Текст книги "Версаль. Мечта короля"

Автор книги: Элизабет Мэсси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Людовик нахмурился:

– Ваш брат-король забывает о вашем муже-воине, у которого, среди прочих склонностей, есть необычайная склонность к войне.

– Наверное, это потому, что эта склонность касается мужчин, – выпалила мадам де Монтеспан. Под взглядом короля фрейлина густо покраснела. – Ваше величество, простите меня. Иногда мой язык убегает так далеко от разума, что последнему бывает его не догнать.

Король молчал, потом вдруг расхохотался и даже подмигнул Атенаис. «Да, – удовлетворенно подумала она. – Наконец-то вы меня заметили, ваше величество». Но король взял Генриетту под руку и повел в ее покои. Дверь закрылась перед самым носом мадам де Монтеспан.

«Ничего. Сейчас не мое время. Пока не мое».

Фрейлина повернулась к Бонтану и одарила его самой благожелательной улыбкой.

– Мизинчик нашептал мне, что вы владеете одной из лучших библиотек Франции. Быть может, среди книжных сокровищ у вас есть и морской атлас Петера Гооса?

– Да, есть, – ответил явно польщенный Бонтан.

– Я была бы рада как-нибудь взглянуть на него, – сказала фрейлина. – Я просто обожаю атласы.

Пребывание в покоях Генриетты подарило Людовику отдых и влило новые силы. Оттуда король вернулся к себе и сейчас разглядывал подробную карту Нидерландов, принесенную ему Лувуа. Оба только начали обсуждение военных тонкостей, как в комнату ворвался Филипп. У него пылали щеки. Лицо Месье было напряженным и сердитым.

– Как это понимать? – закричал Филипп. – Все мои тактические замыслы ты отдал ему! Я всю жизнь мечтал сделаться военным. Я просился на войну, но ты раз за разом мне отказывал. А теперь эта ложная надежда просто убивает меня изнутри.

Людовик молча выслушал тираду брата, затем неспешно поднялся.

– Спроси меня, кто поведет войска против испанцев.

Филипп тяжело выдохнул:

– И кто же, брат, их поведет?

– Ты.

У Филиппа округлились глаза.

– Ваше величество! – не выдержал ошеломленный Лувуа. – Вы… вы совсем недавно изволили сказать, что, по вашему мнению, тот человек не готов.

– Я говорил о вас, – невозмутимо глядя на него, ответил король. – Прими мои поздравления, брат. Ты отправляешься на войну.

Чувствуя себя одураченным, Лувуа смотрел, как августейшие братья пожимают друг другу руки. Трудно сказать, чем бы закончилась эта сцена, если бы в комнату не вбежал встревоженный слуга.

– Сир! Скорей! – крикнул он. – Королева!

Людовик в сопровождении многочисленных гвардейцев бросился к покоям Марии Терезии. Королева металась на постели. На ее лице и теле выступили крупные капли пота. В комнате пахло кровью и скорой смертью.

Массон велел дочери приготовить припарки, но Клодина отказалась. Она знала: болезнь королевы вызвана недавними родами. Знала она и единственный способ спасти Марию Терезию. Клодина раскрыла свой альбом на странице, где у нее было зарисовано строение матки, и положила альбом на постель королевы. Затем, оттолкнув отца, раздвинула королеве ноги и засунула руку на всю глубину лона ее величества.

– Боже милостивый! – воскликнул Массон.

Сердце Клодины колотилось так, что было готово выскочить наружу. Ее пальцы двигались, пока не нащупали осклизлый кусок. Крепко ухватив его, Клодина медленно, с величайшей осторожностью извлекла из лона королевы кусок плаценты, оставшийся там после родов.

Массон, еще не оправившийся от ужаса, проверил пульс королевы.

– Пульс стал сильнее, – пробормотал он. – Похоже, кровотечение прекращается.

Клодина облегченно вздохнула:

– Отец, я же знала, что это поможет.

– Но мы ни в коем случае не должны об этом рассказывать!

– О чем это вы не должны рассказывать?

В дверях стоял король в окружении Бонтана, Фабьена и гвардейцев. Людовик сразу заметил окровавленную руку Клодины и сурово взглянул на Массона.

