Текст книги "Демократия и тоталитаризм"

Автор книги: Елизавета Александрова-Зорина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

КУЛЬТУРА КАК ЭКСГИБИЦИОНИЗМ

В средние века детей, отданных в цирк, держали в бочках, чтобы кости, деформируясь, приняли уродливые формы. В бочку современной культуры поместили всё общество, атрофируя коллективное мышление.

– Читала Куэльо, – говорит сорокалетняя женщина.

– Замечательно!

– Я слушала его аудиокнигу, – соглашается другая. – А как вам Дэн Браун?

Двадцать лет дебилизации не прошли бесследно. Стало хорошим тоном обсуждать третьеразрядные произведения. Смотреть картонные киноленты, больше похожие на нарезки компьютерных игр. Посещать выставки, экспонаты которых не говорят ничего ни уму, ни сердцу. Достаточно назвать это бестселлером или блокбастером, раструбить, что это – модно. Мнение, как глаза, если нет своего, верят чужому. Неужели прав Писатель из «Сталкера» Тарковского, говоря о публике: «Они жрут, жрут… Гадость из себя вынешь, мерзость – жрут мерзость!» Но, похоже, сегодня, в канун двадцатилетия антикультурной революции в России, рефлексирующие интеллигенты отошли в прошлое, произведение как повод, как приглашение к диалогу умерли, и публику откровенно насилуют, сводя отношения с ней к чистому фрейдизму. Современные менеджеры от искусства видят свою задачу не в том, чтобы возвысить массы, как трактовали духовный прогресс пастыри прошлого, а, наоборот, опустить. Культура – всего лишь бизнес. Это коммунисты вслед за эпохой Возрождения и русскими классиками провозглашали целью гармоническое развитие личности, раскрытие её эстетического потенциала, нынешние лидеры демократических режимов пошли по американскому пути, не приветствуя общегуманитарного образования, играя на понижение. Приземлённый центр тяжести делает общество устойчивым, ведь осознание своей личностной значимости расширяет список претензий, удовлетворить которые государство не в силах. Но ограничение художественных запросов, замыкание их на комиксах, криминальном чтиве и Голливуде привело к девальвации вкуса, его плебеизации, когда шоу довлеет над истиной.

Каток масскультуры утюжит сильнее пролеткультовского, Маяковский, предлагавший сбросить Пушкина с корабля современности, сегодня отдыхает. «Если ты хочешь прославить своё имя, разрушай всё, что другие построили, ибо ты не можешь строить выше, чем строили твои предшественники, и нет подвига более прекрасного для обретения славного имени», – в V веке наставляла мать короля-варвара. Не этому ли следуют творцы новояза и самозваные глашатаи российского «постмодернизма»? Они подменили собой весь пласт русской классической литературы, в результате Золотой и Серебряный век сменились веком злата и серебра. К чему морализующий Толстой, страдающий Достоевский? А тургеневские девушки? И антоновские яблоки Бунина далеко не золотые. Выворачивая наизнанку прошлое, которое сегодня одновременно замалчивают и забалтывают, привычные понятия наполняют новым смыслом, точно старые мехи молодым вином. Под удавшейся жизнью надо понимать судьбу нового русского, под любовью – замужество на Рублёвке, под честным словом – офисный договор. Больше себя из себя не выжмешь, чему могут научить книги сегодняшних властителей дум? Они сделаны по одной схеме, их населяют плоские персонажи, вычерченные, будто по лекалу, и кочующие из одного сенсационного шедевра в другой. Но если отбросить ангажированность критиков, рекламу СМИ, непритязательность вкусов, то за очередным творением проступает голое, как король, авторское «я», в котором – пустота.

