Текст книги "Огнедева"
Автор книги: Елизавета Дворецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
А вчера Волхов, три пятерицы как освободившийся ото льда, шел назад. Недолго, но все видели, и по Ладоге поползли разговоры, что дурной это знак – в Навью Седмицу, когда души предков впервые за год прилетают к живым. Сегодня северный ветер стих и река текла как положено, но Велем понимал тревогу сестры. У него самого холодело внутри и сердце нехорошо замирало при мысли: а вдруг Волхов и сегодня пойдет назад? И завтра? Ветер унялся, но кто знает волю богов? Кто знает – тот молчит…
Пробравшись через бузину, они вышли к обрыву. Крутизна берега и глубокая вода внизу делали здесь стену излишней, и ничто не мешало смотреть. Правда, воды увидеть было уже почти нельзя: что-то поблескивало в последних отсветах ушедшего солнца, и казалось, что сам Волхов-батюшка в облике огромного змея ползет из Поднебесья – Ильмерь-озера – в Бездну, то есть Нево-озеро. Родовые предания говорили, что когда-то очень давно волны Нево-озера подступали прямо сюда и что Любошин в то время был настоящим городом на краю Бездны, а сам громадный Ящер воздымал здесь из волн блестящую голову, чтобы посмотреть на будущих своих невест…
Встав над обрывом, Дивляна глянула вниз и взяла брата за руку, чтобы было не так страшно.
– Велем! – шепнула она, хотя их и так никто не мог услышать. – А что бы ты стал делать, если бы…
Дивляна не договорила, но он и сам понял, о чем она спрашивает.
– Перун тебе на язык! – буркнул он, потому что отвечать не хотел, да и не знал, что отвечать. – Может, еще посватают тебя… подальше отсюда. Тогда…
– А ты думаешь – посватают? – Дивляна с надеждой взглянула на него.
– Да мне-то почем знать? Я что, вещун тебе? Ой, гляди!
Велем схватил Дивляну за плечо и повернул к обрыву. Подняв глаза от воды, он увидел огонь на дальних курганах – тех, что можно было разглядеть только отсюда. Сегодня на почти всех погребальных насыпях разжигали огни, но этот был слишком большим и бурным. Таким огнем не дедов греют – таким огнем знак подают! Знак о беде, равной обратному ходу Волхова. Весть об обычных торговых гостях подают дымом, но те ходят днем. А если огонь ночью – значит, гости не с мирными намерениями.
Об этом знали все, даже дети. Если в Нево-озере появляются корабли руси, зажигают огонь на дальних курганах. Их видели на Любше и тоже зажигали огонь. А его уже замечали с Дивинца – особой сопки возле Ладоги, могилы древнего конунга, Ингвара, первого из варяжских поселенцев, – и огонь было видно уже всему длинному, растянутому поселению.
– Нет, не может быть! – ахнула Дивляна, увидев пламя и мигом поняв, что это должно означать.
– Еще как может! Волхов обратно шел, знак подавал! Бежим скорее!
Увлекая сестру за собой, Велем кинулся прочь от пожарища, созывая по дороге младших братьев и сестер. Те, в темноте забоявшись и отказавшись от поисков, сидели плотной кучкой у подножия вала и ждали их, чтобы вместе идти назад, к старшим.
– А ну, живо все дрова искать! – гаркнул Велем, и те аж подпрыгнули. – Огонь на сопках, никак русь идет!
Не понимая, правда ли это или он так страшно шутит, чтобы их напугать, младшие загомонили, девчонки завизжали. А Велем распоряжался:
– Витошка, дуй к отцам, скажи, что на курганах огонь! А всем хворост искать, траву сухую, ветки, кусты! И скажи, чтобы отцы сюда бежали да взяли у кого что есть – кусты рубить. Девчонки, к берегу – там всякого добра волной выносит, найдете корягу какую, сюда волоките, только чтоб не очень мокрая.
Отрок умчался к курганам, и вскоре все старшие гурьбой повалили к Любошину. Увидев огонь, женщины запричитали, как недавно причитали по умершим. Мужики взяли топоры и ножи, у кого что оказалось под рукой, и кинулись рубить кусты. Первым делом нужно было предупредить Ладогу – и вскоре на той самой площадке у края вала, где сто лет назад такой же костер раскладывали их неведомые пращуры, снова запылало пламя.