– Ступайте отсюда.

Ошеломленный Массон послушно вышел.

– Что у вас в руке? – спросил Клодину Людовик.

– Послед, ваше величество, – ответила она.

– И его удаление помогло вам унять кровь? Я хочу знать правду. Солгать мне – все равно что солгать Богу.

– Я извлекла кусок последа из лона ее величества.

Король подошел ближе. Его лицо оставалось сумрачным, не предвещавшим ничего хорошего.

– Откуда вы узнали, что таким способом можно прекратить кровотечение?

– Я – повитуха. Училась у своего отца. Но к тому же я изучала анатомию и медицину.

– Кажется, я не подписывал закона, позволяющего женщинам становиться врачами. Правосудие заподозрило бы самое худшее, и вас приговорили бы к костру.

– Если таков будет ваш приказ, сир.

Людовик посмотрел на жену, затем вновь повернулся к Клодине:

– Мой приказ, чтобы вы и впредь занимались медициной. Официально придворным врачом останется ваш отец. Но только в глазах двора. А все советы, к которым я стану прислушиваться, будут исходить от вас… Бонтан, откройте окно. Здесь нечем дышать. Если, конечно, – он посмотрел на Клодину, – вы не возражаете.

Клодина пребывала в растерянности, но не желала это показать. А потому спокойно, как и надлежит врачу, ответила:

– Свежий воздух будет очень полезен ее величеству. Нужно лишь укрыть королеву.

Клодина осторожно натянула одеяло. Людовик взялся с другой стороны, помогая ей.

– Не удивляйтесь, – с улыбкой сказал он. – Я укладывал в постель многих женщин.

Оставшись одна в своем будуаре, Луиза де Лавальер сняла ночную сорочку и встала перед золотым распятием, висящим на стене. Ее спину покрывали жуткие, уродливые шрамы, оставшиеся от прежних самобичеваний. Она вынула из комода кожаную плетку, помолилась Богу, прося сохранить королеве жизнь и простить ее, грешницу Луизу. Закончив молиться, она принялась хлестать себя по спине. Вскоре на пол потекли ручейки крови.

– Хозяин эпернонского дома терпимости проявил редкое усердие, – сказал Фабьен Маршаль. – Он составил длинный список всех посетителей из числа знати, побывавших в его заведении за последний год. Могу свидетельствовать, что его список точен.

– Будем надеяться, что да, – сказал король, облокачиваясь на стол.

Из окон дуло, и пламя свечей в канделябре колыхалось, бросая отсветы на лицо Людовика. В стекла барабанил дождь.

Фабьен вручил Бонтану тетрадь в кожаном переплете. Бонтан передал тетрадь королю. Людовик раскрыл ее и прочел несколько записей. На его лице не дрогнул ни один мускул.

– Сударь, вы мне позволите продолжать? – спросил у Бонтана Фабьен.

Бонтана удивило, что Маршаль спрашивает позволения у него, а не у короля, однако такое поведение было вполне уместным и не нарушало этикета. Бонтан кивнул.

Фабьен развернул на столе лист пергамента. В центре листа была начертана большая буква «Л», обозначавшая Людовика. Вокруг нее Маршаль провел несколько концентрических окружностей.

– Ваше величество, вы являетесь солнцем. Вокруг вас вращаются не только ваши придворные, но и те, кто доставляет вам хлопоты и наносит вред. Министры, осмеливающиеся открыто сопротивляться вам. Знать, не платящая налоги и считающая, что Франция принадлежит не вам, а им. За пределами границ нашей страны лежат Испания, Голландия, Англия и Священная Римская империя. Все они учтиво улыбаются и заверяют вас в своих дружеских намерениях. На самом же деле они спят и видят ваше поражение. Сильная Франция их пугает.

– А вы бы предпочли слабую Францию? – хмуро спросил Бонтан.

– Я бы предпочел располагать достаточной силой и властью для защиты вашего величества.

– Маршаль, кажется, у вас и так достаточно ресурсов, – возразил Бонтан, но король сказал:

– Бонтан, дайте главе полиции то, в чем он нуждается. Разумеется, на ваше усмотрение.

