Текст книги "Путешествие вокруг Солнца на земном шаре"
Автор книги: Елизавета Каспарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Детство
Сахар, колотый, твердый, медленно тающий был упакован в вертикальную картонную коробочку, в отличие от рафинада, который всегда паковался в «горизонтальные» коробки.
* * *
Хромосомы и космические корабли так похожи из-за невесомости, которая существует как в микро-, так и в макрокосмосе.
Мой знакомый хиппи по имени Валера одно время жил в коммунальной квартире. Соседкой была еще молодая женщина, которая была пьянчужкой с темпераментом Кармен. Отношения со своими поклонниками она выясняла весьма бурно. Валера терпеливо переносил все эти сцены. Однажды она позвонила во входную дверь в шесть часов утра. Когда сонный Валера открыл, он оторопел: перед ним стояла его соседка и все бы ничего – но она была голая и босиком.
– Что случилось? – одними губами спросил потрясенный Валера.
– Со своим поссорилась и ушла, – поделилась соседка.
– Как же ты доехала домой?
– Молча. На трамвае, – сказала она, бодро проходя в коридор.
– А люди?
– Кому было стыдно, – сказала она, стоя на пороге комнаты, – тот – отвернулся!
* * *
Майкл, посмотрев фильм «Хоттабыч», с досадой: «В Совке даже волшебника обломали!»
* * *
Только не имея ничего – ты имеешь все («нищий, одетый в Небо и Землю»).
Обладая даже большим набором роскошных предметов, ты всего лишь обладаешь конечным количеством вещей.
В привычно разочаровывающем финале сказки о старике и рыбке, хитроумный Алан Уотс разглядел дзенский смысл. Рыбка, оставив старуху у разбитого корыта, отнюдь не обманула ее, а напротив, выполнила свое обещание, сделав ее владычицей всего на свете.
* * *
Банк «Цыганский кредит».
Дейнека и Кафка
Моя сестра Женя в школе дружила с мальчиком по имени Андрей Дейнека.
В шестом классе Дейнека решил чего-нибудь почитать. Подойдя к родительской библиотеке, он взял первый попавшийся фолиант и уселся «читать книгу».
Это был «Замок» Франца Кафки. Дейнека читал-читал, а потом пришел в ярость и бросил книжку в угол. С тех пор он был обижен на «книги» и не читал ничего, кроме учебников.
* * *
Наступило 18 марта, я напомнила Майклу, что у Шурки сегодня день рождения. Позвонили. Долго к телефону никто не подходил. Потом трубку взяли. Мы услышали горестные вздохи, сопение, звуки какой-то возни, трубка несколько раз упала, и, наконец, Шурик устало сказал:
– Алё?
– Шурик! Поздравляем тебя с днем рождения!
– Ааа, это ты, Миха…Что?
– Поздравляем тебя с днем рождения!
– Ааа… Да… И тебя, Миха, и тебя…
Гудки.
* * *
Как-то Шурик поругался со своей женой. Дело было на даче у Майкла. Ночью, лежа без сна и вспоминая ссору, он окончательно распалился и обиделся. Тогда он решил уйти. В доме все уже спали и его отсутствие было обнаружено женой только в три часа ночи. Мы не могли понять, что же произошло и стали искать хоть какое-то объяснение его внезапного исчезновения.
Обыскав всю дачу, мы решили дождаться утра, чтобы снова идти на поиски. И тут Майкл нашел около Шуркиной кровати то, что мы сначала приняли за мусор, и что оказалось прощальной запиской. На крохотном клочке газеты непишущей шариковой ручкой, так что продралась бумага, было выдавлено: «Всё!»
* * *
Зигмунд Фрейд – Большое Ученое Животное.
Детство. Понимание
Лев Толстой в своей трилогии «Детство. Отрочество. Юность», писал:
«Отдельно от общих, более или менее развитых в лицах способностей ума, чувствительности, художнического чувства, существует частная, более или менее развитая в различных кружках общества и особенно в семействах, способность, которую я назову „понимание“.
