. Словно прохладная рука толкнула Светловоя в плечо. Еще не обернувшись, он узнал Звенилу.

Чародейка села возле него, снеговая пыль летела с ее одежды, сыпалась из длинных распущенных волос, как у самой Зимерзлы, и мгновенно таяла под жарким дыханием огня. Светловою на миг стало жутко: ему представилось, что сейчас она растает, как та, снежная старуха. Звенила глубоко, возбужденно дышала, ее глаза казались огромными и жадно впитывали пламя. Она как будто простыла на дворе и сама хотела скорее вернуться из мира Надвечной Зимы, с которым говорила сейчас, в мир живых.

– О чем ты грустишь, светлый воин? – тихо спросила она и медленно подняла глаза на Светловоя. – Ты все еще жалеешь о ней?

Светловой нерешительно повел плечом. Ему недоставало Смеяны, к которой он успел привыкнуть, но острой тоски не было.

– Она помогала мне, – сказал он, немного помолчав. – Она была моей удачей. Она обещала помочь мне.

– Она помогла тебе! – сказала Звенила. – Она сохранила тебе твою невесту, она ушла к чужому человеку вместо нее. Она помогла тебе.

– Вот как? – Светловой вгляделся в лицо чародейки. – Да! – Звенила вдруг повернулась к нему и крепко сжала его теплую руку своими цепкими, тонкими, холодными пальцами. – Князь Держимир хотел отнять твою невесту. Он увез вместо нее ту девушку, которая была с тобой. Сама того не желая, она спасла твою невесту. Теперь она далеко и не вернется к тебе.

– Да зачем… – горестно ахнул Светловой. – Мне вовсе не нужна невеста! Мне нужна она, Смеяна! Она обещала помочь мне найти…

– Найти ту, о которой ты думаешь непрестанно, ту, что заполнила твое сердце и осветила взор, ту, без которой тебе нет радости в жизни! – горячо подхватила Звенила. В ее лице горело дикое воодушевление, по тонким чертам пробегала судорога, в глазах плясало пламя очага. – Эта желтоглазая дочь леса не нужна тебе! – горячо продолжала чародейка. – Она сделала то, для чего ее предназначили боги: она отвела от тебя громовое колесо, она увела с твоего пути врага! Дальше ты пойдешь без нее! Ты добудешь ту, которая заполнила твое сердце! Ты добудешь свою Весну, и она останется с тобой навсегда!

– Но это невозмож… – ошарашенно прошептал Светловой. – Весна…

– Она живет в Надвечном Мире, там, где Вечная Весна. Сменой времен владеет Макошь, четыре поры года заключены в Чаше Годового Круга. Ее не достать смертному, но земным ее подобием является Чаша Судеб. Ты должен найти эту чашу, и тогда тебе откроется путь к Вечной Весне. Боги сказали мне: дойдет тот, кто все силы отдаст своей мечте. Кто забудет ради нее все: себя, родных, весь мир. Ты дойдешь! Если любовь твоя к Вечной Весне и правда так велика, ты дойдешь!

– Но где я найду ее? – прошептал Светловой.

Ему казалось, что рушатся ледяные оковы, сковавшие его в миг прощания с Лелей; как луч зари во мраке, в его душе родилась вера. Весь мир залила тьма, и во тьме сияла она – Вечная Весна. Словно услышав заклинания всего людского рода, разбуженная яркими священными огнями, она улыбалась издалека, еще не видная, но живая. Каждый год возрождаясь заново, она не помнит прежних обид и приходит в мир, наполненная нежной любовью. И она останется с ним навсегда, как обещала, если он всего себя отдаст ей. «Будь сам как весна», – сказала ему когда-то Светлава, внучка славенской ведуньи. И теперь Светловой был к этому готов.

– Я укажу тебе дорогу, – пообещала Звенила. Ее дикое воодушевление угасло, она дышала глубоко, но старалась успокоиться. – Сейчас сила Велеса и Велы в наибольшем разгаре – они, всеведущие, помогут нам.

