Текст книги "Вспомни лето"
Автор книги: Элизабет Лоуэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Элизабет ЛОУЭЛЛ
ВСПОМНИ ЛЕТО
Пролог
Лето 1984 года
Ну и вид у нее! Настоящее чучело.
Нездоровая кожа в каких-то пятнах, :бледные губы, красные глаза и каштановые волосы сосульками. Фотография этой женщины допекла его, достала до самых печенок, она вымотала всю душу к той минуте, когда внезапно раздавшийся телефонный звонок вернул его к реальности.
Но Роберт Джонстоун не собирался делиться своими мыслями или впечатлениями. Он, в конце концов, говорит сейчас не с кем-нибудь, а с отцом этой женщины, который, кроме всего прочего, является его боссом. Джастин Чандлер-Смит Четвертый – а для близких просто Блю – любил свое семейство так же горячо, как и ненавидел террористов. Надо быть последним дураком, чтобы брякнуть – мол, самая младшая из Чандлер-Смитов не унаследовала и капли красоты своих родителей.
Джонстоун дураком не был.
– Давно сделана фотография? – как бы между прочим поинтересовался он.
Он все еще злился на то, что его выдернули из одного проекта и кинули в самый омут другого, не оставив никакого выбора, и более того – даже не предупредив. Поэтому он смотрел на фотографию «на документ», напоминая себе, что не стоит спрашивать Блю про имя ни под каким видом.
– Дней семь назад, – сказал Чандлер-Смит. – Здесь Малышка Лоррейн снята на олимпийское удостоверение личности.
Джонстоун перевел взгляд льдисто-голубых глаз с фотографии на босса. Пожалуй, у дочери были отцовские глаза орехового цвета и такой же упрямый подбородок.
Вот и все, никакого намека на то, что этот красивый, представительный мужчина – отец столь невзрачной женщины. Хотя у Чандлер-Смита не было никакого титула, он обладал гораздо большей властью, чем девяносто девять процентов мужчин, одетых в униформу и марширующих вокруг Пентагона. Да и мозгов ему не занимать.
– Кто еще? – спросил Джонстоун, посылая фотографию через стол.
– Капитан Джон. Тренер, инструктор, подхалим, наседка. – Чандлер-Смит передал ему другую фотографию. – Он надежен.
– Мнение или факт?
– Факт. Я проверил его до седьмого колена, прежде чем разрешил Малышке Лоррейн у него тренироваться.
Едва заметная улыбка пробежала по лицу Джонстоуна.
– Верю.
– Вот ее товарищи по команде. – Чандлер-Смит вынимал ламинированные фотографии на удостоверение личности. Каждое фото он клал на стол и называл имя, потом давал исчерпывающую характеристику спортсмена.
Джонстоун сидел неподвижно, как хищник, замерший перед броском на жертву; он запоминал каждое лицо, каждое имя, каждый факт, который поможет ему отличить олимпийских наездников от олимпийских террористов.
– Это рабочие конюшни, – продолжал Чандлер-Смит, вынимая новые фотографии. – Обрати особое внимание на женщин.
– Почему? Есть информация по какой-то из них?
– Нет. Но если кто-то и сможет добраться до лошади Малышки, то только девушка. Этот племенной жеребец мужчин на дух не выносит.
Джонстоун вздернул черные брови.
– Опасное животное.
– Ее жеребец? Да. Имей в виду: если нет рядом Малышки, ее жеребец Ватерлоо Девлина – это гранатах выдернутой чекой. Так что будь осторожен.
– Как же вы позволяете ей ездить на такой зверюге!
– Слово «позволяете» здесь совершенно неуместно.
Малышка унаследовала мое упрямство.
– Вас, наверное, распирает от гордости, – сухо заметил Джонстоун.
Чандлер-Смит засмеялся.
– Это еще не все. Малышка даст сто очков вперед большинству мужчин, с которыми я работал. Ну и конечно, обаяния ей не занимать, хотя по этой фотографии никак не скажешь.
Джонстоун дипломатично промолчал. Красоту мог увидеть разве что отец, смотревший на младшую дочь в ослеплении любви.
– Ты снова поработаешь в паре с Кентукки, – продолжал Чандлер-Смит. – В твое отсутствие он будет охранять «дом на колесах».