Советскую ценцуру сменила куда более жёсткая. В современном искусстве царит полнейшая свобода от всего, кроме банковского счёта. У хозяев московских ресторанов и торговых фирм модно быть писателем. А чего проще? Пишется как слышится, издаётся как платится, покупается как пиарится. Отношения менеджеров, будни топ-моделей, проблемы бизнесменов заполнили книжные полки и толстые журналы. При этом «производственную тематику» вполне бы искупал талант, эротические сцены – погружение, как у Набокова, в глубины подсознания, навязывание себя – богатство лексики, образовательный и художественный ценз. Но, увы! Бедный язык, которому бы позавидовали и спартанцы, стилистические и орфографические ошибки, авторы точно соревнуются, кто сильнее исковеркает литературный язык, начинив его матерщиной, жаргоном, американизмами, смешав в словах латиницу с кириллицей. И эти книги можно встретить в библиотеках Германии и Франции, в букинистических магазинах Израиля и США, они представляют сегодня страну Чехова и Шолохова. Постоянные участники круглых столов, эти авторы входят в писательский интернационал, становясь членами пен-клубов, лауреатами многочисленных премий, созданных для внутреннего пользования. Тесен их круг, попасть в него невозможно ни за какие литературные заслуги, не усвоив нехитрую истину: кто продаётся, тот и издаётся!

Живописцев сегодня зовут картинщиками, «творчество» переместилось в инсталляции, перфомансы и боди-арт. А миллионы молчат из опасения выглядеть невежами, сметённые тотальной пропагандой безвкусицы, пав жертвой шарлатанства. Велика сила внушения! А стоит только возвысить голос о здоровом начале, трезво взглянув на вещи, как свора крикунов-критиков обвинит в недоразвитости вкуса, отсутствии чутья на запросы эпохи и непонимании современного искусства. Интересно, кто кроме ангажированных искусствоведов его понимает? Что бы сказал Рембрант о чёрном квадрате Малевича или Пракситель о скульптурах Церетели?

«Культурный» слой носит корпоративно-замкнутый, кастовый характер, напоминая феодальный ремесленнический цех. Пропуском в него служат связи и денежные вложения, а в России, с её табелем о рангах и традиционной, неискоренимой семейственностью, ещё и происхождение. Со временем эти наследники Герострата превращаются в икону, их индекс цитирования взлетает до небес, и посмертно они входят в историю, отражая эпоху. Печальную эпоху деградации.

Причины культурного упадка коренятся в самом общественном устройстве, духовная болезнь нашей цивилизации носит системный характер. Стоит только положить в основу культурной жизни экономический принцип, включить искусство в товарно-денежные отношения, ориентируясь на прибыль, как всё остальное придёт автоматически, точно тумблер повернули к вырождению, включив программу самоуничтожения. Деньги, не поставленные под контроль, разъедают, как метастазы, их огненная стихия, укращённая в камине, служит очагом, а разбушевавшаяся на ветру превращается в пожар.

Под светлыми лозунгами свободы и комплиментарной аргументации, мол, люди сами разберутся, что читать и смотреть, расцветает невежество. Без воспитания народ, как брошенный ребёнок, превращается в маугли. И закономерно, что сегодняшнюю культуру олицетворяет группа проныр, демонстрирующих себя. Их ряд будет удлиняться, это только кажется, что дальше некуда, однако приходят всё глупее, пошлее, развязнее.

У регресса и прогресса нет предела, как у неба – крыши, а у ада – дна.

