Текст книги "Версаль. Мечта короля"

Автор книги: Элизабет Мэсси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Отныне я всей своей жизнью служу вам, мой господин.

Герцог Кассельский кивнул:

– Иного вам не остается.

Сады Версаля расширялись с каждым днем. На одной из садовых террас поставили стол, за которым сидел Жак, придирчиво осматривавший тех, кто желал стать королевским садовником. Таких набралась целая очередь. Сам охотничий замок было не узнать. Он оброс строительными лесами, превращаясь в королевский дворец. Каменщики выкладывали все новые ряды кирпичей, раздвигая и продолжая стены будущего дворца. На громадных строительных поддонах лежали мраморные плиты, которыми тотчас же облицовывали свежие стены. Поскрипывали лебедки. Кричали десятники, отдавая распоряжения рабочим.

К столу подошел немолодой, плохо одетый человек. Чувствовалось, что он полон надежд. Щуря старческие глаза, он смотрел на Жака. Жак первым делом осмотрел руки претендента.

– Мне нужны люди, способные копать землю, а не те, кого впору туда самих укладывать! – сердито проворчал Жак. – Видишь эту руку? – спросил он, вставая из-за стола. – В битве при Сен-Готарде эта рука уничтожила десятерых врагов.

Размахнувшись, королевский садовник вдруг влепил старику затрещину.

– В следующий раз подумаешь, прежде чем позориться.

Старика как ветром сдуло.

Новый претендент был молод и силен, о чем говорили перекатывающиеся под рубашкой мускулы. Держался он уверенно. Ветер ерошил его светлые волосы.

– Я тоже успел повоевать, – сказал парень. – И по морям поплавал. Крепил паруса на мачтах, когда вокруг буря, а волны – выше гор. Может, сгожусь вам?

– Мне точно не сгодишься, – ответил Жак.

Парень молча пожал плечами, собираясь уйти.

– Постой, – окликнул его Жак. – Для тебя есть другая работа. На строительстве нужны каменщики. Раз ты в бурю с парусами управлялся, кирпичи будешь класть как нечего делать. Правда, и там осторожность надобна. У нас на прошлой неделе несколько человек с лесов сорвались. Кто насмерть убился, кто остался калекой на всю жизнь. Я знаю одного десятника. Идем, похлопочу за тебя.

– Бенуа меня звать, – сообщил парень, пока они шли. – А скажи, друг, ты его хоть раз видел? В смысле – короля.

– Многие утверждают, что видели, – усмехнулся садовник. – Тебе я вот что скажу. Я никому не друг. Вот так-то.

Карета поражала своей роскошью. Она была позолоченная и украшена живописными изображениями ангелов, цветов и экзотических животных. Подъехав к парадному входу дворца Людовика, карета остановилась. Лакеи соскочили с козел. Один держал под уздцы лошадей, другой подставил к дверце кареты лесенку. Из окошка кареты, сверкнув ярким оперением, выпорхнул попугай и уселся на плечо замершего возле дверей гвардейца. Вышколенный служака даже глазом не повел, хотя птица принялась клювом долбить его череп. Из кареты вышел величавый чернокожий мужчина с горящими глазами. Это был принц Аннаба Ассинский – наследный принц из африканской страны Берег Слоновой Кости. Его развевающийся плащ был двухцветным: ярко-красным и цвета морской волны. Шею принца обвивал голубой шарф. Шляпу украшали радужные птичьи перья, которые вполне могли принадлежать собрату попугая, восседающего на плече гвардейца. Вслед за Аннабой вышел его младший брат Кобина, одетый с неменьшим изяществом. Вскоре возле кареты братьев остановилась еще одна. Оттуда выбрались несколько мужчин и женщин в ярких разноцветных одеждах.

Высоких гостей встречал Бонтан.

– Добро пожаловать в Версаль, ваше высочество, – сказал он Аннабе Ассинскому.

Господин Аннаба огляделся по сторонам.

– Красивый дом, – снисходительно произнес африканец.

Бонтан повел принцев Аннабу и Кобину по коридорам дворца в приемную короля. Свита Аннабы молча шла за своим господином, высоко подняв головы. Придворные глазели на диковинных гостей и улыбались им. Аннаба с попугаем на плече отвечал им улыбкой, больше напоминающей ухмылку.