Джонстоун кивнул:
– Он хороший парень.
– Кентукки сказал то же самое про тебя.
– Что насчет Боннера?
– Он все еще тайный агент. – Чандлер-Смит поколебался, потом едва заметно улыбнулся – как все-таки сильно укоренилась привычка держать язык за зубами. Но ведь если бы Чандлер-Смит не доверял этому черноволосому парню, что сидит перед ним, то его песенка была бы спета. – Ходят слухи…
Джонстоун внутренне подобрался, словно лев во время охоты.
– Я весь внимание.
– Человек, которого ты называешь Барракуда, наделал много шума, пожелав расквитаться со мной и отправить в мир иной, – спокойно сказал Чандлер-Смит.
– – Это из-за того, что вы раздолбали его маленький террористический колледж на Востоке, в этом чертовом разбомбленном Ливане?
– На самом-то деле там пострелял ты.
– Стрелков – как собак нерезаных. А вот со стратегами похуже.
Джонстоун был гораздо больше, чем просто стрелок, и об этом прекрасно знал его босс. Но Чандлер-Смит до сих пор не смог убедить Джонстоуна бросить все и заняться бумажной работой. В последние восемь лет парень отказывался от любого предложения насчет продвижения по службе. Когда его спрашивали, почему он так упорствует, он просто говорил: «Какой смысл протирать штаны за столом. Если я когда-нибудь брошу свое дело, то уйду из него насовсем».
Чандлер-Смит знал, что однажды, если, конечно, Джонстоун выживет, он заскучает. С каждым, кто оставался «в поле», такое неизбежно происходило. Но пока этот день не настал, он самый лучший агент, который когда-нибудь работал на Чандлер-Смита.
– Как бы ты меня убил, окажись на месте Барракуды? – неожиданно спросил Чандлер-Смит.
– Зачем искушать судьбу, рассказывая такие сказки?
– Ты должен сказать. Я ведь все еще жив.
Джонстоун невольно улыбнулся. Он знал, что защитить человека от террориста, готового расстаться с собственной жизнью, чтобы забрать чужую, невозможно. К счастью, таких фанатиков очень мало. Да, они хотят убить и потом похваляться, но не убить и умереть.
– Я бы на его месте захватил одну из ваших дочерей, – сказал Джонстоун, – обменял ее на вас, а потом убил вас. А может, и ее тоже.
Чандлер-Смит кивнул;
– Так я и думал.
– Гораздо важнее, так ли думает Барракуда, я – парировал Джонстоун. – Хочет ли он рисковать?
– Ответ на первый вопрос – да. Что касается второго… – Чандлер-Смит пожал плечами. – Держу пари, что он совершенно пропал из виду шесть дней назад.
– Плохо, – заметил Джонстоун.
– И не говори. Лоррейн и старшие девочки сидят взаперти, а Малышка Лоррейн – другое дело. – Его лицо исказила гримаса. – Я не могу вывести ее из игры иначе, как снять с Олимпийских игр. Но я этого не сделаю. Пока нет повода.
– У вас есть актив в организации Барракуды. Раскрутите его.
– Уже раскрутил.
– Крутите сильнее.
– Этим занимается Боннер. Но до тех пор, пока я не получу каких-то весомых доказательств, я не стану отзывать Малышку с Летних игр. Черт, а смогу ли я это сделать? Она уже взрослая.
– В подобном случае она вас послушается. Если узнает о грозящей ей опасности, то наверняка сдастся.
Чандлер-Смит надтреснуто рассмеялся.
– Она – наездник от Бога, а не вышколенный любитель. Ее езда гораздо опаснее, чем родео.
– Тогда нечего ее сторожить.
– Ну уж нет.
– Барракуда мечтает заловить вас уже не первый год. А не добрался он до вас только потому, что не хочет умирать, и еще потому, что ваши действия никогда невозможно предсказать. Если вы поедете туда ради выступления Малышки, имейте в виду: он не пойдет на похищение.
Зачем? Вы подставите себя прямо под его пулю.
– Ты будешь там.
– Из меня паршивый щит, – сказал Джонстоун будничным тоном. – Вы выше меня ростом.