Через какое-то время на Дивинце, на другом берегу, тоже вспыхнул огонь.
– Все! – Велем, усталый, закопченный, взмокший, вытер лоб рукавом нарядной «поминальной» рубахи и махнул рукой запыхавшимся родичам. – Бросай корягу, вуй Свеньша. Вон, на Дивинце горит. Отец теперь знает. Пора и нам восвояси грести.
Глава 3
Когда, переправившись через Волхов, они вернулись домой, Ладога, несмотря на позднее время, был полна огней и голосов. Костер на Дивинце все пылал, оповещая округу о возможной опасности. Домагостя не было дома, но его старший сын, Доброня, вышел навстречу родичам.
– Вы на Любше зажгли? – спросил он. – Ну, мы так и подумали. Отец людей собирает. Снаряжаться всем велел.
Старейшина Домагость, в мирные дни жрец Перуна, в случае войны становился воеводой. В последние годы люди нередко поговаривали, что не худо бы нанимать для охраны варягов, но семьдесят гривен в год, нужные для содержания хоть сколько-то достойной дружины на двух-трех кораблях, Ладога собрать не могла. Торговля теперь была совсем не та, что раньше. О прежних «жирных» временах рассказывали немногие уцелевшие старики, да еще клады серебряных шелягов, которые иногда кто-то где-то случайно находил. При руси, будь она неладна, меха и прочие товары отправляли на Волжский путь, далеко на Восток, а оттуда привозили серебряные шеляги, украшения, дорогие ткани, красивую посуду и прочее. Теперь ездить до козар стало некому – ни у кого не было столько людей и сил, чтобы одолеть тяготы долгого пути и при этом не потерять все, что имеешь.
Перед дверями Дивляна с Яромилой наткнулись на невестку, жену старшего брата Доброни. Она была чудинка, и звали ее Йоникайне, но в семье мужа это имя быстро переиначили в Никаню. Сам Домагость первую жену, Кеву, привез из чудинского поселка на реке Сяси, куда ездил за мехами. Тоже, кстати, на товар выменял, только не на ложку, а на десяток топоров. От нее родились четверо детей: Доброня, Братоня, Витошка и дочь Доброчеста. И уже после рождения двух старших сыновей Домагость взял в дом достойную его рода хозяйку – Милораду. Но и Кева без малого двадцать лет была ему верной подругой и помощницей, пока не умерла, не пережив шесть лет назад поздних родов. Прошлой зимой Доброня, взятый отцом в поездку, приглядел хорошенькую чудинскую девушку, и так она ему запала в сердце, что тут же ее и сосватали. «Внуки совсем чудины будут!» – смеялся Домагость. Теперь Никаня со дня на день ждала начала родов и сидела дома, чтобы кто из чужих не сглазил дитя. Два других старших Домагостева сына тоже не первый год уже как вошли в возраст женихов: в иные времена шестнадцатилетних сразу женили. Но теперь, пока дела были не слишком хорошие, воевода не спешил увеличивать число домочадцев и не побуждал сыновей обзаводиться семьей. Велем, любивший всех девушек, никак не мог выбрать среди них одну, а Братоня, хороший человек, в раннем детстве сильно расшибся и стал горбуном, из-за чего не решался свататься к невестам, достойным его рода.
– Цьито слуцьилось? – заметно коверкая слова, спросила чудинка, переводя тревожный взгляд с одной золовки на другую. – Поцьито все крицьать? Где Доброня?
– Огонь на курганах, как бы не русь! – воскликнула Дивляна, прежде чем Яромила успела дернуть ее за руку. – У нас огонь зажигают, когда с моря чужие корабли идут!
– Руотси? – Никаня прижала руку к груди.
– Ну да, они, проклятые.
– Не бойся, их всего-то один корабль, – заговорила Яромила, обняла ее и повела в дом. – Видно, с пути сбились. А у нас мужиков много, народ не робкий – как пришли, так и уйдут.
– А поцьито все крицьать?
– Да пьяные потому что, Родоница же сегодня, медовухой все налились по самые брови.