А на широком дворе «богатый Коледа» сеял зерно из лукошка, дети и взрослые с ликующими криками кидались вперед, стараясь попасть под благословляющий поток. Все они верили, что весна придет к ним в свой черед и ее не нужно искать далеко. Девичий маленький хоровод медленно двигался вокруг костра, и девушки пели:

 
Там, на горе, в чистом облаке,
Ходит-пашет золотой плужок,
За ним ходит светло Солнышко,
Погоняет Громовик-Перун,
Лада Щедрая семена несет,
Семена несет, приговаривает:
Зароди, Солнышко, поле хлебное,
Будет гуще леса стоячего,
Будет выше облака ходячего!
 

В гридницу долетали голоса, песни, веселый шум, но Светловой ничего не слышал, он не отрывал глаз от Звенилы. Она отошла к столу и тут же вернулась с широкой глиняной чашей, приготовленной для того, чтобы обносить гостей брагой. Из бочки чародейка зачерпнула воды и поставила чашу к очагу. Огонь, Вода и мудрая сила заклинания каждую чашу делают малым подобием Макошиной Чаши Судеб.

Опустившись рядом с чашей на колени, Звенила вгляделась в темную воду, где дрожали красно-багровые отсветы пламени. Она пыталась собрать в уме слова заклинания, но они рассыпались и таяли, как идол Зимерзлы внутри огненного круга. Но сейчас слова были не нужны. Вся душа чародейки представляла собой один порыв, один вопрос, один ищущий взгляд, через огненную тьму дрожащей воды летящий к тайнам Надвечного Мира.

Она увидела в пламени сумеречную снежную равнину. Посреди равнины возвышался холм, а на склоне холма посреди липовой рощи стоял храм, поставленный в честь Макоши, Матери Урожая и Хозяйки Судеб. От земных жилищ других богов его отличала особая постройка: стены были составлены из девяти толстых липовых бревен, вкопанных по кругу. Между бревнами оставались широкие просветы, позволяющие богине во время летнего бодрствования видеть все вокруг и дышать вольно.

Потом чародейка увидела в своей чаше другую чашу, похожую, но со знаками двенадцати месяцев по краю горла, светящимися алым огненным светом. Ярче всех горел знак просинца – месяца, наступившего этой ночью. Это она, Чаша Годового Круга, которая хранится у Макоши в Надвечном Мире, но в переломные мгновения года сливается со своим земным двойником – Чашей Судеб.

А потом из чаши глянули глаза и встретили ее взгляд. Огромные глаза, без зрачков, черные, как самая темная ночь, как Велесово Подземелье, не знающее Дажьбожьего света и солнечного тепла. Их очертания терялись во мраке темной воды, но они были здесь и смотрели в самую душу чародейки, властно подчиняя ее себе. Глаза самой Велы, Хозяйки Подземной Воды.

Звенила отстранилась от чаши и опустила веки. Сейчас она не помнила навороженных видений, они вспомнятся потом и станут понятны. Она не помнила ни времени, ни места, ни себя самой. Ничего этого не было – были только огромные Глаза Тьмы. Они остались с ней и жили в ее душе как два глубинных источника.

И Светловой, с тревогой и трепетом глядя в застывшее лицо ведуньи, не смел ее окликнуть.

* * *

На седьмой день нового года, когда священные костры во всех человеческих жилищах догорели и вся злобная нечисть попряталась, прогнанная набирающим силу новым солнцем, гости покидали Журченец. Вопреки ожиданиям и надеждам речевинов, князь Скородум отказался везти свою дочь в Славен. «Теперь я поняла, что предрекали мне боги! – объявила княжна отцу, Кременю и дружинам. – На этой дороге меня ждал князь Держимир, и только чудом я не попала к нему в руки. Он взял вместо меня другую, но такая жертва не принесет мне счастья. Сия дорога – неверна!»

И княжич Светловой не стал с ней спорить. Он испытал немалое облегчение, убедившись, что ни за него, ни тем более за его отца княжна Дарована идти не намерена, и ни его любви к Леле, ни благополучию его матери отныне ничто не угрожает. Конечно, князь Велемог будет досадовать и гневаться, примется искать других невест… Что-то там Скородум говорил про заревическую княжну, дочь Доброводода вежелинского… Но это было слишком далеко и неясно.