– Не волнуйся. Я не собираюсь подражать Шарлю де Голлю и окружать себя людьми выше, чем я. Но у тебя острый глаз, ты сразу видишь, где затаилась засада, я ни с кем не могу тебя сравнить. Я хочу, чтобы ты поехал в Калифорнию, разведал олимпийские дистанции в Санта-Аните и Сан-Диего и выбрал самое безопасное место, откуда я мог бы наблюдать за выступлением дочери.
– Мотель, комната с большим телевизором. Лучше в Лондоне.
– Нет. В другой раз. Даже если ад разверзнется или на землю обрушится потоп, я все равно намерен поехать на Олимпийские игры ради Малышки.
– И даже поставить на карту жизнь?
– Ради этого стоит рискнуть, – просто сказал Чандлер-Смит. – Я слишком мало занимался детьми. Я, отец, слишком часто не оправдывал их ожидания. В первую очередь это относится к Малышке. Она росла, а я не замечал, потому что по уши был в проблемах безопасности. Я задолжал ей Олимпийские игры. Я задолжал их самому себе.
И я поеду на них.
Джонстоун знал, что его босс прекрасно умеет аргументировать. Он посмотрел на часы, прикинул разницу во времени на восточном и западном побережье, потом встал.
– Я закажу билет на самолет.
– Не беспокойся. – Чандлер-Смит вытащил толстый коричневый конверт и бросил на стол.;; – Билеты; новое удостоверение личности – все, что тебе надо, здесь.
– Кто я на этот раз?
– Я не заглядывал. Какая разница?
– Никакой. Когда Кентукки появится в Калифорнии?
– Он уже там.
Быстро поклонившись, Джонстоун собрался уходить.
– Роберт! – окликнул его Чандлер-Смит.
Джонстоун обернулся и был тронут теплой улыбкой босса, столь редкой для него.
– Надеюсь, ты побреешься? – спросил Чандлер-Смит. – Даже без коричневых контактных линз ты все еще похож на ливанского террориста. Если Малышка увидит тебя таким, она убежит сломя голову куда подальше.
– Не она первая.
Глава 1
Ранчо Санта-Фе
Ранчо раскинулось на желтовато-бурых пологих холмах Санта-Фе, которые, казалось, откатились от широкого песчаного берега Тихого океана. Вершины многих из них были увенчаны роскошными строениями, залитыми золотом предзакатного солнца. Прохладный ветерок, пронизанный запахом морской соли, смешивался с ароматами дикой травы.
Русло реки, которое редко заполнялось водой, извивалась среди сухих холмов и ущелий, огибало высокие эвкалипты и гранитные выступы. Клочок земли, принадлежащий сельскому клубу «Фэрбенкс;» – изумрудное поле для гольфа, – потрясающе контрастировал с бурыми склонами.
Искусственное препятствие из бревен, камней и воды перекрывало русло и взбиралось на холмы.
Именно это препятствие, а не покой и не красота земли привлекло внимание Рейн Чандлер-Смит.
Вчера она промаршировала по лос-анджелесскому стадиону вместе с одетыми в разноцветную форму атлетами со всего мира, прибывшими на Летние Олимпийские игры.
Вчера она была одной из тысяч под трепещущими флагами стран-участниц во время красочной церемонии в голливудском духе. Вчера она пребывала в полном восторге, потрясенная и возбужденная тем, что является участницей традиции, столь же старой, как западная цивилизация.
Сегодня Рейн была одна.
Сегодня она измеряла препятствия, созданные с единственной целью – проверить навык, выносливость и доверие между наездником и его лошадью. Конное троеборье для наездников было тем же, что и пятиборье для обычных атлетов, – жестким испытанием.
Она смотрела на опасную дистанцию, думая только о ней, но, сама того не замечая, дышала полной грудью, наслаждаясь незнакомыми ароматами земли, раскинувшейся вокруг нее. Рейн, росшую в Виргинии и в Европе, засушливое лето южной Калифорнии приводило в недоумение.
Казалось, эти запахи были всегда, как холмы, море и солнечный свет.
Она снова огляделась, потом потянулась и поправила рюкзак на спине. Вода в бутылке забулькала. Она пошла дальше, длиннофокусная камера и бинокль легонько стукались друг о друга, болтаясь под грудью. Сделав еще несколько шагов, девушка вздрогнула и решила, что пора вытряхнуть гальку из туристских ботинок.