Первый камердинер чувствовал: Фабьен Маршаль жаждет власти. Но приказ короля был превыше всего. А Бонтан всегда повиновался своему королю.

Если бы Господь Бог вдруг задумал расширить сады, едва ли дело Его рук было бы величественнее, чем новые королевские парки Версаля. Король повелел устроить прием и пир под открытым небом. Пусть окрестная знать, не успевшая разъехаться после Карусели тканей, полюбуется великолепием его воплощающихся замыслов. Едва солнце скрылось за перелесками королевских охотничьих угодий, на столах вспыхнули сотни свечей, а на столбах зажглись фонари. Казалось, дневное светило тоже решило остаться на празднество. Повсюду сновали слуги с внушительными подносами, уставленными изысканными угощениями. Знать нарядилась в свои недавние приобретения и прогуливалась, демонстрируя парижские наряды.

Не остался в стороне от торжества и Монкур. Он шел туда вместе с Лувуа.

– Многие склоняются на нашу сторону, – вполголоса сообщил Монкур. – У нас есть надежное место для встреч и переговоров.

Лувуа огляделся по сторонам, не подслушивает ли кто.

– Если мы хотим его убедить, одного только надежного места мало, – сказал военный министр.

– Влиятельный Бове разделяет наши намерения, – сказал Монкур. – Мы с ним обменялись письмами на этот счет.

– Письма – это хорошо, но Бове привык поступать так, как ему заблагорассудится. Своим богатством он почти не уступает королю. Сумей мы убедить Бове, мы заполучили бы на свою сторону половину французского дворянства.

– Начнем с сегодняшнего пиршества.

– Монкур, вы смелее меня.

Монкур хмыкнул:

– Иметь сухой трут – лишь половина дела. Кто-то должен ударить по кресалу и высечь огонь. Если эта участь выпадает мне, что ж, быть по сему.

Они смешались с толпой приглашенных. Все ждали, когда король поднимется из-за стола и произнесет речь.

Наконец Людовик встал. Он обвел взглядом собравшихся:

– Я верю, что в скором времени нашу страну ждут грандиозные перемены. Мир знает, как храбро и умело действуют французы на полях сражений. Однако французы умеют не только воевать. Достаточно бросить взгляд на этот величественный пир и на наряды наших гостей. Наши мануфактурщики и портные преобразуют мир. Их победы будут бескровными, но не менее впечатляющими. Наши моды станут вызывать восхищение повсюду. Их возьмут за образец красоты, изящества, утонченности и высокого вкуса.

Собравшиеся одобрительно перешептывались.

– Многие из вас хотели купить кольца с изумрудами, показанные на недавней Карусели, – продолжал Людовик. – Однако ювелиры отвечали вам, что кольца не продаются, но причину не называли. Сейчас я вам ее назову. Я приказал скупить у них все кольца, дабы каждый из вас получил по кольцу на память об этом удивительном событии.

Толпа разразилась аплодисментами. Слуги раздавали кольца гостям. Софи немедленно надела полученное кольцо и весело хихикала, сравнивая свой подарок с кольцами подруг. Беатриса тоже надела кольцо. Радуясь подарку, она и не замечала, что за нею внимательно следит Фабьен.

Король махнул рукой в сторону апельсиновой рощи:

– Надеюсь, вы по достоинству оценили цветущие апельсиновые деревья. Кстати, я могу проследить родословную каждого дерева вплоть до древних апельсиновых рощ Аравии. Это мне напоминает… Добрый вечер, господин Монкур. Как поживает ваша матушка?

Гости молча смотрели на Монкура. У того перехватило дыхание. Совладав с собой, он ответил:

– Ваше величество, она умерла. Вот уже полтора месяца, как ее не стало.

– Смотрю, вы даже не успели переодеться после траурной церемонии.

В толпе послышались сдавленные смешки.

– Это не траурная одежда, – сказал Монкур.

– Но и не одежда, приличествующая для вечерних приемов. Более того, это даже не французская одежда. Достаточно взглянуть на ваши манжеты, и каждому станет ясно. Насколько мне известно, ваш отец унаследовал баронский титул от своего деда. Я не ошибаюсь?

– Да, ваше величество. Именно так.

