Текст книги "Герцог полуночи"
Автор книги: Элизабет Хойт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 7
Если свадьба короля Херла была грандиозной, то свадебные торжества короля гномов были потрясающими. Семь дней и семь ночей продолжались празднества с танцами и состязаниями рассказчиков. Пещера сияла золотом и алмазами, потому что у каждого гнома была глубокая и неизменная любовь к сокровищам, добываемым в недрах земли. Поэтому, когда король Херла наконец вручил свой свадебный подарок, среди жителей страны гномов прокатился гул одобрения – он преподнес королю гномов сундук из золота, до верху наполненный сверкающими алмазами…
…из «Легенды о короле Херла».
– А глаза у него горели красным огнем, словно он только что явился из ада. – Пенелопа театрально вздрогнула, закончив свой рассказ.
Артемис, вероятно, в сотый раз слушавшая историю об их встрече с Призраком Сент-Джайлза, наклонилась ближе к Фебе и шепнула ей на ухо:
– Или словно у него было небольшое воспаление глаз.
Девушка прикрыла рот ладошкой, чтобы заглушить смех.
– Хотелось бы мне оказаться там, чтобы защитить вас от такого злодея! – воскликнул герцог Скарборо.
Джентльмены только что присоединились после обеда к дамам, сидевшим в желтой гостиной, и все гости разбрелись по комнате. Леди расположились в удобных резных креслах и на диванах, а мужчины стояли. Скарборо сразу же подошел к Пенелопе, а Уэйкфилд прохаживался вдоль стен гостиной. «Что за игру он затевает? – думала Артемис. – Неужели собирается ждать приглашения от моей кузины?» Но тут герцог вдруг бросил на нее задумчивый взгляд, и Артемис невольно вздрогнула; ей почему-то показалось, что он думал сейчас именно о ней. Может, это из-за ее небольшого представления на поле для стрельбы из лука? Но не могла же она упустить такую возможность… Ведь она, Артемис, не была светской лондонской леди, она росла в провинции, проводила долгие дни, бродя по лесу, и, конечно же, умела охотиться. Правда, тогда ее дичью были птицы, изредка белки – не хищные герцоги, – но ведь правила остаются теми же, верно? Да, она будет преследовать, загонять его, пока у него не останется иного выбора, так что ему придется спасти ее брата. Конечно, это было непростое дело, но ей хотелось верить, что она способна разоблачить Уэйкфилда. Но, с другой стороны… Ведь если она на самом деле перед всеми объявит его Призраком Сент-Джайлза, – то тогда лишится всех средств для достижения своей цели. Да, сложная игра… Но первый ход она, во всяком случае, уже сделала – привлекла его внимание.
– Очень смело, ваша светлость! – повысив голос, обратилась Артемис к герцогу Скарборо. – Неужели вы действительно могли бы сразиться с Призраком Сент-Джайлза? Видите ли, я тогда успела заметить, что Призрак – довольно крупный мужчина. Он почти такого же роста, как… – Она окинула взглядом находившихся в гостиной мужчин – как будто искала джентльмена подходящего роста. Когда же ее взгляд остановился на Уэйкфилде, лицо его исказила гримаса. – Да, наше привидение – это в точности герцог Уэйкфилд.
Последовало тягостное молчание, а потом тишину нарушила Пенелопа.
– Ты забыла, Артемис. Призрак был почти на фут выше его светлости. Но все равно я уверена, что герцог Скарборо вполне мог бы справиться с ним.
Последнее утверждение было столь очевидной глупостью, что Артемис даже не потрудилась закатить глаза. И в тот же миг раздался веселый голос Фебы.
– Да, несомненно, его светлость был бы гораздо лучшим помощником, чем мой брат.
– Не болтай глупости, Феба, – прорычал Уэйкфилд.
Девушка повернула свое жизнерадостное личико к герцогу, который прятался в углу, как большой тигр.
– Но, дорогой брат, ты должен признать, что вчера не лучшим образом проявил себя в поединке с герцогом Скарборо.
