Текст книги "Герой поневоле"

Автор книги: Элизабет Зухер Мун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Элизабет МУН
ГЕРОЙ ПОНЕВОЛЕ

Глава 1

Корабль Регулярной Космической службы

«Хэрриер», недалеко от Ксавье

Эсмей Суиза попробовала привести себя в порядок. Перед тем, как явиться с рапортом к адмиралу на борт флагманского корабля. Не так-то это просто после всех последних событий – мятежа и последовавшего за ним сражения. Она приняла душ и попыталась отгладить форму. Форма не парадная – после сражения на борту «Деспайта» все внутренние переборки были изрешечены, в нескольких местах начался пожар, в том числе и в кладовой младшего офицерского состава. Теперь она выглядела сносно, хотя очень устала и не выспалась. Толком поспать не удавалось уже на протяжении многих суток. Она знала, что глаза от этого покраснели, а руки подрагивали. Живот сводило от тоскливой мысли, что все равно ничем хорошим предстоящая встреча не кончится, как бы она ни старалась.

Адмирал Серрано как две капли воды походила на капитана Серрано, разве что была немного старше. В остальном та же изящная фигура, тот же бронзовый цвет лица. Темные волосы подернула седина, а на широком лбу пролегло несколько морщинок, Но в общем от нее исходило ощущение неукротимой энергии, которую едва удается сдерживать.

– Младший лейтенант Суиза, сэр. – По крайней мере голос не дрожит. После тех нескольких дней, когда ей пришлось взять командование кораблем на себя, уже гораздо легче справляться с волнением.

– Присаживайтесь, лейтенант. – Голос адмирала был абсолютно бесстрастным.

Она села туда, куда указала адмирал. Хорошо, что колени не подвели. Адмирал кивнула и продолжала:

– Я просмотрела ваш отчет о событиях на борту «Деспайта». Похоже, вам пришлось очень… очень… трудно.

– Да, сэр. – Это безопасный ответ. В мире, где тебя постоянно окружает опасность, это самый безопасный ответ, так ее учили в Академии. Это подтверждал и опыт ее службы на кораблях. Хотя нет. Иногда бывало и не так. Ответ «Да, сэр» капитану Хирн означал предательство, а такой же ответ майору Дэйвису – бунт.

– Вы понимаете, лейтенант, что всем офицерам, участвовавшим в мятеже, придется предстать перед судом, чтобы оправдать свои действия. – Это было сказано так тихо и мягко, словно было адресовано ребенку. Но она уже никогда не сможет снова стать ребенком.

– Да, сэр. – Она была благодарна за это сочувствие, хотя и знала, что толку от него мало. – Мы должны, то есть я должна отвечать за свои поступки.

– Именно так. Вы, потому что вы старшая из оставшихся в живых офицеров и потому, что в конце концов вы приняли командование кораблем. На вас же и падет главный удар и в ходе следствия, и в ходе суда. – Адмирал замолчала. Лицо ее было спокойно и бесстрастно. Эсмей почувствовала, как внутри все похолодело. Им нужен козел отпущения, – видимо, именно это имелось в виду. Ее обвинят во всем, даже несмотря на то, что вначале она ни о чем не знала, потому что старшие по рангу офицеры, которых теперь нет в живых, старались держать младших офицеров в неведении. Представив свое будущее, она запаниковала: ее отправят в отставку, обесчестят, уволят из Флота и заставят вернуться домой. Ей хотелось убедить всех в своей невиновности, но она знала, что это тщетно. Здесь никто не думал о справедливости. Главным здесь считали сохранность кораблей, а она напрямую зависела от беспрекословного подчинения капитану.

– Понимаю, – в конце концов сказала Эсмей. Она и на самом деле начинала понимать.

– Не стану обманывать вас, что подобный суд – чистая формальность, даже в таком деле, как это, – продолжала адмирал. – Суд никогда не бывает простой формальностью. В ходе суда обычно страдают все. Но в данном случае я не хочу, чтобы вы поддавались панике. Из вашего рапорта, а также из рапортов остального личного состава (то есть, как надеялась Эсмей, из рапорта племянницы адмирала) ясно, что вы не разжигали мятеж, и, возможно, суд вас оправдает. (Живот слегка отпустило.) Но совершенно очевидно также, что вас в любом случае необходимо отстранить от командования «Деспайтом».

