Текст книги "Битва колдуньи. Сага о мечах"

Автор книги: Елизавета Дворецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

И Фрейвид, вполне довольный состоявшейся беседой, зашагал от моря вверх по Сосновой горе. Он был достаточно умен, чтобы связать упрямство Хёрдис в осаде с многочисленными следами Серого вокруг сарая. Иной глупец приказал бы немедленно засыпать ямку, отлично видную под стеной, и привалить камнем, но Фрейвид не был глупцом. Он не хотел, чтобы ведьма умерла от голода раньше, чем отдаст огниво. А она охотнее умрет, чем отдаст. Сам Фрейвид поступил бы точно так же, а негодная дочь, как ни обидно, уродилась нравом в него.

Ингвильда и Асольв ждали отца, сидя на мшистых камнях у тропы.

– Она думает! – ответил Фрейвид на их вопросительные взгляды.

– А мы думаем вот что, – сказал Асольв и для бодрости оглянулся на сестру. – Может быть, все же мне съездить в Тюрсхейм? Хёрдис может упрямиться очень долго. А огниво нам нужно. Мало ли что может случиться…

Ингвильда кивнула. Она знала о замысле отца продать Серого и сильно подозревала, что тогда носить хлеб Хёрдис придется ей самой. И тявкать по-собачьи за стеной сарая – а не то Колдунья еще откажется брать еду.

– А еще можно спросить у Большого Тюленя, – предложила Ингвильда. – Может быть, так будет даже лучше. Он-то знает, куда Хёрдис спрятала огниво.

– Большой Тюлень? – Фрейвид был озадачен и даже остановился посередине узкой тропы. – Но как с ним разговаривать? Кто-нибудь когда-нибудь видел его в человеческом облике?

– Нет, но бабушка… Помнишь, однажды она спрашивала у него, стоит ли тебе идти с конунгом в поход на вандров? В тот самый, из которого вернулся один корабль из десяти? Она тогда принесла жертвы Тюленьему Камню, потом вынула руну, и это оказалась руна «хагаль». Может быть, нам стоит попробовать и теперь?

– Может быть, и стоит, – задумчиво поглаживая бороду, отозвался Фрейвид. – Может быть, и стоит…

Эта мысль неожиданно понравилась ему. С духом побережья Фрейвид жил в ладу и не так опасался его, как Сиггейра из святилища Тюрсхейм.

– Но кто будет говорить с ним? – спросил он. – Если уж ты это придумала, то ты это и сделаешь.

– Ой, нет! – Ингвильда испугалась. – Я думала, ты сам…

– А я думаю, что это дело как раз для тебя! Теперь тебе это по силам.

– Ты справишься! – бодро уверил ее Асольв и дружески пожал плечо сестры. Сыну рабыни казалось, что благородная кровь сама по себе одолеет все преграды. – Вспомни, ведь ты же справилась с «гнилой смертью»!

Ингвильда растерянно улыбнулась в ответ и подавила печальный вздох. Теперь даже самые страшные дни разгула «гнилой смерти» представлялись ей прекрасными, потому что тогда здесь был Хродмар. Ингвильда жалела, что не умела ценить своего счастья, как оценила его теперь, когда от Хродмара ей остались только воспоминания и золотой перстень, который он подарил ей возле «смотрельного камня» и который ей приходилось прятать от отца. Мать утешала ее, говорила, что скоро она успокоится и заживет как прежде, как до встречи с фьяллями, мирно и счастливо. Ингвильда была благодарна ей за сочувствие, но знала, что возврата к прежней жизни для нее не будет уже никогда. Теперь она могла быть счастлива только с Хродмаром. Раньше она была сама по себе, а теперь стала половинкой разорванного целого. Покой и радость вернутся к ней только с Хродмаром сыном Кари из Фьялленланда.

Вот только время для нее совсем не двигалось, и возвращение Хродмара оставалось где-то далеко-далеко. Мир потускнел и погас, как будто лето разом кончилось и пришла зима, все прежние занятия казались скучными и постылыми. Стараясь побороть тоску, Ингвильда лихорадочно хваталась за любую работу, лишь бы отвлечься. Но занятыми оказывались только руки, а сердце и мысли были не здесь, а в далеком Аскефьорде, который она никогда не видела. Ингвильда представляла его себе только по рассказам Хродмара, но ей приятно было воображать Аскефьорд, усадьбу конунга, Бьёрндален – так и сам Хродмар казался ей ближе. Все, что так или иначе было связано с племенем фьяллей, стало вызывать в ней особенное любопытство; амулет в виде молота Тора стал казаться чем-то близким, и даже сам Рыжебородый Ас, покровитель Фьялленланда, теперь выглядел в ее глазах гораздо привлекательнее, чем прежде.