Из Журченца княжич Светловой уезжал первым, торопясь к матери. Княжна Дарована стояла на крыльце, крепко прижавшись к отцовскому плечу, и слезы наворачивались у нее на глазах. Она не успела даже узнать Светловоя, но ей больно было видеть, как он уходит, даже не оглянувшись и ничуть не огорченный отказом, равнодушно пожелав счастья, будто и не помня, что им предрекали одно счастье на двоих. Он ушел искать свою судьбу, а она осталась, брошенная на дороге, без жениха, без надежды на счастье и как будто даже без судьбы.

Услышав возле своего плеча легкий всхлип, князь Скородум заглянул в лицо дочери – она отвернулась, стыдясь ненужных слез, – и обнял ее за плечи.

– Не надобно нам такого жениха, – попытался он утешить Даровану. – Блаженный – по глазам видать.

При всем внешнем простодушии князь Скородум был очень проницателен и хорошо знал людей.

– Этот – блаженный! – вытягивая из рукава платок, сердито ответила Дарована. – Сколько же меня Макошь будет мучить, батюшка? Да что же это? Третий жених от меня уходит! Огнеяр на другой женился, Светел… тот и не любил совсем. А этот… – Дарована снова всхлипнула и сглотнула, стараясь подавить плач. – Этот и вовсе блаженным оказался. Сколько же можно? Мне же двадцатый год идет! Так и помру… Вроде не кривая я, не рябая, и не дура последняя, и не сварлива… За что мне такое?

Князь Скородум вздохнул. Он и сам не раз думал, что, выжидая, когда встретится подходящий для дочери жених, может и вовсе не дождаться от нее внуков. Но всем владеет Макошь – Хозяйка Судьбы. Не бежать же теперь вдогон за человеком, который никак не сделает ее счастливой.

– Ты на Великую Мать не пеняй. – Скородум покачал головой. – Она о тебе заботится. Может, она с твоей дороги худых людей уводит. За чужую судьбу ухватиться не дает.

Княжна не ответила. Слова отца напомнили ей о цели, которой им со Светловоем не дано достигнуть вместе, – о Чаше Судеб. Ведь не только у княжича Светловоя и его странной желтоглазой девушки-ведуньи, но и у нее, смолятической княжны Дарованы, тоже есть какая-то судьба.

Глава 4

Напрасно князя Велемога подозревали в том, что он выдумал болезнь жены, чтобы хитростью заставить Светловоя поторопиться с невестой в Славен. Княгиня Жизнеслава действительно оказалась больна. Вот уже больше месяца она не выходила из своей горницы и почти не поднималась с лежанки. Приступы кашля разрывали ей грудь, озноб не давал покоя, она быстро худела и слабела. Надежд на полное выздоровление оставалось так мало, что князь Велемог даже не разгневался на сына за то, что тот вернулся без невесты. Теперь Велемог не видел смысла торопить сына с женитьбой. Умри княгиня – и славенский князь, ни в ком не возбуждая обид и негодования, сможет посвататься к одной из говорлинских княжон, если не к Дароване глиногорской, то к Отраде вежелинской. Князь Велемог, не будучи злым или жестоким человеком, вовсе не желал смерти княгине Жизнеславе. Просто эта смерть очень бы его устроила, а привязанность его к жене была не столь глубока, чтобы ради нее забыть о пользе княжества. По крайней мере, самому Велемогу дело представлялось именно так.

Однажды утром, заметив, что ведунья Погодица вышла из княгининых горниц, князь велел отроку позвать старуху к нему. Никто не знал точного числа ее лет, но пятнадцатилетняя Светлава приходилась ей не внучкой, как считалось, а правнучкой. От старости Погодица ссохлась, сгорбилась, стала маленькой, как подросток; ее рот провалился и казался почти незаметным, а скулы, обтянутые коричневой с багровыми прожилками кожей, сильно выступали под полузакрытыми, плохо видящими глазами. Маленькие дети пугались вида Погодицы, думая, что явилась сама Морена. Но, несмотря на устрашающую внешность, старая ведунья была добра и не утратила еще ясности рассудка.

– Что там? – коротко спросил князь, кивнув старухе.