Она встала на одну ногу, сняла ботинок с другой и застыла очень грациозно, словно бежевый фламинго. Но ей и в голову не пришло бы подумать, а уж тем более сказать, что она грациозная.
Когда Рейн исполнилось одиннадцать лет и она только начала осознавать, что родилась женщиной, в ней было пять футов и семь дюймов роста. Она приходила в отчаяние оттого, что не чувствовала себя на земле так же непринужденно, как на спине лошади. Как ей хотелось походить на старших сестер, настоящих красавиц, но сколько бы она ни смотрелась в зеркало и что бы ни делала, она видела одно и то же. Дурнушку Рейн. Поэтому она перестала вертеться у зеркала и со всем пылом предалась делу, которое ей и впрямь хорошо удавалось.
Рейн занялась скачками.
В двадцать семь лет Рейн была гибкой девушкой с красивой фигурой. Она стала сильным, умелым наездником, регулярно принимала участие и побеждала в чемпионатах мира. Но она все еще считала себя неуклюжей дурнушкой. Рыжеватые волосы, коричневатые глаза и слегка загорелое тело – чем же тут гордиться?
Вообще-то Рейн очень редко думала о своей внешности. В юности она потратила слишком много сил, пытаясь стать такой же красивой, как ее сестры, и такой же умной, как ее родные братья. Но ничего не получилось.
Застенчивая рыжеватая клуша просто не могла соперничать с парой золотистых лебедей, какими были ее сестры. Одна из них – совладелица огромной юридической фирмы и жена сенатора. Другая сестра – знаменитость на Бродвее. Два старших брата тоже преуспели: один дипломат, а другой нейрохирург.
Когда Рейн было пять, она просила, умоляла, настаивала, пока родители не разрешили ей брать уроки верховой езды. После этого вся семья с облегчением вздохнула. Верховая езда явилась элегантным решением проблемы: что делать с Малышкой Лоррейн. Или Рейн, как просила называть себя девочка, едва поняв, что данное ей имя оказалось «подержанным».
Лошади позволили ей стать первой.
Возникала какая-то неуловимая связь между Рейн и этими большими животными. Лошади были ее работой и ее любовью. Сидя верхом, девочка забывала о том, что она неуклюжая. Она поддавалась ритму лошади, сливалась с ней в единое целое во время прыжков. Небывалое волнение охватывало Рейн, когда она брала барьеры и препятствия, паря на спине огромного гнедого жеребца.
Только в эти мгновения она чувствовала себя совершенно свободной, живой и была по-настоящему самой собой.
– Довольно грезить бог знает о чем, – – сказала она себе, завязывая шнурки, – иначе вместо полета и парения я буду лежать в настоящей грязи. Эта дистанция для кросса посерьезнее, чем любая другая, уже известная Деву.
Снова подняв бинокль, Рейн принялась изучать высохшее русло реки, извивавшейся у подножия холма. Через несколько минут она вынула блокнот и, сев на землю, стала делать наброски – линия реки, холмы.
Она нагнулась и выдернула пучок травы. Корни ее были совершенно сухие, невероятно жесткие, за них уцепились комочки глины и мелкие камешки. Рейн отряхнула камешки, положила в левую руку, поиграла с ними, словно пытаясь прочувствовать структуру почвы, а не только увидеть ее и ощутить запах.
Сухая, очень сухая земля. Нахмурившись, она сделала пометки на эскизе. Поверхность почвы изменилась бы неузнаваемо, если бы пошел дождь. Здесь глина, а это значит, что, намокнув, она станет смертельно опасной. Но прогноз погоды не обещал никаких ливней и бурь на время Олимпийских игр. Осмотрев землю, Рейн не сомневалась, что она останется такой же и в дни соревнований. Сухой, Еще раз медленно окинув взглядом русло реки, девушка положила блокнот обратно в рюкзак. Рассеянно играя галькой, которую все еще держала в руке, она поднялась на гребень холма, размышляя об Олимпийских играх. «Интересно, – думала она, – какими будут эти холмы, когда венчающие их строения заполнят тысячи людей?»
