Текст книги "Демократия и тоталитаризм"

Автор книги: Елизавета Александрова-Зорина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

СЛЕДСТВИЕ НЕ НАЧАТО: ЗАБУДЬТЕ

Современная Россия, что зона: во власти – паханы, при власти – вертухаи, а народ… В советское время выселяли за сотый километр. Сегодня за него, похоже, выселили всю страну. Мерцают огнями «запрещённые» залы игровых автоматов. На газетном лотке – попурри из глянцевых сплетен и криминальной хроники. В подъездах разбросаны шприцы. На клумбах бомжей, как голубей. А пропавших без вести – как в военное время.

Парк Сокольники. Час дня. Прогулка едва не стала последней, когда чьи-то руки сомкнулись на шее. Минуту назад по аллее шли люди, но сейчас – ни души. Мужчина тащит меня в лес. Я освобождаюсь от удушающей хватки, мы боремся. Повалив на землю, он бьёт меня ногами в грудь. Чудом мне удаётся вырваться.

Один из прохожих вызывает милицию.

– Идите в отделение! – после долгих гудков советует диспетчер.

– А сообщить постам на входах?

Вешается трубка.

Отделение – на территории парка. За высоким забором – охранная будка, пара милицейских машин. Парень в штатском через прутья ограды объясняет, что отделение на стадии расформирования.

– А конная милиция? – вспоминаю я всадников в форме, от которых прячутся по кустам собачники.

– К нам не относится.

– Вызовете наряд?

Он удаляется. Вернувшись, пожимает плечами:

– Машин нет.

И отсылает в районное отделение.

– Ну, хоть охрану предупредите! Посты у метро, на железнодорожной станции…

Разводит руками.

В московских парках убийцы и насильники не редкость, несколько лет назад в Сокольниках, ради дешёвого мобильника, зверски зарезали 17-летнюю девушку. Но на лице милиционера написано: «Отстань!» Двое ребят в форме, прогулочным шагом, всё же направились к месту происшествия.

– Никого, – возвращаются они, укоризненно улыбаясь.

А кого они рассчитывали там увидеть?! Душителя, пишущего чистосердечное признание?

Сокольническое отделение милиции за глухим забором. Автоматчики, собаки. Народ боится милиции, милиция – народа. Выходит опер, измождённый парень с синевой под глазами. У него очередь из обворованных, ограбленных, обведённых вокруг пальца. Предлагает прийти через пару часов.

– Вы не хотите пока наряд вызвать? Может, удастся задержать?

– У меня работы – во! – проводит ребром ладони по горлу.

В конце концов, у меня берут показания. Происшедшее классифицируют как грабёж. «Потому что унёс сумку». Объясняю, что меня едва не задушили, хотя сумку я отбросила в первое же мгновенье. Глас вопиющего в отделении! «А что же тогда покушение на убийство? Семь ножевых ран?» Пытаюсь быть ироничной. Но в ответ кивают! С точки зрения милиции, всё равно: будет ли преступление раскрыто или его не заметят. А чтобы не портить статистики, статус преступления изначально принижают.

– Что же вы одна в парке гуляете? – качает головой опер. – Вы оперативными сводками не располагаете, вот моя жена одна никуда не выходит!

– А почему не располагаю?

– Ну, доводить до населения влетит в копеечку!

– А рекламировать «Единую Россию»?

Смеётся. Хороший парень, понимающий. Поодиночке они вообще все славные, но вот Система…

Через несколько часов едем на место происшествия, ждём экспертов.

– Работы невпроворот, жена сутками не видит. А зарплата – 30 000. За эти деньги я могу охранником или вышибалой.

– Значит, грядущих сокращений не боитесь?

– А куда сокращать, если и так не справляемся?

Раздаётся звонок: эксперты уже сделали снимки.

«Где?!» – кричит опер. Оказалось, осмотрели первое попавшееся место. А какая разница?

Возвращаемся в отделение. Мне показывают фотографии. Гастарбайтеры, женщины, бомжи… «Он славянин, хорошо одетый, холёный», – в который раз повторяю я. «У нас и такие есть». И мне показывают ещё сотню одноглазых, беззубых, с лицами, испещрёнными шрамами. И снова бумажная волокита: объяснения-пояснения.

На составление фоторобота отводится десяток минут, за компьютером – парнишка лет двадцати. Опытный физиогномист?

Выбираем глаза.

– Но здесь только женские.

– Всякие, – косится на часы. И продолжает показывать женские глаза.

Пытаюсь сосредоточиться:

– Не спешите, пожалуйста.

– Да-да, – щёлкает мышью парень – и опять мелькают носы и губы.