Никаня, похоже, поверила, по крайней мере, плакать раздумала. Яромила обладала удивительной способностью утешать, убеждать и успокаивать. Казалось, сама ее красота разливала вокруг покой и умиротворение.
Перед домом толпились родичи: в основном мужчины и парни; подходили и соседи. В этот день все ладожане пировали на своих жальниках, но теперь поминальные гуляния были прерваны, мужчины собрались на торгу возле устья Ладожки, поспешно вооружившись. На случай возможного набега у каждого из мужчин Ладоги имелось оружие здешнего же изготовления: топор, копье, иной раз меч, выкованный по образцу варяжских, хотя и не такого хорошего качества. Все были одеты в «поминальные» рубахи с узорами Марены и предков, многие были во хмелю, отчего кричали особенно возбужденно и громко. Уже подоспели почти все старейшины, не было только деда Путени, который, как сообщил его зять Головня, слишком перебрал поминального пива. Но поскольку с дедом это случилось сегодня не в первый раз, Головня, как самый толковый из мужиков рода, привык его заменять. Святобор, Творинег, Честомил были здесь со своими сыновьями; главы родов, родственных Домагостю – варяг Вологор, муж Велерады, и Рановид, старший брат Милорады, – тоже подоспели вовремя. Все говорили и кричали разом, над берегом стоял гул множества голосов, метались факелы. Иногда свет пламени из подходящего к берегу челнока падал на воду, и тогда казалось, будто кто-то выглядывает оттуда, поднимает темную голову со дна, любопытствуя, о чем шум.
Как и полагалось воеводе, Домагость не растерялся и успел снарядить и выслать дозорный отряд под водительством кузнеца Зори, умелого и надежного мужика, к озеру – узнать, велика ли русская дружина и где она сейчас. Женщинам велено было идти по домам – собирать съестные припасы и самые необходимые пожитки на случай, если придется бежать из Ладоги и прятаться в ближних лесах. Некоторые послушались, но многие толпились тут же у мыса, боясь пропустить новости.
– Что случилось? – Сквозь толпу пробился Вестмар Лис, за которым спешили оба племянника и два его товарища – Фасти и Хольм. – Сюда идут викинги?
– Похоже на то, – сурово отозвался Домагость.
– Тогда мы уходим немедленно. Где Свартбард, у которого наши лодки?
– Лодьи возьми, если сговорился, только людей, чтобы через пороги вести, сейчас никто тебе не даст. Не до того нам, не можем мы мужиков на пороги отсылать, когда на нас этот змей из озера идет.
– Как это – не дашь людей? – возмутился Фасти. Он почти не говорил по-словенски, но понимал довольно сносно. – Вы обязаны давать людей для порогов!
– Вы со Святобором о лодьях сговорились – лодьи получите. А мужики на вас работать не пойдут, пока тут их дома жечь будут.
– Они не пойдут, Фасти! – Вестмар положил руку на плечо кипятящегося товарища. – Где эти викинги, сколько их? Кто их вождь, вам что-нибудь об этом известно?
– Мы могли бы предложить им выкуп за нас, наших людей и товары, – заметил Хольм, рослый худощавый человек с ярко-рыжими волосами и розовым лицом. Фрисландским его прозвали за то, что ему случалось нередко посещать Фрисландию, но родом он был свей. – Лучше отдать им одну седьмую или даже одну пятую наших товаров, но сохранить в целости жизнь и прочее добро. Вестмар, если мы выберем из наших пленниц пять-шесть самых приятных на вид и предложим викингам на выкуп, они наверняка согласятся!
– Зачем им наши пленницы, когда они получат всех здешних женщин? Они пришли сюда за серебром!
– Но у нас нет серебра!
– Тогда они захватят и продадут вас самих! – прервал их спор Домагость. – Вот дурни-то, спасите меня чуры! Вот что! – Он упер руки в бока и повернулся к варягам: – Людей идти за пороги мы вам не дадим. Сами будем сражаться, и если тут все загорится, корабли ваши пропадут тоже. Возвращаться вам с Волги будет некуда, плыть к себе за море не на чем. Мужиков у вас много, народ все крепкий, оружие хорошее, я видел. Так что не болтайте-ка вы попусту, а беритесь-ка за мечи! Вас почти сотня да нас сотня – глядишь, и отобьемся, еще, даст Перун, добычу возьмем!