Время от времени она бросала камешки, наконец в руке не осталось ни одного. Ладонь была сухой от горячих, измученных жаждой камней. Она вытерла руку о штанину, очень надеясь, что в дни, отведенные для троеборья, не будет слишком жарко. Лошадь больше устает от жары, чем от наездника. Еще бы – , ведь лошадь одета в настоящую шубу.
– Ну по крайней мере не сыро, – пробормотала Рейн. – Сырая земля – просто убийство. А сейчас… сейчас все нормально. Да, почва мне нравится.
Она произнесла это и удивилась. Высохшая калифорнийская земля должна быть ей совершенно чужой, но здесь, на ней, она почему-то чувствовала себя так, будто вернулась в свой дом, который забыла, а может, которого никогда и не знала.
Улыбаясь, Рейн отряхнула пальцы, подняла камеру и начала работать. Осторожно приспособив самый длинный телефотообъектив, она сделала серию снимков. Потом из этих слайдов получится прекрасная панорама участка земли, отданного Летним играм.
Настроение Рейн нельзя было назвать радостным, и она, нахмурившись, опустила камеру. Фотографии, конечно, лучше, чем ничего, но не то. Ей нужно пройти всю дистанцию самой. А это возбранялось. В соответствии с регламентом соревнований участники знакомятся с дистанцией все вместе, за день до выезда.
Через десять дней. Всего десять дней до события, которое должно стать и кульминацией, и окончанием очередного этапа жизни.
Рейн не знала, что станет делать после Олимпиады.
Но не сомневалась в одном: она готова сойти со сверкающей карусели большого спорта и заняться чем-то совершенно иным. В последние три года ее все чаще посещала мысль о воспитании и обучении спортивных лошадей. Ватерлоо Девлина – это жеребец, который принесет ей счастливый билет в будущее. Олимпийская медаль позволила бы осуществить мечту.
По траве прошелся ветер, прошелестел, словно дождь, которого не было несколько месяцев. Она закрыла глаза, пытаясь вобрать в себя суть странной, незнакомой и прекрасной земли. Никогда в жизни она не ездила по такой сухой почве. Удастся ли ей инстинктивно чувствовать ландшафт, как на восточном побережье, в Англии или во Франции?
Но помощи ждать неоткуда. Только пробег на выносливость накануне соревнований позволит узнать, как пройдет она эту дистанцию.
Ее губы тронула ироническая улыбка. Почему-то сложилось так, что годами она наблюдала за миром словно со стороны. В общем-то ей нравился такой способ бытия.
Конечно, до нее доносился нежный смех влюбленных, она видела, как они нежно прикасаются другу к другу, точно к величайшей драгоценности, улыбаются…
Рейн резко подняла бинокль. Она не питала иллюзий найти себе мужа. Многие мужчины бросали ей злобные обвинения, да и она сама не обольщалась насчет своих партнеров. После нескольких неудачных попыток Рейн наконец уступила одиночеству и почти поставила на себе крест как на женщине.
«Забудь, – сказала она себе спокойно. – Единственное, в чем ты преуспела, – это езда на лошади».
Долгим пристальным взглядом Рейн обследовала поверхность земли под гребнем холма. Она отчетливо увидела густой медовый отблеск солнечного света на траве, танец голубовато-черных теней под ветром. Ее внимание привлекла эвкалиптовая роща. Деревья казались ей похожими на лошадей, такие же огромные, но грациозные, могучие, но изящные.
«Интересно, – подумала она, – наверное, сухие листья и опавшая кора у подножия деревьев скользкие, если земля под ними влажная». Отсюда она не могла ответить на свой вопрос, но и не могла подобраться ближе, не нарушив олимпийских правил.
Проклятие!
Рейн посмотрела через очки на серо-зеленые листья, мерцающие в свете угасающего дня. Так близко и все еще так далеко…
Это моя жизнь.
Она сняла очки и отвернулась.
* * *
В глубине эвкалиптовой рощи, скрывшись в густой тени и замерев, Корд Эллиот наблюдал за женщиной, которая оглядывала рощу.
Ее взгляд скользил над ним.
Даже когда она исчезла за гребнем холма, он не пошевелился. Он затаился в ароматной тени и стал считать до шестидесяти.