Далеко-далеко внизу, у подножия Тюленьего Камня, шумно плескалось море. Ингвильде казалось, что она стоит на самом краю земли и под ногами у нее начинаются темные и страшные Нижние Миры. Должно быть, так оно и есть – Тюлений Камень принадлежит уже не людям, а духу побережья, служит границей между миром людей и незримыми мирами.

– Все готово! – услышала Ингвильда голос отца.

Фрейвид стоял позади нее с большим жертвенным ножом в руках, возле него на скале лежала черная коза со связанными ногами, одна из лучших в усадьбе. Провожавшие их рабы отошли подальше, даже Асольв попятился. Его дело маленькое – какой заклинатель духов из сына рабыни!

Ингвильде же было некуда отступать. Стараясь собраться с духом, она сделала робкий шаг ближе к краю каменистого обрыва. Море зашумело сильнее, она ясно слышала, как бешеные волны над омутом, не спящие даже в самую тихую погоду, беснуются и бьются под скалой, рвутся влезть на Тюлений Камень, но бессильно скатываются назад. Ингвильда чувствовала на коже легкие соленые брызги, на огромной глади моря играли блики, и казалось, что кто-то невидимый следит оттуда за ней, но поймать неуловимый взгляд морского великана не удавалось. То ощущение близости иных миров, которое наполняло Хёрдис силой, Ингвильду пугало. Перед ней лежало море, а в его глубине жило какое-то огромное живое существо. Она его не видела, но ощущала его присутствие, и это было еще страшнее.

Фрейвид требовательно взмахнул рукой, приказывая ей начинать. Ингвильда набрала в грудь побольше воздуха, протянула руки к шумящей пучине и громко запела. Невольно она старалась подражать пронзительному голосу Хёрдис, но сама слышала, что получается плохо.

 
К тебе мы взываем,
житель пучины,
Тюленя зовет
Фрейвид Огниво!
Слышишь ли нас,
дух побережья?
 

Весь вчерашний вечер Ингвильда ломала голову, сочиняя эти строки. Заклинание вышло не слишком складным, но все же это были стихи, и дух побережья должен будет к ним прислушаться. Чем лучше сложено заклинание, чем более умело пропето, тем больше его сила и крепче власть человека над духами. Именно поэтому вожди Морского Пути ценят хороших скальдов не меньше, чем хороших воинов. Но у Фрейвида не было своего скальда, и сам он сочинять стихов не умел. Как говорил Властелин Ратей, бедный не совсем обездолен судьбой, а богатый не всем одарен.

Пропев первую, вызывающую строфу, Ингвильда замолчала, с трепетом прислушиваясь к голосу моря. Волны под Тюленьим Камнем взметнулись выше, упругий прохладный поток воздуха взлетел и ударил в лицо Ингвильде. Она полной грудью вдохнула солоноватую свежесть, и вдруг ей стало легко: хозяин побережья услышал ее. И она запела дальше: теперь следовало рассказать духу о своем деле.

 
Беда приключилась
в Доме Прибрежном —
огниво чудесное
исчезло из рода.
Помощи просит
Фрейвид у моря.
Где нам искать
сокровище предков?
 

Фрейвид кивнул Асольву и склонился над козой. Вдвоем отец и сын подтащили животное к самому краю обрыва. Фрейвид одним ударом перерезал жертве горло, поток горячей крови заструился вниз по камню, навстречу жадным волнам. Казалось, они дерутся за добычу, как стая голодных собак.

 
Жертву прими
и вести подай нам:
будет ли найден
огнеподатель?
 

Море забурлило, волны перед Тюленьим Камнем расходились все сильнее и шире. Это был добрый знак. Фрейвид и Асольв поспешно подняли тушу козы и сбросили ее в волны. А Ингвильда запела снова:

 
Беда и другая
в доме открылась:
вырастил род
злобную ведьму;
умеет злодейка
болезни наслать.
Подай нам совет,
сельди властитель,
правду открой
молящим у камня:
должно ли ведьму
смерти предать?
 