Эсмей почувствовала, как кровь прилила к лицу – больше от облегчения, нежели от досады. Она так устала от того, что надо думать все время о субординации, о том, как и когда следует обращаться к старшим офицерам.

– Конечно, сэр, – ответила она с большим энтузиазмом, чем собиралась.

Адмирал в ответ улыбнулась:

– Откровенно говоря, я удивлена, что джиг смогла принять на себя командование «Деспайтом». Не говорю уже о решающем выстреле. Сработано на славу, лейтенант.

– Спасибо, сэр. – Она почувствовала, что краснеет еще больше, теперь от смущения. – На самом деле это все экипаж, в особенности старший помощник Весек. Они прекрасно знали, что нужно делать.

– Так и должно быть, – заметила адмирал. – Но у вас хватило ума не мешать им, а также храбрости вернуться назад. Вы молоды… Конечно же, вы наделали ошибок…

Эсмей вспомнила их первую попытку вступить в бой: как она настояла на слишком высокой скорости прыжка и как они вследствие этого просто промчались мимо. Тогда она еще не знала о неожиданной поломке навигационного компьютера, но и это не могло служить оправданием. Адмирал прервала ее мысли и снова заговорила:

– Но я верю, что в вас есть нужный стержень. Примиритесь с неизбежным, стойко переносите все, что выпадет на вашу долю. Что еще говорят в подобных случаях? Удачи вам, лейтенант Суиза. – Адмирал встала, Эсмей с трудом последовала ее примеру и пожала протянутую ей руку. Итак, разговор закончен. Она даже не представляла, куда пойдет и что, станет делать, но вместо ледяного спазма в животе почувствовала, как по жилам разливается тепло.

Служба наружной охраны объяснила, что ей следует отправиться в офицерский карантин на борту корабля. Там уже находились Пели и несколько других .младших офицеров. Они убрали кители в шкафчики, и вид у них был очень угрюмый.

– Ну, ведь она не проглотила тебя живьем, – сказал Пели. – Наверное, теперь моя очередь. Что она собой представляет?

– Настоящая Серрано, – ответила Эсмей. Этого было достаточно. Она не собиралась обсуждать адмирала на борту корабля. – Будет суд, но ты это знаешь.

Они очень мало говорили о предстоящем: стоило только затронуть этот вопрос – и кто-нибудь сразу уводил разговор в сторону.

– В настоящий момент, – продолжал Пели, – я только рад, что командиром корабля оказалась ты, а не я. Хотя мы все в незавидном положении.

В принципе она была рада сложить с себя полномочия командира, но тут ей на секунду захотелось снова получить это преимущество, чтобы приказать Пели замолчать. И чтобы хоть что-нибудь делать. Всего минуты или двух хватило, чтобы повесить китель в отведенный шкафчик, еще минуту, чтобы представить, насколько офицер, которому пришлось потесниться, будет противиться тому, что нужно делить шкафчик с ней. А что дальше: голые стены, безлюдные коридоры и компания собратьев по мятежу. Всех их поместили в небольшую офицерскую кают-компанию, и до дальнейших распоряжений адмирала они не могли покидать этого помещения. Эсмей откинулась на койке и подумала, как бы ей хотелось, чтобы память перестала безжалостно вновь и вновь возвращаться к мрачным сценам. Почему с каждым разом все выглядело хуже и хуже?

— Конечно же, они прослушивают, – сказал Пели. Эсмей стояла у входа в кают-компанию; четверо младших офицеров внимательно слушали Пели. Он поднял глаза и взглядом включил ее в разговор. – Мы должны учитывать, что они следят за всем, что мы говорим и делаем.

– Как всегда, – ответила Эсмей, – даже в обычных ситуациях.

Хотя и ею овладевало сковывающее чувство страха, стоило только представить, что судебная комиссия, прибывшая на «Деспайт», обнаружит, что она говорит во сне. Она в этом не уверена, но что если да и что если она говорила, когда ей снились эти ужасные кошмары…

– Да, но сейчас они особенно внимательны, – уточнил Пели.

– Ну и что, мы ничего плохого не делаем. – Это сказал Арфан, простой энсин. – Мы никого не предавали, мятеж не возглавляли. И я не понимаю, что они могут нам сделать.

– Тебе ничего, конечно, – ответил Пели, и в его голосе прозвучало презрение. – Энсинам это не грозит. Хотя ты лично можешь умереть от страха, когда предстанешь перед судом.