ИДЕОЛОГИЯ НЕРАВЕНСТВА

Каждый вечер невидимое большинство смотрит на ярко освещённое меньшинство. Телевизор – это религия, он заставляет молиться на попавших в луч его прожектора, а иконы заменили политики и шоумены. В телевизор помещается не больше тысячи, а по ту сторону – миллионы. Кто их замечает? В СССР практиковали интервью с пастухами и доярками, косноязычию которых умилялась вся страна. Однако для огромного большинства они были своими. Сейчас голоса народа не услышишь, лишённое эфира большинство безмолвствует, его не существует. Агрессивное меньшинство ежедневно осуществляет телеинтервенцию. Оно навязывает свои вкусы, мировоззрение, мораль, её отсутствие. Смысл ток-шоу сводится к тому, чтобы показать себя, политические обозреватели, критики и искусствоведы, словно возродив древнегреческое искусство, состязаются в риторике, сначала доказывая, что чёрное – белое, потом – прямо противоположное. Сегодняшняя Россия – это страна для богатых, которые, как иностранцы в чужой стране, не стесняются говорить громко. Они рассуждают о своих проблемах, делясь новостями своего круга, им неведомо стеснение, как римским матронам, обнажавшимся при рабах. Они ведут себя, как весёлые туристы на пикнике, отводя остальным роль безмолвных наблюдателей. За ширмой развивающейся демократии у нас осуществилась власть подавляющего меньшинства, которое существует, как вещь в себе – для себя живёт, в угоду себе правит, под себя принимает законы. «Элита» процветает, об остальных нет и речи. Им оставляют лишь иллюзорную возможность пробиться наверх, вероятность меньшую, чем выиграть состояние в лотерею. О каком возрождении можно говорить, когда вместо Гагарина эталоном для подражания стали абрамовичи и дерибаски? О какой борьбе с коррупцией? Коррупция – болезнь духа, победа над ней напрямую связана с оздоровлением общества. А, поражённое метастазами безнравственности, оно демонстрирует во власти все признаки вырождения. Впрочем, Россия не исключение, во всём западном мире на верхних ступенях – мелкие приспособленцы, демократия фильтрует харизматические личности. Все эти чиновничьи съезды ЕС, ассамблеи ОБСЕ и слёты бизнес-элиты в Давосе напоминают об интернационализации буржуазии, о сближении высших классов под лозунгом: «Богатые всех стран, объединяйтесь!» Так что иногда кажется, будто опять звучит клятва благородных родов враждующих древнегреческих полисов, заключавших тайный союз: «Обещаю вечно быть врагом народа и вредить ему, сколько хватит моих сил!»

Сегодня семейная клановость стала нормой, в массовом сознании укоренилось, что сын миллионера – миллионер, сын режиссёра – режиссёр. Почему бы и нет, если ребёнок талантлив? Но сегодня экран заполонили детки, на которых природа отдыхает. Какой родитель не желает пристроить отпрыска? Но почему в ущерб остальным? Должно ли государство подавлять родительский инстинкт? Должно ли оно идти наперекор природе или надо пустить всё на самотёк? Платон в своём идеальном государстве, допуская разницу между бедными и богатыми не более чем в два раза, призывает уравнивать стартовые возможности, воспитывая детей в общих интернатах. Спартанцы, смягчая эту радикальную меру, начиная с семи лет, ограничивали общение ребёнка с родителями. Крайняя форма обратного, базирующегося на либеральном попустительстве биологии – наследственное обожествление фараонов, абсолютная монархия, феодализм. На протяжении своей истории человечество колеблется между этими принципами общественного устройства, и сегодня мы, похоже, склонились к последнему. В сущности, Россия вернулась к дореволюционному положению вещей. В её общественном устройстве всё явственнее проступают знакомые атрибуты самодержавия, и даже возникшая из небытия церковь служит традиционной опорой сложившейся власти, как повелось на Руси ещё с Иосифа Волоцкого. В социальном плане мы переживаем безусловный регресс, попрание общественных институтов, подмену их кровным родством, принципом утробы. При разглагольствовании о свободе сегодня торжествует животное начало – что естественно, то не запрещено: проституция, гомосексуализм, семейная протекция. Но в СССР, где они преследовались в уголовном порядке или порицались, общество в целом было здоровее.