Опустив окровавленные руки, Фрейвид и Асольв смотрели в море. А волны кипели все сильнее; на всем пространстве, видном глазу с Тюленьего Камня, поднялась настоящая буря, но небо над пляшущими волнами оставалось спокойным – воды привела в движение не сила ветра с небес, а иная мощь, скрытая в самой обители Эгира.

И вдруг прямо перед скалой в волнах проступило что-то темное. Ингвильда вскрикнула: из воды показалась огромная, размером с быка, голова серо-черного тюленя. Даже Фрейвид охнул и отступил дальше от края обрыва: впервые он воочию видел духа побережья. А Большой Тюлень лишь несколько мгновений смотрел на людей огромными желтыми глазами, а потом медленно скрылся. От головы его пошла широкая волна, с яростью устремилась на берег, лизнула скалу, так что стоящих на вершине людей осыпало холодными брызгами. Вода налетела на песчаные отмели по бокам Тюленьего Камня, зашипела, как сама Мировая Змея.

– Бросай! – пересиливая священный ужас, хрипло закричал Фрейвид дочери. – Скорее бросай!

Ингвильда поспешно шагнула к белому платку, заранее расстеленному на гладком камне, и, зажмурившись, бросила на него пучок тонких рябиновых веточек, который все это время держала в руке. Веточек было двадцать четыре, и на каждой она своими руками вырезала маленький рунический знак. Прутья рассыпались; Ингвильда встала на колени и торопливо, наугад, взяла три из них и отложила в сторону в строгом порядке: первый, второй, третий.

– Смотри, что там! – подталкивал ее Фрейвид.

Ингвильда еще немного подождала, закрыв лицо руками и стараясь успокоиться. Она знала значение рун, но впервые в жизни ей самой приходилось гадать, и никто не должен был помогать ей в истолковании. От волнения мысли разбегались, стройное знание рассыпалось в бесполезные осколки. Стараясь сосредоточиться, Ингвильда мысленно рисовала перед собой три Хуг-руны, которые проясняют разум и облегчают правильное понимание: «вуньо», «суль», «даг». На темном поле закрытых глаз три руны Мысли горели ярким огненным цветом, но Ингвильда так тревожилась и волновалась, что никак не могла решиться взглянуть на свои три прута. Что сказали ей боги? И поймет ли она их предсказание? А вдруг все окажется противоречиво, запутанно?

Но отец ждал, и ей пришлось пересилить свое волнение. Ингвильда взяла тот прут, который вынула первым. «Науд». Не слишком хорошо для начала. И не самый обнадеживающий ответ на заданные вопросы.

– Что это значит? – несмело спросил Асольв, которого не учили рунам.

– Это значит… – Ингвильда не решалась говорить, словно отец мог ее саму счесть виноватой в таком нерадостном предсказании. – Это «науд». Боги говорят, что для нас сейчас не самое удачное время. Нас ждут неудачи. И многое может измениться, выйти совсем не так, как мы задумали.

– Значит, мы не найдем…

– Посмотри, что говорит вторая руна! – потребовал Фрейвид. Он нахмурился, но не терял надежды.

– «Хагаль»! – Ингвильда взяла второй прут, глянула на него и испуганно вскинула глаза на отца. Именно эту руну когда-то вынула Сигнехильда Мудрая перед неудачным походом. – События сильнее нас! Нас ждут грозы и бури!

Фрейвид промолчал, и Ингвильда сама скорее схватила третий прут, ожидая от богов хоть какого-нибудь совета. На нее глянула одинокая прямая черта руны «иса». Она могла нести только один совет: не упрямься и жди, проявляй терпение. Любые старания сейчас бесполезны, ты все равно ничего не добьешься.

– Не такого я ждал от богов! – Фрейвид с досадой тряхнул руками, на которых сохла жертвенная кровь. Ему казалось, что боги обманули его, в обмен на такую хорошую жертву всучив такие дурные предсказания.

– Боги предупреждают нас! – ответила Ингвильда. Ее страх перед гневом богов был сильнее робости перед отцом. – Если мы не поймем, что сейчас судьба сильнее нас, и сами полезем грудью на копье – выйдет еще хуже, чем могло бы. Мы должны быть благодарны и за такое предсказание.