Сущность этой способности состоит в условленном чувстве меры и в условленном одностороннем взгляде на предметы».
Действительно, когда между людьми существует настоящая, не формальная близость, появляется как бы своя «мифология», понятная только людям из этого кружка.
Это своего рода «ценз» на глубину и доверие связи. Только с теми, кто мне был действительно дорог и близок, у меня возникала своя, каждый раз новая и творимая совместно «мифология», которую Толстой называет «условленным односторонним взглядом на предметы».
Началось это еще в семье, когда мы с сестрой придумали свой мир, состоящий из царств, благодаря чему у нас появились друг для друга прозвища, и все окружающие представлялись нам посланцами из разных царств.
И ещё она цитата на ту же тему – Владимир Набоков в «Других берегах» писал: «… дружбы между нами не было никакой – настолько, что у нас не было имен друг для друга – Володя, Сережа, – и со странным чувством думается мне, что я мог бы подробно описать свою юность, ни разу о нем не упомянув».
Мифологии
Многие из этих мифологий были довольно забавными, например, у нас с Майклом был некий «сериал» про человека-кота Митьку, и каждый раз, встречаясь, мы придумывали продолжение его приключений. Иногда мы просто звонили друг другу, для того только, чтобы сообщить что-то вроде: «Знаешь, Митька в рыбный магазин устроился!» или «Он притворился, что у него сердечный приступ и вылакал всю валерьянку у «Скорой помощи». Помню, мы даже всерьёз подумывали снять фильм про Митьку, что-то типа «Собачьего сердца», только наоборот. Ведь у Булгакова все с самого начала знают, что главный герой – собака, а мы хотели преподнести известие о кошачьей природе Митьки в самом конце, как открытие, а до этого давать зрителю разные намеки, подводящие его к этой мысли.
* * *
Угроза Свинька: «Уходи в сказку!»
* * *
Помню мы со Свиньком обнаружили в одном ларьке замечательный чешский напиток. Назывался он «Швейкова контузовка».
* * *
В 30-е годы в Мавзолее прорвало канализацию и затопило знаменитую экспозицию. Говорят, что святейший патриарх Тихон, узнав об этом, сказал: «По мощам – и елей!»
* * *
Во времена перестройки была популярная передача «Будка гласности».
Каждый мог зайти в специальную будку, стоящую прямо на улице, оборудованную телеаппаратурой и сказать в прямой эфир, все, что хочет. Обычно около будки была толпа людей с различными политическими взглядами, и яростные, с пеной у рта, споры начинались еще в этой очереди. Помню, смотрю я эту передачу, посвященную предстоящим выборам президента, сначала были страстные выступления коммунистов, ЛДПР-овца, представителей каких – то других партий. Вдруг в будку ввалился мальчишка-металлист, видимо порядком обалдевший от споров в очереди. Он развел руками и страшным голосом прорычал: «Голосуйте за Кинг Даймонда!»
* * *
Мой приятель – англичанин рассказывал мне, что в средневековой Англии были суды над животными. Судили, к примеру, кошек за воровство, быков за то, что они кого-то забодали и прочее. Судили даже обезьянку, сбежавшую с испанского судна. Обезьянка была одета в матросский костюмчик. Поэтому англичане, не видевшие до этого обезьян, приняли ее за испанского шпиона. Они не могли поверить, что это – не человек и поэтому долго допрашивали животное, а когда «испанский шпион» «отказался» отвечать, посадили его в тюрьму.
* * *
В балете есть что-то противоестественное, неприятно напряженное, что-то, что заставляет тебя внутренне напрягаться с каждым прыжком танцора. Потом вся эта эстетика – преувеличенные, как сказал бы наш преподаватель по психиатрии, вычурные позы, наклеенные ресницы, специальные устройства для фиксации гениталий, юноши в колготках, бегающие по сцене с дико напряженными ягодицами. А женское тело в балете вообще как-то неудачно смотрится – все его характерные округлости кажутся раздражающе «лишними». Глядя на все это, понимаешь, как симптоматична связь балета с известным пороком.
* * *
Во многом, творчество Набокова – раздача звонких и метких пощечин всем – от мала до велика.