– Его светлость герцог Скарборо, несомненно, посвятил фехтованию гораздо больше лет, чем я. – Уэйкфилд так изысканно поклонился пожилому джентльмену, что Артемис даже усомнилась в том, что он оскорбительно намекал на возраст Скарборо. – А тебе, детка, следует проявлять больше уважения к старшим, – добавил он, повернувшись к сестре.
Его шутливый тон застал Артемис врасплох, и она напомнила себе, что герцог искренне заботился о своей младшей сестре. И, конечно же, он очень любил ее. Эта мысль встревожила Артемис. Возможно, она шантажировала доброго и отзывчивого человека – вовсе не хищника.
Собравшись с духом, Артемис проговорила:
– Не следует считать Призрака таким чудовищно высоким. Честно говоря, я думала, что он и ростом, и сложением такой же, как его светлость. И будь его светлость лучшим фехтовальщиком, он вполне мог бы быть тем, кого мы встретили в Сент-Джайлзе.
– Но с какой стати его светлость станет бродить по Сент-Джайлзу? – в явном замешательстве спросила Пенелопа. – Туда ходят только грабители и нищие.
– Но мы же с тобой ходили туда, разве нет? – возразила Артемис.
– Мы с тобой – совсем другое дело, – отмахнулась от нее Пенелопа. – Для меня это было замечательное приключение.
– Которое едва не погубило вас обеих, между прочим, – шепнула Феба на ухо Артемис.
– Знаете, миледи, довольно разговоров о негодяях, – с веселой улыбкой проговорил Скарборо. – Как я помню, вы обещали спеть для нас. Не сделаете ли это сейчас?
– Да, конечно! – просияла Пенелопа; она была ужасно рада, что снова оказалась в центре внимания. – Только мне нужен аккомпаниатор.
– Я могу сыграть, если знаю произведение, которое вы будете петь, – предложила Феба, и Артемис проводила ее через комнату к клавикордам.
– Что вы хотели бы исполнить? – поинтересовалась Феба, грациозно садясь за инструмент.
– Вы знаете «Жалобу пастушки»? – с улыбкой спросила Пенелопа; у нее был весьма ограниченный репертуар, состоявший из довольно сентиментальных и слащавых песен.
Подавив вздох, Артемис заняла свободное место. Когда же Уэйкфилд уселся рядом, она невольно вздрогнула.
– Думаю, это ошибка, – пробормотал он, едва заметно кивнув в сторону Пенелопы. – У вас получилось бы намного лучше.
– Вы бросаете мне вызов, ваша светлость?
– Не-нет, ни в коем случае. – Он криво усмехнулся. – Господи, что она делает?..
Артемис тотчас перевела взгляд на кузину. Оказалось, что Пенелопа положила одну руку на живот, а другую неестественно вытянула, видимо, полагая, что выглядит трагически.
– Это ее обычная поза при пении, ваша светлость. Уверена, вы быстро привыкнете к этому, когда женитесь на моей кузине.
– О боже, – прошептал герцог, поморщившись.
Феба заиграла с мастерством и выразительностью, не соответствовавшими ее возрасту, и Артемис в восхищении заметила:
– Ваша сестра замечательно играет.
– Да, замечательно, – глядя на Фебу с нежностью, отозвался герцог.
И тут Пенелопа запела. Не сказать, чтобы она была совсем уж плохой певицей, но ее сопрано было слишком высоким, а временами просто визгливым. К тому же песня, которую она выбрала, была печальной.
– Не смей ласкать мою пушистую овечку! – пропела Пенелопа, не совсем правильно взяв ноту на слове «овечка», – она пугливая и слишком нежная для грубой мужской руки!
– Знаете, мне кажется, эта песня… Пожалуй, она весьма двусмысленная! – пробормотала позади них миссис Джиллетт.
Артемис перехватила насмешливый взгляд герцога и почувствовала, как к ее щекам приливает жар.
– Ведите себя прилично, мисс Грейвс, – едва слышно сказал он хриплым низким голосом.
– Прекрасные слова для человека, который по ночам бегает в маске по Сент-Джайлзу, – прошептала она в ответ.
– Ш-ш-ш, тихо. – Нахмурившись, герцог осмотрелся.
– Вы чего-то боитесь, ваша светлость? – с невинным видом спросила Артемис.