– От моей матери я получал предсказания получше! – так же досадливо отозвался хёвдинг и пошел прочь.

Асольв посмотрел на Ингвильду и развел руками. Ее нельзя было винить в обещанных богами неудачах, но ей самой было неуютно. Казалось, окажись на ее месте бабушка Сигнехильда, предсказания были бы благоприятнее. Но что тут можно поделать? Бабушкины руны, как и следовало, были положены с нею на погребальный костер, а у ее внучки был свой дар и была своя удача, совсем иная.

– Раз уж мы просили совета у Тюленя, так придется его принять! – сказал Асольв, глядя в спину уходящего отца. – А не то он разгневается.

Фрейвид не обернулся. Он уже заподозрил, в чем причина неудачных предсказаний. Всем известно, что Хёрдис хорошо ладила с духом побережья. Должно быть, тот взял ее под свою защиту. Попробуй теперь обидеть ее – и море смоет Прибрежный Дом. Ведь именно этим она грозила в тот вечер, когда ее схватили?

Пламя взвилось высоко, с гулом и треском, словно захлопнулись огромные ворота. Искры разлетались за десять шагов от высокого кострища, огонь бушевал, свирепый и жадный, и его яростные отблески дрожали в глазах Торбранда конунга. Изредка под порывами морского ветра в бушующем кусте пламени проступали черные очертания погребальной ладьи со светящимися огненным светом щелями и отверстиями для весел, но это уже были останки не существовавшего более. Давно сгорел шатер из цветной шерсти, воздвигнутый на корме ладьи, исчезли весла, предназначенные плыть по огненному морю, и само пламя расцвело пышным парусом на мачте.

– Хорошо горит, – почти неслышно обронил кто-то позади конунга. Похоже, это был Кари ярл.

Торбранд конунг не обернулся. Губы его были плотно сжаты, взгляд светлых глаз застыл, и даже пламя погребального костра, отражаясь в его глазах, не могло растопить этого льда. Лицо конунга было неподвижно, и только эта неестественная неподвижность позволяла понять, как много он потерял. Огненные ворота иного мира закрылись за кюной Бломменатт и обоими сыновьями, Тормундом и Торгейром. Всего несколько дней назад Торбранд конунг имел семью и верил, что род его прочно держит кремневый молот, знак власти конунгов Фьялленланда. И вот он остался один. «Гнилая смерть» за несколько дней сделала его одиноким.

На поминальном пиру в гриднице Ясеневого Двора было малолюдно – «гнилая смерть» заставляла всех держаться подальше, жечь можжевельник, приносить жертвы богам и дисам*. Возле конунга остались только те, кто уже перенес «гнилую смерть» или смог пересилить страх перед ней. В Аскефьорде было немало больных; пожалуй, ни одного дома не миновала болезнь, не щадя даже самых знатных. У Хравна хёльда в Пологом Холме болел младший сын, в Висячей Скале слегла фру Адальтруд, жена Кольбейна ярла, а свою дочь Эренгерду, первую красавицу Аскефьорда, они отослали прочь, к дальней родне. Даже неутомимая фру Стейнвёр, до последних мгновений не отходившая от кюны, приболела немного, но страшные серые пузырьки, при виде которых Хродмар похолодел от ужаса, неожиданно быстро исчезли, и через несколько дней хозяйка уже снова хлопотала по дому. На этот раз «гнилая смерть» удовольствовалась малыми жертвами – во всем фьорде умерло только шесть человек, а большинство заболевших вскоре стали поправляться.

Но Хель взяла самое ценное. По дворам шептали, что сыновья конунга стали жертвой за всех. В Аскефьорде поселилось смятение: теперь у Торбранда конунга не стало прямых наследников. К Хравну хёльду, который был родичем конунга по женской линии, очень часто приходили с преувеличенным вниманием осведомиться о здоровье сына; отцы взрослых дочерей обдумывали внезапно открывшиеся возможности… Но по лицу самого Торбранда конунга никак нельзя было прочитать, как он теперь собирается распорядиться своим наследством.

Ярлы и хирдманы поднимали кубки в память кюны и ее сыновей, а Торбранд конунг молчал. Он почти не слушал говоривших. Только когда с места встал Хродмар, конунг чуть повернул голову в его сторону.