– Почему я должен предстать перед судом?

Арфан, как и Эсмей, попал в Академию не из Флотской династии, но в отличие от Эсмей он происходил из влиятельной семьи, у его родственников имелись друзья среди членов Совета, и поэтому он был уверен, что ему помогут выпутаться из сложной ситуации.

– Правила, – жестко ответил Пели. – Ты был офицером на борту корабля, когда произошел мятеж, и ты предстанешь перед судом. – (Эсмей не имела ничего против жесткой прямоты Пели, пока она была направлена на кого-либо другого, но она прекрасно знала, что вскоре он так же точно наброситься и на нее.) – Но не волнуйся, – продолжал Пели, – тебе это вряд ли придется долго заниматься тяжелым физическим трудом. Нам же с Эсмей совсем наоборот… – Он взглянул на нее и улыбнулся скованной невеселой улыбкой. – Мы с ней старшие из оставшихся в живых офицеров. Будет много вопросов. Если они захотят устроить показательный процесс, то отыграются именно на нас. Джигов никто не жалеет.

Арфан взглянул на них обоих, а затем, не говоря ни слова, протиснулся мимо Эсмей и двух офицеров к двери.

– Чтобы не запачкаться, – весело заметил Лайэм. Еще один джиг, младше по рангу, чем Пели, но тоже из тех, кого «не пожалеют».

– Ну и пусть, – ответил Пели. – Терпеть не могу нытиков. Знаете, ведь он хотел, чтобы я выпросил у адмирала возмещение убытков за испорченную форму.

Эсмей вскользь подумала о том, как кстати пришлась бы такая компенсация, учитывая ее жалкие сбережения.

– А он при этом богат, – сказал Лайэм. Лайэм Ливадхи, Флотский до мозга костей: в его семье с обеих сторон все служили во Флоте уже в течение многих поколений. Он мог позволить себе бодрый тон, у него наверняка было с десяток кузенов, которые легко могли поделиться той самой необходимой ему формой.

– Кстати, о суде. – Эсмей просто заставила себя сказать это. – В какой форме мы должны предстать по протоколу?

– Форма! – Пели уставился на нее. – И ты тоже?

– Ради суда, Пели, а вовсе не ради кого-то! – У нее получилось резче, чем она хотела, и Пели удивленно заморгал. – Ну да. – Она, казалось, видела, как в его мозгу крутятся маленькие колесики, они все подсчитывают, запоминают. – Я ведь не знаю. Во время занятий по военной юриспруденции в Академии перед нами были только информационные кубы. Я понятия не имею, во что полагается быть одетым на суде.

–Ведь, – продолжала она, – если нам нужна новая форма, для этого необходимо время. – Парадную офицерскую форму, в отличие от повседневной, шили вручную специальные портные. Она не хотела предстать перед судом одетой не по правилам.

– И то дело. В том отсеке мало что уцелело, значит, можно считать, что такая же участь постигла и наши парадные мундиры. – Пели посмотрел на нее: – Тебе придется выяснить это, Эсмей. Ты ведь все еще командир.

– Уже нет. – Хотя для выяснения вопроса о форме ее полномочий явно хватало. Пели усмехнулся:

– Для этого дела ты командир. Извини, Эс, но это твой долг.

Вопрос о форменных мундирах заставил ее вспомнить и о том бесконечном количестве документов, которые ей придется подписать при исполнении своих пусть и временных обязанностей.

– Все, за исключением похоронных писем, – сказал ей при встрече капитан-лейтенант Хозри. – Адмирал считает, что родственникам будет приятнее получить эти письма за подписью офицера более высокого ранга, который лучше сможет объяснить все происшедшее.

Эсмей совсем позабыла об этих обязанностях, о том, что капитан должен написать письма семьям погибших членов экипажа. Она почувствовала, что краснеет.

– Адмирал считает, что до окончания следствия нет нужды писать и письма, и другие важные отчеты. Но вы оставили без внимания много рутинной работы, Суиза.

– Да, сэр, – ответила Эсмей, а сердце ее опять ушло в пятки. Когда ей было это делать? Откуда ей было знать? Оправдания потоком пронеслись в голове, но ничто не могло оправдать ее.