– Если вздумаете со змеями этими разговоры разговаривать, я сам ваши корабли подожгу и лодей никаких не дам! – Через гудящую толпу к ним пробился Святобор, уже в стегаче и кольчуге, которую ему сработали здесь же, в Творинеговой кузне, в обмен на два сорочка куниц. Рослый, мощный, он сам напоминал не столько Велесова волхва, сколько воеводу. – Русь та далеко, а мы близко! Будут ли они с вами говорить – только Велес ведает, им все равно, чье добро грабить! А выступим вместе – и себя спасем, и добро свое. Ну, согласны?
– Он прав, Фасти! – Вестмар удержал своего возмущенного товарища, который готов был лезть в драку. – Викинги далеко, а они уже здесь. Если они и правда подожгут наши корабли, выкуп нам не поможет. Значит, Один хочет, чтобы мы послужили и ему. Мы согласны, Домагест. Но в битве мы встанем отдельно и так, чтобы прикрывать клети с нашими товарами. Я не думаю, что морской конунг согласится назначать место и время битвы. Скорее, он просто попытается высадиться и захватить все, что сможет. Высаживаться они будут, надо думать, в устье Альдоги. Там и нужно попытаться их встретить и отбросить.
– Там войско и поставим, – согласился Домагость. – Места хватит.
– Я с моей дружиной встану позади вашего строя. Мы прикроем наши клети с товарами, а заодно поддержим вас, чтобы викинги не могли разорвать ваш строй.
– Подпирать, что ли, будешь? – хмыкнул Головня. – Так мы и сами на ногах еще стоим.
– Ратники не умеют держать строй. А если викинги разорвут ваши ряды, то вы, можно считать, проиграли. Они всегда так делают – разрывают войско противника и добивают по частям.
– А пока к мысу подходить будут, обстреляем сверху, – предложил Творинег. – Они ж там как на ладони будут. Охотников у нас тут много, луки есть.
– А стрелы поджечь! – азартно воскликнул Честомил.
– А толку? – Вологор покачал головой. – Парус можно бы поджечь, но у мыса они пойдут на веслах, даже если ветер будет. Верно я говорю, Вестмар, не забыл еще, как по морям ходят? Дружина за щитами укрыта, им стрелы нипочем. А если и воткнется какая в борт, так потушат. Зато видно горящую стрелу гораздо лучше, чем простую, стрелок только выдаст сам себя. Так что смысла нет стрелы поджигать. Лучше вот что. Лучше бы, пока мы на берегу с ними биться будем, поджечь корабли.
– Это хорошая мысль! – одобрил Вестмар. – Без кораблей они как без ног, бросятся тушить. Но они оставят людей охранять корабли, к ним просто так не подойдешь. Ведь между нами и кораблями встанет само их войско!
– А если с того берега? – предложил Ранята. – Оставить там людей, а как бой завяжется, пусть плывут на лодках через реку да мечут огонь.
– Где взять столько лишних людей?
– А чудины! – сообразил Домагость. – Канерву позову, брата моей жены покойной. В поле воевать – от них толку мало, да и не станут поди. А приплыть да огнем закидать – справятся.
Ночью почти никто не спал, но до утра ничего не случилось. Зато утром в Ладогу прибыли беженцы из Вал-города – небольшого, но укрепленного поселения в устье Сяси, впадавшей в Нево-озеро дальше к востоку. Название он получил от небольшой речки Вали, притока Сяси, а может, оттого что укреплением ему служили земляные валы. По преданию, именно туда бежали потомки древнего конунга Ингвара, изгнанные из Ладоги первыми нашествиями словенских поселенцев с юга. О нем сложили длинную увлекательную сагу, а наследовал ему тоже варяг, Франмар, муж конунговой дочери Ингебьёрг. Дети Франмара и Ингебьёрг обосновались в Вал-городе и дали начало роду воевод и старейшин, которые подчинили себе округу и самовластно правили ею, будто их далекие северные предки своими землями. Последний валгородский воевода Хранимир – так теперь звучало древнее северное имя Франмар, передаваемое в роду по наследству, – был уже не молод, но пользовался уважением среди словен, варягов и чуди. Со всех поселений вдоль Сяси – и словенских, и чудских – он собирал дань, зато при нем ни один находник в реку не вошел. У него имелась неплохая дружина, набранная частью из словен, частью из нанятых варягов и даже из чуди, и, будучи помоложе, Хранимир не раз выводил свою дружину в море поискать добычи. Все это вместе делало его одним из самых состоятельных, уважаемых и влиятельных старейшин приладожской земли. И весть о его гибели, мигом разлетевшись по Ладоге, настолько потрясла всех, что люди даже не поверили.