Фоторобот готов.

– Похож? – зевает он.

– Нет, не похож.

– Ну, хоть процентов на 70?

Понимаю, цифра нужна для отчёта. Ну, пусть на семьдесят, как оценить на сколько? В таких условиях и собственный портрет не составишь.

Прошу кое-что подправить.

– Уже сохранил! – кривит он губы, надеясь на мою компьютерную безграмотность. И фоторобот остаётся как есть. Зато бумаги заполняются со школярской скрупулёзностью.

– Вы хоть кого-нибудь поймали по такому фотороботу? – спрашиваю сопровождающего.

Он опускает глаза.

– У меня знакомый – одно лицо с душителем, только причёска другая. Привезти фото?

Отмахивается, как от чумы.

Едем в больницу засвидетельствовать побои. Осмотр врача – пара секунд. Не иначе, человек-рентген, глаз – шило! И опять бумаги, бумаги… Кажется, врача и милиционера можно поменять местами – какая разница, кому писать.

«В советские времена мы ночью в парке гуляли, – вздыхает медсестра. – А теперь и средь бела дня душат…»

Ничего, главное, чтобы не душили свободу!

Из окна доносится песня про Чикатило. На афише – фильм о серийном убийце. По телевизору – криминальные передачи. В газетах – интервью с маньяками, их генеалогия до четвёртого колена. Герои нашего времени! Сколькие, вдохновившись их славой, взялись за нож?

День второй. Прихожу за справкой для восстановления паспорта. Дежурный не даёт:

– Была не моя смена, приходите через три дня.

– А это время, что – без документов?

«Уходи!» – читаю на раздражённом лице. А на стене под портретом премьера симпатическими чернилами: «Всегда говори „Нет!“» Отправляюсь по инстанциям, и, в конце концов, попадаю к следователю. «Что ни делается – к лучшему», – улыбается он. Чтобы вести расследование, меня обязаны были допросить ещё вчера!

И снова бумаги. Задуши меня, на гроб ушло бы меньше древесины!

Следователь приглашает коллег, хором убеждают, что избиение и попытка задушить – это грабёж. Железный аргумент: «Но ведь он унёс сумку!» Хорошо, что я её бросила. Иначе бы ему «шили» фривольную попытку знакомства. Хотя и тут все козыри были бы не у меня – это в Штатах, чуть что – сексуальное домогательство, а у нас – подумаешь, весёлые игрища на Ивана Купалу…

– Мы судим по результату.

А судить по результату милицию – схлопотать пятнадцать суток за «неуважение»!

Кто-то предлагает самой сходить в прокуратуру, требуя расследования.

– А что вы, собственно, хотите? – удивляется молодая следовательница.

– Чтобы этот человек никого не задушил.

Хихикает в кулак.

Милицейские сотрудники, как на подбор, молодые. От двадцати. Копеечная зарплата, рутинная работа, текучка кадров. «Здесь не задерживаются», – признаётся один. И с кого только пишутся герои ментовских саг? А в моём сериале продолжение следует: следствие замораживается – ждём указаний прокуратуры, по какой статье его возбуждать.

А в двух шагах площадь трёх вокзалов, где можно купить наркотики, оружие и обкуренную малолетку. Здесь лица стражей порядка и его нарушителей едва ли отличаются. И у Преображенского рынка кипит «нелегальная» торговля: нищие старики приносят тряпьё и посуду. И раз в полчаса – «облава». Зачем нужна такая милиция? Гонять старух? «Доить» гастарбайтеров? Разгонять митинги? Неудивительно, что «ментов» боятся, как уголовников! Это раньше было: «Моя милиция меня бережёт!» Теперь: «Моя полиция меня стережёт!» И зачем это переименование? Чтобы привести в соответствие с «полицейским государством»? Эта организация – вещь в себе и существует сама для себя. Нет такой ситуации, при которой помогут полицейские милиционеры! Сегодня безопасно только на Рублёвке. Остальная Россия – это милиция, которая не охраняет, школы, в которых не учат, и больницы, в которых не лечат.

А в утешение – церковь.

В законе есть формулировка – умышленное бездействие. Не под неё ли подпадает наша власть? Но на власть уголовный кодекс не распространяется!

Может, поэтому у нас и популярна уголовная хроника, в которую может попасть каждый?

ПРАВОСЛАВИЕ ТОЧКА РУ

«То, что выставлено на продажу, становится грязным».

(африканская поговорка)

Перед Богом все равны. Но некоторые равнее. «Небо для богатых!» – вещают сегодня с амвона и, призывая к смирению, уверяют, что любая власть от Бога.