– Офицеры заполнили эти бланки? – И он протянул ей целую кипу бумаг. – Пусть заполнят, а вы проверьте, подпишите и верните в течение сорока восьми часов, тогда я направлю их на одобрение в канцелярию адмирала. Если все будет одобрено, офицеры получат право побеспокоиться о приобретении новых форменных мундиров. Хотя еще понадобится одобрение Флота на доставку мерок портным, и только тогда они смогут начать работу. А теперь следует заняться основным отчетом, который должен был быть готов или почти готов, еще тогда когда вас освободили от командования «Деспайтом».

Младшие офицеры не были в восторге оттого, что им предстояло заполнять бланки. Многие медлили, и Эсмей была вынуждена уговаривать, чтобы как можно быстрее закончить и успеть к назначенному сроку.

– Чуть не опоздали, – проворчал Хозри, главный клерк канцелярии, когда Эсмей принесла бумаги. Потом он взглянул на часы: – Вы что, ждали самой последней минуты?

Она ничего не ответила. Девушке совсем не нравился этот клерк, а ей пришлось еще целых две смены работать с ним над незаконченными, по мнению Хозри, отчетами. Пусть только все это кончится, уговаривала она себя, хотя и знала, что отчеты лишь малая толика ее проблем. А пока она продолжала работу над бумагами, остальные младшие офицеры каждый день отвечали на вопросы Следственной комиссии, которой предстояло выяснить, каким образом командиром патрульного корабля Регулярной Космической службы оказался предатель и как из-за этого на корабле поднялся мятеж. Ей еще предстоит отвечать на все эти вопросы.

Следователи заполонили «Деспайт»: они обрывали ленты самописцев, обыскивали все отсеки, расспрашивали всех, кто остался в живых, осматривали тела в морге корабля. Эсмей восстанавливала в памяти все происшедшее, опираясь на вопросы, которые ей задавали. Сначала следователи лишь прощупывали ее, просили вспомнить секунду за секундой, где она находилась, что видела, слышала и делала с того момента, как капитан Хирн вывела корабль из системы Ксавье. Затем они попросили ее повторить все это с использованием трехмерной модели корабля. Укажите точно, где вы находились в этот момент. В какую сторону смотрели? Когда, вы говорили, вы видели капитана Хирн в последний раз? Где находилась она в тот момент и что делали в тот момент вы?

Эсмей никогда не умела толково отвечать на подобные вопросы. Скоро выяснилось, что она, судя по всему, сама же лжесвидетельствовала против себя. Ведь она не могла видеть со своего места, как капитан-лейтенант Форрестер выходил из коридора. Следователь объяснил ей, что без помощи специальных приборов невозможно видеть сквозь стены. Разве у нее имелись такие приборы? Нет. Но к ее показаниям уже относились с пристрастием. Уверена ли она, что рассказала все точно? И снова ее собственные показания мелькали на экране компьютера вместе с изображением корабля. Может ли она объяснить, как вернулась сюда из своей каюты, проделав весь путь туда и обратно по двум палубам всего лишь за пятнадцать секунд? Потому что вот ее изображение… И она действительно с отвращением узнала себя, в проходе к левому носовому аккумулятору, время – 18:30:15, а ведь она сама сказала, что была в каюте к поверке ровно в восемнадцать тридцать.

Эсмей не могла ничего объяснить и так и сказала об этом следователям. Она действительно всегда старалась быть в каюте к вечерней поверке, это значило, что она не теряла времени впустую в кают-компании младшего офицерского состава, где только и делали, что сплетничали обо всем случившемся за день. И конечно же, тогда, когда весь корабль полнился слухами и сплетнями, она с еще большей готовностью уединилась бы в своей каюте. Она терпеть не могла слухов и сплетен, сплетни никогда не вели ни к чему хорошему. Она не знала, что капитан Хирн предатель, естественно, она не знала этого. Но живот опять сводило от неприятного предчувствия, и она старалась ни о чем не думать.

Только после того, как ее заставили восстановить в памяти все события тех дней, она вспомнила, что кто-то вызвал ее по внутрибортовой связи и попросил прийти расписаться в дневном журнале сканирования отсеков с боеголовками. В ее ежедневные обязанности входила проверка автоматических наблюдений. Она ответила, что уже сделала это, но тот, кто ее вызывал, не менее настойчиво сказал, что она ошибается, и в конце концов она пошла вниз, чтобы проверить. Кто вызывал ее? Она не помнит. И что она обнаружила, когда пришла в отсек?

– Я допустила ошибку при вводе пароля, – ответила Эсмей. – Или по крайней мере так я думаю.