– Однако этот титул первоначально был завещан его бабушке, баронессе Сен-Мор. Она вышла замуж за родовитого аристократа. Верно?

– Да, ваше величество. Шарль де Сен-Мор был весьма знатным вельможей.

– Крестьянский сын тоже мог назваться Шарлем де Сен-Мором, если он в этом месте родился, – улыбаясь, произнес король.

Монкур опешил.

– Ваш отец был мелким землевладельцем, вассалом своего сюзерена, настоящего знатного вельможи.

Ужас сковал горло Монкура. Он бросил взгляд на Лувуа. Тот смотрел на короля.

– Думается, и вас следует называть вассалом, – продолжал Людовик. – Или крестьянином. Однако вы возвысили себя над теми, кто безропотно трудится от зари до зари, в поте лица зарабатывая пропитание для своих семей. Кто платит налоги и с честью исполняет свой долг перед королем. А вы предпочитаете ничего не платить и бездельничать. И потому у меня невольно возникает вопрос: что это ничтожество делает при моем дворе?

– Ваше величество, я могу разыскать и представить вам бумаги. Позвольте мне подтвердить мои права на титул.

– Все бумаги уже здесь, Монкур. Их доставили после непростительной задержки.

– Что касается задержки, – заговорил Лувуа, – я уже докладывал вашему величеству, что мы не хотели беспокоить вас по столь ничтожным государственным делам.

– Государство – это я! – вскричал Людовик.

Он сердито вышел из-за стола. Придворные пятились, чтобы не оказаться у него на пути.

– Вскоре мы все узнаем, откуда мы родом. Мне стало известно, что многие из вас тяготятся поездками в Версаль. Многие из вас предпочитают Париж или свои поместья, по которым они так скучают. Часть поместий расположены совсем близко. Так знайте: скоро вы привыкнете к Версалю.

Король почти вплотную подошел к Монкуру.

– Благородное происхождение освобождало вас от уплаты королевских налогов. Но оно оказалось ложным. Вы присвоили себе чужой титул. Я не оставлю это безнаказанным. За свою ложь вы заплатите сполна.

– Ваше величество, у меня нет денег. Только поместье.

Король подозвал двоих гвардейцев.

– Заберите у него ключи.

Гвардейцы подошли к Монкуру, довольно бесцеремонно вытащили из внутреннего кармана его камзола ключи от поместья, после чего раздели Монкура до нижнего белья. Король вручил ключи какому-то аристократу с трясущимися руками, стоявшему неподалеку.

– Ваше имя? – спросил у него король.

– Пьер Делакруа, ваше величество.

– Сегодня Господь улыбнулся вам, господин Делакруа.

Прилюдно униженный Монкур остолбенело стоял перед грудой сорванной с него одежды.

– Я не знаю этого человека, – указывая на него, объявил король. – Он не имеет никакого отношения к моему двору. Настало время для каждого из вас показать мне, кто вы на самом деле. Все без исключения. И можете быть уверены: я сделаю то же самое.

Знать настороженно переглядывалась. Король вернулся за стол, взял кусок жареной оленины и принялся есть.

Король вернулся в свои покои и наблюдал за продолжающимся празднеством из окна. Совсем стемнело. На черном бархате небес засияли серебряные россыпи звезд. На поляне, окруженной искусно подстриженными живыми изгородями, развели большой костер. Возле него стремительно мелькали силуэты летучих мышей.

Людовик велел Бонтану придвинуть свой стул. Они уселись рядом, как старые друзья. Потрескивали свечи в настольном канделябре, отбрасывая на их лица причудливые отсветы и отражаясь в их глазах.

– Расскажите мне что-нибудь о вашем сыне, – попросил Людовик.

Бонтан сжал подлокотники стула и тихо вздохнул:

– В последние часы жизни сын расспрашивал меня о службе первого камердинера.

– И что вы ему рассказали?

– Правду. Я говорил, что считаю подарком Господа возможность постоянно находиться рядом с вами. Жизнь прекрасна для меня, лишь когда я здесь. Эти сады безмерно красивы. Они – воплощение моих представлений о красоте. Я говорил сыну, что когда-нибудь он унаследует мою должность и тоже будет жить здесь. Что ему посчастливится стать частью самой благородной в мире семьи, все члены которой мечтают когда-нибудь зажить жизнью короля или королевы.