Он сам не знал, какие вести его больше порадуют: улучшение здоровья княгини или ухудшение. Разумом он знал, в чем его польза, но совесть не позволяла желать смерти жены, и оттого мысли о ней смущали Велемога. Погодица уселась, пристроила свою можжевеловую клюку с птичьей головой так, чтобы могла опираться на нее и сидя, потом вздохнула.

– Если ты хочешь уберечь жену от Морены, княже, иные средства нужно искать, – проговорила она наконец.

Князь нахмурился.

– Разве твои травы кончились? – с неудовольствием спросил он.

– Уж больно сильный недуг в княгиню вцепился, мне с ним не совладать, – ответила старуха. – В Макошино святилище послать бы, что ли. Там лекарки есть посильнее меня. Вот, на Пряже-реке хотя бы…

– На Пряже! – с негодованием воскликнул Велемог, не терпевший упоминаний ни о чем, что имело отношение к князю Держимиру. – Это же в земле дрёмичей! Да я хоть сам буду помирать, а этого упыря ни о чем просить не стану!

– Не его просить, а Матушку Макошь! – строго поправила Погодица. Ее тяжелые морщинистые веки приподнялись, Велемог поймал тусклый, тяжелый и осуждающий взгляд. На миг ему стало не по себе, как будто на него смотрела сама Морена. – А князь прямичевский что? Вон, княжна Дарована за него идти не захотела, а в Макошином-на-Пряже живет себе, и он ее не трогает. Потому как самой богини то жилье.

– Что ты сказала? – Князь Велемог поднял брови. – Княжна Дарована живет на Пряже? Откуда ты знаешь?

– Да наша травница, Витонежка, три дня как оттуда вернулась. Она и рассказала.

– Отец Небесного Огня!

Не обращая больше внимания на старуху и позабыв о болезни жены, князь Велемог вскочил со скамьи и принялся ходить взад-вперед по горнице, терзая кончик собственной бороды. Эта была новость! Княжна Дарована находится в святилище Макоши, расположенном во владениях Держимира! Это многое меняло, хотя князь еще не взял в толк, что же именно.

– Позвать ко мне Кременя! – ударом ноги распахнув дверь, закричал Велемог в верхние сени. – Живо!

Кремень явился быстро, довольный, что понадобился князю, и отчасти с опаской. После бесславного – без невесты – возвращения из похода к смолятическим рубежам между князем и его верным воеводой появился холодок, и Кремень уже не надеялся вернуть когда-нибудь прежний почет. По крайней мере, при этом князе. Но Велемог был крепок здоровьем, силен духом и явно собирался пережить даже собственного сына.

– Дарована в Макошином-на-Пряже! – воскликнул Велемог, увидев входящего воеводу и не тратя времени на приветствия.

– А где Держимир? – сразу спросил Кремень. – Это он ее туда?..

Велемог невольно оглянулся, словно намеревался и об этом спросить у старухи, но той в горнице уже не было.

– Нет, она сама… – начал Велемог, потом вспомнил речь Погодицы и уверенно закончил: – Да, сама! Старуха сказала, что Дарована в его земле, а его не боится, потому что богиня… Ладно, не в этом суть!

– А Держимир, как видно, в полюдье! – сообразил Кремень. – Едва ли он уже домой воротился, у него полюдье длинное, да полпути – мимо рарогов. Там у него межи беспокойные, он ходит медленно. Верно, где-нибудь к Краене-реке сейчас через леса подбирается.

– К Краене! – повторил Велемог, силясь представить себе расположение дрёмических рек. – Ведь Пряжа как раз в Краену впадает?

– Точно так! – подтвердил Кремень, еще не взяв в толк, к каким последствиям приведут все эти рассуждения.

– Он прямо возле нее пройдет… – размышлял вслух Велемог. – И если…

Кремень выжидательно смотрел на князя, а тот замолчал. Если княжна Дарована не дома, а в святилище на чужой земле, то в охране у нее не целое войско – так, десятка три-четыре. Если она исчезнет оттуда… На кого подумает Скородум? На Держимира, больше не на кого. А потом, если она будет здесь… А княгиня Жизнеслава к тому времени умрет… Даже если и нет, то Светловой под рукой… Главное, чтобы Дарована оказалась здесь, в Славене, а дальше пойдет легче…

Но Держимир! Он где-то поблизости со всей дружиной полюдья!