– Что вы имеете в виду? – У этого следователя был совершенно безразличный голос. Эсмей никогда такого не слышала. Она начинала нервничать, сама не зная почему.

– Ну… номер оказался неправильным. Иногда такое случается. Но обычно ошибка не проходит, раздается сигнал тревоги.

– Объясните, пожалуйста.

Эсмей приходилось очень непросто, она не хотела утомлять следователя своей болтовней, но в то же время, как всякий невиновный человек, пыталась до конца объяснить, почему она невиновна. За время своих дежурств она тысячи раз вводила пароли журналов наблюдений. Иногда она допускала ошибки, так же как и все. Она не сказала то, о чем давно уже думала, что как же это глупо, чтобы офицеры вводили пароли вручную, ведь существуют специальные недорогие приборы для ввода паролей. Когда она допускала ошибку, устройство считывания паролей запиралось и ограничивало доступ. Но иногда оно пропускало ошибочный пароль и тогда зависало, когда следующая смена вводила правильный пароль, а устройство пыталось сверить его с предыдущим.

– Тогда они вызывали меня, и я сама устанавливала пароль заново и ставила свои инициалы. Видимо, именно это и произошло в тот раз.

– Понятно. – Последовала пауза, и она почувствовала, как спина у нее взмокла от пота– А с какого порта вы отправили донесение в восемнадцать тридцать?

Она понятия не имела. Она шла из своей каюты, она точно представляла весь путь, но никак не могла вспомнить, что бы она отправляла отчет. Но если она его не отправляла, как же его зарегистрировали… ведь именно в тот момент там, на мостике, мятежники выступили против капитана Хирн. Или примерно в тот момент.

– Я не помню, чтобы я его отправляла, – призналась она. – Но я что не отправляла, тоже не помню. Я добралась до отсека с оружием, установила заново пароли, проставила свои инициалы и вернулась к себе в каюту, а потом…

К тому времени мятеж вышел за рамки капитанского мостика, и старшие офицеры из мятежников отправили кого-то вниз, чтобы тот удержал младший офицерский состав от участия в мятеже. Это не помогло – предателей, тех, кто был на стороне капитана, оказалось больше, чем можно было вообразить.

Следователь быстро кивнул и перешел к другому вопросу. К целой череде других вопросов.

В конце концов после череды допросов они подошли к тому моменту, когда она сама стала капитаном корабля.

Могла ли она объяснить свое решение вернуться в систему Ксавье и принять бой в исключительно неблагоприятных обстоятельствах, в отсутствие старших офицеров и при таких огромных потерях?

На секунду, но только лишь на секунду, она подумала о своем решении как о героическом поступке. Но реальность не позволила ей долго витать в облаках. Она тогда почти не отдавала себе отчет в своих действиях, из-за ее неопытности погибло слишком много людей. В результате все вышло не так уж плохо, но тем, кто погиб, от этого уже не легче.

А если ее поступок не расценивать как героический, тогда как? Теперь он казался ей просто глупым, безрассудным. Однако… Экипаж, несмотря на ее неопытность, взорвал вражеский флагман.

– Я… думала о капитане Серрано, – сказала она. – Я должна была вернуться. После того как послала донесение, так что…

– Очень благородно, но не совсем разумно. – Этот следователь при разговоре слегка гнусавил, что указывало на его происхождение с планет центральной Династии. – Вы протеже капитана Серрано?

– Нет. – Она бы не осмелилась претендовать на такое. Правда, они служили как-то на одном корабле, но даже не были друзьями. Она объяснила следователю, который на самом деле представлял такие тонкости куда лучше ее самой, разницу между низшим энсином с провинциальным прошлым и преуспевающим майором, который может похвастаться и незаурядными способностями, и происхождением.

– Не… э… близкий друг? – Следователь многозначительно ухмыльнулся.

Эсмей еле сдержалась, чтобы не взорваться. За кого он ее принимает, за ханжу с далекой планетки, не знающую различий полов? За простушку, которая не в состоянии даже назвать все своими именами? Она постаралась не вспоминать тетушку, которая ни за что бы не стала употреблять язык, принятый во Флоте.

– Нет. Мы не были любовниками. Мы не были друзьями. Она была майором командного состава, я энсином технического персонала. Просто она была вежлива…

– А другие нет? – Тон следователя не менялся.