– Все понятно, – говорил он брату нарочито громко, чтобы слышали придворные. – Я ведь глупый чернокожий, который только вчера слез с дерева… Здравствуйте. Как поживаете? Вы думаете, меня легко облапошить? Прекрасно. Продолжайте так думать.

– Брат, ты бы говорил потише, – посоветовал ему Кобина.

– Французам нужны деньги, и потому им нужны мы, – отмахнулся Аннаба.

– Тогда почему они целый месяц продержали нас в Париже, заставляя дожидаться этой аудиенции?

– Брат, ну сколько раз мне повторять тебе одно и то же? Власть – это игра с зеркалами.

Они завернули за угол и попали в еще один, столь же длинный коридор. И здесь на них тоже глазели придворные.

– В этом дворце нам может грозить опасность, – прошептал Кобина.

– Успокойся и убери с лица пугливое выражение, – посоветовал ему Аннаба. – Мы с тобой приехали в центр мира.

– Только центр мира почему-то слишком белый.

– Мы – первопроходцы. Мы творим историю. Французы хотят получить то, что у нас есть. И голландцы тоже хотят. Вот и пусть воюют из-за нас. Мы в любом случае выйдем победителями.

Они подошли к череде запертых арочных дверей. Возле каждой стояли гвардейцы. Здесь гостей ждали Фабьен и его помощница Лорена. Аннаба наклонился к брату.

– Мы уедем, а они еще долго будут вспоминать этот день, – прошептал он.

– Это меня и тревожит, – ответил Кобина.

– Позвольте представить почетных гостей короля, – сказал Бонтан, учтиво кивнув Фабьену. – Принц Аннаба Ассинский.

– Сын короля Эгуафо, – добавил Аннаба, – наследник Берега Слоновой Кости и Золотого Берега, Правитель Неба. А это мой брат Кобина.

– Принц Аннаба, покорнейше прошу вас пройти со мной, – сказал Бонтан.

Аннаба знаком приказал своей свите следовать за ним, однако Бонтан предупреждающе поднял руку:

– Нет, ваше высочество. Только вас. Заботу о вашем брате возьмет на себя господин Фабьен.

– А мои друзья? – спросил Аннаба.

Попугай взмахнул радужными крыльями и перелетел на плечо Кобины.

– Ваши друзья насладятся всей полнотой и теплотой королевского гостеприимства.

Теперь вперед вышла Лорена. Африканских гостей разделили на три части и увели в разных направлениях.

Бонтан привел Аннабу в небольшую, довольно скромно меблированную комнату. Здесь было всего одно окно. Напротив окна находилась дверь, которая тоже была закрыта. Часть комнаты была отгорожена плотным зеленым занавесом. Заглянув туда, Аннаба увидел альков с кроватью. Похоже, французы что-то затеяли. Аннаба вспомнил слова брата. Видно, Кобина был прав. Принц выглянул в окно, делая вид, что интересуется садом.

– Господин Бонтан, а долго ли идти до тех деревьев? – с наигранной непринужденностью спросил принц.

Ответа не было. Аннаба лишь услышал, как закрылась дверь. Бонтан ушел. В комнате остались лишь двое гвардейцев. Аннаба шагнул к двери, однако гвардейцы загораживали ее своими спинами.

«Что происходит? – встревожился принц. – Что они…»

Дверь снова отворилась. Аннаба ожидал увидеть короля, пожелавшего дать ему личную аудиенцию. Однако в комнату вошла королева. Мария Терезия была по-прежнему красива. Аннаба залюбовался ею. Оба долго молча смотрели друг на друга.

– Здравствуйте, принц Аннаба, – произнесла королева.

– Здравствуйте, ваше… величество. Какое удовольствие снова видеть вас.

Подскакивая на ухабах, груженная бочками с вином крытая повозка быстро катилась к Версалю. В ней на скамеечке среди бочек сидел розовощекий монах. Дорожная качка и скрип колес почти усыпили его. Почему бы и не вздремнуть в столь славный, теплый летний день? Наверное, сам Господь на небесах радуется в такие дни покою и тишине в мире земном.

Идиллия монаха была внезапно нарушена сердитым окриком снаружи:

– Стой! Товар или жизнь!