Когда никто больше не появился на вершине холма, он легко и быстро поднялся. Даже встав во весь рост, он все еще скрывался за деревьями. Он слушал так сосредоточенно, словно его жизнь зависела от остроты чувств. Но до него доносились только тягучий шелест травы, легкий ветерок и шорох листьев.
Корд выскользнул из рощи словно тень. Его песочного цвета куртка и джинсы слились с желтовато-коричневой травой. Даже бинокль его был серовато-коричневым. Он взбирался на холм по неглубокому ущелью, чтобы подойти к своей цели с тыла.
Пытаясь оставаться незаметным. Корд стремительно поднимался на гребень холма. Он старался не высовываться из травы и пригибался пониже, чтобы порыв ветра не обнажил голову, потому что черные волосы на золотом склоне хорошо заметны.
Взгляд бледно-голубых глаз прошелся по склону холма, отыскивая женщину, проявившую чрезмерное любопытство к участку олимпийской дистанции. Никого. Еще секунду он смотрел пристальнее, но тоже ничего не обнаружил.
«Ладно, милочка. И куда же ты подалась? – мрачно думал он. – За те валуны, что ли? Нет, не хватило бы времени. Не иначе как в соседнюю рощу?»
Он сощурился и увидел, что девушка стоит на коленях в траве.
«Почему же ты встала на колени? И что ты там делаешь?»
Корд проверил, где находится солнце. Нет, оно сейчас не помощник, а враг. Стоит ему поднять бинокль, и солнечный свет выдаст его, отразившись от окуляров. Пока придется довольствоваться собственным зрением – правда, прекрасным.
Ямки. Она рыла ямки.
«Зачем? Какого черта она роет? И почему там?»
Корд, как опытный тактик, хорошо знал, что лучше всего закладывать бомбу на том участке дистанции, где лошади уже утомлены и где сердце готово выскочить из груди, но остановить их уже невозможно. Да и у самих наездников силы на исходе.
«Чего же ты хочешь? Собираешься убить более сильного соперника? Или тебе доставит удовольствие показать зрителям адскую мясорубку смерти?»
Ответ напрашивался сам собой.
И этот ответ не успокоил Корда.
Затаившись под гребнем холма, лежа на земле, он наблюдал. И ждал. Но как только женщина обернется, он спустится к ней и задаст кое-какие вопросы.
Ей придется ответить на каждый из них.
* * *
Рейн неторопливо встала. Она растерла между пальцами сухие листья эвкалипта и позволила порыву ветра унести с собой ароматное крошево. Затем рассеянно отряхнула слаксы цвета хаки и заправленную в них блузку.
Острый аромат эвкалипта, казалось, въелся в ноздри, смешавшись с запахом нагретой солнцем травы.
«Неплохо, – сказала она себе, глядя на пыльную землю, – почва не превратится в грязное месиво под деревьями, не важно, сколько лошадей промчится галопом между ними. Земля совершенно сухая, как камень». Она с уважением окинула взглядом высокую крону ближайшего эвкалипта.
– Вы ведь долго можете оставаться без воды, не так ли? – спросила она чересчур торжественным тоном. – Пожалуй, у вас могли бы поучиться верблюды. Но не я.
Не отрывая глаз от дерева, Рейн потянулась к рюкзаку за бутылкой с водой.
В эту минуту что-то ударило ее по спине и сбило с ног.
Ошеломленная, застигнутая врасплох, девушка подчинилась рефлексу наездника и, упав, откатилась, не сопротивляясь. Но несмотря на этот прием, у нее перехватило дыхание.
Она лежала лицом вниз, уткнувшись в листья и пыль, придавленная тяжестью. Ее бинокль, камера и рюкзак отлетели далеко.
Рейн попробовала встать, но ее усилия были тщетны.
– Не двигайся. – Мужской голос звучал холодно и ровно.
Она инстинктивно повиновалась.
Сильные руки бесцеремонно шарили по ее телу. Еще ни один мужчина не позволял себе ничего подобного. Рейн напрягалась, но почти сразу поняла, что эти мужские прикосновения не имеют ничего общего с плотским желанием, страстью: она не интересовала его как женщина.
Когда незнакомец перевернул Рейн и снова придавил своей тяжестью, все ее существо возмутилось и восстало.