* * *
Том Вейтс поет при помощи рвотного рефлекса.
* * *
Мне думается, что хорошим гимном России может быть песня Высоцкого «Все не так, как надо!», причем в оригинальном исполнении.
Детство
Помните каким привлекательным казался двор, как влекло туда, как упрашивали родителей пустить «пойти погулять», подогреваемые криками соседских детей со двора «Ли-за! Иди – гу-лять!». Какое ликующее счастье охватывало тебя, когда разрешили, и вот ты бежишь вприпрыжку по ступенькам с зажатыми в руке прыгалками или биткой для игры в классики. Ветер теплой волной окатывает тебя, когда ты нетерпеливо толкаешь дверь подъезда.
Двор, залитый солнцем, светящаяся изнутри яркая зелень. Сухой теплый асфальт. И столько всего интересного, волшебного, манящего, столько разных таинственных закоулков – за домом, рядом с гаражами, около дворничьей будки… Страшно только одно – что могут «загнать» домой.
Ожидание моря
Жара. Только приехали. Адлер, Симферополь, Алушта…Трясёшься в рейсовом автобусе с вокзала. Раскаленные сиденья из кожзаменителя. Кругом только горы, покрытые редким кустарником, какими-то колючками да бесконечная, иссиня-черной лентой дорога, уходящая в перспективу. Запах бензина и свежий, по-другому пахнущий ветер из окошка.
С самого начала пути, ты, напрягая зрение и вытягивая шею, всматриваешься, ищешь, ждешь, что вот-вот, в следующую секунду появится море. С самого начала ты живешь ожиданием моря. И неожиданно оно вспыхивает, между горами, сперва манящим краешком, чтобы через мгновение предстать во всей царственной красоте – голубое, сверкающее на солнце, ликующее, с нежной влажной кромкой песчаного пляжа, с дымчатой далью, сливающейся с краем небес…
* * *
Позывные «Маяка» – самый летний звук, услышав его зимой испытываешь такое же «остановку сознания», как и наткнувшись на ёлочную игрушку летом.
* * *
Пример дзен в советском искусстве: «Речка движется и не движется, вся из лунного серебра. Песня слышится и не слышится …» и так далее.
* * *
Обычный здоровый человек имеет остроту зрения, равную 100 %. Однако, и здесь имеются исключения. В старом учебнике по глазным болезням описан некий житель города Бреслау, острота зрения которого была 600 %. С земли, невооруженным глазом, он различал кольца Сатурна.
* * *
На циферблате часов вместо надписей типа «Слава» или «Победа», надо писать «Все пройдет».
* * *
Анджей Вайда назвал свой фильм «Пепел и Алмаз», а мои «органы симметрии» норовят переделать название в «Графит и Алмаз».
* * *
В каждой профессии есть свои определения для людей – учителя делят все живое на «учеников» и «родителей», у врачей – все «больные» и «коллеги».
Помню, как моя мама, по профессии учительница, возмущаясь плохо работающим пылесосом, восклицала: «Этот пылесос какой-то двоечник сделал!».
* * *
Приход весны ощущается как некое изменение в воздухе, которое наши органы чувств, будучи не в состоянии определить, «переводят» как особый, чуть горьковатый запах.
Алхимик в детстве называл это явление «ветер с Флориды» – дуновение из страны цветов.
Аксель
Петербург имеет некое таинственное влияние на москвичей. События, происходящие в нем с москвичами часто имеют для последних «судьбоносное значение». Питерские миазмы первое время будоражат чувства москвича, он испытывает нечто новое, ведь в Москве такого нет.
Петербург и Москва – образуют бинарную оппозицию. Мне думается, что на жителя какого-нибудь провинциального городка, не являющегося членом данной дихотомии, Питер не подействует так, как на москвича.
В конце 70-х годов Алхимик вместе с друзьями поехал в Питер.
После полуподпольного рок концерта, друзья предложили Алхимику пойти в гости к некому Акселю. Был февральский вечер и, несмотря на то, что было довольно холодно, в воздухе уже ощущалось то особое «движение», что предшествует весне.