У монаха пересохло во рту. Он упал на пол, стараясь сделаться маленьким и незаметным.

– Гляди-ка! – раздался второй голос. – Вино! Королю!

Кучер выкрикнул что-то невразумительное. Повозка резко тронулась с места. Монаха отбросило на бочки. Позади слышался топот копыт. Что-то громыхнуло. Повозка дернулась и завалилась набок. Монах откатился и ударился головой об угол скамьи. По волосам потекла кровь.

В окошко опрокинутой повозки заглянул какой-то человек. Он увидел монаха. У человека был орлиный нос, темные брови и бесстрастное лицо.

Монкур глядел на беспомощного монаха, затем поднес к окну мушкет и равнодушно нажал курок, превратив розовощекое лицо в кровавое месиво.

Бонтан нашел короля в обществе Кольбера. Оба любовались фонтаном Бахуса. Громадная статуя древнего бога стояла посреди большой мраморной чаши. Вокруг зеленели недавно высаженные деревья.

– Ваше величество, все сделано так, как вы приказывали, – сказал Бонтан, вытирая вспотевший от быстрой ходьбы лоб.

Людовик улыбнулся:

– Я получил известие, что к нам из своих южных поместий едут мои дорогие друзья – семейство Партене.

Бонтан тоже заулыбался:

– Значит, скоро мы увидим маленькую Франсуазу?

– Не только ее, но и ее мужа и детей.

– Как быстро летит время, – сказал Бонтан.

Король кивнул и зашагал по дорожке. Бонтан и Кольбер поспешили за ним.

– На юге род Партене пользуется большим уважением. Их влияние на местную аристократию достаточно велико. Меня радует, что они решили меня поддержать и приехать сюда не просто чтобы полюбоваться Версалем, но чтобы представить грамоты, подтверждающие их благородное происхождение и титул. Другим это послужит впечатляющим примером. Мы позаботимся, чтобы «Газетт де Франс» обязательно напечатала сообщение об этом событии. Возможно, даже выбьем памятную медаль. Как вы думаете, Кольбер? Политическая арифметика должна предвосхищать наступление великих событий.

– И сообщение будет озаглавлено так: «Родовитая знать юга поддерживает короля», – сказал Кольбер. – Это должно произвести впечатление.

– Пожалуй, лучше так: «Король получает поддержку знати юга», – ответил Людовик.

Они достигли совсем новой части сада, где еще вовсю велись работы. У обочины дорожки стояла телега с навозом. Жак следил, как садовники разгружают отвратительно пахнущую субстанцию.

– Надо же, какое изобилие навоза, – усмехнулся король.

– Это самый лучший навоз из луврских конюшен вашего величества, – сказал Жак. – Ваше величество…

Чувствовалось, однорукий садовник хотел что-то сказать, но не решался.

– Говори, – велел ему король. – Я же чувствую, тебя что-то тревожит.

– Я тут как-то шел через лес и наткнулся на старика. Он сидел возле ручья и жарил крысу. Поначалу я принял его за бродягу.

– Но потом ты его узнал.

– Да, ваше величество. Он из свиты вашего отца. Сражался на стороне Константена Овернского.

Людовик сразу перестал улыбаться. Воспоминания были не из приятных.

– Времена Фронды, – сказал король. – Победи они тогда…

– Вашего величества не было бы в живых.

– Я многого не знаю о своем отце. Хочется послушать рассказы тех, кто жил при нем. Думаю, я найду время для этого.

Махнув рукой своим спутникам, король зашагал по обсаженной деревьями извилистой дорожке. Дальше он пошел один. Дорожка вела к пруду и купальному домику. Людовик не сомневался, что Генриетта уже там.

Предположение короля оправдалось. Генриетта ждала его в комнате для переодевания, выпроводив фрейлин в коридор. Едва увидев его, она подошла и положила голову ему на грудь. Людовик провел рукой по ее мокрым волосам, затем приподнял ее голову. «До чего же она красива, – подумал он. – Моя дорогая. Самая дорогая».

– Ты дрожишь, – нежно сказал он. – Неужели озябла от купания?

– Нет. Причины совсем другие, – ответила Генриетта.

В ее синих глазах король прочел тревогу.

– Какие же? – спросил Людовик.

– Ты. Мы. Он… Шевалье.