– Значит, так, да? – Он с сожалением взглянул на нее.
– Да, именно так. – У нее не было абсолютно никакой причины стыдиться, и она с вызовом вскинула подбородок. – Если только вы не захотите сделать то, о чем я просила вас сегодня утром.
Герцог решительно покачал головой.
– Нет. Вы знаете, что это невозможно. Ведь ваш брат убил трех человек.
– Вы ошибаетесь. – Чтобы их разговор никто не мог подслушать, Артемис подалась ближе к герцогу и тотчас ощутила исходивший от него запах леса, никак не подходивший этой богато украшенной комнате. – Его обвинили в убийстве трех человек, но он этого не делал.
Тут на лице герцога появилось снисходительное выражение, которое она видела и раньше – видела и ненавидела.
– Ваша преданность брату достойна похвалы, но доказательства неоспоримы. Когда его обнаружили, на нем была кровь, а в руке он держал разделочный нож.
Чуть отодвинувшись, Артемис с удивлением посмотрела на собеседника. Про кровь, как и про нож, было хорошо известно, – но разделочный нож…
– Вижу, ваше расследование было очень обстоятельным.
– Естественно. Неужели вы думали, что оно могло быть иным? – Уэйкфилд вдруг пристально посмотрел на нее, и сейчас его глаза были необычайно холодными. – Вероятно, следует напомнить вам, мисс Грейвс, что у меня есть твердое правило получать то, что мне требуется. В данном же случае мне требовалась точная информация.
Артемис вздохнула. Ей очень хотелось просто встать и уйти, но она не могла этого сделать, не устроив сцены.
– Что ж, ваша светлость, вам, пожалуй, следует знать, что я не намерена оставлять за вами поле боя.
– Тогда берегитесь, мисс Грейвс. – Он смотрел на нее все так же пристально.
К счастью, в этот момент высокая и протяжная нота возвестила об окончании исполняемой Пенелопой баллады, и этот пронзительный и визгливый звук буквально оглушил слушателей, так что прошло несколько секунд, прежде чем мужчины зааплодировали.
– Просто изумительно, – громко произнесла Артемис. – Быть может, на бис…
– О, но у моего брата великолепный голос, – перебила Феба, бросив на Артемис укоризненный взгляд. – Максимус, ты споешь для нас?
Пенелопа чуть нахмурилась, очевидно, недовольная тем, что лишилась всеобщего внимания.
– Никто не захочет слушать меня, – запротестовал Максимус.
– Мне действительно больше нравится нежный женский голос, чем низкий мужской, – объявил Скарборо.
– Возможен дуэт, – прищурившись, предложил Уэйкфилд. – Феба, я уверен, знает некоторые из песен, ноты которых есть в шкафу.
Он встал, подошел к украшенному витиеватой резьбой шкафу и начал доставать ноты, вслух читая названия, чтобы Феба могла выбрать то, что знала наизусть.
Когда же герцог попытался сам выбрать песню, Феба фыркнула и сказала, что женская партия здесь предназначена для контральто, а у Пенелопы сопрано.
Тут слушатели заволновались, слегка напуганные перспективой прослушать еще одно выступление Пенелопы, но слова Фебы успокоили их.
– Что ж, тогда придется мне исполнить женскую партию. Честно говоря, это не повлияет на пение Максимуса, раз он согласился. – И тотчас же, не дав герцогу времени на то, чтобы сбежать, она взяла на клавикордах начальные ноты.
Артемис сложила вместе ладони и зажала их между коленей. Феба, без сомнения, заставила брата петь только для того, чтобы помешать еще одному выступлению Пенелопы. Артемис – как и все остальные гости – не ожидала от герцога особого таланта, и по окончании этого дуэта она собиралась загнать его в угол и заставить…
Тут он запел, и Артемис затаила дыхание.
Голос герцога, низкий, но чистый, трогал ее до глубины души и заставлял трепетать от восторга; в какой-то момент Артемис даже поняла, что непроизвольно разинула рот. Да-да, у Уэйкфилда был голос, который мог заставить ангелов – или демонов – рыдать. И это был не тот голос, который вызывает восхищение лишь ненадолго – например, в последнее время в Лондоне был в моде неестественно высокий мужской голос, – нет, такой голос всегда будет пленять: голос густой, сильный, с мощной вибрацией на низких нотах. Она могла сидеть и слушать Максимуса часами.