Девушка чувствовала стальные мускулы, ноги, прижавшие ее к земле, ощущала железную хватку на горле.
Лежа на спине и борясь с паникой, Рейн смотрела в лицо напавшего на нее человека. Свободной рукой он стремительно пробежался по плечам девушки, проверил под мышками, прошелся по грудям и животу, между бедрами.
Она хрипло протестующе застонала.
Холодные голубые глаза впились в лицо Рейн, а рука, продвигаясь вниз по телу, уже добралась до лодыжки и сдернула с нее ботинок. То же самое этот тип проделал и с другой ногой. Он подальше отбросил туристские ботинки, чтобы девушка не могла до них дотянуться. Они попали на рюкзак, бинокль и камеру, которые он тоже оттолкнул подальше.
– Имя?
– Рейн, – немного погодя сказала она.
– Фамилия?
– Смит. – Она поймала ртом воздух, стараясь избавиться от саднящей сухости во рту.
– Что ты здесь делаешь?
Девушка закрыла глаза, пытаясь взять себя в руки.
Рейн знала, как управлять адреналиновой атакой. Самое первое, чему должен научиться любой участник соревнований, – справляться со стрессом.
А второе – быстро соображать в экстремальной ситуации. Голова работала четко, и Рейн поняла: если бы мужчина собирался совершить с ней что-то ужасное, он не утруждал бы себя вопросами.
На смену опасению пришла ярость. Возмутившись, она широко открыла глаза.
– Кто ты такой, черт побери?
Мужчина слегка подвинул сильную руку и сдавил ей горло. Почти секунду Рейн не могла дышать. Бледные глаза следили за лицом девушки, желая понять, ясен ли ей намек.
Куда уж яснее. Ей надо ответить на его вопрос.
– Я осматриваю местность, – процедила она сквозь зубы.
– Зачем?
– Я наездница, участница Олимпийских игр.
В глазах мужчины что-то промелькнуло.
– Докажи.
Голос незнакомца все еще звучал бесстрастно, но поза его едва заметно изменилась, стала.., менее хищной.
– Я оставила Дева в Санта-Аните, – коротко бросила Рейн.
– Дева? – Впервые в тоне мужчины послышались человеческие нотки.
– Ватерлоо Девлина. Лошадь.
– Опиши ее.
– Жеребец высотой семнадцать с половиной хэндов <Один хэнд – примерно 4 дюйма, или 10 см. – Здесь к далее примеч. пер.>, гнедой, без единого белого пятнышка, на три четверти чистокровный…
– Хорошо, хватит, Рейн Смит, – прервал ее мужчина, делая ударение на фамилии.
Он смотрел на Рейн в упор, уже не так сильно придавливая ее, и теперь она отчетливо почувствовала в нем мужчину. Он убрал руку и с ее горла.
Но относился к ней все еще настороженно. А в светлых глазах по-прежнему сквозила напряженность.
– Ты можешь называть меня Корд Эллиот, – сказал он, криво усмехаясь.
Ему хотелось добавить, что она безобразно получилась на фотографии для олимпийского удостоверения личности. Фотографа стоило бы просто убить. Или повесить.
Фотография не передает ее ума, уязвимого взгляда потрясающих карих глаз, а также соблазнительных губ и волевого подбородка.
Словом, это дочь Чандлер-Смита, никакого сомнения.
В мире Корда ошибка на одну сотую процента означает смерть.
– Если не по душе имя Корд, я с удовольствием выслушаю любые предложения, – добавил он шутливым тоном.
Рейн уставилась на него, совершенно очарованная внезапно потеплевшим взглядом голубых глаз. Как будто в самой глубине их растаял лед. Вдохнув наконец полной грудью, она ощутила запах нагретой солнцем травы и тепло, исходящее от сильного мужчины.
Ее ошеломила близость Корда.
– Тебе бы не понравились мои предложения, – с трудом проговорила она. – Ты услышишь много разных имен, если окажешься возле конюшен. Особенно во время соревнований.
– Наездница? Гм… – низким голосом произнес Корд, глядя на гибкое тело девушки. Он был почти уверен, что знает, кто она такая, но разница между «почти» и «уверен» отправили на тот свет немало парней.