– Шевалье вызывает у тебя дрожь?

– Да. Этот человек меня пугает. Меня страшит, как он смотрит на меня. Как говорит про вас. То, как он пользуется добротой моего супруга, чтобы принизить Филиппа и возвеличить себя… Если бы они оба исчезли на время. Это в твоей власти. Если они наслаждаются друг другом, мы тоже имеем право на наслаждение.

– Каким надо быть королем, чтобы послать своего брата на войну?

– Я была бы только рада, если бы ты отправил туда их обоих.

Людовик поцеловал Генриетту в лоб, потом в шею.

– А помнишь, когда тебе было шестнадцать? Ты наступила на розу и до крови поранила ногу.

– Ты тогда целовал мне пальцы на ноге, – улыбнулась Генриетта.

– Мои поцелуи уняли боль?

– Мгновенно.

Руки Людовика скользнули по ее спине и обняли нежные ягодицы Генриетты.

– Я хочу, чтобы ты знала: я всегда уйму твою боль. Перестань бояться Шевалье. Я – твоя надежная гавань.

Генриетта шумно вздохнула и выгнула спину, крепко прижимаясь к королю. Людовик погладил ее живот. Затем его рука опустилась еще ниже и принялась ласкать лоно. Генриетта снова вздохнула и прошептала:

– Ты… ты убережешь меня от волн.

– Сразу же, едва они накатятся на нас, любовь моя, – пообещал Людовик.

Он подхватил свою возлюбленную и перенес на канапе. Взяв руку Генриетты, король прижал ее к своим чреслам, показывая, насколько он готов к соитию.

– Едва меня унесет отливом… – прошептал он.

Принц Аннаба и королева довольно много времени провели вдвоем. Правда, их уединение нельзя было назвать полным, поскольку у двери по-прежнему стояли гвардейцы. Разговор касался многих тем, но не выходил за рамки обычных придворных любезностей. Оба понимали: раньше срока, установленного королем, им все равно отсюда не выйти.

– Помнится, в мой прошлый приезд сюда я сделал вам подарок, – вдруг сказал Аннаба.

Королева кивнула.

– Мой подарок доставил вам удовольствие?

– Огромное удовольствие, благодарю вас, принц, – чуть помедлив с ответом, сказала Мария Терезия.

– Я рад это слышать. Тот подарок был очень дорог мне самому.

Наконец в коридоре послышались шаги. Гвардейцы отступили от двери. В комнату вошел Бонтан.

– Его величество готов вас принять, – объявил первый камердинер.

Бонтан распахнул вторую дверь, ведущую в большой светлый зал. Там было тесно от многочисленных придворных и знати. Король восседал в стоящем на возвышении массивном кресле черного дерева. Его наряд соответствовал важности и торжественности момента. За креслом на стене висело большое золотистое полотно, изображавшее восходящее солнце с человеческим лицом. Принц мгновенно узнал лицо Людовика XIV, «короля-солнце».

Мария Терезия заняла место рядом с мужем.

– Приветствую вас, принц Аннаба Ассинский, – произнес Людовик. – Добро пожаловать к моему двору.

Принц тоже поздоровался и поклонился:

– Ваше величество, красота Версаля превзошла все мои фантазии.

Людовик представил высокому гостю Филиппа, Генриетту, Кольбера и Лувуа. Все они обменялись с Аннабой учтивыми кивками.

– А с моей женой вы уже и так знакомы, – добавил Людовик, пристально глядя на африканца.

После окончания официальной части приема Людовик и Бонтан повели принца и его свиту на прогулку по садам, подробно рассказывая, чтó уже сделано и какие замыслы пока ожидают своего воплощения. Разговор касался не только садов, но и самого дворца. Африканцы кивали и, как могло показаться, находились под большим впечатлением от увиденного.

– Знаете, принц, когда несколько лет назад я устраивал здесь торжество, мне не хватало места, чтобы оставить на ночлег всех моих друзей, – сказал Людовик. – Зато теперь во дворце четыреста комнат. Потом их станет еще больше.

Аннаба издал какой-то звук, долженствующий выражать его восхищение.

– Принц, будьте так любезны, расскажите нам об африканских странах, – попросил Бонтан.

Принц Аннаба остановился, сбросив маску учтивости. Его лицо стало хмурым.