Но герцог Уэйкфилд, по-видимому, не сознавал, в какое волнение привело гостей его пение. Держа в одной руке ноты, по которым пел, он слегка склонился к Фебе и положил ей на плечо другую руку; когда же они вместе преодолевали особенно сложный пассаж, сестра ласково ему улыбалась, и он улыбался ей в ответ – открыто, искренне, с любовью.
Может, он всегда был бы таким, если бы не являлся герцогом Уэйкфилдом? Да, возможно, был бы сильным, но не холодным, не обремененным необходимостью господствовать и командовать – был бы любящим и счастливым?
Мысль о таком мужчине казалась необычайно заманчивой. Представляя себе такое идеальное существо, Артемис поймала взгляд герцога и вдруг поняла, что он – такой, какой был сейчас, со всеми своими недостатками, – именно тот мужчина, о котором она мечтала. Ей хотелось подчинить его властную натуру, хотелось убежать с ним в лес, чтобы вовлечь в те игры, которые они сами же и придумали.
А его холодность?..
Артемис очень хотелось растопить его холод и превратить в тепло, которое затопило бы их обоих.
Лежа на грязной соломе, Аполло прислушивался к стуку сапог надзирателей. Для обходов было слишком поздно, обитатели этого ужасного места уже получили свой скудный ужин – заплесневелый хлеб и затхлую воду, – и освещение почти везде было погашено. Так что у надзирателей не было абсолютно никакой причины явиться сюда, кроме как ради развлечения.
Аполло вздохнул и, стараясь найти более удобное положение, пошевелился, звякнув при этом цепями. Вчера привели нового обитателя – вероятно, молодую женщину. Устройство камер не позволяло ему видеть соседей, и он видел только камеру, расположенную через проход – напротив его собственной. Ее занимал мужчина, у которого была какая-то кожная болезнь, и кожа его имела поразительное сходство с лишайником на камне.
Накануне новая обитательница пела прямо среди ночи; слова ее песни были совершенно непристойными, однако голос оказался красивым… и при этом каким-то безнадежным. Была ли она действительно сумасшедшей или же просто жертвой родственников или мужа, которым надоела? Впрочем, здесь это не имело значения.
В коридоре появился свет, и тотчас же послышался голос одного из надзирателей.
– Есть у тебя что-нибудь для меня, милашка? – Это был Ридли, здоровенный детина, ужасно подлый.
– Тогда поцелуй нас. – А это был Линч, прихвостень Ридли.
Несомненно, они готовили для нее нечто по-настоящему ужасное. Женщина застонала, тихо и болезненно. И зазвенела цепь, как будто женщина старалась спастись, отодвинувшись подальше.
– Эй! – крикнул Аполло. – Эй, Ридли!
– Заткнись, Килборн! – в ярости рявкнул надзиратель.
– Ты оскорбляешь мои чувства, Ридли, – огрызнулся Аполло. – Почему бы тебе не прийти сюда, чтобы пожелать мне спокойной ночи?
На этот раз никакого ответа. Однако послышался плач женщины, а затем треск рвущейся одежды.
Проклятье!
Когда-то Аполло считал себя светским человеком, джентльменом, хорошо знакомым со страшными грехами, скрывавшимися в глубинах Лондона. Он пил и играл, даже время от времени покупал благосклонность хорошеньких женщин, потому что так проводили время юноши, не занятые учебой в университете и интересующиеся только развлечениями. При этом он был на редкость простодушным и наивным. А потом он попал в Бедлам и узнал, что такое настоящая безнравственность. Здесь существа, называющие себя мужчинами, издевались над теми, кто был слабее их, исключительно ради развлечения – чтобы посмеяться в лицо своим доведенным до отчаяния жертвам.
Он очень много ночей здесь провел, не имея возможности хоть чем-то помочь несчастным. Но, быть может, на этот раз ему удастся отвлечь шакалов от выбранной ими жертвы.