Людовик кивнул. Слова Бонтана успокаивали ему душу.

– Я говорил сыну, что однажды, когда всех нас уже не будет, его сверстники напишут повествования об этом рукотворном чуде. А те, кому они станут рассказывать, не поверят, посчитав их слова сказкой.

– Вашему сыну это понравилось?

– Он спросил, так ли красиво в том месте, куда он отправится. Я ответил, что да.

Людовик повернулся к Бонтану:

– Я склонен верить, что настоящий рай находится в руках отца этого храброго малыша. Для меня рай – сидеть сейчас вместе с вами.

Глаза Бонтана наполнились слезами. Людовик ласково коснулся его плеча:

– Не нам выбирать день и час нашей смерти. У Бога свои замыслы, и мы не вправе подвергать их сомнению. Равно и мои подданные не вправе сомневаться в моих замыслах. Но они сомневаются. – Взгляд короля переместился на пляшущие огоньки свечей. – Друг мой, кое-кто из них намерен меня убить. Они бы охотно поубивали всех нас, дабы сохранить прошлое. Возможно, им это даже удастся. Однако перемены все равно наступят. И если нам суждено выстоять, у нас нет выбора. Мы должны заложить фундамент новой Франции. Здесь, в Версале.

– Ваше величество, но почему здесь?

– Потому что я не желаю быть королем Парижа. Я – Людовик Четырнадцатый, король Франции.

Людовик привстал, вглядываясь в темноту за окном. Ночь мешала ему увидеть сцену, происходившую возле мраморного фонтана. Софи и ее подруги, сверх меры разогретые вином, столпились над чашей, чтобы достать изумрудное кольцо, которое одна из девушек по оплошности обронила в воду. Кольца они не нашли, но обнаружили в спускной трубе небольшой распухший труп. Это было тело арапчонка Набо. Зато королю хорошо были видны аристократы, начинавшие разъезжаться по домам. Проведя здесь достаточно времени для того, чтобы показать свою верность королю, они садились в кареты, нагруженные тюками и свертками. Многие с тревогой поглядывали на охотничий замок.

– Глядите, Бонтан, как они разбегаются, – сказал Людовик. – Словно крысы.

3
Лето 1667 г.

Королевским цирюльником был остроносый человечек с уверенными руками. Его движения отличались точностью. Сейчас он с превеликой тщательностью подстригал и расчесывал королевские усы, сметая волоски с шелковой рубашки короля. Бонтан стоял рядом, держа в руках новый камзол Людовика, расшитый тонкой шерстью. Утро выдалось солнечным. Свет из окон ложился красивыми пятнами на стены, шпалеры и картины.

– Ваше величество, высокие гости из Ассини вот уже целый месяц дожидаются аудиенции, – сказал Бонтан. – Они прибыли издалека. Господин Кольбер опасается, как бы они не уехали. В таком случае мы потеряем всякую надежду заключить соглашение.

Людовик шмыгнул носом. Цирюльник щелкнул ножницами, подправив очередную часть королевского уса.

– Скажите, Бонтан, каким человеком вы меня считаете? Милосердным?

– Когда кто-то заслуживает вашего милосердия, то да.

– Мстительным?

– Когда того требуют обстоятельства.

– По-вашему, я одинаково отношусь ко всем?

– Одинаково и невзирая на лица и положение.

Людовик задумчиво кивнул. Цирюльник ждал, когда король перестанет двигать головой.

– Как король – да. А как человек?

– Вы сочетаете в себе короля и человека, – ответил Бонтан. – Мы не можем их разделить.

– Отправляя своего брата на войну, я это делаю как король. Но если его там убьют, я его буду оплакивать как человек. И только как человек я могу снискать благосклонность в глазах другого. Как король я не в силах этого добиться.

– Ваше величество, вам и не надо этого добиваться. Мы и так всегда к вам благосклонны.

– Думаете, и Монкур придерживается того же мнения?

Цирюльник, закончивший свою работу, отошел и глубоко поклонился. Людовик встал. Бонтан помог ему надеть камзол. На комоде стояло зеркало в бронзовой раме. Король посмотрел на свое отражение.