Олигархи порождают микроолигархов, те – челядь из менеджеров, клерков, юристов, несущих взятки чиновничеству, вирус наживы выстраивает пирамиду, в основании которой – миллионы нищих. И они навсегда останутся таковыми, при любых заоблачных ценах на нефть, иначе пирамида рухнет. Конечно, люди по природе не равны, Господь или природа изначально награждает их разными талантами, но зачем закреплять неравенство в денежном эквиваленте? Зачем передавать по наследству? А ведь малейшие попытки ограничить права «хозяев жизни» тиражируются СМИ как посягательство на священный принцип частной собственности. Даже мёртвый СССР вызывает ужас, осквернить его память стало хорошим тоном. И дело вовсе не в ГУЛАГе и Голодоморе, нынешние правители отнюдь не сентиментальны, – здесь кроется страх возрождения идеи социального равенства. В семнадцатом году большинство обобрало меньшинство, в девяностых меньшинство взяло реванш. Нас пугают смутными временами, бунтами, при которых станут «отнимать и делить». Но пролетариям (кстати, в Риме так называли тех, у кого, как у среднего россиянина, не гарантирован завтрашний день) нечего терять. Им предоставляют наблюдать, как испанцы, «пытаясь очернить Россию», отбирают виллу у зарвавшегося российского депутата, их призывают болеть за английский футбольный клуб, приобретённый на их же деньги, им осталось следить за адюльтером «великосветских» нуворишей, восхищаться их роскошными яхтами и дворцами. Им дозволяют прикоснуться к «красивой» жизни с той стороны экрана, помечтать, посудачить, чтобы на мистическом уровне питаться их завистью и тайным поклонением. Их презирают даже не как плебеев, у которых были в защитниках выбранные, неприкосновенные трибуны, а как бессловесных, бесправных рабов.

У самовыдвиженцев девяностых нет сдерживающих начал, а ждать, что их дети обретут аристократические манеры, превратившись в Мамонтовых и Морозовых, вряд ли приходится – генетика, если исправляется вообще, исправляется не одно поколение.

РОССИЯ, ВПЕРЁД…

Русская правда

В африканских племенах бездарных правителей приносили в жертву. В неофеодальной России правители приносят в жертву народ. Российская власть – «вещь в себе»: для себя живёт, в угоду себе правит, а получив ядерную державу, оставит после себя лапотную деревню.

История повторяется в виде фарса. Как будто спектакль о царской России исполняют дурные комедианты. Духовенство словно сошло с антиклерикальных агиток, а российская глубинка – со страниц бунинской «Деревни», безумной, пьяной и забитой. «Элита» передаёт место под солнцем по наследству, а бизнес стал привилегированным, как купечество до революции. Семейная клановость сегодня – норма, в массовом сознании укоренилось, что сын политика – политик, сын промышленника – промышленник, сын режиссёра – режиссёр. «Не родись красивой, а родись со связями», – гласит современная поговорка.

Россия большая, а уместилась в кармане. Олигархи держат в руках ресурсы нашей страны, но живут в других. Как и русские промышленники в XIX веке, они скупают в Европе острова и особняки, а советские санатории превращают в поместья, пряча их за высокими заборами и законами о частной собственности. Когда одни примеряют на себя дворянские одежды, другим остаётся холопский кафтан. Кто богаче, берёт славянскую прислугу, «средний класс» довольствуется азиатской. Рабы из бывших братских республик нанимаются целыми семьями, вместе с детьми. Как скоро в Россию вернётся крепостное право?

Законы принимаются в интересах тех, кто их принимает. Крупные PR-компании в списке услуг открыто указывают «лоббирование законопроектов» и «изменения в законодательстве». Человеческая жизнь не стоит и ломанного гроша, а что позволено «Единой России», не позволено России остальной. Уголовный кодекс – для народа, а для членов партии власти – «Русская правда», по которой убийство холопа не преступление. Это в СССР люди были «винтиками системы», в современной России мы – лишние детали.

Промышленность лежит на боку, зато работает фабрика звёзд, а культ личности сменился культом сомнительных личностей. Всё держится на трёх китах: дебилизации населения, углеводородном топливе и бешеной пропаганде. Кремлёвские обещания, как прогнозы Гидрометцентра: сулят хорошее, но никогда не сбываются.

Беспризорники, сироты, бомжи – власть открестилась от всего, призывая нищее население заняться благотворительностью, предоставляя самим тащить себя из болота за волосы.

Но тогда зачем нужна эта власть?

Тварь я дрожащая или мнение имею?