– Едва ли у него очень много войска! – подал голос Кремень, так точно угадав мысли своего князя, что Велемог перевел на него изумленный взгляд. Уж не начал ли он в задумчивости рассуждать вслух? – Сотни две, ну, три. Неужели мы больше не соберем? А если напасть на него на Краене, от Прямичева вдали, то разобьем, как горшок глиняный. И становища его краенские – хороший кусок. Сколько там ему зерна, мехов приготовлено! Все наше будет!

– Отец Небесного Огня! – взволнованно повторил Велемог и снова стал ходить по горнице.

Но теперь это было радостное волнение, его слепили великолепные замыслы, обещающие прибавление славы и богатства, победу над самым злым врагом!

– Вот я с ним за город сожженный посчитаюсь! – бормотал князь на ходу, потряхивая в воздухе сжатым кулаком. – Двух зайцев одной шапкой!

В самом деле, едва ли ему когда-нибудь случится задумать и осуществить другой столь же многообещающий поход. Одним ударом разбить ненавистного Держимира прямичевского и получить княжну Даровану! Об этом можно кощуну складывать! После таких дел даже злейший враг скажет, что еще не знал славенский стол князя лучше Велемога Творимирича.

* * *

Назавтра в полдень над Славеном понеслись гулкие удары вечевого била*. Два младших жреца из Сварожьего святилища колотили по очереди молотами в подвешенный на вечевой степени* железный блин, шириной в три локтя, с выбитым знаком Небесного Огня. На звон била со всех сторон собирались жители Славена, купцы и ремесленники, кмети и бояре, даже смерды из ближних и дальних огнищ, оказавшиеся сегодня в стольном городе. Широкая вечевая площадь, по пятницам служившая местом больших торгов, быстро заполнялась народом. Городских старейшин пропускали вперед, и они устраивались на ступеньках вечевой степени.

– В чем дело-то, отцы? – кричали им из толпы посадские жители.

Но старейшины только разводили руками: о причине нежданного веча они знали не больше чем последний холоп.

– Князь собирает! – отвечали они, показывая навершиями посохов на ворота детинца. И опасливо добавляли:

– Не дай Свароже, война…

Князь приехал в сопровождении воеводы Кременя, что подтверждало опасения стариков. И плащ на нем был красный, что скорее указывало на войну, чем на мир. Народ затих, лишь тревожный гул разносился по огромной площади. Взойдя на вечевую степень, князь поднял руку. Передние ряды толпы затихли, а задние колыхались, все еще надеясь протолкаться поближе.

– Тяжкая обида нанесена нам, речевины! – начал князь. Его голос был полон праведного гнева, глаза сверкали, золотая гривна на груди и серебро на поясе и рукояти меча слепили глаза толпе. – Все знают, что волей Матери Макоши сын мой, княжич Светловой, обручен с дочерью князя смолятинческого, Скородума. Чтобы просить благословения у покровительницы своей, Великой Матери, княжна отправилась в святилище Макоши на реке Пряже. И там захватил ее дрёмический князь Держимир, волк в обличье человека, забывший заветы предков и богов. Скажите мне, добрые люди, потомки Сварога: можем ли мы оставить невесту моего сына в руках Держимира прямичевского? Или боги и предки велят нам поднять оружие за ее свободу и нашу честь?

Князь еще не закончил, когда по торжищу снова пополз гул; разливаясь широкой волной, он быстро заполнил всю площадь до самых краев, так что последние слова Велемога уже были плохо слышны. Новость оказалась слишком неожиданной, славенцы испытывали скорее изумление, чем негодование, но призыв князя не пропал даром. Больше полугода слыша разговоры о скорой свадьбе княжича, славенцы привыкли считать смолятическую княжну своей будущей княгиней. И вдруг оказывается, что она похищена Держимиром дрёмическим!

– Я сам поведу вас! – взволнованно продолжал князь Велемог, слыша в гуле толпы согласие со своими словами. – Держимир сейчас в полюдье, и с ним нет большого войска. И прежде чем он сумеет его собрать, мы разобьем его! Мы навсегда отучим дрёмичей смотреть в нашу сторону! Никогда больше им не удастся нанести обиду племени Сварога! А в становищах Держимира сейчас найдется достаточно добычи, чтобы вознаградить нашу доблесть! Небесный Кузнец помогает нам! Кто пойдет со мной – становись по правую руку!