– Добрые дела короля вызывают не меньшее негодование, чем его злодеяния, – сказал Людовик. – Я это знаю по собственному опыту.

Бонтан молчал, не зная, какого ответа ждет от него король.

– Ваше величество, этот камзол вам очень идет, – наконец сказал он.

Людовик еще раз посмотрелся в зеркало, заглянул себе в глаза, пытаясь что-то там увидеть. Оттуда на него смотрел правитель: решительный, властный, исполненный королевского достоинства и готовый к осуществлению своих замыслов.

Лувуа решил немного прогуляться. Его заметное положение при дворе не отбило у него привычку наслаждаться звуками и запахами природы. Он шел через рощицы и перелески, вдыхая свежий воздух и пытаясь успокоить водоворот мыслей, как вдруг его внимание привлек странный шорох. Лувуа остановился, желая узнать источник звука. Наверное, олень. Или барсук. Но из-за дерева выглянуло чумазое, испуганное человеческое лицо.

«Провалиться мне на этом месте!» – подумал Лувуа. Убедившись, что поблизости никого нет, он поспешил к дереву, за которым прятался человек.

– Монкур? Что вы здесь делаете?

Глаза Монкура покраснели от отчаяния и недостатка сна. Его одежда успела испачкаться и пахла хлевом.

– Мне некуда идти, – сокрушенно признался Монкур. – Семья жены меня не примет. Она выходила замуж не за меня, а за титул. Теперь, когда его больше нет, я им не нужен.

– Я вам искренне сочувствую, однако ничем не могу помочь.

– Кроме вас, у меня нет друзей при дворе, – вздохнул Монкур.

– И, как верный друг, я не стану лукавить и скажу вам правду. Ваша придворная карьера окончена… Простите, мне пора.

У Монкура дрогнули губы.

– Желаю его величеству крепкого здоровья, – пробурчал он.

Лувуа хотел было ответить, но счел за благо промолчать. Он прошел несколько шагов, когда ему показалось, что его бывший друг заплакал.

Коляска, в которой восседал Людовик, катилась по дорожке среди лужаек. Неожиданно внимание короля привлек незнакомец, шедший прямо по траве. Людовик велел остановиться. «Надо же» – подумал он, ступая на землю.

Раскинув руки ему навстречу, с щеголеватой небрежностью лужайку пересекал обаятельный молодой человек. Ветер играл его кудрями.

– Здравствуйте, ваше величество!

– Здравствуйте, дорогой Роган! Итак, вы вернулись!

Встреча с другом детства обрадовала короля, навеяла почти осязаемые воспоминания о давних днях, когда ему жилось легче и проще.

– Как видите, ваше величество! – весело произнес Роган. – Я всегда выполняю ваши повеления!

Он хотел было обнять короля, но, вспомнив, что они уже не мальчишки, опустил руки.

– Я скучал по вас, – признался Роган.

– А я по вас, – ответил Людовик, похлопывая его по плечу.

– Смотрю, здесь стало больше красивых женщин. Раньше их было куда меньше.

– Вас подводит память, – засмеялся король. – Видно, стареете.

Роган церемонно поклонился:

– Однако я усвоил преподанный мне урок и вернулся, искупив свою вину и готовый вновь служить вашему величеству. Надеюсь, для меня и сейчас найдется место при дворе, хотя прошло столько времени. Я всегда с удовольствием вспоминал, как служил у вас распорядителем королевской охоты.

Людовик улыбнулся. Радость и беззаботное настроение Рогана передались и ему. Они вместе пошли в сторону апельсиновой рощи. В солнечных лучах порхали бабочки. Дерзкие стрекозы подлетали совсем близко.

– Я видел планы перестройки здешних конюшен, – сказал Роган.

– И что вы думаете по этому поводу?

– Либо вы теперь охотитесь гораздо чаще, чем прежде, либо… задумали какое-то грандиозное строительство.

– Я строю дворец, – ответил король.

– Судя по размаху строительства, вы строите целый город, – засмеялся Роган. – Самый прекрасный и удивительный город, достойный вашего величества!

«Я – воин. В душе я всегда был воином», – думал Филипп. Он вертелся перед зеркалом, принимая разные позы и восхищаясь нарядным камзолом, новыми панталонами, чулками и черными блестящими сапогами.