Даже власть денег?

Иерархи призывают думать о душе. Но свою закладывают сто раз на дню, сколачивая многомиллиардное состояние. Во славу Божью и рейдерство, и торговля табаком, и счета в иностранных банках! С иезуитским лицемерием олигархи в рясах называют критику в свой адрес – богоборчеством. Сожгите на костре каждого, кто заикнётся о часах патриарха стоимостью в 100 зарплат провинциального учителя!

По данным Gallup Россия входит в десятку самых голодных стран, каждый пятый у нас не имеет хлеба насущного. Но трапезу иерархов не назовёшь скудной даже во время Великого поста. Осанна правящей власти! Колокольный звон заглушает урчание в животах паствы!

Скажи, кто твой враг – и я скажу, кто ты. Церковь считает идею социального равенства опаснее наркомании, страшнее нищеты, официально объявляя её сатанинской завистью. Она покровительствует нашему «бизнесу», сводящемуся к торговле сырьевыми ресурсами, заигрывает с другими религиями, зато с яростью, достойной лучшего приложения, обрушивается на «безбожный» Советский Союз. Но, похоже, Империей зла мы стали только сейчас. Наши современники озлобленны, ненависть висит в воздухе, а убийство за царапину на машине стало повседневностью. Новостные сводки заставляют сгорать от стыда за свой народ. А нам говорят о духовности и покрове Богородицы! Теперь границы России открыты, зато миллионы железных занавесов опустились между её гражданами, и тотальная «храмизация» страны ни на каплю не добавляет любви к ближнему.

Если Бог есть любовь, может, безбожной Россия стала в 1991-м?

В XV веке кардинал Д'Эли писал: «Русские в такой степени сблизили своё христианство с язычеством, что трудно сказать, что преобладает в образовавшейся смеси: христианство ли, принявшее в себя языческие начала, или язычество, поглотившее христианство?» После Второго крещения Руси Православие слилось с идеологией вульгарного потребления, и подлинной религией стала Православная консумация. Перед шоппингом теперь ходят в церковь, за обедом в Макдональдсе – молятся, освящённые машины паркуют на тротуарах. Одной рукой крестятся, второй хватают за глотку! Рассуждая о человеколюбии, переступают через лежащих на земле! Офисные сотрудники упиваются «духовностью», превращая веру в предмет гордости, как загородный дом или авто. Заменив веру обрядоверием, они напоминают туриста в Иерусалиме: «Симочка, щёлкни меня на Голгофе!» Многие просят «духовных» советов: что выгодно купить-продать, куда вложить деньги. Чем же священники отличаются от бизнес-консультантов, а исповедь от коучинга? Один делец спрашивал батюшку: «Что Господь хотел сказать мне повышением доллара, на котором я погорел?» Другой, давая в рост, просил благословения. Мой знакомый, набожный юноша, советовался с духовником, может ли христианин требовать от должника сумму, в которой остро нуждается. «У нас при монастыре бригада: подвесим за ноздри, – практично заметил тот. – И процент мизерный, мы же православные».

В Храме Христа Спасителя проводятся рок-концерты и корпоративные вечеринки, в гостинице московской Патриархии девушки обслуживают иностранцев, как в «Национале». Ни у кого уже не вызывают улыбку сочетания «православный риелтор» или «брать процент по-божески». Никого не удивляет соседство церковных лавок с ларьками, где торгуют фильмами ужасов типа «Экзорцист».

И некому изгнать торгующих из храмов!

«Входите тесными вратами». «Но для богатых VIP-вход», – добавляют наши пастыри, покровительствуя «золотому» миллиону – птицам небесным, которые не сеют, не жнут. А имеют не меньше царя Соломона. Этот подход свойственен кальвинизму и крайним направлениям протестантизма.

Но причём здесь Православие?

И причём Пришедший к блудницам и мытарям?

Сегодня Церковь выступает как площадка «Business to Business», где священник берёт на себя роль посредника, так что братков девяностых сменили батьки. В финансовых кругах выгоды от «воцерковления» хорошо известны: лоббирование решений госорганов, защита от злоупотреблений силовых структур, коллекторские услуги, поиск инвестиций. Успех сделки часто определяется суммой «благотворительных взносов».

Многие священники и монахи – бывшие бандиты, наркоманы, тёмные дельцы. Раскаявшиеся? Распятые по правую руку? Какая-то часть, безусловно. Только какая? Ссылаясь на нехватку кадров, сегодня рукополагают не окончивших семинарию, не всегда читавших Библию. Имея смутное представление о духовном и ясное – о земном, такие вносят в учение Христа свою жизненную философию. И, не подозревая, что католики и лютеране тоже христиане, яростно обличают «иноверцев».