Подойдя к старому дому, крышу которого украшала башенка, Алхимик залюбовался проплывавшими над ней оранжево-розовыми, необычно яркими облаками. Зайдя в подъезд этого дома и поднявшись на пятый этаж, они позвонили в одну из квартир.
Дверь открыл человек нехипповского возраста, однако с длинными волосами, что само по себе было странным для того времени. Это был Аксель.
Алхимику и его друзьям предложили пройти в кухню, где уже сидело общество.
Аксель сразу разговорился с Алхимиком, причем беседа настолько увлекла обоих, что они и не заметили, как прошла ночь. Алхимик стал учеником Акселя, узнал от него о целебных свойствах трав, рецепты изготовления эфирных масел и эликсиров. Во многом благодаря этой встрече Алхимик стал тем человеком, которого знаем мы, его друзья.
Прошло некоторое время.
Как-то одна из подруг Алхимика по имени Вялх вместе со своим приятелем решили отправиться в Петербург. Перед поездкой они зашли к Алхимику в гости, и он рассказал им про Акселя. Вялх захотелось пойти к нему.
Однако, Алхимик не сумел вспомнить адрес, – всё, что он мог им рассказать – что свернув с Невского в какой-то переулок, он увидел дом с башенкой, над которым в небе проплывали удивительной красоты облака…
Приехав обратно, Вялх и ее друг рассказали следующее: они пошли по Невскому завернули в первый попавшийся переулок, и действительно была башенка, и плыли прекрасные облака. Зайдя в подъезд, они нашли ту самую дверь. Позвонили. Открыл Аксель.
Он посмотрел на них, улыбнулся и сказал: «Приветствую. Я ждал вас давно. Вы пришли по следу облаков».
Комплимент
Мама свою юность провела в Баку. У нее была прекрасная фигура с тонкой талией и очень широкими бедрами. Это обстоятельство не могло оставить равнодушным ни одного местного мужчину. Как-то, когда она гуляла с бабушкой по бульвару, за ней увязались два хулигана, которые, щелкая пальцами, говорили: «Гитара – Эээ! – Гитара!»
* * *
Карен заканчивал свой дипломный спектакль. Дело оставалось за малым – надо было купить грим для актеров. Его подозвал преподаватель курса Владимир Яковлевич Левиновский (руководитель Магаданского театра оперы и балета) и принялся объяснять как пройти в ВТО, где можно было купить грим.
– Так значит, пройдёте от метро направо, потом вверх по улице где-то две остановки…
На середине объяснения он вдруг замолчал и принялся смотреть куда-то вдаль. Карен почтительно выждал некоторое время, а потом спросил: «А как же дальше, Владимир Яковлевич?» Левиновский повернул голову, посмотрел на Карена мутным взглядом, и раздраженно сказал: «Слушьте, оставьте меня в покое!»
* * *
«Но любить мелочи – значит и страдать от мелочей».
(Рюнеске Акутагава).
* * *
Джибра сидел у себя в комнате на диванчике и слушал, как в соседней комнате его матушка выговаривала пуделю: «Лапы мыть не даешь, на улице не слушаешься, расчесывать шерсть не даешь, есть отказываешься, всюду лезешь… Одни минусы…» Тут Джибра, холодея, осознал, что он ничуть не лучше пуделя – к любому перечню его поступков можно поставить одни только минусы.
* * *
Ещё один летний звук – пролетающего самолета. Жужжание шмеля.
* * *
Ночь. Звук поезда где-то вдали: гудок – перестук колес.
* * *
Little girl should be seen, but not heard.
(из правил поведения для девочек в Викторианской Англии).
* * *
Весной на улицах города появляется несметное, невесть откуда взявшееся количество хорошеньких девиц. Как будто трубу прорвало. Где они прячутся зимой? Откуда они все взялись? Клонируют их, что ли? Идешь и думаешь с досадой: «Хватит уже! Лучше бы мальчиков наклонировали!»
Группа продлённого дня
В школе дети спят.
Помню, какое странное чувство я испытала, когда впервые это обнаружила.