– Не всегда, – не сдержалась Эсмей. Хватит. Пусть считает ее законченной провинциальной идиоткой. – Моя семья не имеет отношения к Флоту. Я с Альтиплано, первый человек с Альтиплано, попавший в Академию.

– Альтиплано. Ну да. – Брови опустились, но снисходительный тон остался. – На этой планете слишком сильно влияние эйджеистов, так ведь?

– Эйджеистов? – Эсмей постаралась вспомнить все, что касалось политики родной планеты, она ведь не была дома с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать. И ничего не вспомнила. – Я не думаю, что на Альтиплано кто-то недолюбливает стариков.

– Нет, нет, – ответил следователь. – Эйджеисты, ну вы ведь должны знать, – они против омоложения.

Эсмей уставилась на него, ничего не понимая:

– Против омоложения? Почему? – Вряд ли речь идет о ее родственниках, они бы только обрадовались, если бы папаша Стефан жил вечно: только ему одному удавалось сдерживать Санни и Бертоля, чтобы те не перегрызли друг другу горло.

– Вы следите за тем, что происходит на Альтиплано? – спросил следователь.

– Нет, – ответила Эсмей. Она с удовольствием покинула планету. Когда родственники присылали ей местные новости в кубе-капсуле, она выбрасывала его не распечатывая. В конце концов после очередного кошмара, в котором ее не только лишили всех служебных обязанностей, но и приговорили к тяжелому физическому труду, она решила, что больше никогда не вернется на Альтиплано, что бы ни случилось. Они могут вышвырнуть ее вон из Флота, но не могут заставить ее вернуться домой. Она специально узнавала это: никакой юридический орган не может заставить человека вернуться на его родную планету за преступления, совершенные в другом месте. – Не могу поверить, что они против омоложения… по крайней мере не представляю, чтобы кто-либо из тех, кого я знала, думал подобным образом.

– Да?

Это был первый человек за годы ее службы, которому, казалось, было хоть немного интересно слушать, и Эсмей с удивлением обнаружила, что рассказывает ему про папашу Стефана, Санни, Бертоля и про всех остальных, по крайней мере о том, что касалось их отношения к вопросу омоложения. Когда она замедлила речь, он прервал ее:

– А ваша семья… э… занимает какое-либо положение на Альтиплано?

Ну, это должно было быть в ее документах.

– Мой отец глава областной милиции, – ответила она. – Звания не соответствуют здешним, но на Альтиплано всего четыре областных главы. – Скажи она больше, она нарушила бы все приличия. Если после всего сказанного он сам не сможет вычислить, какое социальное положение занимала она на родной планете, ему придется пожалеть.

– А вы решили поступить во Флот. Почему?

Ну вот, опять. Она отвечала на этот вопрос, когда впервые подала документы в Академию, потом во время вступительных интервью, потом на занятиях по военной психологии. Она протараторила объяснение, которое обычно устраивало всех, но оно утонуло в безучастном взгляде следователя.

– Только и всего?

– Ну да.

Она не настолько глупа, чтобы говорить о юношеских мечтах, о часах, проведенных ею в саду, когда, подняв голову к небу и любуясь звездами, она поклялась, что когда-нибудь доберется до них. Лучше не упоминать фантазии, а говорить практично, разумно. Никто не хочет иметь дело с мечтателями с широко раскрытыми глазами, тем более с фанатиками. Особенно если они прибыли из миров, ставших колониями человечества всего пару веков назад.

Но его молчание выудило из нее еще одну фразу.

– Мне нравилось думать о том, что я полечу в космос, – сказала она и почувствовала, как краснеет, как предательский румянец заливает лицо и шею. Она ненавидела свою светлую кожу, которая всегда выдавала все ее чувства.

– Ага, – ответил следователь, записывая что-то в блокноте. – Что ж, лейтенант, это все.

Пока все, говорил его взгляд. Допросы на этом не закончатся. Впереди еще много испытаний. Эсмей ничего не ответила, вежливо попрощалась – собственно, этого от нее и ждали – и вернулась в свое временное жилище.

Только после второй или третьей вахты на борту флагманского корабля она поняла, что ей одной из всех молодых мятежников предоставлена отдельная каюта. Она не знала, почему так случилось, ибо кроме нее были еще три женщины, однако все они ютились в тесной каюте. Эсмей была бы счастлива или, по крайней мере, рада разделить каюту с другой женщиной, но приказы адмирала не оспаривались. Это она поняла, когда спросила у офицера, которому приказано было следить за ними, нельзя ли как-либо изменить положение вещей. Он возмутился и рявкнул «нет» так громко, что у нее заложило уши.

