Текст книги "Обольстить грешника"
Автор книги: Элизабет Хойт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
Слава Богу, она не была девственницей.
То, что он совершил в эту ночь, не делало ему чести как любовнику, спустя несколько минут сообразил Джаспер. Он сидел в большом кресле у камина в своих апартаментах. Он не доставил Мелисанде никакого удовольствия: все было сделано слишком неловко и торопливо. А все потому, что он опасался: растянув время, он может забыться и обойтись с ней более грубо, чем ему хотелось. Поэтому первый опыт не привел ее в восхищение. Но с другой стороны, он считал, что ничем не обидел ее. А это и было его основным намерением – не испугать невинную девицу первой брачной ночью, проведенной в его постели.
Или в ее. Он оглядел свою кровать, большую, темную и весьма внушительную. Даже хорошо, что он пошел в ее комнату, а не пытался привести ее к себе. Его постель отпугнула бы самую бесстрашную любительницу наслаждений. Не говоря уже о последствиях: пришлось бы придумывать способ, как изгнать ее из своих апартаментов.
Вот тогда бы и возникла неприятная ситуация. Он сделал последний глоток бренди.
В общем, акт прошел хорошо, как он и ожидал. Впереди еще достаточно времени, чтобы показать ей, какое удовольствие можно получить от слияния тел мужчины и женщины. Если, конечно – это самое главное, – она захочет задержаться в супружеской постели. Множество аристократических леди не очень стремились заниматься любовью со своими мужьями.
Вейл задумался. Он никогда, не видел ничего особенно плохого в модных браках подобного типа. В таких браках заинтересованные стороны производили на свет наследника или двух, а потом жили отдельно, как в отношении общества, друг друга, так и совместной постели. Эти браки были почти обычным явлением в его кругах. Такого брака ожидал и он сам. Однако теперь мысль о браке, в котором муж и жена терпят друг друга и ничего больше, казалась… непривлекательной. И даже неприятной.
Джаспер покачал головой. Вероятно, супружество плохо повлияло на его мозги, что и вызвало эти странные мысли. Он встал и поставил бокал рядом с графином на тумбочку. Его апартаменты были почти вдвое больше комнат его новой жены, поэтому в них по ночам было мало света. По углам сгущались тени, они затаились и около шкафа, и вокруг его огромной кровати.
Он разделся и вымылся уже остывшей водой. Можно было бы послать, за свежей теплой водой, но он не любил, когда кто-то входил в его апартаменты после наступления темноты. Даже присутствие Пинча раздражало его. Он задул все свечи, кроме одной. Взяв ее, он заглянул в свою гардеробную. Там стояла небольшая кровать, на которой мог бы спать слуга. Но у Пинча были свои комнаты, и этой кроватью никто не пользовался. Кроме кровати в углу у дальней стены лежал довольно потрепанный соломенный тюфяк.
Джаспер поставил свечу на пол возле тюфяка и проверил, как он делал это каждую ночь, все ли на месте. Мешок со сменой белья, вода в металлической фляге и немного хлеба. Примерно каждые пару дней Пинч сменял хлеб и воду на свежие, хотя Джаспер никогда не обсуждал содержимое мешка со своим слугой. И еще там были небольшой нож, огниво и кремень. Опустившись на колени, он набросил на голые плечи одеяло и лег на жесткий тюфяк, спиной к стене, С минуту он смотрел на колеблющиеся тени, отбрасываемые свечой на потолок, а потом закрыл глаза.
Глава 4
Джек шел и шел, пока не увидел еще одного старика в лохмотьях, сидевшего на обочине.
– Это ты должен меня накормить? – крикнул Джеку второй нищий неприятным голосом.
Джек раскрыл мешок и вынул кусок сыра. Старик выхватил сыр из его рук и с жадностью съел. Джек вынул булку хлеба. Старик съел и ее и снова протянул руку. Джек покачал головой, пошарил на самом дне мешка и вынул яблоко.
Старик проглотил яблоко и сказал:
– И только эту дрянь ты можешь мне предложить? И тут терпение Джека лопнуло.
– Помилуй меня, человек! Ты съел мою последнюю еду, а в ответ я не услышал ни слова благодарности. Я пойду дальше, и будь ты проклят за то, что обидел меня!