– Убили Хранимира, воеводу нашего! – причитали женщины из Вал-города. – Убили, разорили! Ох, отец наш, кормилец, солнце наше красное, поцьто так рано закатилося? Месяц наш светлый, поцьто за облака склонился?
Беженцев было десятков пять, в основном женщины с детьми, успевшие скрыться, и всего десяток мужчин, сумевших вырваться, когда городок был взят.
– Убили! – ахнула Милорада, выбежавшая из дома при очередном известии, и, побледнев, схватилась в ужасе за щеки. – А Даряша как же?
– Она здесь, и дите с ней, – успокоил Велем, уже видевший беженцев. – Идет сейчас.
Кроме старших, Милорады и Велерады, у бабки Радуши имелась еще третья дочь – Гневорада, самая красивая из трех, обладательница золотой косы в руку толщиной и длиной ниже колен – косы, посмотреть на которую стремились даже приехавшие издалека, понаслышке знавшие об этом чуде. Дивляна с детства помнила рассказы матери об этой косе – как после бани обе старшие сестры помогали Гневуше ее расчесывать, и этого занятия им хватало на весь остаток дня. Гневорада вышла замуж очень удачно – за старшего сына одного из знатнейших ладожских старейшин, за громкий голос и неудержимую мощь в сражении прозванного Буревоем. Ее муж, Святобор, сейчас был старейшиной своего весьма многочисленного рода Буревоичей и волхвом Велеса. Гневорада умерла уже лет десять назад, но старшая ее дочь Святодара два года назад вышла замуж за Хранимира, к тому времени овдовевшего и давно вырастившего старших детей, и даже родила ему сына. О ней-то и беспокоились сестры матери, ее искали тревожным взглядом в толпе измученных беженцев.
К счастью, Святодара оказалась цела и невредима. Один из ее взрослых пасынков, Деллинг, иначе – Деленя Хранимирович, раненный в плечо, теперь возглавлял беженцев и на здоровой руке нес малолетнего сводного братишку. Вуйка Велерада с воплями выбежала навстречу, обняла племянницу, отобрала у Делени ребенка и увлекла всех к себе. Вокруг беженцев, плача и причитая, толпились женщины. Деленю Велем и Братоня увели к Домагостю, где собрались старейшины и прочие мужчины – послушать, что он скажет.
Деленя, парень лет двадцати, третий и последний из взрослых Хранимировых сыновей, единственный из мужчин семьи оставшийся в живых, еле держался на ногах, но старался не показывать ни усталости, ни горя от потери отца, братьев и всего города. По его словам, три дня назад, будто змей из бездны, возле Вал-города появился пришедший из Нево-озера на четырех кораблях какой-то русский конунг. Дружина у него была большая, и решительным натиском он захватил поселение, перебив всех, кто сопротивлялся, а остальных захватил в плен. Сам Хранимир со старшими сыновьями погиб в сражении, не сумев отбиться, – в его распоряжении была только собственная небольшая дружина и ремесленное население Вал-города, собирать ополчение не осталось времени. Он успел лишь подать знак огнем на сопках, предупреждая округу об опасности. Теперь викинги оставались в Вал-городе, но никто не ждал, что на этом они успокоятся.