– Когда же мы начнем переговоры? – спросил он, переводя взгляд на короля.

– Видите ли, принц, у нас во Франции принят несколько иной подход к подобным вещам, – ответил Людовик.

– Наверное, я допустил ошибку, – заявил Аннаба. – Мне нужно было вступить в переговоры с испанцами, голландцами или англичанами, которых очень заботит будущее их стран.

– Ваше высочество недовольны нашим гостеприимством? – без обиняков спросил Людовик.

Принц Аннаба смешался:

– Нет, почему же? Я… я очень доволен.

– Смею вас уверить, вы пока видели лишь малую часть. Вечером вы убедитесь в поспешности ваших выводов.

– И что же будет вечером?

– А вечером мы с вами сядем и поговорим, – ответил Людовик.

– Наш африканский гость меня воодушевил, – признался Филипп.

Он стоял перед зеркалом, примеряя к своему военному мундиру разноцветные банты и шарфы.

– Думаю, и мне нужно расширить палитру одежды. Цвет очень оживляет. И вообще, как следует одеваться, идя на войну?

Генриетта подняла голову от шитья. У нее было муторно на душе. На сердце лежала тяжесть.

– Если ты отправишься воевать, прошу… постарайся вернуться.

– Тебе это так важно? – удивился Филипп. – По-моему, если меня убьют на войне, твоя жизнь значительно упростится.

Генриетта сделала несколько стежков и только потом ответила:

– Ты же знаешь: мои сложности вообще неразрешимы. И мне хочется, чтобы ты вернулся целым и невредимым.

– Какие дивные слова я слышу от моей крошки, – усмехнулся Филипп. – Я с детских лет мечтал воевать. А ты… ты мечтала о моем брате. Смотри, как нам повезло. Очень скоро наступит день, когда мечты каждого из нас осуществятся.

Филипп вновь повернулся к зеркалу и не увидел, что его жена плачет, уткнувшись в складки платья, которое она шила.

Людовик мерил шагами приемную. Бонтан, Маршаль и Кольбер застыли в напряженном ожидании. Новость явно рассердила короля, и каждому из них хотелось предложить свое объяснение причин.

– Остановить строительство! Худшего удара придумать невозможно! Внешнее впечатление – это все. Сколько раз мне повторять вам прописные истины? В одежде нашего гостя-принца и то больше великолепия, чем у меня во дворце!

– Ваше величество, крупная партия мрамора пропала где-то по дороге, – сказал Кольбер. – Рабочим пока нечем облицовывать возведенные стены.

– Ваше величество, к великому сожалению, воровство на дорогах пока еще не искоренено, – подхватил Бонтан. – Как воровали, так и продолжают воровать.

Король остановился. Его лицо было красным от ярости.

– Это не просто воровство, Бонтан! Это организованное противодействие моим замыслам!

Хладнокровие, с каким отвечал Бонтан, стоило ему изрядного внутреннего напряжения.

– Как ни печально, но грандиозные замыслы вашего величества имеют и свою оборотную сторону. Чем больше мы строим, тем больше разнообразных материалов нам требуется. А их приходится завозить в Версаль отовсюду. Не всем по душе великолепие нового Версаля. Боюсь, что случай с мрамором – не единственный. Число таких случаев, как это ни прискорбно, будет множиться.

– Вы понимаете, к чему это может привести? – закричал Людовик. – Отдельные случаи противодействия перерастут в мятеж. Мы не успеем оглянуться, как всю Францию охватит огонь бунтов! Чтобы это упредить, мы должны показать всем и каждому: королевские дороги и королевские грузы священны и неприкосновенны! Посягательство на грузы для Версаля равнозначно объявлению войны законной власти!

– Я пошлю своих людей для охраны дорог, – заявил Фабьен.

– Сделайте это немедленно! Сегодня же! – потребовал Людовик.

Он направился во внутренние покои, подав Бонтану знак следовать за ним. Прежде чем поспешить вслед за королем, Бонтан наклонился к Фабьену и скороговоркой прошептал:

– Как только начнутся военные действия, мы столкнемся с острой нехваткой людей. Я постараюсь навести порядок на дорогах. Двор не может закрыться для важных гостей. Мы все стремимся воплощать замыслы его величества. Ваши люди нужнее королю не на дорогах, а здесь. Что мы знаем об ассинском принце и его свите? Можно ли поручиться, что они не шпионят за нами? А вдруг они подосланы голландцами?