Из «Веселого Джека»
Реншо-Хаус был самым роскошным местом, которое когда-либо видела Салли Сачлайк, и ей все еще было немного страшно. Боже! Полы из розового и черного мрамора, резная мебель на изящных ножках, чуть толще зубочистки, и повсюду ярды и ярды богато расшитых шелков, парчи и бархата, намного больше, чем требовалось для штор на окнах, покрывал для кресел и прочей драпировки. О, дом мистера Флеминга был хорош, здесь было как в королевском дворце: так красиво, так красиво!
Совсем не похоже на квартал Севен-Дайалс, где она родилась и жила. Если только можно назвать жизнью ежедневную работу от восхода до захода солнца, сбор навоза, собачьего и прочего дерьма, которое отец продавал потом за ломоть хлеба или кусок жилистого мяса. Она жила так до двенадцати лет, пока ее отец не заговорил о том, что хорошо бы выдать ее замуж за своего друга Пинки, большого вонючего типа, у которого не было ни одного переднего зуба. Она понимала: если она выйдет за Пинки, ее ожидает жизнь, полная грязи и горя, и она будет надрываться, пока не умрет молодой там же, где и родилась.
В ту же ночь Салли сбежала и отправилась искать счастья в качестве кухонной прислуги. Она была ловкой и сообразительной, и когда кухарка нашла лучшее место – в доме мистера Флеминга, – она забрала Салли с собой. И Салли трудилась очень усердно. Она старалась не оставаться наедине с кем-нибудь из лакеев или рассыльным мясника, ибо меньше всего ей хотелось оказаться с ребенком на руках. И все это время она следила за собой и приглядывалась к тому, что происходило рядом с ней. Она слушала, например, как говорят Флеминги, и по ночам, лежа на узкой кровати рядом с Алисой, горничной нижнего этажа, которая храпела, как старик, она шепотом повторяла слова и их произношение, пока ее речь не стала почти такой же, как у мисс Флеминг.
Когда однажды лакей Боб ворвался в кухню и, задыхаясь от возбуждения, сообщил, что мисс Флеминг, с таким некрасивым унылым лицом, как-то умудрилась подцепить виконта, Салли была уже готова. Она сложила белье, починкой которого занималась, и тихо выскользнула из кухни, чтобы обратиться к мисс Флеминг со своей просьбой. И вот она здесь! Камеристка виконтессы! Теперь, если бы только она смогла запомнить бесчисленные коридоры, этажи и двери этого внушительного красивого дома, все было бы прекрасно. Салли расправила передник и распахнула дверь в коридор, которым пользовались слуги. Если она правильно рассчитала, так она попадет в холл перед апартаментами хозяина. Она заглянула в холл – большой, с темными деревянными панелями на стенах и длинным красно-черным ковром. К сожалению, он был немного похож на другие холлы этого дома, но когда она повернула голову вправо, увидела непристойную статуэтку из черного мрамора, изображавшую джентльмена, пытающегося овладеть голой леди. Она видела эту скульптуру и раньше – ее трудно было не заметить. Теперь она знала, что стоит у дверей комнаты хозяина. Салли удовлетворенно кивнула и, прежде чем рассматривать мраморные фигурки, закрыла за собой скрытую деревянной панелью дверь.
Обе фигурки были голыми, и леди совсем не выглядела испуганной. Она даже обняла пухлой ручкой шею джентльмена. Салли склонила голову набок. У джентльмена покрытые шерстью ноги очень походили на козлиные, а на голове виднелись коротенькие рожки. Разглядывая его вблизи, она неожиданно подумала, что этот неприятный каменный человек был немного похож на камердинера виконта, мистера Пинча… если бы у мистера Пинча на голове были волосы, рожки и покрытые шерстью бедра. Ее взгляд скользнул по телу мраморного джентльмена, и она подумала, если и у мистера Пинча такой же длинный…
Позади нее кашлянул мужчина.
Салли вскрикнула и резко обернулась. Словно вызванный ее мыслями, перед ней стоял мистер Пинч. Одна бровь была у него приподнята, а лысая голова тускло светилась в слабо освещенном холле.
Она почувствовала, как горячая волна заливает ее шею и лицо. Она уперлась в бедра сжатыми в кулаки руками.