Примерно то же самое рассказывали женщины в доме у Велерады. Даряша, еще в уборе замужней женщины, хотя теперь она стала вдовой, держалась довольно хорошо и почти спокойно – видимо, горе и потрясение настолько оглушили ее, что она еще толком не осознала перемен в своей судьбе и судьбе маленького сына. Яромила, Дивляна, другие сестры и невестки толпились возле нее, почти такие же ошарашенные вестью о случившемся. Всего два года назад они провожали ее, когда она выходила замуж за старого воеводу Хранимира, еще орла, несмотря на седые волосы. Святодара, унаследовавшая от матери почти такую же роскошную золотую косу, шла за него охотно, не смущаясь тем, что могла бы быть его дочерью. Они даже завидовали ей: шутка ли, выйти за воеводу и старейшину, повелителя целой волости, собирающего дань со всей реки Сяси – да это все равно что княгиней стать! С тех пор как во время свейской войны почти полностью был истреблен род словенских князей, многие знатные люди – в том числе и Домагость – могли притязать на это место, но прийти к согласию старейшинам десятка волостей было трудно, поэтому словене жили пока без князя. И вот она, Даряша, валгородская княгиня, как ее иногда называли в семье, уже вдова, еле-еле избежавшая смерти или участи рабыни! Она еще так молода, но нет у нее больше ни мужа, ни его рода, ни дома, ни владений.
Страшные предания не такой уж далекой старины оживали, Вал-город разделил судьбу Любши. Ладожане слушали с замиранием сердца, понимая, что выбери находники своей целью Ладогу, та же участь постигла бы и их. Дружину в двести человек они не отбили бы, особенно будучи застигнуты врасплох. В темноте, что ли, русь, не знакомая с этими местами, пропустила устье Волхова и ушла дальше на восток, к Сяси? Или не знала, что собой представляет нынешняя Ладога, и не решилась напасть сразу на нее?
– Да они перепутали! – устало отвечала Даряша. – Думали, что мы Ладога и есть. Мы сами не поняли сперва. Видно, они края наши плохо знают, вот и промахнулись.
Валгородские женщины причитали, оплакивая погибших и полоненных родичей. Велерада с дочерями сварила им похлебку из рыбы – с припасами весной у всех было плохо, – усадила за стол. Какая-то женщина, продолжая плакать, кормила с ложки ребенка лет пяти.
– Сиротинушка ты моя! – всхлипывала она, прижимая к себе головку малыша, который засыпал у нее на коленях, не проглотив то, что во рту. – Нету у тебя больше ни батьки, ни дедки, ни бабки… И мужика моего зарубили, золовок по-пленили! И сестер! Взорушка моя, краса ненаглядная! Где же теперь вы, голубушки мои белые, горлинки мои сизые!
– Ну, будет тебе! – унимала ее Милорада, холодея при мысли, что и ее муж и сын могли бы погибнуть под русскими мечами, а дочери попали бы в руки находников. – Может, еще увидишь их. Может, еще разобьют наши русь – и освободят ваших.
Как ни велико было горе осиротевших, усталость оказалась сильнее. Пройдя за два дня пятьдесят верст с малыми детьми на руках и почти впроголодь, те вскоре, разомлев от тепла, еды и относительной безопасности, уже засыпали кто где – на лавках, на полатях, на полу.
Старейшины, собравшиеся у Домагостя, скоро приняли первые решения. Женщин, детей и кое-что из имущества следовало отправить вверх по Волхову, в городки за порогами, куда русь на больших морских кораблях не пройдет, а самим оставаться и готовиться к битве. Можно было бы всем уйти, но ведь не увезешь с собой дома, кузни, мастерские, морские суда! Не увезешь так сразу меха, мед, воск, выменянные у чуди за последний год и приготовленные для ожидаемых летом варяжских торговых гостей, не увезешь кузнечный товар, резную кость, посуду, ткани, купленные прошлым летом у варягов и припасенные для торговли с чудью. А если все это сгорит или достанется находникам, то где и чем будут жить ладожане, даже если и спасутся сами? Торговцы не найдут здесь ни товара, ни пристанища, ни помощи, и Ладога-Альдейгья, прославленный некогда вик на Восточном море, Ворота Серебра, окончательно захиреет и сотрется из памяти людей.
