Текст книги "Дракон восточного моря, кн. 2. Крепость Теней"

Автор книги: Елизавета Дворецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Похоже, побратимы, проведшие на цепи полжизни, все свои подвиги совершали вместе, поэтому Торвард и без перевода улавливал в речи улада много уже известных имен. Но Гудбранд, напротив которого оказался второй цепеносец, теперь уже был настороже и, когда противник метнул в него копье, ловко уклонился.

Третий из побратимов выступил вперед и завел свой «перечень голов». Но Торвард, к тому времени уже истощивший запас терпения, не мог больше слушать. Глухо застонав сквозь зубы от досады, словно звук напыщенной уладской речи причинял ему боль, он вдруг вскинул копье и со всей силы метнул его в говорившего, будто только этим и мог заставить его замолчать.

Копье пронзило грудь третьего из побратимов, и тот упал. Фении испустили горестный и возмущенный вопль – конунг фьяллей грубо нарушил все принятые правила. А Кетиль и Гудбранд, совершенно верно поняв бросок своего вождя как знак к началу боя, дружно устремились вперед. С первого мгновения их оказалось трое против двоих, поэтому в победе никто не сомневался. Что же касается правил, то у сэвейгов правило имелось только одно: хорошо все то, что приводит к победе.

В то же мгновение Кетиль метнул свое копье в Лойдира и, на ходу выхватывая из ножен меч, перепрыгнул через убитого, чтобы подойти к предводителю фениев сбоку. Но тот успел своим большим щитом, укрепленным бронзовыми листами, отбить копье и повернуться к Кетилю лицом. Даман, уцелевший побратим, метнулся вперед, чтобы прикрыть Лойдира от Торварда и Гудбранда, которые тоже в это время бросились на врага.

Лойдир тоже понимал опасность своего положения – имея на одного человека меньше, он к тому же был скован мертвецом на цепи. Файльбе больше не окажет ему поддержки в бою, наоборот, тяжестью своего тела сильно сокращает для уцелевших возможность перемещаться. То, что один из троих, скованных цепью побратимов уже был мертв, стало достаточно ясным предсказанием судьбы и для двоих уцелевших, но нельзя сказать, чтобы это их огорчило или напугало. Перед ними сияла слава в веках, за которую смерть – совсем не высокая цена.

Шагнув навстречу Кетилю, сын Брикрена ударил его мечом в бедро, и тот привычно бросил щит вниз, прикрывая место удара. Но Лойдир, не отводя руку назад, быстрым поворотом кисти вскинул клинок и острым концом ударил его в лицо. На Кетиле был шлем без полумаски, и острие тут же глубоко вошло в глаз. Кетиль упал, и теперь силы противников снова уравнялись. Даман, в эти мгновения оставшийся один против двоих, нанес удар Торварду, тот закрылся щитом, и Даман тут же был вынужден сам прикрываться от секиры Гудбранда.

Видя, что один из его людей, вероятно, уже мертв, Торвард разъярился еще сильнее и со звериным ревом прыгнул на Лойдира. Тот принял его первый удар на щит, а Торвард тут же ударил в другую сторону – по Даману. Тот тоже закрылся, но Торвард прыгнул на него, ударил щитом в щит и опрокинул противника на землю, а сам, перекатившись по его щиту, который оказался сверху, мгновенно снова вскочил. Лойдир в это время пытался достать его мечом, но его выпад отразил секирой Гудбранд и отбросил вождя фениев назад.

Оказавшись на ногах, Торвард рубанул по голове лежащего Дамана, и с тем тоже было покончено. Теперь Лойдир остался один против двоих. Гудбранд ударил секирой сверху вниз; Лойдир подставил щит, и секира, врубившись почти до середины, застряла. Сын Брикрена мгновенно упал на колено и снизу ударил Гудбранда по бедру. Раненый, телохранитель все же сумел остаться на ногах и с силой рванул на себя застрявшую секиру. При таком мощном рывке Лойдир не сумел удержать в руках щит, и тот оказался вместе с секирой у Гудбранда, однако тот и сам не устоял и упал на спину. Лойдир бросился было к нему, чтобы добить, но длины цепи, которой тот был скован с побратимами, не хватило. Натянувшись, цепь дернула его назад, словно мертвые братья не желали отпускать от себя последнего оставшегося в живых. Пока был жив хотя бы один из троих, зарок, не позволявший им расходиться дальше чем на три шага, продолжал действовать.