– Господи! Вы хотели напугать меня? Разве вы не знаете, что так можно человека убить? Я когда-то знала одну леди, которую вот точно так убил мальчишка: он подкрался к ней сзади и крикнул: «Бу!» Сейчас я уже могла бы лежать мертвой на этом ковре. И что бы вы сказали милорду? Что пошли и убили меня на следующий день после его свадьбы? Как бы вы тогда выглядели?
Мистер Пинч снова кашлянул – словно камни посыпались в жестяное ведерко.
– Возможно, если бы вы не были так поглощены изучением этой статуэтки, мисс Сачлайк…
Салли фыркнула, что не подобало леди, но было вполне уместно в данный момент.
– Вы обвиняете меня в том, что я разглядывала эту статую, мистер Пинч?
У Пинча взлетели обе брови.
– Я просто…
– Должна вам сказать, я только смотрела, не скопилась ли на ней пыль.
– Пыль?
– Пыль. – Салли энергично кивнула. – Миледи не выносит пыль.
– Понятно, – высокомерно проговорил мистер Пинч. – Буду иметь это в виду.
– Да уж, надеюсь на это, – ответила Салли. Она расправила передник и посмотрела на дверь спальни своей хозяйки. Было уже восемь часов, для новой леди Вейл позднее время, но на следующий день после свадьбы…
Мистер Пинч по-прежнему смотрел на нее.
– Предлагаю вам постучать.
Салли возмущенно уставилась на него:
– Я прекрасно знаю, как будить мою хозяйку.
– Тогда в чем же дело?
– Может быть, она не одна. – Салли почувствовала, что снова краснеет. – Вы понимаете? Что, если он там? Какой же я буду выглядеть дурой, если войду, а они не… не… не… – она пыталась это сказать, но язык не слушался ее, – не в порядке. Я бы страшно смутилась.
– А его нет.
– Чего – нет?
–
Его нет, – уверенно заявил мистер Пинч и вошел в комнату хозяина. Салли сердито посмотрела ему вслед. Какой отвратительный человек! Она в последний раз одернула передник и тихонько постучала в дверь своей хозяйки.
Мелисанда сидела за письменным столом и переводила последнюю из волшебных сказок, когда услышала стук в дверь. Маус, лежавший у ее ног, вскочил и, зарычав, бросился к двери.
– Войдите, – сказала она, нисколько не удивленная появлением Салли.
Мелисанда посмотрела на стоявшие, на камине часы. Было чуть больше восьми, но она проснулась почти два часа назад. Она редко спала после восхода солнца. Салли знала распорядок ее дня и обычно приходила одевать ее намного раньше. Горничную, вероятно, смущало новое положение ее как молодой жены. Мелисанде стало стыдно. Скоро вся прислуга в доме узнает, что в их первую брачную ночь она спала отдельно от своего мужа. Но тут уж ничего не поделаешь. Ей придется пройти через это.
– Доброе утро, миледи. – Не спуская с терьера глаз, Салли обошла его.
– Доброе утро. Иди сюда, Маус. – Мелисанда прищелкнула пальцами.
Маус в последний раз подозрительно обнюхал горничную и, подбежав к туалетному столику, улегся у ног Мелисанды.
Мелисанда уже раздвинула на окнах занавеси над туалетом, но Салли пришла, чтобы раздвинуть и остальные.
– Прелестный день. Солнышко, на небе ни облачка и почти никакого ветра. Что бы вы желали сегодня надеть, миледи?
– Думаю, серое, – рассеянно ответила Мелисанда.
Она задумалась над переводом одного немецкого слова. Эта старинная книга волшебных сказок принадлежала ее ближайшей подруге Эмелин, была памятью ее детства.
Очевидно, Эмелин получила ее от своей прусской няни. Перед отъездом вместе со своим мужем, мистером Хартли, в Северную Америку Эмелин подарила ее Мелисанде и попросила перевести эти сказки. Она согласилась и только потом поняла: для них обеих это значило больше чем просто работа. Подарив ей дорогую сердцу книгу, Эмелин словно обещала ей, что их дружба переживет разлуку, и Мелисанда была тронута и благодарна ей за это.