Как они отличаются от «первых христиан» 80-х!

Монахов воображение рисует проводящими дни в молитве. Но эта картина обманчива. Уход от мира сегодня зачастую условен: самые безобидные увлечения братии – вино, бильярд и компьютерные игры. Богословские беседы ограничиваются монастырскими сплетнями, а наместника монахи боятся больше Христа. Как и зоны, женские монастыри отличаются большей жестокостью. Невесты Христовы, вымещая злобу за несложившуюся жизнь, таскают друг друга за волосы, впадают в истерики. Нередко монахини расстригаются, не выдержав интриг, которым позавидовали бы светские женщины. В приютах дети с утра до ночи батрачат на монастырь, злобясь от чёрной работы. Они не получают ни духовного, ни мирского образования, превращаясь в монастырских крепостных. Нередки случаи, когда их не отдавали на усыновление. Длинные очереди, выстроившиеся у стен монастырей ко всякого рода чудотворцам, тоже не прибавляют монастырям святости. На моих глазах паломницы едва не разорвали старца, его охрана, напоминавшая секьюрити «звёзд», едва справилась с обезумевшими женщинами. Но они же брезгливо отворачиваются от бомжей, а милостыню дают, будто спасают мир.

Все атеисты не верят одинаково, каждый верующий верит по-своему. «Кровь Христову пью, плотью закусываю!» – искренне говорил мне набожный алкоголик. Каждый лепит Бога по своему образу и подобию, выбирая из проповедей, интерпретаций, житий, советов батюшек то, что подходит к его жизни, прилаживая веру под себя. И считает своё Православие самым православным! Ничто сегодня не рождает столько злословия, осуждения, гордыни, ничто не разделяет так глубоко, как религия. Если бы не умиротворяющий сон вульгарного потребления и мягких ценностей, в России бы вспыхнули религиозные войны.

Казалось, Православие станет национальным стержнем для России, которую после развала СССР швыряет, как лодку в бурю. Казалось, христианские ценности сменят постхристианские западные ориентиры, а русская культура станет альтернативой масскульту. Надежда умирает последней. И всё же умирает. В девяностые Россия встала на колени, а в «нулевые» – расшибла в поклонах лоб. «Свобода, равенство, братство!» сменилось на «Кайся! Кайся! Кайся!». Церковь требует покаяния за то, что прадеды устали быть холопами, за выигранную войну, за царственного мученика, которого современники звали Кровавым. Зато сквозь пальцы смотрит, что паства живёт по заповедям «Загрызи ближнего своего!» и «Возлюби деньги как самого себя!».

Храмы выросли, как грибы после дождя. Их купола сверкают на фоне заколоченных школ, закрытых больниц, разворованных заводов. От блеска церковного золота можно ослепнуть, но нет Бога в храмах, построенных на песке!

Экраны заполонили фильмы a la russe: медовуха, медведи, балалайка. Россия глазами иностранцев стала Россией глазами русских, а актёры, игравшие бандитов и проституток, теперь исполняют роли попов и молитвенниц. Как между Сциллой и Харибдой, мы оказались между либеральной пошлостью и лубочной серостью.

Не ставят ли тысячи крестов над возрождёнными церквями крест на России?

РОССИЯ ВО ЗЛЕ

Может, и права бывший госсекретарь США, заявив, что несправедливо, когда уникальная по природным ресурсам Сибирь принадлежит одной стране? Впрочем, население России быстро сокращается, так что историческая ошибка исправится естественным путём. После того, как Россия отрезала «среднеазиатское подбрюшье», под боком у неё оказались демографические акселераты Иран и Турция, не говоря уж о Китае. Работать русских уже не заставить, но через одно-два поколения на наши земли придут трудолюбивые соседи, готовые батрачить за гроши, и это уже сегодня предвидит мировой капитал, стремясь застолбить пустеющие территории. А кто будет жалеть о нашем исчезновении? Запад? Восток? Мы сами?

Сегодняшняя Россия напоминает старую, выброшенную лыжу, на которой светящейся краской старательно выводят: «Лидер!» Прозападно-либеральную идеологию ельцинской поры сменила ура-патриотическая, власть, будто некрасивая женщина, меняет наряды, которым, однако, не скрыть изъянов. Застой, ни в какое сравнение не идущий с брежневским, повсеместная семейственность – «династийность» в кинематографе, театре, шоу-бизнесе, сложившиеся кастовые, замкнуто-цеховые отношения отмечают наш регресс к феодализму.