Понимая, что сейчас ему придет конец, Лойдир свободной рукой рванул застежку пояса с цепью, пытаясь освободиться от двух мертвых тел, которые сковывали его и почти лишали возможности перемещаться, делали легкой жертвой и не давали забрать с собой на тот свет как можно больше противников. Но Торвард не дал ему времени справиться с застежкой: обрушивая на Лойдира удар за ударом, он теснил фения, и тот отступал, перешагивая через трупы Файльбе и Кетиля. Пятясь назад, он споткнулся о валявшийся на земле щит, взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, и последний удар Торварда наконец достиг цели, раскроив Лойдиру голову.

Вождь фениев острова Снатха упал. Лежавшая на окровавленной траве серебряная цепь по-прежнему сковывала между собой всех троих: выдержав зарок до конца, они погибли вместе, не разойдясь дальше чем на три шага.

Торвард поднял окровавленный меч, вскинул его к небесам и закричал. И в крике его было дикое, яростное ликование дракона, упоенного кровью поверженного врага. Эта странная тройная схватка не столько утомила, сколько раззадорила его, и он жаждал теперь драться по полного беспамятства – до смерти, которая наконец избавит его от этой кровавой лихорадки, в которую превратилась его жизнь.

Два войска, видевшие, что схватка вождей окончена, одинаково поняли его крик как призыв к действию и одновременно устремились вперед. Улады, не отягченные защитным снаряжением и более привычные к бегу, достигли срединной площадки чуть раньше. Торвард едва успел снова повернуться в сторону вражеского войска, когда его накрыла ало-золотая волна. Двое не участвовавших в поединке телохранителей, Ормкель и Асбьерн, едва успели добежать до него. Но Торвард не нуждался в их защите – сейчас его влекло в бой, как в объятия любимой женщины, и он, быстро подхватив с земли щит, врубился в уладский строй.

Мощь в руках фениев была так велика, что прямой удар копья в грудь пробивал стегач и кольчугу сэвейгов, убивая на месте. Но почти для каждого улада этот удар оказывался последним: пока копье было в теле врага, кто-то другой успевал нанести обезоруженному уладу быстрый удар мечом или секирой, и тот падал на тело поверженного.

После первых же мгновений боя сэвейги, намного лучше защищенные, приобрели преимущество в числе, и оно все увеличивалось. Серая железная волна теснила алую шелковую, а поскольку сдаваться в плен никто из фениев не собирался, то на истоптанной траве, как камни после отлива, оставались тела длинноволосых воинов в алых накидках. Кое-где лежали и серые, в железной кольчужной чешуе, фигуры сэвейгов, но их было меньше.

За лязгом железа, треском щитов, воплями, криками и боевыми кличами никто поначалу не заметил, как из-за рощи выкатилось еще какое-то войско и ударило в спину фениям. Теперь уладам пришлось сражаться сразу на две стороны. Сэвейги – новый отряд тоже принадлежал им – зажали их и уверенно давили, сжимая алую полосу, делая ее все тоньше и тоньше. «Кровавая пена земли», как сказал Сельви, уже не была поэтическим иносказанием, и кожаные башмаки отчаянно скользили на окровавленной траве. Сопротивление фениев слабело, но совсем прекратилось только тогда, когда пал последний из них.

А Торвард вдруг оказался лицом к лицу – кто бы мог подумать? – с Хедином Удалым.

Одетый для битвы, разгоряченный, с треснувшим щитом в одной руке и окровавленным мечом в другой, «морской конунг» тяжело дышал, но вид у него был довольный.