Она надеялась перевести книгу, сделать несколько копий, переплести их и подарить Эмелин в ее следующий приезд в Англию. К сожалению, Мелисанда столкнулась с проблемой. Книга состояла из четырех связанных между собой историй, в каждой рассказывалось о солдате, возвращавшемся с войны. Три из них она перевела относительно легко, но четвертая… четвертая оказалась настоящей головоломкой.
– Серое, миледи? – неуверенно повторила Салли.
– Да, серое, – подтвердила Мелисанда. Трудность заключалась в диалекте. И еще в том, что она переводила письменную речь. Она научилась немецкому языку от матери, в основном это был разговорный язык, а не литературный, отсюда и ее затруднение. Мелисанда провела пальцем по хрупкой бумаге. Работа над книгой напомнила ей об Эмелин. Она жалела, что на ее свадьбе не было подруги. И сейчас она жалела об этом еще сильнее. Как приятно было бы поговорить с Эмелин о ее браке и о загадке, которую представляют собой вообще все мужчины. Почему ее муж…
– Которое серое?
– Что? – Мелисанда, наконец, взглянула на горничную и увидела, что Салли теряет терпение.
– Которое серое? – Салли широко раскрыла дверки шкафа, который, надо признаться, был набит большим количеством довольно бесцветных и унылых платьев.
– Голубовато-серое. Салли достала указанное платье, что-то бормоча себе под нос.
Мелисанда предпочла не слышать ее, она встала и налила в тазик немного теплой воды, чтобы умыться. Освежившись, она терпеливо стояла, пока Салли одевала ее.
Спустя полчаса Мелисанда отпустила горничную и направилась в нижний холл, выложенный бледно-розовым мрамором с золотой и черной отделкой. Здесь она замешкалась. Завтраки, бесспорно, подавались в комнатах нижнего этажа. Но дверей было множество, а накануне, в суете знакомства со слугами и обустройства в своих комнатах, она не догадалась спросить, где именно находится столовая.
За ее спиной кто-то деликатно кашлянул. Мелисанда повернулась и увидела дворецкого Оукса. Это был мужчина небольшого роста, с покатыми плечами науками слишком большими для его запястий. Он носил умело завитый пудреный белый парик.
– Не могу ли я вам помочь, миледи?
– Да, спасибо, – отозвалась Мелисанда. – Не могли бы вы поручить одному из лакеев прогулять мою собаку, Мауса, в саду? И, пожалуйста, покажите мне комнату, где подается завтрак.
Оукс прищелкнул пальцами, и перед ним, как черт из табакерки, появился долговязый молодой лакей. Оукс указал на Мауса. Лакей наклонился к собачке и замер – Маус оскалил зубы и зарычал.
– О, сэр Маус! – Мелисанда подобрала все еще рычавшего терьера и вложила его в руки лакею.
Лакей, насколько это было возможно, старался держать свою голову подальше от своих рук.
Мелисанда похлопала песика пальцем по носу:
– Прекрати это.
Маус перестал рычать, но по-прежнему с подозрением смотрел на человека, в чьи руки он попал. Лакей с вытянутыми вперед руками направился к выходу.
– Комната для завтраков чуть дальше, – сказал Оукс. Он провел ее через элегантную гостиную в комнату, окна которой выходили в сад. Взглянув в окно, Мелисанда увидела Мауса, орошавшего каждое дерево, стоящее вдоль главной дорожки, и следовавшего за ним лакея.
– Виконт пользуется этой комнатой, когда у него гости, – пояснил Оукс. – Естественно, если вы пожелаете что-то изменить, только скажите мне.
– Нет-нет. Все очень хорошо. Спасибо вам, Оукс. – Она улыбнулась и села на стул, который он выдвинул из-за длинного полированного стола.
– Кухарка отлично варит яйца всмятку, – сказал Оукс. – Но если вы желаете иметь на завтрак сельдь или…
– Яйца подойдут. И еще я бы хотела сладкую булочку или две и горячий шоколад.
Он поклонился.
– Я прикажу горничной немедленно их принести.
Мелисанда нерешительно кашлянула.
– Пожалуйста, не сейчас, я хотела бы подождать мужа.
Оукс растерянно заморгал.
– Виконт встает поздно…
– Ничего, я подожду.