Со дня появления в Аскефьорде «гнилой смерти» Хродмар был угрюм и неразговорчив. В душе он себя самого считал виноватым в несчастье – если бы он сумел тогда, в Прибрежном Доме, настоять на немедленной смерти ведьмы, то больше никто от нее не пострадал бы.

– Я знаю ведьму, которая повинна в нашем несчастье, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы наказать ее, – объявил Хродмар, поднимая кубок. В голосе его звучала мрачная решимость, но в душе появились проблески облегчения: представляя свою месть уже свершившейся, он мог вздохнуть свободнее. – Пусть Один и Тор будут свидетелями моего обета.

Торбранд конунг не сказал ни слова, но едва заметно кивнул. Ему понравился обет, в котором он слышал не пустое бахвальство. Квиттинская ведьма доказала свою силу, а злое колдовство может одолеть не всякий меч.

Хродмар поймал взгляд конунга, спокойный даже в этих печальных обстоятельствах. Свою потерю Торбранд осознавал, а необходимость мести была безусловна, и ее даже не стоило обсуждать. Он был бы оскорблен, если бы кто-то усомнился в его намерениях.

Когда Хродмар выходил из ворот Ясеневого Двора, его догнал Асвальд, сын Кольбейна ярла из Висячей Скалы.

– Что ты такой мрачный, Хродмар ярл? – насмешливо спросил Асвальд. – Я и не знал, что ты так любил свою тетку Бломменатт.

Хродмар оглянулся и резко высвободил плечо из-под его ладони. Асвальд насмешливо улыбался, его большие зеленоватые глаза поблескивали при свете полной луны, как у кошки. Хродмар и Асвальд были ровесниками и оба принадлежали к родам «стражей причалов». Соперничество отцов передалось и сыновьям. После того как Хродмар получил «Кленовый Дракон», Кольбейн ярл и все его родичи почти не разговаривали с хозяевами Бьёрндалена, считая себя обиженными, но Асвальд составлял исключение. Новое лицо Хродмара его чрезвычайно радовало, и в последнее время он выказывал бывшему Щеголю всяческое расположение. Однако Хродмар прекрасно понимал, откуда эта внезапно вспыхнувшая дружба.

– Всякий крепок своим родом, – только и ответил он. – И кто не жалеет о ранней смерти родичей, не дождется и сожалений по себе. Знаешь, у говорлинов есть пословица: кто плачет на чужом погребении, тот дает слезы в долг.

– О, каким мудрецом ты стал! – с показным уважением и скрытой издевкой протянул Асвальд. – Если ты однажды исчезнешь, я первым скажу, что ты отправился к богам испытать в беседе мудрость самого Властителя.

Хродмар не ответил и пошел своей дорогой. Может быть, побеседовать с Властителем и было бы полезно, но от беседы с Асвальдом никакой пользы не дождешься.

– Впрочем, на твоем месте всякий жалел бы о потере! – крикнул вслед ему Асвальд, у которого еще кое-что лежало на душе. – Ведь теперь ты больше не родич конунгу. Твоей тетки кюны Бломменатт больше нет, нет и троюродных братцев-наследников. Я бы на твоем месте покрепче держался за рога «Кленового Дракона». Как бы он не взбрыкнул теперь под тобой! Сдается мне, что скоро сыновья Хравна хёльда его у тебя отберут!

Хродмар медленно обернулся, положил руки на пояс. Асвальд смотрел на него с насмешкой, но плечи и руки его незаметно готовились встретить удар. Хродмар на миг растерялся: в нем кипела ярость от столь открыто высказанных насмешек, но не драться же над неостывшим пеплом кюны и ее сыновей!

– Чем рассуждать о том, что бы ты делал на моем месте, сначала попади на мое место! – сказал он, изо всех сил стараясь быть спокойным и радуясь, что Асвальд еще не научился угадывать его чувства по новому, изменившемуся лицу. – А с сыновьями Хравна хёльда я разберусь сам. Оставь догадки и сплетни женщинам. В походе станет ясно, кто из нас чего стоит.

Асвальд уже не смеялся, его глаза враждебно сузились. Не дождавшись ответа, Хродмар повернулся и пошел прочь со двора. Асвальд остался стоять возле ворот, глядя ему вслед.