– Эй, Линч, ты отдаешься Ридли? – Аполло придвинулся поближе к двери, насколько позволяли его цепи. – Ведь вы с ним именно этим занимаетесь, когда бездельничаете, вместо того чтобы работать, правда? Тебе это нравится? Держу пари, Линч, ты в восторге от своего любовника.
– Линч, заткни его аристократическую глотку! – прорычал Ридли.
И тотчас же в дверном проеме камеры Аполло появилась приземистая фигура Линча, державшего на плече короткую дубинку.
Аполло усмехнулся и скрестил ноги – как будто сидел в гостиной какой-нибудь светской леди, а не лежал на грязной соломе.
– Добрый день, мистер Линч. Вы очень любезны. Я рад, что вы заглянули. Не выпьете ли со мной чаю? Или вы предпочитаете шоколад?
Линч взревел; он был немногословен, и за него обычно говорил Ридли, так как сам Линч был глуповат, о чем свидетельствовал его узкий скошенный лоб. Линч не стал приближаться – стоя там, куда цепи не позволяли Аполло дотянуться, он замахнулся дубинкой, целясь по ногам узника.
Среди обитателей Бедлама ходили слухи, что дубинка Линча ломает руки и даже ноги, но Аполло был начеку – в последнее мгновение он отдернул ноги.
– О, нет-нет! – рассмеялся он. – Так не получится приятной игры.
Линч обладал одним замечательным качеством – был абсолютно предсказуем. Он сделал еще два безуспешных взмаха, а потом в ярости бросился на узника. Аполло подставил под удар правую руку, тотчас онемевшую до плеча, но зато сумел выбить дубинку из руки надзирателя.
Тот отскочил с громким криком.
А женщина теперь стонала не переставая, стонала мучительно, и от ее жуткого воя у Аполло на затылке зашевелились волосы.
– Рид-ли, о, дорогой Рид-ли! – пропел Аполло сквозь зубы. – Линч сердится. Приходи, приходи и поиграй со мной, милый Рид-ли!
Из соседней камеры донеслось грязное ругательство.
– Эй, Рид-ли! Мы все знаем, какой крохотный у тебя хрен – не можешь найти его без помощи Линча!
«Песня» возымела действие. Тяжелые сапоги загрохотали по коридору, возвещая о приближении Ридли. А затем в поле зрения появился гигант в расстегнутых штанах. У него были огромные руки, широченные мясистые плечи, а между ними – валун головы. Рот надзирателя кривился в ухмылке, и Аполло быстро понял свою ошибку. Оказалось, что Ридли сопровождал Тайн, который не был таким громадным, как Ридли – таких вообще мало, – но который при случае мог быть таким же жестоким.
Тайн и Линч разошлись, готовясь напасть на узника с двух сторон, а Ридли по-прежнему ухмылялся, ожидая, когда его приспешники займут свои позиции.
«Нет уж, ничего у них не выйдет», – сказал себе Аполло.
– Итак, джентльмены, – протянул он, медленно вставая, – признаю, я вел себя неучтиво. Но я не привык к такому количеству гостей в столь позднее время. Ридли, почему бы вам ни отослать своих друзей? Тогда мы могли бы вдвоем все уладить за чашкой чая…
Тайн с Линчем бросились на него одновременно, но Аполло перехватил руку Тайна своей левой рукой, а локтем правой, все еще не действовавшей должным образом, сумел ударить Линча в лицо, отбросив его к стене. Повернувшись вполоборота к Тайну, Аполло ударил его кулаком слева; Тайн пошатнулся, но остался стоять, и Аполло, уже готовившийся повторить удар, внезапно понял грозившую ему опасность – он потерял из виду Ридли.
Увы, было уже поздно – надзиратель дернул Аполло за ноги, он ударился головой о каменный пол и несколько секунд не видел ничего, кроме яркого света. А потом он снова увидел Ридли, все еще державшего в руках цепь, связывавшую ноги Аполло.