Широким взмахом руки Велемог указал на правую сторону площади, и край его красного плаща взметнулся, как язык пламени. В толпе возникло движение, поднялся шум: одни пробирались на правую сторону, другие – на левую, а третьи, еще не приняв решения, топтались на месте, стараясь дать дорогу другим.

Князь Велемог наблюдал за движением перед вечевой степенью, сложив руки на груди и сохраняя гордое и решительное выражение на лице. Вся его судьба зависела от того, пойдет ли за ним Славен. Если на правой стороне окажется меньшинство, то ему придется идти в поход только со своей ближней дружиной. Для полной победы этого недостаточно: тогда Велемог уравняется в силах с Держимиром, а за последним еще останется преимущество своей земли. Но и тогда князь Велемог не собирался отступать. Случай выдался слишком хорош, и он верил, что Небесный Кузнец Сварог поможет ему в задуманном.

Наконец толпа более-менее разобралась и успокоилась. Людей на правой стороне оказалось чуть больше, чем слева. Согласные идти в поход кричали, махали руками, обвиняли другую половину в трусости. Лоб Велемога разгладился: если вече* согласилось с ним, то его воле придется подчиниться и несогласным. Поход состоится!

– Спасибо вам, речевины! – стараясь за гордостью спрятать ликование, воскликнул он. – У кого нет достойного оружия, тому я дам его! Наш поход будет как молния: один удар – и все трепещет! Еще до времени пахоты мы вернемся домой с добычей и славой!

Славенцы радостно кричали; кое-кто из тех, кто поначалу остался слева, стали перебегать направо, хотя сейчас это уже не имело значения.

Только один из городских старейшин, Извек, все вглядывался в толпу бояр и кметей, окружавших князя на вечевой степени, и щурил глаза, выискивая кого-то.

– Послушай, брате! – наконец толкнул он в бок кузнечного старосту Лихоту, без умолку кричавшего в приступе шальной удали. – Погляди-ка, здесь ли княжич Светловой?

– Чего тебе? – Кузнец обернулся, довольный победой князя: кузнецы стольного города всегда бывали рады испытать на деле мечи собственной работы. – Кого тебе надо? Княжича? Да Сварог его знает, где он!

И Лихота отвернулся, не слишком озабоченный отсутствием княжича. А старый Извек еще долго качал головой: ему показалось очень странным, что княжич не явился на вече, где речь шла о спасении его невесты.

* * *

В верховьях река Краена была неширока, но три коня в ряд проходили. По сторонам, на низких пологих берегах, даже для любопытной Смеяны не находилось ничего занятного. Под снегом не удавалось разглядеть, где кончается вода и начинается земля. На дрёмическом берегу изо льда торчали замерзший ивняк и сухой ломкий камыш, со стороны рарогов тянулась пустая отмель, упиравшаяся в редкий березняк. Смеяна давно уже скучала и с нетерпением ожидала, когда же появится хоть какое-то жилье.

Не верилось, что сегодня начинается весна. Снег плотно лежал в лесу и покрывал лед на реке, ветви деревьев оставались черны и голы, даже без намека на почки. Смеяна то и дело напоминала себе, что заехала гораздо дальше на полуночь, чем жила раньше, и весна здесь наступает позже. Все равно ей было неуютно, даже страшновато в этом нерушимом царстве Зимерзлы.

Выехав из Прямичева в первой половине просинца*, полюдье Держимира сначала поднималось вверх по большой реке Ветляне, потом много дней пробиралось лесами до истока Краены и вот теперь спускалось вдоль по течению этой реки, к месту ее впадения в Ветляну. Дорога их почти все время лежала на полуночь, и Смеяна обрадовалась, когда ей объяснили, что теперь они скоро повернут назад. Иначе, чего доброго, можно заехать на тот свет, в мир Вечной Зимы!

Смеяна оглянулась на своих спутников, задумалась на миг, потом фыркнула, но рот закрыла уже не кулаком, а рукавом шубки: за четыре месяца жизни возле князей она немного научилась обхождению, принятому в их обществе.