– Да, миледи. – И Оукс вышел из комнаты. Мелисанда наблюдала в окно, как Маус, закончив свои дела, заспешил к дому. Через несколько минут он появился в дверях вместе с лакеем. Увидев ее, Маус насторожил крохотные ушки, подбежал к ней, лизнул ее руку, устроился под ее стулом и вздохнул.
– Спасибо, – улыбнулась Мелисанда лакею. Он выглядел совсем молоденьким, из-под белого парика выглядывало все еще прыщеватое лицо. – Как тебя зовут?
– Спрат, миледи. – Его щеки раскраснелись под ее взглядом. Ну и имечко, подумала Мелисанда. Уж лучше бы родители окрестили его Джеком. Она кивнула:
– Спрат, ты будешь заботиться о сэре Маусе. Ему требуется посещать сад утром, после ленча и перед сном. Ты не забудешь об этом?
– Нет, миледи. – Спрат нервно кивнул. – Благодарю вас, миледи.
Мелисанда подавила улыбку. Спрат, казалось, не был уверен, должен ли он благодарить, тем более что из-под стула послышалось тихое рычание Мауса.
– Спасибо. Это все.
Спрат, попятившись, вышел, и Мелисанда снова осталась одна. Она посидела немного, но когда бездеятельность стала невыносима для ее напряженных нервов, она встала и подошла к окну. Как ей встретить своего новообретенного мужа? Конечно, со спокойствием, как и положено жене. Но не могла ли она каким-то образом, осторожно, незаметно, дать ему понять, что прошлая ночь, мягко говоря, была разочарованием? Мелисанда поморщилась. Не за столом же, не за завтраком. Джентльмены очень чувствительны в этом отношении, и многие ранним утром не отличаются рассудительностью. Но она должна когда-нибудь, как-нибудь заговорить об этом. Ведь, черт побери, этот мужчина известен как опытный любовник! Если только все леди, бывшие объектом его желаний, не лгали, он был бы способен на большее прошлой ночью.
Где-то часы пробили девять. Маус встал, потянулся и широко зевнул, показывая розовый язычок. Разочарованная, Мелисанда решила больше не ждать и вышла в холл. Там стоял Спрат, бессмысленно глядя в потолок. Увидев ее, он быстро опустил глаза.
– Принеси мне, пожалуйста, мой завтрак, – распорядилась Мелисанда и, вернувшись в комнату, стала ждать. Может быть, Вейл уже уехал из дома, или он всегда так долго спит?
После одинокого завтрака, которым она поделилась с Маусом, Мелисанда занялась другими делами. Она послала за кухаркой и приспособила изящно отделанную желто-белую гостиную для составления меню на неделю.
Кухарка была маленькой худощавой женщиной с худым озабоченным лицом и седеющими черными волосами, туго стянутыми в узел на затылке. Она сидела на краешке стула, подавшись вперед, и все время кивала, слушая, что говорила Мелисанда. Кухарка не улыбалась – казалось, ее лицо не умело улыбаться, но тонко поджатые губы расслабились, когда Мелисанда похвалила хорошо сваренные яйца всмятку и горячий шоколад. Мелисанда как раз начинала чувствовать, что у нее устанавливается, приятное взаимопонимание с этой женщиной, когда их разговор прервал раздавшийся шум. Обе женщины подняли головы. Мелисанда расслышала среди мужских голосов собачий лай.
– О Боже! – Она вежливо улыбнулась кухарке: – Извините меня.
Она не спеша, направилась в утреннюю комнату для завтрака, где застала разыгравшуюся драму. Спрат стоял, разинув рот. Прекрасный белый парик Оукса съехал набок, и дворецкий что-то торопливо объяснял, но, к сожалению, его голоса никто не слышал. Тем временем ее однодневный муж размахивал руками, и что-то кричал, как будто изображая разгневанную ветряную мельницу. Объект его гнева стоял всего лишь в нескольких дюймах от башмаков лорда Вейла и то рычал, то заливался лаем.
– Откуда взялась эта псина? – возмутился Вейл. – Кто ее впустил? Неужели человек не может позавтракать, не защищая свой бекон от какой-то твари?