Шатаясь и зажимая рукой нос, из которого текла кровь, подошел Линч и ударил Аполло в лицо, затем снова ударил, на сей раз по ребрам. Было больно, но боль была какая-то тупая, и Аполло понимал, что это тревожный признак. Он попытался увернуться, чтобы защитить живот, но Ридли помешал ему, дернув за цепь. Линч, державший свою дубинку, медленно поднимал ее…
– Больше ты у нас рта не раскроешь, – ухмыльнулся Ридли, поддерживая сползавшие панталоны.
«Нет, нет, нет!» – промелькнуло в мыслях у Аполло, и он, с трудом выпрямившись, ударил Ридли головой в живот. Надзиратель, пронзительно вскрикнув, уселся на зад. А Аполло изо всех сил молотил его кулаком… пока на голову ему не опустилось что-то тяжелое.
Он со стоном поднял голову. Чертова дубинка Линча! Ей-богу, он заберет ее у него и будет бить надзирателя его же собственным оружием.
Тут Тайн наступил ему сапогом на горло, и Аполло попытался сделать вдох, – но воздуха не было. Он снова попытался…
И провалился во тьму.
Не находя себе места без обычных упражнений в своем лондонском подвале, Максимус на следующий день встал очень рано и отправился в лес, где восходящее солнце пятнами покрывало листву у него над головой.
В городе у Максимуса были дела, и ему не терпелось вернуться к ним. А ухаживать за женщиной ради женитьбы на ней… Ох, это казалось ему мучительным занятием.
Красавица, словно сочувствуя хозяину, подставила голову ему под ладонь. Перси и Скворушка уже умчались вперед, но Красавица с удовольствием оставалась с ним. Что ж, так обычно и бывало.
Но тут борзая внезапно насторожилась, а затем убежала от него, грациозно прыгая среди подлеска. И герцог тотчас услышал приветственный лай других собак.
Глупо, конечно, но Максимусу вдруг показалось, что его сердце забилось быстрее. Да-да, несмотря на угрозу, исходившую от этой женщины, он хотел видеть ее, и в данный момент его не интересовало, почему он этого хотел.
Через несколько шагов герцог вышел на поляну с прудом и осмотрелся. Он увидел собак, бежавших вокруг пруда – и даже Бон-Бон был там, – но ее на дорожке не было.
А затем он все же увидел ее – и замер ошеломленный.
Артемис Грейвс была в пруду, грациозная, как наяда. Закрепив юбки у талии, она бродила в искрящейся на солнце воде, доходившей ей до бедер.
Как она посмела?!
Герцог быстро обошел пруд и остановился на берегу рядом с тем местом, где она входила в воду.
– Мисс Грейвс!
Она оглянулась. И казалось, она не испытала особого удовольствия, увидев его.
– Доброе утро ваша светлость.
– Что вы делаете в пруду? – с угрозой в голосе проговорил герцог.
– Мне кажется, это очевидно. – Мисс Грейвс пожала плечами и направилась к берегу. – Я брожу по воде.
Максимус стиснул зубы. Чем ближе она подходила к берегу, тем выше над водой оказывались ее обнаженные ноги. И вскоре стало ясно, что от бедер до узких изящных ступней на ней ничего не было; ее молочно-белая кожа сверкала на солнце и была удивительно, невероятно эротична.
Как джентльмену, ему следовало отвернуться, но, черт побери, это ведь его пруд!
– Кто-нибудь может случайно увидеть вас, – ворчал герцог, прекрасно понимая, что говорит как старый ханжа.
– Вы и впрямь так думаете? – Она, наконец, добралась до берега и вышла на покрытую мхом отмель. – Сомневаюсь, что ваши гости встают раньше девяти часов утра. А Пенелопа вряд ли когда-нибудь выходила из своей комнаты до полудня.
Она стояла, откинув голову, стояла с таким видом, будто и в самом деле хотела поговорить об утреннем распорядке его гостей. И она даже не позаботилась опустить юбки!
Максимус проводил взглядом каплю воды, которая скользила по ее округлому бедру, затем по изящному колену – и все дальше вниз, пока не сорвалась с изящной лодыжки. Он поспешил перевести взгляд снова на лицо мисс Грейвс.
А она с невозмутимым видом смотрела на него – как будто стоять перед мужчиной полунагой считалось у нее самым обычным делом.