У каждой эпохи свой цвет. У царской России голубой – цвет морей и неба, к которому воздевали руки крепостные. У Советского Союза – красный, цвет революции, цвет войны. Российская Федерация серая, как мысли, скроенные по телевизионному лекалу.

У сельской пенсионерки мизерная пенсия, которая едва покрывает коммунальные платежи. До вечера она работает в огороде, чтобы кормиться воскресным рынком, на котором с утра занимает место. На выборах голосовала за Медведева. Спрашиваю:

– Нравится власть?

– Кровопийцы!

– Зачем же голосовала?

– По телевизору сказали…

С каждым годом выборы становятся всё абсурднее. Сначала вычеркнули графу «против всех», потом убрали лишних кандидатов. На выборах-2012 в бюллетенях будет одна фамилия? А по телевизору скажут, что демократический выбор – это прийти и поставить «галку». И придут. И поставят. Психиатры считают, что внушению больше подвержены алкоголики, наркоманы, люди малообразованные, депрессивные, уставшие. Ни эта ли гамма превалирует в современной России? Вот недавний разговор в духе Чеховских фельетонов.

– Вы в церковь ходите?

– Я не верю.

– Я тоже, но в церковь хожу, – и, отвешивая поясной поклон перед храмом, – и на купола крещусь.

Чужая душа потёмки, а русская – мрак кромешный.

Национальным праздником стал «День народного единства». Бомжей с олигархами? А что объединяет в России всех? Пир во время чумы? Подвиг во имя будущих поколений сегодня отнесён в разряд психиатрии, идею всеобщего благоденствия сменила идеология личного потребления. Это раньше жили так, чтобы помнили другие, теперь – чтобы было, что вспомнить.

Под моими окнами по московской улице проезжал кортеж. «На обочину, суки!» – раздавалось из «громкоговорителя». Автомобилисты, как тараканы, забились по краям дороги. В центре столицы депутат припарковался посреди проспекта, перекрыв движение, и все терпеливо ждали, пока он вернётся. Вместо пастуха в стаде баранов степняки держат козла: бараны во всём ему послушны. Это ли не аллегория России? Не впору ли задаться вопросом: «Тварь я дрожащая или мнение имею?»

В доме моего прадеда устраивались чаепития. Но под видом гостей собирались члены революционного подполья. За это приговаривали к Сибири, а у прадеда было четверо детей. Сегодня «протестующий электорат» предпочитает ток-шоу, убеждённый, что его хата с краю. Но не обнаружит ли он вскоре, что она стоит на чужой земле?

Позиция оппозиции

Перечитываю биографии народовольцев: повешена, расстрелян, замучен в каземате… Раньше оппозиционер ассоциировался с подпольщиком, сегодня он фигура публичная. А ради карьеры жизнью не рискуют. Наша оппозиция сетует на жёсткие законы. На то, что в Конституции не прописано право на бунт? А в 1881 законы были мягче? А в 1917? Очевидно, оппозиционным движениям не до борьбы, они следуют заповеди «Плодитесь и размножайтесь», так что организаций скоро станет больше, чем активистов. Не говоря уж о бесчисленных междусобойчиках тех «лидеров», которые, словно птенцы из гнезда, только вчера выпали из кремлёвской кормушки. Надо признать, что «боевиков» в современной России нет, а мягкотелых инакомыслящих сослали в Интернет. В виртуальном мире бунты тоже виртуальные.

Предложение одеть рабов в одинаковые одежды, чтобы отличать от свободных, было отвергнуто римским сенатом: «Тогда они увидят, сколь немногочисленны мы». В современной России оплот власти составляет долю процента, а остальные – оппозиция, но вместо объединения оппозиционеры делят шкуру неубитого медведя. Складывается впечатление, что позиция оппозиции сегодня допускается любая. Главное, чтобы власть была сверху.

Это Русь была птицей-тройкой, Россия – автобус, ползущий к обрыву. Одни, плюща нос о стекло, любуются пейзажами, другие тянут «застольную», третьи спят. А кондуктор исправно собирает деньги.

Россия, вперёд!