– Великий Один! – закричал Хедин, видя, что все улады лежат на земле и перед ним только фьялли. – Он дал нам победу! Мы победили! Мы тоже победили, Торвард конунг, мы тоже бились и нам принадлежит доля добычи! Они наши, эти золотые цепи, ожерелья, браслеты и кольца, эти копья и мечи! Наши!

– Ах ты сволочь! – оторопевший в первый миг Торвард опомнился. – Ты откуда взялся, как тролль из-под земли! Да я тебя сейчас обратно в землю вобью!

– Не горячись так, Торвард конунг! – К Хедину подошел Гуннар Волчья Лапа, тоже возбужденный сражением и забрызганный кровью уладов. – Мы решили, что не годится храбрым мужам уклоняться от битвы! Мы помогли тебе разбить врага и часть добычи по справедливости наша!

– Помогли разбить врага! Я не просил мне помогать, тролль вас раздери! – Торвард шагнул к ним. Его меч, еще не отчищенный от крови уладов, был так недвусмысленно нацелен на «морских конунгов», что те невольно отшатнулись. – Я велел вам сидеть у кораблей и ждать, когда вы понадобитесь! Добыча! Вам нужна добыча! Да я вам сейчас в глотку заколочу эти цепи и браслеты, чтобы вы знали, как нарушать мои приказы!

– Ты хочешь забрать все один! – заорал Хедин и тоже взмахнул мечом. – Знаем мы, зачем ты велел нам ждать – ты не хочешь делиться! Мы не дождались бы от тебя даже самого паршивого колечка! Но теперь ты не имеешь права нам отказать! Мы тоже бились и мы заслужили по справедливости нашу добычу!

– Ну, защищайся! – коротко рыкнул Торвард и бросился на него с мечом.

Не ожидавший такого Хедин все же сумел вовремя понять, что к чему, и стал защищаться. Еще достаточно крепкий, к своим зрелым годам он набрался немало боевого опыта, и Торвард не склонен был недооценивать такого противника – просто сейчас он об этом не думал. Его переполняла жгучая ярость и желание как можно скорее разделаться с тем, кто встал ему поперек дороги и открыто нарушил его приказ, – конунг фьяллей не привык к неповиновению и привыкать не собирался.

Но и Хедин не слишком испугался того, что союзник так быстро стал врагом. Он недолюбливал Торварда с самого начала, поскольку не хотел терпеть кого-то над собой и не забыл того позора, когда конунг фьяллей сначала сбросил его с корабля в воду, а потом приказал поджечь дом, унизив квиттов и лишив их доли добычи. Прошедшее сражение не слишком его утомило, а для боя он был снаряжен как следует, не то что эти «волосатики»! Из какого-то давнего похода в дальние края он привез диковинный панцирь из стальных чешуек, нашитых на кожаную основу, – уже довольно старые и потертые, со следами от множества ударов, царапинами и вмятинами, эти чешуйки, однако же, еще хранили следы серебрения и позолоты, и даже какой-то тонкий рисунок в виде побегов с узорчатыми листьями на них просматривался. В сочетании со свирепым лицом и косматой бородой «морского конунга» этот панцирь, принадлежавший когда-то, надо думать, знатному и богатому военачальнику из неведомых южных земель, производил дикое впечатление, но и по назначению своему служил неплохо. К тому же под ним была еще и кольчуга, придавая Хедину вид какого-то железного истукана. Случалось, слабых духом противников сам вид его настолько поражал, что сил на настоящее сопротивление у них не оставалось.

Вот только конунга фьяллей вся эта роскошь не могла устрашить: Торвард с бешеными глазами шел на противника, сквозь зубы рыча от ярости. Хедин же не торопился идти вперед: из-за давней раны он немного прихрамывал на левую ногу, поэтому не мог так быстро перемещаться, как его более молодой и ловкий соперник, и предпочитал дождаться, пока тот сам подойдет.