При этом убожество «элиты» поражает не меньше долготерпения народа. Уже несколько лет СМИ переполняют репортажи о наших «достижениях», телевидение заполняют лубочные сериалы a la russe. Ловко подменяя понятия, нас призывают любить Отечество, отождествляя его с режимом. Но как можно любить государство, которое тебя презирает? Для этого надо быть покорным христианином, может, поэтому и процветает обласканное властью православие? Как можно соблюдать законы, видя открытую коррупцию, наблюдая, как покупаются виллы, стоимость квадратного метра которых превосходит накопления за жизнь? Как можно оставаться честным, когда в судах наказание без преступления стало преступлением без наказания?

В СССР только декларировалось равенство, там пытались построить бесклассовое общество, нивелируя зарплату, но лишь в современной России рубль всех уравнял. Вот он главный закон, перед которым, как перед Богом, все равны! Достаточно взглянуть на не обезображенные интеллектом лица наших олигархов, чтобы убедиться в этом. Гений в наши дни не представляет коммерческой ценности, зато процветают те, кто не понимает отношений чуть глубже и сложнее денежных. В Москве закрыли заводы. Чтобы открыть казино, как в индейской резервации. Что же это за общественное устройство, когда казино рентабельно, а завод нет? И почему рентабельность ставится во главу угла? Ведь и старики приносят одни убытки… Примат экономической выгоды над общественной пользой граничит с утратой здравого смысла, инстинкта коллективного выживания, приводя к быстрому самоуничтожению.

С крушением традиционных общинных ценностей страна оказалась в духовном тупике. В Рунете можно легко купить героин, заказать любой документ, у каждого – своя цена. Тогда зачем нужны законы? Может, стоит отбросить лицемерие и отменить право, которое у нас всё равно кулачное? По крайней мере, тогда исчезнет паразитический слой юристов, чиновников, судей, пронырливых «консультантов», заполнивших мутные воды российской государственности. В стране, где никакие заслуги перед обществом не гарантируют старость, где сознательно углубляется разрыв поколений – молодёжь презирает стариков, а старики поражаются ограниченностью молодёжи, – где каждому только до себя, а ближний может вызвать лишь зависть, в такой стране жить невозможно. В её удушливой атмосфере можно лишь выживать. Недаром Россия занимает третье место в мире после Ирака и Сомали по количеству желающих выехать из страны. Куда угодно! И это при том, что уровень жизни у нас всё ещё выше, чем в Африке, Латинской Америке или Индии. Дело в тяжёлом психологическом климате, который ощущает каждый, в абсолютном несоответствии устоев построенного общества представлениям об элементарной справедливости. Должна быть выведена новая порода людей, воспитанная на потреблении, не брезгующая ничем ради денег, подогнанная под мораль дикого капитализма. Они должны быть примитивнее, жёстче, черствее. Но это будет уже другой народ с другой усреднённо-низкой космополитической культурой. Пока же принципы (если такие вообще есть), заложенные в общественный фундамент, идут в разрез с формировавшимся веками историческим мировоззрением, они противоречат усвоенному генетически. А когда поражены духовные основы, не излечит никакая экономика. И богач может быть болен психически – страдания не зависят от толщины кошелька.

Управление в СССР, где апеллировали к сознательности масс, методологически было неверно ориентировано. Точно предвидя крушение СССР, живший две с половиной тысячи лет назад китаец писал: «Если управлять людьми как добродетельными, то неизбежна смута, и страна погибнет». Вероятно, современная власть, учитывая ошибки прежней, решила сделать акцент на второй части его тезиса: «А если управлять людьми как порочными, то всегда утверждается образцовый порядок и страна достигает могущества». Но крен в противоположную сторону принёс ещё более плачевный результат: Россия – страна перегибов, миропонимание в ней никогда ассоциировалось с меропониманием. И сегодня под вывеской либеральной свободы скрывается разномыслие, разброд и абсолютный хаос в этических представлениях. А между тем творцы китайского экономического чуда руководствовались другим: «Государство, добившееся сосредоточения всех усилий народа на едином хотя бы на один год, будет могущественно 10 лет; государство, добившееся сосредоточения всех усилий народа на едином на 10 лет, будет могущественно 100 лет; государство, добившееся сосредоточения всех усилий народа на едином на 100 лет, будет могущественно 1000 лет».

В Москве славян уже меньше половины, повсюду слышится разноплеменная речь, а русский, исковерканный американизмами, уже не кажется родным. Боэций, последний из римлян, вспоминая былое величие квиритов, в окружении торжествующих варваров утешался философией.

А что ещё остается обречённым наблюдать вырождение собственного народа?