У Фабьена задергался глаз. Он знал, что слова Бонтана вполне могут оказаться правдой.

– От этого визита зависит гораздо больше, чем вы думаете, – продолжал Бонтан. – Наша главнейшая задача – оберегать короля.

– Бонтан! – донесся из-за двери нетерпеливый голос Людовика.

– В том числе оберегать и от… него самого, – добавил первый камердинер.

Фабьен кивнул.

– Подберите самых умелых и надежных людей, – попросил он. – Они должны стать моими глазами и ушами.

Бонтан поспешил в покои короля. Фабьен Маршаль подошел к окну. За окном, на каменных перилах, сидел отвратительный попугай принца Аннабы. Птица не мигая смотрела на главу королевской полиции.

Пальцы Людовика крепко сжимали спинку стула. Сердце короля бешено колотилось, а его дыхание было жарким и учащенным. Неожиданно перед глазами короля заплясали искры, комната покачнулась и стала меркнуть, уступая место прошлому…

Королевской опочивальни больше не было. Людовик стоял в другой комнате – в той, где проходило его отрочество. Вошла его мать. Людовик нехотя отвернулся от окна, за которым полыхал костер. Ростом он был выше своих тринадцати лет, однако его лицо все еще оставалось по-детски круглым и невинным.

Присутствие матери неприятно будоражило Людовика. Он любил мать, но никак не мог ее понять.

– Я хочу тебя кое с кем познакомить, – объявила мать.

В комнату вошла женщина, похоже, ровесница матери. У нее были цепкие, как у орла, глаза и красивое полное тело. Женщина самоуверенно улыбалась.

– Это мадам де Бове, – представила незнакомку Анна. – Она займется твоим обучением.

– Но, маман, – начал было Людовик, снова поворачиваясь к окну, – те люди, они…

– Нечего отвлекаться на каких-то людей, – возразила мать, подзывая его к себе. – Твое внимание должна занимать учеба.

С этими словами мать ушла. Мадам де Бове тут же принялась расстегивать пуговицы на своем корсаже.

– Мадам, чему вы собираетесь меня учить? – спросил Людовик.

Наставница распахнула накидку и опустила сорочку, обнажив грудь.

– Зовите меня Катериной, – сказала она.

– Ваше величество! – Голос Бонтана пробился к нему из другой эпохи. – Вы согласны?

Воспоминание исчезло. Король вновь был в своей спальне. Людовик повернулся к Бонтану. Кажется, тот задал ему какой-то вопрос.

– Не знаю, – ответил Людовик. – Да. А может, нет.

– Ваше величество… – растерянно пробормотал Бонтан.

Людовик расправил плечи.

– Кстати, где мой брат? – спросил он.

Моросящий дождь ничуть не мешал Беатрисе и Софи. Они гуляли по садам, расположенным на нижних террасах, ведя разговор о тканях и драгоценностях. Дорожка в этом месте делала поворот, скрытый за живой изгородью. Фабьена мать и дочь увидели, лишь когда он едва не столкнулся с ними. Беатриса взглянула Фабьену в глаза. На ее губах заиграла лукавая улыбка.

– Мадам… де Клермон? – спросил Фабьен. – Я ничего не перепутал? Мы с вами виделись при дворе, но побеседовать нам еще не доводилось.

– Да, как-то не пришлось, господин Маршаль.

– Зовите меня просто Фабьеном.

– В таком случае и вы называйте меня просто Беатрисой.

– Это ваша сестра? – спросил Фабьен, кивком головы указывая на Софи.

– Дочь, – поспешила поправить его Софи. – Меня зовут Софи.

– Дочь? – удивленно переспросил Фабьен. – Никогда бы не поверил.

Беатриса наградила Софи испепеляющим взглядом. Потом ее глаза заметили вдали Шевалье. Ей требовалось переговорить с кузеном, но она не хотела расставаться с Фабьеном. «Проклятая судьба!» – сердито подумала Беатриса.

– Какой прекрасный день для прогулок, – начал Фабьен.

– Да, – согласилась Беатриса, поглядывая в сторону Шевалье и стараясь не показывать Фабьену своей досады. – Было так приятно встретиться с вами.