Ладога, полностью открытая со стороны моря, первой оказывалась на пути врага. Несколько следующих волостей были прикрыты волховскими порогами, но в Ладоге русины захватят достаточно речных лодий, чтобы пройти пороги и спуститься хоть до Ильмерь-озера, окруженного целым ожерельем многолюдных и богатых поселений. Поэтому городки выше по реке – Дубовик, Вельсы, Хороборск и особенно густо расположенные возле Ильмерь-озера – Коньшин, Утешин, Осьмянск, Варяжск, Ярилина Гора, Словенск – ради своей собственной безопасности должны были помочь войском. Если будет время дождаться этой помощи и если тамошние старейшины не увидят в этом удобный случай избавиться от Ладоги и самим принимать первыми выгодных варяжских гостей.
Тут же решили, что провожать женщин с детьми поедет Воинег, младший Домагостев брат, и он же постарается убедить «верхних» и ильмерских старейшин помочь Ладоге, которая и так собой прикрывает их от находников.
Дивляна и Яромила вместе с младшими домочадцами ждали во дворе, пока мужчины закончат совет. Вот начали расходиться.
– Ну что? – спросили они у Братонега, который вслед за гостями вышел подышать. Невысокий из-за горба, с длинными мощными руками, резкими чертами лица, почти скрывшимися под рыжеватой бородкой, их старший брат всегда имел хмурый вид и действительно напоминал карла из северных преданий, которые живут под землей и славятся как искусные кузнецы. Но на самом деле Братоня был человеком вовсе не угрюмым, а довольно общительным и дружелюбным.
– В Дубовик поедете, к Добрянке, – сказал он, обнимая за плечи разом обеих сестер. – Отсюда подальше, пока мы тут этих выползней за хвосты похватаем и в озеро перекидаем.
– Если они нам и Красную Горку испортят, я им не прощу! – обиженно пробурчала Дивляна.
– Отстоим Красную Горку! – пообещал Братоня. – Она мне самому во как нужна!
– А тебе зачем? – Яромила с любопытством приподняла свои тонко выписанные черные брови и метнула на брата лукавый взгляд.
– А вот догадайтесь!
– Ты что, невесту себе присмотрел? – Дивляна повернулась и с восхищением заглянула ему в лицо. Обе сестры считали, что Братоня совершенно напрасно боится, будто из-за горба его отвергнут невесты, и мечтали, чтобы он тоже завел семью.
– Ну, пока не присмотрел… а вот на Красной Горке на Дивинец залезу да оттуда как следует погляжу – нет ли какой девки хорошей?
– Врешь, братец! – воскликнула Дивляна. – Ты уже присмотрел! Недаром ты всю зиму к нам на павечерницы ходил, это ты говорил только, что с Турягой заодно, чтобы парень не робел! Ты сам себе кого-то высмотрел! Ну, признайся!
– Признайся, родной! – Яромила почти повисла на нем с другой стороны. – Это не Оленица? Или Желанка? Или Огнявка Честенина? Ну?
– Нет, я знаю! – перебила ее Дивляна. – Это Родоумова вдова! Я видела, он все с ней рядом сидел. Это Родоумиха, да, Братоня?
– Девки, отстаньте! – Смеясь, Братоня взял обеих в охапку и приподнял, так что сестры, утратив землю под ногами, принялись визжать. Раскрывать свою тайну ему не хотелось. – Вот срок придет – все узнаете.
– Не орите вы так! – из Доброниной избы выглянула Молчана. – Только-только она заснула, а тут вы. Я уж думала, русь пришла!
Все трое, вспомнив о руси, испуганно умолкли. Не время было говорить о невестах.
– Да-а, – удрученно протянул Братоня. – Вон оно как поворацьивается…
Ладога наконец затихла. Смолкли крики на торгу, все затаилось в ожидании рассвета. И рассвет был уже недалек – за Волховом разливалось по небокраю белое сияние подступающего рассвета.
– И не заметили, как ночь прошла! – произнесла Яромила. – Ох, деды наши и прадеды!
– Живин день вчера был, – грустно вздохнула Дивляна. – И не почтили ее с гадами этими…
– Да уж теперь не до плясок, – тоже с грустью согласилась Яромила.
Дивляна вспомнила, о чем думала только вчера, и вздохнула еще раз. Будет ли в этом году Красная Горка и будет ли она сама к тому времени жива – лучше не загадывать.