– Асвальд, где же ты? – окликнула его со двора усадьбы сестра Эренгерда.

Когда болезнь отступила, отец поспешил вернуть ее домой. Теперь именно ввиду новых обстоятельств она нужна была здесь. Медленно повернувшись, Асвальд пошел на зов. Эренгерда ждала его, стоя возле дверей и кутаясь в плащ от свежего ночного ветра. Золотистые волосы, переливаясь в ярком свете луны, окружали ее голову легким сиянием, словно волшебный шлем. Асвальд окинул сестру оценивающим взглядом, словно видел впервые, потом вдруг усмехнулся чему-то, оглянулся вслед ушедшему Хродмару, обхватил сестру длинной рукой за плечи и повлек в дом.

А Хродмар быстро шагал вверх по Аскефьорду к Медвежьей долине, догоняя ушедших вперед родичей, и думал о своей невесте. Не проходило и дня, чтобы он не вспомнил о ней. При мысли об Ингвильде на душе у Хродмара светлело, даже шаг делался легким, упругим, как будто на башмаках вырастали невидимые маленькие крылышки. Изумленные, порою жалостливые взгляды, бросаемые на его лицо, смущали его меньше, чем он раньше ожидал. Пусть ни одна из женщин больше не назовет его самым красивым парнем в Аскефьорде – что ему до них? Ведь Ингвильда любит его таким, каким он был теперь, и ее любовь дает ему право не бояться насмешек. «Разве тебе нужна любовь глупых женщин?» – вспоминал Хродмар, и на память ему приходили глаза Ингвильды, серьезные и светлые, как чистейший источник. Хродмар и сам не замечал, как эти светлые струи смывали с его души горечь последних дней, печаль по умершим, досаду на многозначительные, не обещающие ничего доброго насмешки Асвальда. Ингвильда была сейчас далеко, но сознание, что она есть на свете, делало его сильнее. Скоро они увидятся. Пройдет еще какое-то время, сменится луна, и Ингвильда будет с ним, здесь, навсегда. И что ему Асвальд с Кольбейном, что ему следы болезни? Даже горечь от смерти кюны Бломменатт бледнела и отступала. Любую потерю можно перенести, если знаешь, ради чего жить дальше. А Хродмар знал.

Море глухо шумело возле самой дороги, волны с перерывами накатывались на берег, как будто отвечая тяжелому, медленному дыханию морского великана Эгира. Драконьи головы на высоко поднятых носах кораблей резко чернели на фоне голубовато-серого неба. Головы драконов были обращены к горловине фьорда, и казалось, что они высматривают в морской дали дорогу будущих битв.

Первой заметила Ауд; глянув на Ингвильду, она вдруг фыркнула, поспешно зажала рот ладонью и со смеющимися и плачущими глазами нагнулась над своим рукодельем. Фру Альмвейг удивленно посмотрела на нее, потом перевела взгляд на дочь. И покачала головой. Руки Ингвильды прилежно трудились над новой рубахой Асольва, в которой он поедет на осенний тинг, но мысли, судя по плодам ее трудов, витали очень далеко. Ингвильда зашила боковой шов до самого конца, а вслед за тем принялась так же прилежно сшивать подол рубахи снизу, как будто хотела сделать из нее мешок.

– Дочь моя, – мягко окликнула ее фру Альмвейг. – Что ты делаешь?

– Что? – Ингвильда вскинула на мать умиротворенные глаза.

– Асольв не так мал ростом, как тебе кажется. Ноги его не кончаются над коленями, они продолжаются и дальше. Ты же не думаешь, что отец повезет его на тинг в мешке?

Девушки уже смеялись в голос, а Ингвильда смотрела на мать с недоумением.

– Ноги? Асольва? Почему в мешке? Я ничего не понимаю.

Ингвильда беспомощно улыбнулась, пожала плечами. Фру Альмвейг встревожилась:

– Дочь моя! Погляди как следует на свою работу.

Ингвильда поглядела и ахнула, даже покраснела от стыда, сжала шитье в руках, как будто хотела его спрятать.

– Такого с тобой не случалось с тех пор, как тебя научили шить! – сказала ей мать. – Здорова ли ты?

– Да, да! – поспешно ответила Ингвильда, зная, что мать до сих пор побаивается «гнилой смерти».