– Маус, – сказала Мелисанда тихо, но достаточно громко, чтобы терьер услышал ее. С последним торжествующим «гав!» Маус засеменил к ней и, тяжело дыша, уселся на ее туфли.
– Так вы знаете эту псину? – спросил удивленно лорд Вейл. – Откуда она взялась?
Оукс поправил свой парик, что-то бормоча себе под нос, а Спрат так и стоял окаменев.
Мелисанда прищурилась. Надо же! И это после того, как ее целый час заставили ждать завтрака.
– Маус принадлежит мне. Лорд Вейл растерялся, и она не могла не заметить, что даже в растерянности и в дурном расположении духа его глаза были потрясающе красивы. «Вчера он лежал на мне, – думала она, чувствуя, как внизу живота разгорается жар. – Его тело слилось с моим. Наконец он стал моим мужем».
– Но она съела мой бекон.
Мелисанда посмотрела на Мауса, который с обожанием смотрел на нее.
– Он.
Лорд Вейл провел рукой по волосам, сбивая в сторону шейный платок.
– Что?
– Он, – четко произнесла Мелисанда и улыбнулась. – Сэр Маус – пес, джентльмен. И он очень любит бекон, поэтому вам не следовало соблазнять его беконом.
Она щелкнула пальцами и удалилась в сопровождении Мауса.
– Собака-джентльмен? – Джаспер смотрел на дверь, за которой только что скрылась его новобрачная. Для женщины с мерзкой собачонкой она выглядела удивительно элегантно. – Собака-джентльмен? Вы когда-нибудь слышали о собаке-джентльмене? – обратился он к мужчинам, остававшимся в комнате.
Его лакей – высокий худой молодой человек с именем из детских сказок, которое Джаспер не мог сейчас вспомнить, – почесал под париком голову.
– Миледи, кажется, любит эту собачку. Пришедший в себя Оукс с сомнением взглянул на хозяина:
– Виконтесса дала особые указания относительно этого животного, после того как позавтракала час назад, милорд.
И тут Джаспера наконец осенило: возможно, он вел себя как осел. Он поморщился. Ради справедливости следовало признать, что он никогда не вставал рано. Но даже в таких обстоятельствах накричать на новобрачную на следующий день после свадьбы было выше допустимого.
– Я распоряжусь, чтобы для вас приготовили другой завтрак, милорд, – предложил Оукс.
– Нет. – Джаспер вздохнул. – Я сыт. – Он задумчиво смотрел на дверь, решая, найдется ли у него сейчас достаточно красноречия, чтобы извиниться перед своей женой. Его могли бы назвать трусом, но лучше не раздувать дела. – Приведите мне лошадь.
– Да, милорд. – Оукс поклонился и вышел из комнаты. Поразительно, как легко двигался этот человек. У молодого лакея, все еще остававшегося в комнате, был такой вид, будто он хотел что-то сказать.
Джаспер вздохнул. Он даже не успел выпить чаю до того, как собачка испортила ему завтрак.
– Да?
– Должен ли я сказать ее сиятельству, что вы уезжаете? – спросил лакей, и Джаспер почувствовал себя скотиной. Даже лакей знал лучше его, как надо вести себя с новобрачной.
– Да, скажи. – И, избегая смотреть лакею в глаза, он широким шагом вышел из комнаты.
Прошло немногим более получаса, а Джаспер уже ехал по запруженным народом улицам Лондона, направляясь в «Линкольнз инн». Снова на небе показалось солнце, и люди, казалось, решили насладиться прекрасной погодой даже в такой ранний час. Уличные торговцы захватывали выгодные углы, расхваливая свои товары, модные дамы расхаживали парами, а кареты проплывали мимо, как корабли под всеми парусами.
Шесть месяцев назад они с Сэмом Хартли опрашивали солдат, выживших в бойне у Спиннерс-Фоллс, но не смогли опросить каждого. Многие исчезли без следа. Многие стали стариками, калеками, опустившимися до попрошайничества и воровства. Они жили на грани смерти и в любой момент могли покинуть этот мир. Во всяком случае, многих невозможно было найти.