ЦИВИЛИЗАЦИЯ ДУШЕВНОЙ ЛЕНИ

– Ну, давай, рассказывай, как дела, – надкусив гамбургер, смотрят в рот.

А когда рассказ подходит к концу, теряют интерес.

– А что у тебя?

– Всё хорошо.

И чувствуешь себя опустошённой.

Когда-то это шокировало в европейцах. Теперь стало нормой в Москве. Призрак бродит по Европе – призрак Консумизма! Общение, как костёр без хвороста, гаснет без душевных затрат, а отрывать от себя никто не хочет. Всё вокруг нацеливает побольше взять, поменьше дать. В этом суть нашей экономической цивилизации, её главный принцип, её кредо. Доминанта, которой руководствуется человек общества потребления: «Извлечь прибыль!» (не только овеществлённую, но и психологическую), ставит на сознание автоматический счётчик: «А не переплатил ли я?» И собеседнику рефлекторно вешают ценник, вычисляя, сколько он стоит. И своим усилиям, которые рассматриваются как вложения. Окупятся ли? Взвешенный анализ позволяет уберечься от нерентабельных, эмоциональный контроль – приумножить капитал. Но постоянный подсчёт процентов развивает не только страсть к экономии, но и душевную скупость.

Товарно-денежные отношения, подчиняя все сферы человеческой деятельности, закрепощают эмоциональную. Когда чувства становятся предметом торга, приобретая измерение во всеобщем эквиваленте, они умирают. Такова расплата за удобство расчёта, за дебет и кредит, которые, проникая в глубинный мир, становясь движущими мотивами, разрушают то, что должно строиться на бескорыстной основе.

Они атрофируют базовые функции человеческого поведения.

Потребление, положенное в фундамент бытия, выходит далеко за двери супермаркета. Полушарии головного мозга, распахнутые удовольствию, настроены максимально впитать, поглотить. Как желудок на римском пиру, который опорожняли, чтобы снова возлечь к трапезе. Вечный пир и провозглашается сегодня земным раем, и всё – от рекламных шоу до развлекательных программ – нацелено насытить, преподнося готовые блюда. Раньше истину требовалось выстрадать, теперь её подадут упакованной в глянец. Остаётся проблема выбора? Одна иллюзия! Выбор давно сделали, заложив в рекламные расчёты и бизнес-планы. Общество потребления, как валтасарово царство, давно исчислено, в нём предоставляется свобода внутри прилавка, свобода манекена за стеклом витрины! Так просто затвердить катехизисом слоганы, отвлекающие от «проклятых вопросов», снимающие бремя болезненных исканий! Чем тренировать свои мышцы, рассматривайте чужие! И постепенно вербальное общение сходит на нет, межличностные отношения сводятся к невербальным формам, язык сужается до сленга, а лексикон ограничивается шоп-туровским разговорником. А зачем говорить, если можно глазеть, как это делают другие? И застолье с его психоэнергетическим обменом уступает место суррогативному просмотру ток-шоу, создающему иллюзию сопричастности, но за отсутствием обратной связи оставляющему посторонним. Зато не надо адаптироваться в коллективе.

Всё для удобства. Удобства инвалидной коляски, где кормят с ложки.

Сузив кругозор, ограничив его наименованиями торговых марок, общество потребления вынуждено идти по этому пути до конца, разнообразя ассортимент, непрерывно увеличивая сферу услуг и сектор шоу-бизнеса. Но это – дорога, которую проделали все закатные цивилизации, с какого-то момента превратившиеся в самовырождающиеся системы.

Социуму, распавшемуся на сумму индивидуумов, остаётся уповать на теорию разумного эгоизма. Но она подразумевает способность добровольно поступиться собой, а это противоречит капиталистической психологии, нацеливающей на прибавочную стоимость, и концепции максимального потребления. Общение сводится к искусству использовать, а разумный эгоизм быстро скатывается к животному.