Боже правый, она что, считает его евнухом?!
Ему хотелось встряхнуть ее хорошенько и пристыдить, хотелось…
– Опустите свои юбки, – пробурчал герцог. – Если вы таким способом пытаетесь спровоцировать меня из-за наших разногласий, то знайте, у вас ничего не выйдет.
– У меня не было такого намерения, – спокойно ответила она. – Как я уже сказала вам, я бродила по воде без всякого умысла и просто получала от этого удовольствие. Так что вы не правы, ваша светлость.
– Я… – Он был не в состоянии следить за ходом ее мыслей, когда ее ноги были столь соблазнительно обнажены. – Что вы сказали?..
– Вы прекрасно слышали. Но почему вы так уверены, что я не смогу спровоцировать вас? – Приподняв бровь, она развязала узел, удерживавший ее юбки наверху. И юбки, упав, закрыли восхитительные ноги до самых лодыжек.
Герцог нахмурился и заявил:
– Больше не бродите в моем пруду.
– Хорошо, ваша светлость. – Пожав плечами, мисс Грейвс подняла лежавшие на тропинке туфли и чулки. – Но все же очень жаль… Мне бы очень хотелось прийти сюда поплавать. – Она повернулась и медленно пошла вверх по тропинке, покачивая бедрами и сверкая из-под юбок голыми лодыжками.
А Максимус смотрел вслед, представляя, как она плавает в его пруду восхитительно нагая.
Через несколько минут мисс Грейвс с собаками уже была почти у самого леса, и герцогу, чтобы догнать ее, пришлось бежать довольно быстро. Догнав, он пристально посмотрел на нее – и почему-то вдруг спросил:
– Вы умеете плавать?
Ему показалось, что мисс Грейвс не соблаговолит ответить, но она, вздохнув, проговорила.
– Да, умею. В детстве нам с Аполло обычно позволяли бегать свободно. В соседних фермерских владениях был небольшой пруд, и мы незаметно пробирались туда. В конце концов, мы оба научились плавать.
Максимус нахмурился. Отчет Крейвена базировался на точных и проверенных фактах (родители, родственные связи и т. д.), но оказалось, что ему хотелось бы знать о мисс Грейвс гораздо больше. О своих врагах всегда необходимо знать все, что только можно узнать.
– Неужели у вас не было гувернантки?
– Их было три. – Она тихо засмеялась, но смех прозвучал печально. – Они пробыли у нас несколько месяцев – возможно, даже около года, а потом папа остался без денег и был вынужден отпустить их. Каким-то образом мы с Аполло научились читать, писать, складывать небольшие числа, но, кроме этого, – почти ничему. Я не знаю французского, не умею играть на музыкальных инструментах и никогда не училась рисовать.
– Но отсутствие образования, по-видимому, не беспокоит вас, – заметил герцог.
– А если бы и беспокоило, – какое это имеет значение? – Она пожала плечами. – Но я обладаю другими способностями, необычными для леди. Я умею плавать, стрелять из ружья, могу до смерти торговаться с мясником, знаю, как варить мыло, умею штопать, хотя не умею вышивать, управляю повозкой, но не умею ездить верхом, знаю, как растут капуста и морковь, и даже готовлю из них вкусный суп, но не имею ни малейшего представления о том, как выращивать розы.
Слушая мисс Грейвс, Максимус невольно хмурился. Ни один джентльмен не мог допустить, чтобы его дочь превратилась в женщину, не знающую самых элементарных вещей.
– Но ведь вы – внучка графа Эшриджа…
– Да. – Ее ответ был кратким, и Максимус понял, что коснулся больного места.
– А почему вы никогда не говорили об этом? Это ваше родство – тайна?
– Нет. – Поморщившись, она добавила: – Во всяком случае, я этого не скрываю. А вот мой дед… Он никогда не признавал меня. Папа поссорился со своим отцом, когда женился на маме, а упрямство, очевидно, передается по наследству.
Максимус помолчал, потом вновь заговорил:
– Вы сказали, что дед никогда не признавал вас. А вашего брата признавал?