Так что она могла уединяться когда хотела. Могла лежать на койке (вообще-то, на койке обычно спал кто-то другой, но в данный момент она) и вспоминать. А еще стараться думать. Ей не нравилось ни то, ни другое делать в одиночестве. Ее ум лучше всего работал, когда рядом находились другие люди. Как будто они заряжали друг друга. В одиночестве мысли ее кружились, снова и снова возвращаясь к одному и тому же.

Но другие не хотели говорить о том, что беспокоило ее. Хотя нет, она также не хотела обсуждать с ними эти вопросы. Она не хотела говорить о том, что чувствовала, когда увидела первые жертвы мятежа, как на нее подействовал запах крови и обгоревшей обшивки палуб, как это напомнило ей то, что, она надеялась, забыто навсегда.

Война никогда и нигде не может быть чистой, Эсмей. Это сказал ей отец, когда она объявила ему, что хочет в космос, хочет стать офицером Флота. Человеческая кровь и человеческие внутренности имеют везде одинаковый запах; крики людей звучат везде одинаково.

Она ответила, что все прекрасно знает, то есть она думала, что знает. Но те часы в саду, когда она рассматривала далекие звезды, чистый свет в чистой тьме… она надеялась на что-то другое. Она не мечтала о безопасности, нет, она была настоящей дочерью своего отца и не жаждала спокойной жизни. Но то, что ей пришлось пережить, – опасность, настоящая смертельная опасность, а вокруг вакуум и раскаленные орудия…

Она ошиблась, теперь она сознавала это каждой клеточкой своего тела.

– Эсмей? – Кто-то постучался в дверь. Эсмей посмотрела на часы и быстро поднялась. Должно быть, она заснула.

– Иду, – ответила она. Быстро взглянула в зеркало: волосы у нее вечно разлетались, и всегда с ними нужно было что-то делать. Если бы было можно, она бы отрастила их на сантиметр – и все. Сейчас она пригладила волосы обеими руками, а потом открыла дверь. У Пели, стоявшего на пороге, вид был крайне встревоженный.

– С тобой все в порядке? Ты не пришла на ланч, а теперь…

– Опять давала показания, – быстро ответила Эсмей, – да я и не хотела есть. Иду.

Она и теперь не была голодна, но если кто-то пропускал еду, к нему присылали психонянь, а ей вовсе не хотелось, чтобы ее еще кто-нибудь допрашивал. Ужин камнем лег в желудке. Она сидела в тесной маленькой кают-компании и толком не слушала, о чем говорят другие. За столом в основном гадали, где они теперь находятся, и когда прилетят, и сколько времени пройдет, пока начнутся заседания суда. Кто будут судьи, кто адвокаты и сколько это принесет им проблем в будущем.

– Не больше, чем служба под командованием капитана Хирн, если ей удалось бы выпутаться. – Эсмей услышала себя как будто со стороны. Она не собиралась ничего говорить. Она прекрасно знала, что только ей на суде может грозить реальная опасность. А они вот болтают, словно единственное, что имеет значение, – это пятно на репутации, которое может в дальнейшем остановить их продвижение по службе.

Все уставились на нее.

– Что ты хочешь сказать? – спросил Лайэм Ливадхи. – Хирн не смогла бы из этого выпутаться. То есть если бы только она не повела корабль прямо к Доброте…– Он остановился и вдруг побледнел.

– Именно так, – ответила Эсмей. – Она могла бы сделать это, если бы ее не остановили Довир и его соратники. И все бы мы были пленниками Доброты. – Мертвы или, того хуже, в плену. Все смотрели на нее, словно внезапно она предстала перед ними в военных доспехах, с оружием в руках. – Или она могла заявить Флоту, что Херис Серрано предательница, что обвинения ложны и она сбежала, чтобы увести корабль и экипаж от маньячки. Ведь невозможно одолеть штурмовую группу Доброты, имея в арсенале всего два боевых корабля.

Даже Херис Серрано это не удалось. И только Эсмей распознала угрозу, которую сама же и нейтрализовала. Если бы она столь решительно не вступила в бой, Серрано наверняка бы погибла, а с ней и все свидетельства предательства Хирн.