В прошлом тысячелетии, обнаруживая политические разногласия, ожесточённо спорили, в наступившем – идеалом провозглашается всеобщая терпимость, прикрывающая равнодушие. Тоталитаризм сменило тотальное вырождение, разговоры на кухнях – молчание перед телевизором. Нам неинтересно с другими, потому что скучно с собой. Аполитичность, замкнутость в семейном кругу, отсутствие убеждений стали правилами хорошего тона. Может, на дворе не 2011-й, а оруэлловский 1984-й? Может, эволюция, сменив вектор, начала обратный отсчёт, и «беспозвоночные» шагают в сторону простейших? «Душа обязана трудиться?» А может, перед вечным покоем следует хорошенько отдохнуть? Иметь или быть? Вот в чём вопрос, вот в чём коренная разница мировоззрений!

Основной «потребляющий» возраст – от четырнадцати до тридцати. На него и ориентируется рынок: киногерои заметно молодеют, мода предпочитает яркие тона, а литература становится исключительно детской. Впрочем, постгутенберговская эпоха подразумевает поголовную неграмотность. В глянцевых журналах всё больше фотографий и всё меньше текста, а упор делается на рекламу в картинках. От алфавита мир возвращается к идеограммам? От романов – к комиксам? Искусство, вырождаясь в масскульт, подстраивается под «клиповое» мышление – младенческий поток бессознательных образов. Непритязательное, оно отвечает вкусам поколения «аудиовизуальной культуры» – эвфемизм абсолютного бескультурья.

Современное мифотворчество рисует настоящее как венец человеческой истории, тысячелетних устремлений homo sapiens. Новостные ленты забиты сплетнями о «звёздах», рекламные заставки нещадно эксплуатируют сексуальное чувство, а цветные сериалы с чёрно-белым сюжетом, где добро с кулаками побеждает карикатурное зло, убаюкивают, словно колыбельная, убеждая в правильности выбранного пути и вселенском торжестве «мягких» ценностей. «Каждому – по потребностям!»

– сулил коммунизм, и его строители ломали голову, как этого добиться. Консумизм решил задачу. Он удовлетворил запросы, понизив уровень. Плотское, материалистическое – об остальном словно забыли. В одном советском кинофильме фашистский врач, проводящий опыты с психохимическим оружием, уверял, что человек, подвергнувшийся газовой обработке, будет счастлив. Он будет радоваться, что яблоко – красное, трава – зелёная, а дважды два – четыре. А за хорошую работу – и это верх экономии! – получит на ночь женщину.

Может, учёный добился своего? Может, его газ распылили?

Утрачивая интерес к тварному миру, мы попадаем в мир вещей, искусственный, синтезированный мир электронных СМИ. Мы ищем защиту, спасение, убежище. Мы хотим, как в детстве, попасть под крыло, – в маленький, уютный мирок с выверенным, как часы, распорядком и тапочками в углу. От окружающей пустоты мы бежим к экрану, но с каждой развлекательной передачей погружаемся в неё ещё глубже. Потому что пустота – внутри, разъедая, она требует новой дозы, превращая в крысу, которая в погоне за удовольствием стимулирует вживлённые в мозг электроды, пока не умрёт.

Уходя от других в себя, а от себя – в других, мы проживаем, словно в кредит. А расплатой служит глубокий невроз. Отгораживаясь, мы запираемся на все засовы, но железную дверь, вместе с квартирой, ставят на сердце. Одинокие в атомизированном обществе, мы доверяем только банковскому счёту и, как моряки за погодой, следим за биржевыми прогнозами. Скидки, сезонные распродажи, предложения, перед которыми невозможно устоять, пробуждают в нас охотничий азарт, прививая ценовую зависимость, которая превращается в манию. В России больное общество? Но общество потребления и не может быть здоровым! За лакированным фасадом кроется отчуждение, за уличным оживлением – бесцельная маета, а сотни каналов транслируют скуку. Разговоры напоминают пересказ кулинарного справочника и рекламного путеводителя. Надкусив гамбургер, смотрят в рот. Процветает искусство манипуляции. При игре в «кто кого потребит» опыт приходит с опустошённостью.

Остаётся быстрее преуспеть?