Чувствовалось, что и Фабьен раздосадован столь внезапным окончанием их встречи.

– Вы правы, – пробормотал он. – Желаю приятной прогулки.

Фабьен откланялся и удалился. Беатриса схватила Софи за руку, и обе поспешили к Шевалье.

– Матушка, а вы понравились этому Маршалю, – сказала Софи, едва поспевавшая за торопливым шагом матери.

– Хотя бы сейчас помолчите… сестра, – огрызнулась Беатриса.

– Вы на меня сердитесь?

Беатриса резко выпустила руку дочери.

– Однажды вы узнаете, как сильно я вами недовольна!

Они столкнулись с Шевалье возле мраморного фонтана.

– Приветствую вас, кузина! – сказал он, театрально всплескивая руками. – И тебя, Софи, тоже.

Все трое двинулись по плотно обсаженной кустами самшита извилистой дорожке.

– Софи, дорогая, я нуждаюсь в вашей помощи, – рассеянно-небрежным тоном произнес Шевалье. – Не могу разрешить вопрос морального свойства. Если некто, кого я обожаю, без моего согласия совокупляется с другой персоной, не следует ли и мне, для соблюдения паритета, тоже совокупиться с кем-то по моему выбору?

– Девочка еще слишком молода, чтобы давать советы подобного толка, – возразила Беатриса. – А нам всем следовало бы благодарить судьбу. Стольких придворных уже прогнали из Версаля.

– Ни у кого из них не оказалось при себе грамот, подтверждающих титул, – пожал плечами Шевалье.

– Наверное, и поручиться за них было некому.

– Существуют законы, которым мы обязаны подчиняться, – тоном праведника произнес Шевалье.

Беатриса взяла его за руку:

– Какое счастье, что у нас есть вы.

– Почему это вы так любезны со мной? – спросил Шевалье, с любопытством и настороженностью глядя на свою дальнюю родственницу.

– Считайте это моим капризом, – улыбнулась Беатриса. – В глубине души я знаю: мы с Софи – лишь пешки в вашей игре. Когда надобность в нас отпадет, вы сбросите нас с вашей доски, как сбрасывали всех остальных.

– Естественно. Но я обязательно прослежу, чтобы с вами не произошло чего-нибудь ужасного. Особенно с вами, милочка. – Шевалье взглянул на девушку и вдруг брезгливо поджал губы. – А походку ты так и не выправила. Ступаешь будто молочница.

Дальше они пошли молча. Дорожка вывела их к новой части дворца. Строительные леса поднимались на головокружительную высоту. На них, не думая об опасности, трудились рабочие. Каменщики ловко клали кирпичи. Кровельщики, балансируя, словно цирковые акробаты, покрывали черепицей крутые скаты крыши.

Софи, посмотрев наверх, вдруг поймала на себе взгляд молодого светловолосого мужчины. У него были большие сильные руки. Каменщик смотрел на нее и улыбался. Софи тоже улыбнулась.

– Софи, не отставайте! – крикнула ей мать, ушедшая вперед.

Девушка неохотно последовала за ней.

У Бенуа были зоркие глаза, и он хорошо разглядел красивую девушку, ненадолго остановившуюся внизу. Прервав работу, он прошел по лесам туда, где расположился Жак. Садовник закусывал хлебом и сыром.

– Я слышал ее имя! – улыбаясь, сказал Бенуа. – Ее зовут Софи!

– Она тебе не по зубам, – ответил Жак. – А сорваться с лесов, зазевавшись, – пара пустяков. Ты никак умереть хочешь раньше времени?

– За такую красоту можно и умереть.

– Напомни мне твое имя, – попросил Жак, не отрываясь от еды.

– Бенуа меня звать, господин старший садовник.

Жак протянул каменщику ломоть хлеба.

– А я Жак.

– Что садовнику делать на такой высоте?

– На земле своих просчетов не увидишь. А тут они – как на ладони. Все дорожки видны.

– И девушки, гуляющие по дорожкам, – улыбнулся Бенуа.

– Я ж тебе сказал: будь осторожен с придворными девицами. Лучше о своем будущем подумай.

– Вот я и думаю, – мечтательно проговорил Бенуа. – И вижу в нем Софи.