– Как я выгляжу?

Шевалье стоял, скрестив руки, и с легкой усмешкой смотрел на брата короля.

– Если я сам тебя одевал, разве я могу сказать, что ты выглядишь плохо?

Филипп довольно улыбался.

– Между прочим, ты не знаешь, кто запихнул карлика в фонтанную трубу? – как бы невзначай спросил Шевалье. – Может, бедняге жизнь стала в тягость и он решил покончить с собой? А может, он наскучил королеве? Такое вполне может быть. Вот он и полез чинить королевские фонтаны, дабы вернуть себе благосклонность ее величества. Ты допускаешь такой вариант? Но напор воды увлек его за собой, и карлик застрял в трубе наподобие пробки.

Филипп выпучил глаза:

– Смотрю, ты не знаешь, куда девать время. Поехали со мною на войну.

– Ты зовешь меня на войну? Ты никак спятил?

– Это не просто война.

– Твой брат говорит одно, а делает другое. Не смотри на меня так. Но если ты все-таки отправишься на войну, я, естественно, останусь здесь и буду следить, чтобы за тобой сохранилось твое место при дворе.

– Вот оно что! – невесело усмехнулся Филипп. – Мое место.

Они вышли в переднюю, где мужа дожидалась Генриетта. На ней было кружевное платье.

– Замечательно выглядишь, – сказала она мужу.

– Я ему это уже говорил, – встрял Шевалье.

– Ничего ты не говорил, – надул губы Филипп.

– Дорогой супруг, есть какие-нибудь новости? – спросила Генриетта.

Филипп направился к двери.

– Пока нет, – обернувшись, ответил он и ушел, оставив Генриетту наедине с Шевалье.

– Возможно, вместо Филиппа король отправит на войну вас, – сказала Генриетта.

– Я посчитал бы за честь служить его величеству на поле брани, – пожав плечами, ответил Шевалье.

– Вы всерьез думаете, что мой муж не видит вас насквозь?

– Видит, моя дорогая. И ему нравится то, что он видит. В этом разница между вами и мною.

– Эти разногласия – единственное, что нас объединяет.

– Во всяком случае, когда ваш муж отправится на войну, я буду знать, где вас найти.

– Если вы вздумаете явиться в мои покои, я не открою вам дверь.

– Я бы и не стал искать вас здесь, как не стал бы искать короля в покоях ее величества, – улыбнулся Шевалье.

Генриетта была ниже ростом, но сейчас она дерзко запрокинула голову, стараясь глядеть на Шевалье сверху вниз.

– Вы на многое намекаете, но слишком скупы на слова, – сказала она.

Шевалье приблизился к ней. Его шепот напоминал змеиное шипение:

– Я знаю, что вы обожаете купаться, а потому домик на пруду – одно из мест, где я бы мог вас найти. Любители природы, как я слышал, обожают это местечко.

Он потянулся, чтобы погладить ее по волосам, но Генриетта хлопнула его по руке.

– Я вас предупредила!

– Дорогая, меня постоянно предупреждают, – мрачно улыбнулся Шевалье.

Королева в траурном одеянии стояла у окна, комкая в руке влажный платок. Слезы и сейчас лились из ее глаз. Удивительно, как за столько дней она не выплакала их все. Однако источник слез внутри ее был обильнее, чем она думала. Рядом в почтительном молчании сидели фрейлины, занятые шитьем, вышиванием и чтением.

Дверь стремительно распахнулась. В сопровождении Бонтана вошел король.

Королева подняла красные от слез глаза и сделала реверанс.

– Как поживает моя королева?

– Благодарю вас. Мне намного лучше, – хриплым, напряженным голосом ответила Мария Терезия.

– Переоденьтесь. Время траура прошло. Вам пора вернуться к исполнению своих официальных обязанностей.

– Да, ваше величество.

Людовик подошел к окну и взглянул на дорогу, что тянулась за садами.

– Сегодня наш двор принимает важных гостей. Одного из них вы вначале примете у себя. Постарайтесь встретить наших гостей со свойственными вам теплотой и изяществом.