Они обменялись первыми ударами, принимая их на щиты. Учитывая богатый опыт Хедина, Торвард не рассчитывал, что тот скоро сделает ошибку, но и выматывать того, дожидаясь, пока более пожилой противник устанет в своих тяжелых доспехах, он не хотел, не желая давать Хедину случай подловить его самого. Даже полный клокочущей ярости, он действовал четко и целесообразно – сказывался опыт и выучка, которой были посвящены, пожалуй, года двадцать два из прожитых им неполных двадцати семи.

Торвард нанес простой удар – в левую ногу под нижний край щита. Этому учат новичков, их даже дразнят так: «голова – бедро, голова – бедро». Чтобы не пропустить удар, Хедин так же привычно опустил щит. И в этот миг Торвард мощным прыжком бросился на него и с грохотом впечатал свой щит в щит Хедина, держа свой щит немного выше, поскольку и сам превосходил противника ростом. Менее подвижный «морской конунг» не сумел уклониться, а Торвард верхним ребром щита двинул Хедину в подбородок. Голова «морского конунга» дернулась вверх, и Торвард быстро провел концом меча по его открытому горлу.

И отскочил, не желая попасть под кровавый поток, мощно хлынувший из перерезанного горла. Хедин упал на колени, роняя оружие и щит, а Торвард, словно поверженный противник его больше не интересовал, повернулся и огляделся. За время этой короткой схватки он не успел даже запыхаться. Полумаска шлема скрывала выражение его лица, но от всей фигуры конунга фьяллей исходило ощущение такой страшной, неукротимой, кровожадной силы, что невольно попятились даже его собственные люди. Даже у тех, кто много лет жил с ним бок о бок, мелькнуло жуткое ощущение, что их вождю нужна кровь, чтобы угасить жгущее его изнутри жадное пламя, – все равно чья, и в своей жажде он сейчас не различает своих и чужих.

– Ну, кто еще? – хрипло произнес он, выставив вперед окровавленный клинок и обводя им свидетелей поединка. – Ты, Гуннар? – словно приглашая, спросил Торвард. – Тебе тоже было мало славы и добычи?

Но Гуннар Волчья Лапа и не подумал принимать вызов – напротив, он поспешно бросил на траву свои щит и меч, расстегнул собственный шлем и швырнул к прочему оружию. Казалось, сам взгляд конунга фьяллей может уничтожить на месте, а Гуннар был не так глуп, чтобы пытаться соломой переломить силу. Одним из самых ценных своих качеств он считал умение вовремя уступить. А сейчас он готов был не только уступить, но и в прямом смысле спасаться бегством – без оружия и снаряжения бегать легче.

– Прошу у тебя мира, Торвард конунг! – закричал Гуннар, протягивая обе руки вперед, словно просил не мира, а милостыни. – Я не виноват! Это Хедин меня уговорил! Я не хотел перечить твоей воле! Не трогай меня и моих людей, Торвард конунг, мы будем верно служить тебе! Мы никогда не выйдем из твоей воли!

Торвард смотрел на него, но, кажется, не понимал ни слова из этой речи. К счастью для Гуннара, бешеный огонь его глаз погас, взгляд затуманился. Рука с такой силой сжала рукоять меча, что костяшки пальцев побелели, но меч все равно опустился и уперся в землю, словно Торвард хотел на него опереться. Весь покрытый кровавыми брызгами, с торчащими из-под подшлемника растрепанными черными прядями, он был дик и страшен, а его смуглые руки дрожали как в лихорадке.

Ничего не ответив, он вдруг склонился вперед, колени его подогнулись, и Торвард упал прямо на тело Хедина.

Опомнившись наконец, телохранители бросились к нему, перевернули, торопливо расстегнули шлем, сняли, ощупали взмокшую от пота черноволосую голову, выискивая тяжелую рану, боль от которой дошла до сознания конунга только сейчас, когда схлынуло боевое безумие. Виндир Травник уже развязывал мешочек с льняными полосами, заготовленными для перевязки, но перевязывать оказалось нечего.

Торвард не был ранен, если не считать нескольких обычных ушибов и ссадин. Он просто потерял сознание от перенапряжения – проклятье, делавшее конунга фьяллей ужасным для врагов, не щадило и его самого.