Зайдя в один из кабинетов, я увидела расставленные по всему классу раскладушки, застеленные белыми простынями.
Детство
Вспомнилось, что нам с Женей родители подарили игрушечные телефоны. Можно было провести шнур из комнаты в комнату и разговаривать. Телефоны были серые, пластмассовые и выглядели совсем как настоящие.
Детство
Когда тебя мама сажает в наполненную ванну, ты начинаешь ёрзать и создаешь волну, которая немного страшно на тебя накатывается. Это называлось «устроить море».
Хорошо еще было нырнуть с головой и слушать звон в ушах.
* * *
Англичане должны внедрить в практику свою чайную церемонию, альтернативную японской. Весь церемониал хорошо изложен в сказке Кэрролла глава – «Mad tea party». Будет уже не гость, хозяин и слуга, как у японцев, а Шляпник, Мартовский Заяц, Соня и Алиса.
* * *
«Cocteau Twins» – две прекрасные поющие девушки, плавающие в море. Море – это звездное небо. Время от времени они выпускают изо рта струйки золотистых искр.
Когда поют «Кокто Твинз», из динамиков должен дуть свежий ветер.
* * *
Ценность инсайтов и прочих «полезных ископаемых», добытых из сна и других заповедников нашего сознания – относительна, как верно заметил Юганов.
Как в детстве, на море, наберешь, бывало камушков, – все они такие красивые, так блестят, переливаются. Но привезя их в Москву, несмотря на мамины протесты, вдруг видишь – что это груда обычных, тусклых камней, которых ничего уже не оживит. Ты пытаешься положить их под воду в раковине, но это не помогает. И редко когда попадется камушек, который хорош и здесь.
«…и воображают, будто можно насладиться в действительности красотой грёзы».
(Марсель Пруст, «В поисках утраченного времени».)
* * *
Открытие: грибы не сырые, а живые!
* * *
Изменяется ли движение мысли в невесомости?
* * *
Невидимые функции организма. Одна из них – дыхание. Его визуализируют мороз и дым. Что же надо сделать, какие условия создать, чтобы увидеть, к примеру, лучи зрения?
* * *
Ветер над тающими снегами.
Детство
Раньше было принято выращивать зеленый лук на подоконниках. Головку репчатого лука устанавливали на вырезанную круглую картонку с дырочкой посередине, а корни опускали в баночку с водой. Помню, как я состригала зеленые перья лука ножницами.
* * *
Я обнимаю свою маленькую племянницу Катю, прижимаю ее к себе: – Ты мой птенчик! Девочка поднимает голову и ласково шепчет: – А ты – моя птица!
* * *
Родители ждали гостей, и мама попросила меня посчитать тарелки. Стою, считаю вслух – раз, два, три… и т. д. Катя, внимательно прослушав мой счет, с уважением сказала: «Хорошо считаешь!»
* * *
Детство прячется в вещах, забытых на дне кувшинчика, стоящего на высоком шкафу в гостиной.
Детство
Автоматы с газированной водой. Мокрые медяки. Ритуал обмывания стакана.
Особый, кислый запах вокруг этих автоматов. Черные шланги. Лужи.
* * *
В детском саду девочек фотографировали с бантом на голове и с телефонной трубкой в руках. Иногда слайд с фотографией вставляли в пластмассовый синий игрушечный телевизор. Картинку рассматривали через вмонтированную в «телевизор» лупу.
* * *
Автоматы в кинотеатре – прозрачный куб с вделанным в верхнюю стенку страшным механическим подобием руки. Пол устлан бисером, на котором соблазнительно раскиданы пачки советской жвачки, зубные щетки, расчески, конфеты, заколки, машинки, солдатики, календарики. Как правило, хитрое устройство, подобно Толкиеновским драконам, хранило свои богатства, вытащить из него что-нибудь из этих чудесных даров не удавалось, по причине весьма прозаической – работники ослабляли захват механических пальцев. И, потеряв свои 15 копеек, мы, погрустневшие и раздосадованные, отправлялись смотреть кино.