– Может, у тебя голова болит?

– Нет, не болит… кружится немного.

Гудрун, мать Асольва, рослая, сильная, суровая нравом женщина, косо глянула на нее и так яростно перекусила нитку, словно это был ее личный враг. Ингвильда отложила шитье, не стала даже распарывать зашитое, побоявшись вовсе испортить работу. Стены девичьей мягко покачивались у нее перед глазами, затуманивались, но это было не страшно, а даже приятно, словно чья-то заботливая рука хотела оградить ее от суетности мира. В голове было легко и пусто. Сложив руки на коленях, Ингвильда почувствовала несказанное облегчение и вдруг поняла, что сидела до сих пор за шитьем только из привычного, вошедшего в кровь прилежания, но обычная женская работа сейчас тяготит ее. Ингвильда никогда не была ленивой, но бездельничать сейчас оказалось неожиданно приятно.

– Я пойду пройдусь, – сказала она и встала со скамьи.

Ей было немного стыдно, что она собирается гулять в то время, как все женщины работают, но Ингвильда ничего не могла с собой поделать – какая-то мягкая, но уверенная сила влекла ее за порог, к свету и простору, к морскому ветру над можжевеловыми склонами прибрежных гор.

На полпути к морю, на середине склона Сосновой горы, она встретила Асольва. Выглядел он расстроенным и шел медленно, разглядывая тропу перед тем, как поставить ногу.

– Куда ты собралась, сестричка? – невесело спросил он, увидев перед собой Ингвильду. – Если к Хёрдис, то я уже ходил.

– Ну, и что?

– Она обозвала меня рабыниным отродьем и предрекла, что я никогда не буду провозглашен законным сыном, – уныло ответил Асольв.

Мало что могло огорчить его сильнее, чем такое предсказание. Асольв любил свою мать, но самолюбие его страдало от того, что он родился сыном рабыни. Это позорное пятно не смыть никакими подвигами. Асольв хорошо ладил с отцом и жил надеждой на то, что на одном из тингов Фрейвид объявит-таки его своим наследником, тем более что у хёвдинга не было законных сыновей. Но Фрейвид все откладывал, и Асольв втайне тревожился. Ехидная Хёрдис, конечно, знала об этом и постаралась ужалить сводного брата в самое больное место.

Асольв был так явно удручен, что Ингвильде стало его жаль: она взяла брата за руку и ободряюще улыбнулась ему.

– Не слушай ее! – посоветовала она. – Просто она злится на весь свет! Уж ее-то саму отец никогда не признает, об этом и речи нет! А ты будешь его наследником. После него ты будешь хозяином в Кремнистом Склоне, ты женишься на очень знатной и доброй девушке, у тебя будут прекрасные дети, доблестный сын, который будет провозглашен хёвдингом после тебя. А твоя дочь станет женой конунга.

– Что? – Асольв вытаращил глаза. – Ингвильда! Что за сагу ты наплела? Моя дочь… женой конунга! Смеешься?

На лице его было недоумение: все сказанное можно было бы счесть жестокой шуткой, если бы он не услышал это от Ингвильды, которая, как он знал, не может быть к нему жестокой.

– Я… – Ингвильда вдруг ахнула и прижала пальцы к губам, как будто хотела поймать сказанное. У нее снова закружилась голова, весь мир мягко сдвинулся в сторону и хотел встать как-то боком, и Ингвильда крепче ухватилась за плечо брата. – Я не знаю… Просто мне вдруг подумалось, что так будет… Как будто мне кто-то сказал, притом уже давно, как будто я всегда это знала… Как будто я знаю всю твою жизнь, как предание, и в ней все ясно…

– Вот так новости… – бормотал ошарашенный Асольв. Он помнил, что в сестре пробудились способности к ясновидению, но подобные предсказания скорее тревожили его, чем радовали.

– Знаешь… У нас скоро будут гости, – сказала Ингвильда. Она вдруг забыла, о чем они только что говорили.

– Кто?

– Не знаю. Просто я кого-то жду. Они уже недалеко. Или… – Ингвильда нахмурилась, стараясь разобраться в своих ощущениях. – Я жду гостей. А кто они, откуда – я не знаю.