* * *

Опомнился он только под вечер. За это время дружина сделала множество необходимых дел: подобрала и перевязала своих раненых, оказала помощь легкораненым из числа противника, «тяжелых» – добила, собрала всю добычу, развела костры и приготовила еду. Возле костра положили Торварда. Сельви и Виндир, сидевшие возле него, вскоре заметили, что беспамятство перешло в сон. Спал конунг беспокойно – мычал, стонал сквозь зубы, и лицо его искажалось, словно ему снятся тяжкие страдания и муки. Виндир даже хотел разбудить его, но Сельви не разрешил: только Один знает, по каким тропам сейчас бродит дух их беспокойного конунга, но, если его разбудить, дух может не успеть вернуться.

Но постепенно Торвард успокоился, стал дышать ровнее и тише. В сумерках он наконец пришел в себя и даже отстранил руки Сельви, который пытался помочь ему сесть.

– Нечего меня лапать, что про нас люди подумают! – хмыкнул он. – Или я ранен? Ничего не чувствую.

– Ран мы не нашли. А люди не знают, что и думать. Встать можешь?

– Попробую. Мне очень надо встать.

Поднявшись на ноги, Торвард покачнулся – все тело болело, голова кружилась. Однако, сделав неотложные дела в стороне от костров, он вполне пришел в себя и обратно вернулся, уже не шатаясь. Хирдманы оборачивались и провожали его глазами.

– Пройдись по войску, – посоветовал ему Сельви. – Пусть люди видят, что ты жив и здоров.

Торвард кивнул.

– Я тут что… убил кого-нибудь? – неуверенно спросил он и посмотрел на свои ладони, будто искал на них следы чужой крови.

И действительно нашел… Из-под засохшей крови и грязи на них не было видно даже прошлогоднего шрама, который тянулся через всю правую ладонь до пальцев.

– Спроси лучше, оставил ли ты хоть кого-нибудь в живых, – мрачновато ухмыльнулся Халльмунд.

– Нет, борода, я правда… – Торвард нахмурился и потер лоб тыльной стороной ладони. – Не помню.

– Как Хедина уложил – не помнишь?

– Хедина? Квитта?

– Вон там лежит. – Халльмунд кивнул в сторону стана квиттов, куда перенесли тело их предводителя.

– А за что? Ведь было за что? – с надеждой спросил Торвард.

– Было, было, – успокоил его Сельви. – Они с Гуннаром влезли в битву. Под самый конец, так что их вмешательство мало что изменило, но потом они стали требовать части добычи. Хедина ты отправил к Одину, а Гуннар стал бормотать, что он не хотел.

– Давай, конунг, приходи в себя. – Халльмунд осторожно похлопал Торварда по плечу. – Сделай зверское лицо, и пойдем разбираться с квиттами. А то плохо нам будет, если мы посреди похода подеремся со своими же союзниками.

– А пошли эти союзники… по старой дороге! – пробормотал Торвард, но послушно нахмурился. – Пойдем, борода.

Запугивать никого не пришлось: квитты не хуже фьяллей понимали, как некстати им будет сейчас всерьез поссориться со своими союзниками, тем более что в случае открытой схватки они не имели бы никаких надежд на победу. Если за фениями стояли местные боги, то за Торвардом была его небесная покровительница – валькирия Регинлейв, которая так удачно пришла на помощь в бою с Банбой. Осиротевшие люди Хедина попросили принять их в дружину хотя бы на время похода, а Гуннар и прочие вожди еще раз поклялись в верности и заверили, что ничего подобного никогда не повторится. Не так чтобы Торвард поверил в их преданность, но он не мог усилием воли выкинуть ненадежных союзников с Зеленых островов, а раз уж они остаются тут, то пусть лучше будут на глазах. Прогони их сейчас – и они, скорее всего, предложат свои услуги королю Снатхи и прочим будущим противникам.