* * *
Кажется, Хармс писал: «Ожидание утяжеляет взгляд». Мне всегда интересно было смотреть в какую «маску» стягивается лицо человека, который, к примеру, бездумно сидит в очереди или долго едет в метро. У кого-то лицо приобретает хмуро – недовольное выражение, кто-то – сама печаль, а у комсорга нашего класса – оно замечательным образом складывалось в плакатную гримасу из серии «Пролетарии всех стран – объединяйтесь!»
* * *
У меня существует особое чувство невыносимого, мучительного стыда, вызываемое КСП-ешными песнями, театральными капустниками, КВН и прочей самодеятельностью.
Особенно ужасен театр, которым меня, как впрочем и всех детей моего поколения, обязательно, с самого раннего возраста, пичкали, словно каким-то необходимым витамином, вроде рыбьего жира.
У меня остались теплые воспоминания о детских спектаклях, хотя, возможно, они таковы из-за того оттенка, которым отливает детство, когда взглядываешь на него из сегодняшней дали.
Но «взрослый», «серьёзный» театр приводил меня, перефразируя Набокова, в небольших дозах – к скуке, а в больших – к оголению всех нервов.
Сидя в партере и покорно страдая от сюжета, скроенного по пошлой балаганной выкройке, сидя в абсолютном одиночестве – все окружающие захвачены действием. Отсутствие контакта и какого-то либо сочувствия между тем, что происходит на сцене и мной, приводит меня к ощущению, что я зачем-то присутствую при выяснении отношений каких-то незнакомых, чужих мне людей, я невольно начинаю чувствовать себя в неприятной роли подслушивающего и подглядывающего человека…
Тогда, чтоб хоть как-то скоротать время, я начинаю рассматривать декорации, но это вряд ли может меня утешить – фанерные доски, обтянутые тканью, безнадежно претендующие на то, чтобы казаться садом или домом; искусно сделанные фальшивые окна, всегда напоминавшие мне «ложные», застроченные карманы, выглянешь, купившись, в такое окно, а там пыль, старые тряпки, душный воздух кулис; такие же двери, пародирующие друг друга, открываясь на всё ту же сцену…
Вдруг невольно вздрагиваю от громких возгласов – это после небольшого затишья актеры опять принялись «играть»– раздаются одна за одной реплики – крики, которые они издают своими поставленными по правилам этого искусства голосами, ненатурально разделяя и выделяя слова, одновременно складывая лицо в одну из тех неописуемо вульгарных гримас, которые призваны изображать «чувства»…
В детстве я, помнится, полагала, что чем громче орёт актер, тем, стало быть, он лучше играет. Как это не наивно, но сдается мне, что большинство театральных режиссеров руководствуются именно этим фактом.
Чувство невыносимой неловкости, мучавшее меня с детства в заведениях типа театра и цирка, чувство стыда за этот юмор и этот пафос, приводили меня к одному и тому же вопросу, который я задавала себе, потихоньку выбираясь в очередной раз недосмотренного (недовыдержанного) спектакля: «Как, как такое можно серьезно и с достоинством пропеть или сказать, и не сойти с ума потом от стыда и позора?!»
Примечательно, что я не находила понимания, высказывая вслух описанное выше мнение. Как правило, на меня, словно мессершмидты, начинали пикировать учителя, родственники, знакомые и даже некоторые друзья – приятели. Характерно, что обычно какой-либо аргументированной полемики не возникало, всё ограничивалось произнесением громогласных аксиом типа: «Это же культура! Это же искусство!»
Помню, что кто-то из возмущенных обвинил меня в «бездуховности», на что я, смеясь, заметила, что это одна из проворных советских идеологических подмен, когда прослушивание в Консерваториях симфоняка и «походы» в театр считались проявлением духовности.
Позже, в воспоминаниях Георгия Иванова, я вычитала афоризм, который мог бы послужить хорошим эпиграфом к этому тексту: «Русская интеллигенция справляла театральный ритуал с брезгливой поспешностью». Автором этого высказывания оказался один из моих любимых поэтов – Осип Мандельштам.