– Да, по-своему. – Она продолжала идти, и борзые шли рядом с ней. Максимусу же вдруг пришло в голову, что если бы у нее за спиной были лук и колчан со стрелами, то художник мог бы писать с нее богиню, в честь которой ее назвали. – Так как Аполло был его наследником, дед, очевидно, считал важным, чтобы мой брат получил должное образование. Он оплачивал обучение Аполло в Харроу. Брат говорит, что даже несколько раз встречался с дедом.
– Ваш дед никогда даже не видел вас?
– Насколько я знаю – нет. – Она покачала головой.
Герцог помрачнел. Мысль о том, что можно бросить семью, была для него мучительной. Он не мог даже представить, что послужило для этого причиной.
– А вы пытались связаться с ним, когда… – Максимус умолк, пристально всматриваясь в лицо Артемис.
– Когда умирала мать, Аполло находился под арестом, а дед… – Она криво усмехнулась. – Он не отвечал на мои письма. И если бы мама не написала своему кузену, графу Брайтмору… Ох, не знаю, что бы я делала. У нас не осталось ни пенни, а мой жених Томас разорвал помолвку. Я оказалась бы на улице.
– Вы были помолвлены? – Герцог остановился и замер как вкопанный.
Артемис сделала еще два шага и, осознав, что его больше нет рядом, оглянулась через плечо. Едва заметно улыбнувшись, проговорила:
– Похоже, что этого вы обо мне не знали.
Он молча кивнул. Черт возьми, почему?! Почему это не приходило ему в голову? Четыре года назад ей было двадцать четыре года – так что несомненно у нее были кавалеры.
– Что ж, я не должна была очень расстраиваться. К счастью, оглашение еще не было сделано: так ему было проще расторгнуть помолвку без шума и не выставив себя подлецом.
– Кто он? – Максимус смотрел в сторону, поэтому Артемис не могла как следует рассмотреть выражение его лица.
– Томас Стоун, сын городского доктора.
– Ниже вас, – презрительно усмехнулся герцог.
– Как вы несомненно узнали, – ее взгляд сделался жестким, – мой отец был печально известен своими необузданными фантазиями. К тому же я не имела приданого, поэтому не могла быть слишком разборчивой. Кроме того – ее тон смягчился, – Томас был совершенно замечательным… Он всегда приносил мне маргаритки и фиалки.
Максимус в недоумении смотрел на мисс Грейвс. Каким нужно быть болваном, чтобы приносить богине такие простые цветы?! Будь он на месте ее кавалера – осыпал бы ее благородными лилиями, огромными благоухающими пионами, розами всех цветов. Но фиалки – фу!
Герцог нахмурился и проворчал:
– Но он перестал приносить эти цветы, так?
– Да. – Артемис со вздохом кивнула. – Перестал, как только стало известно об аресте Аполло.
Максимус внимательно всматривался в ее лицо, пытаясь понять, была ли она влюблена в сына доктора.
– Я чувствую в ваших словах горечь, – заметил он.
Артемис снова вздохнула.
– Он говорил, что любит меня больше солнца…
– A-а… понятно. – Они вышли из леса, и он взглянул вверх, на ярко сиявшее солнце. Тот человек – идиот и подлец, хотя ему и удалось сохранить свое доброе имя. Более того, ведь каждому понятно, что мисс Грейвс – это луна, а не солнце. – Тогда жаль, что не в моей власти заставить его прожить остаток его жалкой жизни без солнца.
– Звучит невероятно романтично. – Артемис остановилась и с усмешкой взглянула на своего спутника.
– Я не романтик, мисс Грейвс. – Он покачал головой. – Я не говорю того, что не думаю, не люблю попусту тратить время.
– Вот как? – Несколько мгновений она как-то странно смотрела на него, потом вздохнула и повернула в сторону дома. – Мы уже не в лесу, верно? И скоро начнется день.
– Да, конечно. – Он поклонился. – Надевайте свой шлем, леди Луна.
– А вы – свой, – откликнулась она, вскинув подбородок.
Герцог кивнул и пошел не оборачиваясь; ему безумно хотелось, чтобы все у них с Артемис было по-другому. И хотелось сделать так, чтобы их всегда окружал лес.
Чрезвычайно опасное желание.