В Салоне Войны Филипп преклонил колени на бархатной подушке. Священник подле него читал молитву о ниспослании Божьей защиты воину. В одежде Филиппа напрочь исчезли щеголеватые ленты и банты. Он окончательно предпочел суровый мундир отважного воина.

Вошедший Людовик молча взирал на брата, однако Филипп сразу же почувствовал присутствие короля.

– Я подумал, что мне не следует затягивать сборы на войну, – не поднимая головы, сказал Филипп. – Я надеялся… быть может, ты дашь мне официальное дозволение.

– Я что-то не понимаю, – признался Людовик, мысли которого были далеки от сборов брата.

Священник дочитал молитву и удалился. Филипп поднялся с колен.

– Брат, я привык ждать твоего слова. Но сейчас мне ждать невмоготу, и я испросил позволения у Бога.

Братья смотрели друг на друга. Между ними, словно пыль в воздухе, повисло напряжение. Затем оба повернулись в сторону стола с миниатюрными макетами. Теперь они стали еще более подробными, их дополнили обозначениями мест возможных сражений. Добавили фигурки солдат и лошадей. Кое-где можно было ознакомиться с кратким письменным изложением тактики предполагаемой битвы.

– И кем ты себя видишь? – спросил Людовик, кивая в сторону макета.

– Лошадью, – улыбнувшись одними губами, ответил Филипп.

– Филипп, – со вздохом произнес король.

– Ты же желаешь, чтобы я сменил былое легкомыслие на серьезность.

Людовик продолжал разглядывать макет. Потом сказал:

– Ни шагу без сопровождения. И помни об обороне флангов.

– Я принесу тебе славу. Клянусь.

– Да хранит тебя Бог и да вернет Он тебя домой в целости и сохранности… Сегодня же и поезжай.

– И ты не теряй времени, – сказал Филипп. – Спеши к Генриетте. Даю тебе свое благословение. Богу известно, что здесь ты обойдешься без священника.

Филипп ждал ответа. Его не было. Филипп повернулся и вышел, не добавив ни слова.

На западе, за деревьями, тихо садилось солнце. В Версале закончился еще один день, наполненный подозрительностью, грустью, ревностью и надеждами. Лесное зверье возвратилось в свои норы, а в королевском дворце зажигали свечи.

Усевшись за стол, король собирался ужинать: пирог с мясом лебедя, свинина и груши.

– Ваше величество, если ваши друзья – семейство Партене – блестяще выполнят свою миссию, в чем я не сомневаюсь, их пример подвигнет и других дворян юга, – сказал Кольбер. – Аристократии захочется продемонстрировать свою верность королю и представить необходимые доказательства подлинности их титулов. Но еще остаются север и восток.

– Кто противостоит мне там? – спросил Людовик, вонзая нож в пирог.

– Прежде всего, ваше величество, это герцог Кассельский. Половина дворян в северных и восточных провинциях ходят у него в должниках.

– В таком случае герцог является для нас краеугольным камнем. Если мы сумеем расшатать и удалить этот камень, вся конструкция рухнет. Если нет, можем рухнуть мы сами.

– Но, ваше величество, герцог не внемлет нашим письмам.

Людовик встал и подошел к очагу, над которым висел его портрет. Художнику удалось добиться большого сходства. Людовик смотрелся в полотно, как в зеркало: темные глаза, волевое лицо человека, правящего Францией. Всей Францией.

– Значит, мне следует потребовать от герцога подчинения нашим законам. Либо он подтвердит подлинность своего титула, либо испытает на себе всю тяжесть последствий… И пусть свидетельницей будет вся Франция, – повернувшись к Кольберу, сказал король.

Огромный величественный Кассельский замок стоял на вершине лесистого холма, утопающего в серой предвечерней дымке. Герцог Кассельский, Монкур и другие дворяне, стараясь держаться поближе к горящему камину, пили стакан за стаканом в сыром и холодном главном зале. Для монахов вино было слишком хорошим. Для короля – достаточно хорошим.

– Дорога в Версаль – единственная ниточка, питающая новую затею короля, – сказал герцог Кассельский, вытирая губы. – Оборвать ее, и грандиозный замысел Людовика зачахнет на корню. Уверен, потом все будут нас благодарить.