Добыча лежала в стороне под охраной фьяллей. Но сначала Торвард подошел к погибшим и остановился над телом Кетиля Лохматого. На самом деле особой лохматостью тот не отличался, но ко времени его появления в дружине там уже был один Кетиль – по прозвищу Лысый. Поэтому когда кто-нибудь упоминал Кетиля, обычно следовал вопрос: «Какой Кетиль – Лысый?» – на что обычно следовал ответ: «Да не Лысый! Лохматый!» Так и пошло… Потом появился еще один Кетиль, по прозвищу Орешник, три года назад погиб Кетиль Лысый, а вот теперь и Кетиль Лохматый. И это был девятый телохранитель, которого Торварду пришлось хоронить.

– Снимите. – Он кивнул на серебряную гривну, украшавшую грудь погибшего. Такие гривны в виде толстого серебряного прута, с драконьими головами на концах, скалящими зубы друг на друга, в дружине носили конунговы телохранители.

Хильдир по прозвищу Золотые Штаны наклонился и снял гривну с шеи мертвого так бережно, будто тот еще мог чувствовать боль.

– Надевай, – велел Торвард.

Телохранителей должно быть четверо, и Хильдир для этого вполне подходил.

Оружие, украшения и пояса погибших фениев сложили в уцелевшие уладские щиты. Куча получилась внушительная. Гривны, цепи, перстни, браслеты, застежки… Стоя над ними, Торвард равнодушно разглядывал всю эту груду сокровищ и даже поддел носком башмака откатившийся браслет. Сейчас это все не имело в его глазах никакой цены. Он отчетливо понимал, что пришел на Зеленые острова за испытаниями своей удачи – и именно испытания и были нужны ему, а не вся эта чешуя…

– Пока делить не будем, – объявил он вождям и дружине, внимательно наблюдавшей за ними. По толпе пролетел вздох разочарования, но никто не возразил. – Будем возить как общую собственность до конца похода, а не то каждый будет беречь свое и будет у нас не войско, а ерунда.

На самом деле ему просто не хотелось возиться.

– Оружие если кому нужно или приодеться кто хочет – можете взять. – Он кивнул в другую сторону, где были свалены кучей окровавленные плащи и накидки. – Только постирайте сначала.

– Красное на красном не видно, – фыркнул Эйнар и тут же крикнул: – Моя вон та, что сверху, с золотой бахромой!

– Займись, борода, а? – Торвард просительно глянул на Халльмунда. Делить добычу – задача и право конунга, но сейчас ему до смерти было неохота перебирать окровавленные тряпки.

Халльмунд стал разбирать кучу, встряхивать смятые, слипшиеся комки. Почти все вещи оказались порваны или разрезаны клинками, почти все – вместе с телами прежних хозяев. Кровавые пятна усеивали дорогой шелк и тонкую шерсть. Но победителей это не смущало – на каждую вещь находился желающий. Приложив рубаху или накидку к себе и прикинув длину и ширину, удовлетворенный новый владелец тут же отправлялся к реке – простирнуть, чтобы до утра подсохло. А дыры и зашить можно – нитки с иголками у каждого были с собой в кожаной сумочке на поясе.

Эйнар первым прибежал на берег, волоча вожделенную накидку из алого шелка с золотой бахромой. Но еще ему хотелось бы башмаки поновее, а то свои совсем протерлись. Ненадолго отойдя и вернувшись, он застал на берегу удивительное зрелище – какая-то женщина стирала его добычу в реке, плача и причитая.

– Это еще что? – Эйнар оторопел. – Ты кто, красотка?

Женщина поражала воображение самим своим видом: в красной одежде, с длинными рыжими, почти красными волосами, она стояла на коленях у реки, полоща в воде алую накидку, и струи воды, касавшиеся накидки, приобретали кроваво-красный цвет. И такие же кроваво-красные слезы текли по лицу причитающей женщины. Сумерки уже сгущались, но ее было отлично видно, до мелочей, словно она сама светилась изнутри. Будто не замечая сбегающихся фьяллей и не слыша их криков, плакальщица продолжала свою страшную работу.