Но все же выжившие были. Например, Алистэр Манро. Манро не был солдатом Двадцать восьмого полка, он был натуралистом, прикомандированным к полку для описания и определения животных и растений по заданию его величества. Конечно, индейцы, которые напали на полк у Спиннерс-Фоллс, не делали различий между солдатом и гражданским лицом. Манро был схвачен вместе с группой, в которую попал Джаспер, и испытал то же, что и все, кого, в конце концов, выкупили. Джаспер, остановивший свою лошадь, чтобы пропустить шумных носильщиков портшезов, содрогнулся при этом воспоминании. Почти никто из пленников, которых гнали через темные, звенящие от москитов леса Северной Америки, не вернулся живым. А те, которые вернулись, сильно изменились. Джаспер иногда думал, что частица и его души осталась в тех темных лесах…
Он отогнал эти мысли и направил Белл на широкую фешенебельную площадь «Линкольнз инн». Джаспер подъехал к высокому красивому зданию из красного кирпича, с обрамленными белым кирпичом окнами. Он спешился, передал поводья ожидавшему мальчику-слуге и, поднявшись по ступеням, постучал в дверь. Спустя несколько минут дворецкий проводил его в кабинет.
– Вейл! – Мэтью Хорн встал из-за большого письменного стола и протянул руку. – На следующий день после свадьбы. Не ожидал увидеть тебя так скоро.
Джаспер взял его за обе руки. На Хорне был белый парик, у него, как и у всех рыжих, была бледная кожа, на щеках розовели пятна, оставленные ветром или бритвой. Без сомнения, годам к пятидесяти лицо его приобретет багровый оттенок. Высокие скулы казались тяжелыми и угловатыми, словно для того, чтобы притушить красоту лица. Глаза у него были голубые и теплые, в уголках рта виднелись морщинки, хотя он еще не отпраздновал свой тридцатый день рождения.
– Я негодяй, что так скоро оставляю возлюбленную жену мою. – Джаспер отпустил руку Хорна и отступил назад. – Но боюсь, время не терпит.
– Пожалуйста. Садись.
Джаспер откинул полы камзола и сел в кресло напротив Хорна.
– Как здоровье вашей матушки?
Хорн возвел глаза к потолку, как будто мог увидеть спальню своей матери, находившуюся на верхнем этаже над ними.
– Прикована к постели, но духом она сильна. Когда у меня получается, я пью с ней чай, и она всегда интересуется последними сплетнями.
Джаспер улыбнулся.
– На музыкальном вечере у Эддингсов ты упомянул о Спиннерс-Фоллс, – напомнил Хорн.
– Да. Ты помнишь Сэма Хартли? Капрала Хартли? Он был проводником нашего полка до форта Эдуард.
– И что же?
– Он вернулся в Лондон в прошлом сентябре.
– Жаль, что не встретился с ним. В это время я путешествовал по Италии. – Хорн наклонился и дернул за шнурок звонка.
Джаспер кивнул:
– Он приходил ко мне. Показал письмо, попавшее ему в руки.
– Что за письмо?
– В нем сообщалось, каким маршрутом пойдет Двадцать восьмой пехотный полк от Квебека до форта Эдуард, включая дороги и точное время, когда мы окажемся у Спиннерс-Фоллс.
– Что? – Глаза Хорна сузились, и Джаспер увидел, что перед ним уже не мальчик, а мужчина. Уже давно не мальчик.
Джаспер подался вперед.
– Нас предали, о нашем местонахождении сообщили французам и их индейским союзникам. Полк попал в ловушку у Спиннерс-Фоллс и был зверски уничтожен.
Дверь кабинета Хорна отворилась, и вошел высокий худощавый дворецкий. – Сэр?
– А… да, – смутился Хорн. – Да, попросите принести нам чаю.
Дворецкий поклонился и вышел. Хорн подождал, пока за ним закрылась дверь, и потом заговорил:
– Но кто мог это сделать? Единственные, кто знал наш маршрут, – это проводники и офицеры. – Он постучал пальцами по столу. – Ты уверен? Ты видел это письмо? Может быть, Хартли как-то не так понял его.
Джаспер покачал головой:
– Я видел письмо, это не ошибка. Нас предали. И я и Хартли думаем, что это был Дик Торнтон.
– Ты сказал, что говорил с ним перед тем, как его повесили.
– Да.
– И что же?
Джаспер глубоко вздохнул.