– Да, – сказала Рейн холодно. – Моя специализация – конное троеборье.
– Вот почему ты умеешь расслабляться и контролировать себя. Даже не зная, как безоружной противостоять нападению. Ты – продукт слишком цивилизованного обучения, у тебя нет опыта, который дается в кубинском или ливанском лагере боевиков.
– Лагере боевиков? – изумленно спросила она. Опьянение, возникшее от успокоенности, пропало, словно его никогда и не было. Неожиданно Рейн испугалась, что оказалась в руках сумасшедшего.
– Не прикидывайся, будто никогда о таком не слышала. Он существует.
– Ты о чем?
– О терроризме.
Корд отвечал почти машинально. Его внимание привлекли волнующие выпуклости грудей Рейн. Она резко вздохнула, и ему понравилось то, что он увидел.
– Терроризм? Это смешно! Я похожа на террористку? – сердито осведомилась она.
– Клыков у тебя, конечно, нет. – Он улыбнулся собственной мрачной шутке. – Милочка, последний террорист, с которым я имел дело, был одет в желтое шелковое бальное платье и источал ненависть и запах кордита. – Заметив замешательство Рейн, Корд услужливо добавил:
– Кордит – это взрывчатый порошок.
– Бальное платье? – повторила Рейн потрясение. – Террористкой была женщина?
– У мужчин вообще-то нет специального органа насилия.
– Но…
Корд продолжал говорить, будто она его не прерывала:
– От тебя не пахнет, как от террористки. – Он оглядел ее, и взгляд этот был более чувственным, чем его прикосновение, когда он обыскивал ее с ног до головы, пытаясь найти оружие. Он наклонился к шее Рейн и медленно вдохнул. – От тебя пахнет солнечным светом, высохшей травой и эвкалиптом, – проговорил он гортанным голосом.
А еще она источала будоражащий запах женщины, но вряд ли стоит говорить ей об этом прямо сейчас.
От Рейн не укрылось, как сладострастно раздувались его ноздри, когда он вдыхал ее запах. Она задержала дыхание, как любитель-наездник, приблизившийся к высокому барьеру. Она чувствовала себя беззащитной, рассерженной и до крайности растревоженной.
Поэтому опрометчиво бросила вызов Корду – уж лучше разозлить его, чем пасть жертвой его чувственности.
– Даже если среди террористов есть женщины, какой от меня здесь может быть вред? От меня одной?
– Ты можешь заложить взрывное устройство.
– Это смешно.
– Что ты разбрасывала вокруг?
Вопрос прозвучал так, словно ее ответ Корда совершенно не заботил. Но его глаза стали ледяными и безжалостными. Разницу между «почти уверен» и «абсолютно уверен» он никогда не сбрасывал со счетов. Поскольку цена ошибки – смерть.
Рейн ощущала тяжесть тела Корда. Он был похож на Дева, готового к прыжку вслепую, стоило лишь получить сигнал наездника.
– Камешки, – быстро сказала она. – Я кидала гальку. Это привычка. Я обычно подбираю их и кидаю, когда о чем-то думаю. – Потом горячо добавила:
– Бессмысленно заниматься мной! У меня в рюкзаке бомба не поместится!
Даже при том, что Чандлер-Смит обладал фантастическим умением оградить семейство от своей работы, Корд и подумать не мог, что его дочь окажется столь наивной.
– Проводам и взрывателю не надо много места, – проговорил он нетерпеливо. – Никому не нужен даже фосфор. В твой рюкзак войдет шашка, а то и добротный старомодный динамит, от которых ночью может прогреметь взрыв. – Его голос стал отрывистым и настойчивым:
– Зачем ты здесь копала?
– Посмотреть, какая почва.
Корд молчал, давая тем самым понять, что ждет дальнейших объяснений. Такое молчание обычно хорошо срабатывало на допросах. Он пользовался этим отличным приемом достаточно часто и не сомневался в его эффективности. Если Рейн столь же невинна, какой кажется, она поторопится объяснить, для чего ей это понадобилось.
– Я хотела узнать, насколько твердая земля на глубине, – пояснила девушка, – сухая она или влажная и будет ли надежно держать Дева на скоростном спуске, когда его копыта станут глубоко уходить в землю. Вот зачем.