На крики подошел и Торвард.

– Вождь благородный, Лойдир острооружный, сын царственного Дерева Побед, пал в кровавой битве, и нет таких рук, что отстирали бы кровь с его одеяний! – приговаривала женщина. – Кровью течет река Снатха, и кровавые слезы исторгло горе из глаз богини! Пал на холодную землю мой возлюбленный, пал на мою грудь отважный воин, но не воспрянет он боле и не подарит Снатхе любви! Случилось деяние, пролившее кровь, и совершил его король кораблей из-за моря! Горе мне, Снатхе, ибо попирает меня его дерзкое воинство.

Торвард слушал, и волосы шевелились у него на голове – он понял, что снова видит богиню этой земли.

– Горе и тебе, король кораблей! – Снатха вдруг подняла на него глаза, и они сверкнули, как два шлифованных граната в свете огня. – Горе и тебе, король раздоров! Кровь и раздор ты приносишь повсюду, куда ступит твоя нога, и ничто не уймет ярость твою.

Перед Торвардом вдруг появилось древко копья – кто-то подал, догадался. Безотчетно Торвард сжал его, и в этот миг Снатха бросилась на него. Вскочив, она мгновенно приняла облик белой телки с рыжими ушами, и ее красные глаза горели яростью. Войско, которое никогда не давало повода заподозрить себя в трусости, с криком отшатнулось и по первому побуждению бросилось врассыпную; несколько человек, наоборот, пытались протолкаться поближе к конунгу, образовалась свалка.

А Торвард, при виде телки опомнившись, перехватил копье поудобнее и бросился навстречу. Весь вечер он бродил как в полусне, но теперь наконец проснулся: стихия битвы пробудила его и вдохнула новые силы. С диким рычанием белая телка бросалась на него, норовя то боднуть, то ударить копытами, уворачивалась от копья, но Торвард все же изловчился и ударил ее в грудь.

Раздался крик, и перед ним снова предстала женщина в красной одежде. Стоя на коленях, она зажимала ладонью рану на груди.

Торвард застыл в двух шагах перед ней, опустив копье, но в любой миг готовый отразить новое нападение. Женщина медленно подняла голову и глянула на него сквозь волну красновато-рыжих, как начищенная медь, волос, и ее глаза сверкали багровым огнем.

– Ты нанес мне рану острым железом, и сейчас у меня нет сил противиться тебе, – проговорила она. – Но и ты не избежишь острого железа и не уйдешь из битвы, ликуя! Я, Снатха, скорбящая по своему сыну и возлюбленному, предрекаю: в следующей же битве ты будешь ранен так же тяжело, как я, но не скажу, сумеешь ли ты выжить. Не пройдет и девяти ночей, как на мою землю ступит нога рига Брикрена Биле Буады, и острое железо в его руке поразит тебя.

С этими словами она с трудом поднялась на ноги, повернулась и ушла в реку. Струящаяся из-под пальцев кровь орошала ее путь, оставляя большие черные пятна. Мелькнула ее голова и пропала в волнах, и только красные волосы еще некоторое время были видны на поверхности. Потом исчезли и они, но вся вода реки, окрашенная закатом, казалась красной.

– Ну и наплела! – Эйнар, одним из первых опомнившись, затряс головой. – Так этот удалец, которого ты убил, был ее любовником? Или все эти трое на цепи? Понятно, что женщина огорчилась. Она бы попросила по-хорошему – может, тут бы и другие мужчины нашлись, ничуть не хуже…

– Остынь, – поддел его Виндир. – Ты же видел, что она принимает облик телки. А этот хрен с ушами, риг Даохан то есть, нам же рассказывал, что в этой стране король бывает мужем богини в облике…

– Молчи, молчи! – Эйнар замахал руками. – Но накидочку-то мою она уволокла… А и тролли с ней! – Вдруг обретя здравомыслие, он махнул рукой. – Очень мне нужна одежка со всяких уродов, что за неимением приличных женщин не брезгают телками, кобылами и овцами!