– Зато я догадываюсь! – Асольв усмехнулся и приобнял сестру за плечи. – Думается мне, что они приплывут с севера, на кораблях их будут головы рогатых драконов, и они привезут нам в подарок обетную чашу…

– Ты тоже знаешь? – Лицо Ингвильды прояснилось. – Да, это будут фьялли.

– Пора бы! Ведь уже месяц прошел, как от нас уплыл «Тюлень». Им пора и возвращаться. Ты успеешь к своей свадьбе дошить мне новую рубаху? Мать мне ее покрасит в желтый, а фру Альмвейг обещала дать полосочку шелка, чтобы пришить на ворот.

Ингвильда отвела глаза. Видел бы он, что она сделала с его новой рубахой! Но не только смехотворная судьба рубахи смутила ее. Хродмар не называл точного срока своего возвращения, но на дорогу до Аскефьорда и назад вполне хватит месяца. Может быть, Асольв прав, может быть, уже сегодня или завтра она снова увидит Хродмара.

При мысли о нем Ингвильду наполняло странное двойственное ощущение: она так ясно видела Хродмара, слышала его дыхание, как будто он стоял с ней рядом, но в то же время почему-то не верилось, что он есть на свете. Иногда ей казалось, что она просто выдумала его. Каждая девушка, слушавшая древние сказания о Хельги* и Сигурде, невольно в мечтах представляет своего будущего мужа таким же героем. Несмотря на такое странное лицо, ее Сигурд был лучшим во всех девяти мирах*. Она жалела, что так мало сказала ему на прощанье о своей любви. Да и сказала ли хоть что-нибудь?

Задумавшись, Ингвильда медленно брела по тропе к морю и казалась сама себе легкой-легкой, как частичка тумана. Асольв тихо шел за ней следом, полный простодушного любопытства. После того как в Ингвильде обнаружился дар ясновидения, Асольв все время ждал от сестры новых чудес. Ухмыляясь, он вспоминал, что она предрекла ему самому, и в душе его шевелилась надежда услышать еще что-нибудь в том же роде. Дар Ингвильды был гораздо приятнее, чем у Хёрдис!

Они вышли из сосняка, перед ними открылось море. В ясный день оно казалось зеленоватым, верхние слои воды были напоены солнцем, в сверкающих бликах волн улыбалась самая кроткая и прекрасная из дочерей Эгира – Небесный Блеск.

Выйдя на кромку обрыва, Ингвильда повернулась лицом к северу. Оттуда должны приплыть неведомые гости. Ингвильда не знала, кто они и почему она их ждет. Ожидание возникло в ней само по себе, пришло ниоткуда и прочно укрепилось. Она знала, что Прибрежному Дому следует ждать гостей с севера, и она ждала. Наверное, этоопять начинается.

– Вон там я вижу корабли! – Не оборачиваясь, чувствуя Асольва у себя за спиной, Ингвильда показала рукой на север.

– Где? – Асольв встал рядом с ней, приложил ладонь к глазам. – Ну у тебя и зрение! Я ничего не вижу.

– Я тоже не вижу. То есть вижу, но они еще слишком далеко. Я не глазами вижу, – спокойно пояснила Ингвильда.

Она уже поняла, что в ее нынешнем чувстве плывущего сознания повинен дар, снова проснувшийся в ней. Теперь она не удивилась и не испугалась, а приняла его, как всякий дар богов.

– А-а! – уважительно протянул Асольв. – Присмотрись получше! – с любопытством попросил он, глядя уже не на море, а в лицо сестре. – Какие это корабли? Те, что мы ждем? Там «Тюлень»?

Ингвильда вглядывалась в морскую даль: ведь это то же самое море, что омывает и берега фьяллей, эти же самые волны плещутся и бьются о бурые острые скалы в их длинных узких фьордах – волны знают все, что творится на Морском Пути, и могут рассказать.

И море делилось с ней частичкой своего знания: перед ее внутренним взором проступали образы, яснели, наливались жизнью и красками. Она видела, как издалека вырастают большие красивые корабли под цветными полосатыми парусами, с рогатыми драконьими головами на резных штевнях. Какие длинные ряды щитов, «лун корабля», блестят на бортах начищенными умбонами!* Не меньше двадцати пар гребцов на каждом корабле! И как их много! Не меньше полутора десятков! На них можно перевезти целое войско…