Мария Терезия заморгала:

– Позвольте узнать, кто этот человек? Я спрашиваю, чтобы получше подготовиться. Может, к нам пожаловали испанцы?

Людовик сурово посмотрел на жену.

– Я вам обещаю, – торопливо пробормотала королева.

– Я рассчитываю на вас.

Не дав ей больше вымолвить ни слова, не уделив даже нескольких минут (не говоря уже о проявлении нежности), король ушел.

Монкур рукавом отер с лица сопли и капли дождя, набрался решимости и постучал в ворота большого угрюмого Кассельского замка. Дождь, не желавший прекращаться, превратил день в сумерки. Деревья и трава на лужайках посерели и стали похожи на золу в очаге. Открывать не торопились. Монкур постучал снова, громче и отчаяннее. Его спина совсем промокла. Наконец дверь открылась.

Монкур попросил его впустить.

Еще через час Монкура, переодетого в чистую рубашку и штаны, усадили на скамеечку перед жарко пылающим очагом. Слуга острым лезвием сбривал щетину с его щек и подбородка. Чуть поодаль, куда не достигал свет очага, стояли двое мускулистых разбойников, которых звали Мишель и Тома. Если бы они не моргали, их можно было бы посчитать статуями. Слышался лишь треск поленьев в очаге и поскрипывание бритвы в руках слуги. Снаружи к ним примешивалась тяжелая барабанная дробь дождя.

В круг света вошел хозяин замка – герцог Кассельский. Этот мужчина средних лет славился своей силой, решительностью и острым умом. Монкур пытался угадать его настроение, однако глаза герцога, глядевшие из-под тяжелых век, были непроницаемыми.

– И чего вы от меня хотите, Монкур? – наконец спросил герцог Кассельский.

Слуга в последний раз взмахнул бритвой, вытер Монкуру лицо и отошел.

– В проливной дождь человек ищет самое раскидистое дерево, чтобы укрыться под его ветвями. В северной части Франции нет никого сильнее, могущественнее и решительнее вас. Вы, сударь, подобны кряжистому дубу. Спасаясь от рукотворной непогоды, устроенной королем и его двором, я поспешил сюда в поисках защиты. Я готов стать вашим слугой.

– Слугой, – повторил герцог Кассельский и щелкнул пальцами.

Монкур встал.

Из сумрака выступили еще несколько дворян, которые встали рядом с герцогом. Одни смотрели на Монкура с жалостью, другие – со страхом, а иные – с нескрываемым отвращением.

– Полюбуйтесь на новый закон вашего короля, – сказал герцог Кассельский. – Истинного аристократа лишают титула и прилюдно унижают. Втаптывают в грязь репутацию человека, чей род является одним из краеугольных камней в фундаменте нашей страны. Не так давно мы все знали, кто есть кто, а теперь… теперь мы должны доказывать наше происхождение. Нас уподобляют нищим, вынужденным петь на улицах, дабы заработать себе ужин!

Аристократы одобрительно зашептались.

– Все эти, с позволения сказать, новшества глубоко ранят мне душу, – продолжал герцог Кассельский. – Как вы знаете, я всегда с почтением относился к королю. Однако нынче Людовик заявляет: «Франция – это я». Нет, ваше величество. Франция – это мы. Положение, в каком очутился наш друг Монкур, есть не что иное, как королевское послание каждому из нас. И очень скоро король получит ответ.

Слуга принес одеколон и побрызгал на Монкура, пытаясь приглушить зловоние давно не мытого тела. Второй слуга расчесал ему спутанные волосы.

– Король устроил себе площадку для игр, – сказал герцог Кассельский. – Он буквально одержим Версалем, забывая все и вся. Если мы сумеем уничтожить эту королевскую забаву, король очнется и освободится от своего наваждения. Тогда Версаль вернется к прежнему запустению, король возвратится в Париж, а мы вновь почувствуем себя хозяевами своей жизни и своих земель.

Мишель положил мушкет на стол возле камина.

Монкур поглядел на оружие, затем на своего нового господина:

– Никак вы намерены убеждать короля силой?

– Он потерял рассудок. Никакие разумные доводы не возымеют действия. Вы просили меня о защите. Искали моего покровительства. Я не ошибся, Монкур?