– Торнтон поклялся, что он не предатель. Он намекнул, что это был один из тех, кого захватили индейцы.
Хорн посмотрел на него широко раскрытыми глазами, тряхнул головой и рассмеялся:
– И ты веришь этому убийце, Торнтону?
Джаспер посмотрел на свои руки, зажатые между коленями. Он и сам много раз задавал себе этот вопрос.
– Торнтон знал, что умрет. У него не было смысла лгать мне.
– Если только он не сумасшедший. Джаспер кивнул:
– Даже если и так… Во время того перехода Торнтона вели как арестанта в кандалах. Он шел в конце колонны. Думаю, он мог что-то видеть, слышать то, чего не слышали мы, занятые продвижением полка.
– И если ты принимаешь за правду слова Торнтона, то куда это тебя приведет?
Джаспер смотрел на него, не шевелясь. Хорн развел руками:
– Ты ведь не думаешь, что это я предал нас, Вейл? Ты думаешь, я просил, чтобы меня пытали, пока я от крика не потерял голос? Ты знаешь, какие кошмары мучают меня по ночам. Ты знаешь…
– Тише, – сказал Джаспер. – Прекрати. Конечно, я не думаю, что ты…
– Тогда кто? – Хорн посмотрел на него сквозь блеснувшие в его глазах слезы. – Кто из нас предал целый полк? Нейт Гроу? Они отрезали у него половину пальцев. Манро? Ему всего лишь вырезали один глаз. Совсем невысокая плата за предательство, верно?
– Мэтью…
Но Хорн его не слышал.
– Тогда Сент-Обин? О, он умер. Возможно, он просчитался, и его сожгли на костре. Или…
– Замолчи, черт тебя побери! – сказал Джаспер тихо, но достаточно громко, чтобы прервать этот страшный перечень. – Я знаю. Я все это знаю, черт возьми.
Хорн закрыл глаза и тихо сказал:
– Тогда ты знаешь, что ни один из нас не мог сделать этого.
– Кто-то смог. Кто-то устроил западню и повел на эту бойню четыре сотни солдат. Лицо Хорна исказилось.
– Проклятие!
В комнату вошла горничная с подносом. Оба мужчины молчали, пока она ставила его на уголок стола. Она вышла, дверь тихо закрылась. Джаспер смотрел на своего старого друга, своего товарища по оружию былых лет.
Хорн отодвинул в сторону стопку бумаг.
– Чего ты хочешь от меня?
– Я хочу, чтобы ты помог мне найти того, кто нас предал, – ответил Джаспер. – А потом помог бы мне убить его.
Лорд Вейл вернулся домой намного позднее обеденного часа. Мелисанда знала это, потому что в его большой гостиной в передней части дома на каминной полке стояли ужасающе уродливые часы. Розовые пышнотелые нимфы выделывали на циферблате курбеты, которые, очевидно, должны были выглядеть эротично. Мелисанда презрительно фыркнула. Как мало знал о настоящей эротике человек, создавший эти часы! Сидевший у ее ног Маус насторожился, услышав шум, вызванный появлением лорда Вейла. Он подошел к двери и, просунув нос в щель, принюхался.
Мелисанда осторожно протянула шелковую нитку сквозь натянутую на пяльцах ткань, оставив на лицевой стороне аккуратный французский узелок. Пальцы больше не дрожали, это ее порадовало. Возможно, продолжительное общение с Вейлом поможет ей преодолеть ее ужасную чувствительность. Лорд не мог не понимать: возмущение, кипевшее в ней, пока она так долго ждала его, конечно, заставит её чувствовать себя с ним менее скованно. О, она по-прежнему ощущала его присутствие, по-прежнему хотела быть рядом с ним, но сейчас над этими чувствами преобладало раздражение. После завтрака она больше не видела его, не получила уведомления, вернется ли он домой к ужину. Может быть, их брак и был браком по расчету, но это не означало, что надо отбросить простую вежливость. Мелисанда слышала, как ее муж разговаривал в коридоре с дворецким и лакеями, и в который раз за этот вечер спросила себя, а не забыл ли он о том, что у него есть жена. Оукс производит впечатление знающего человека. Может быть, он напомнит хозяину о ее существовании?
