Текст книги "Страсть и скандал"
Автор книги: Элизабет Эссекс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Она передала вам мои слова, эта ваша тетя Летиция? Осмелюсь предположить, что она немножко ревнует: еще бы, такая молодая и красивая соперница прямо у нее под боком.
Не такими сказками кормил он ее тетку в уютном мраке садовой беседки. Ужасно, что он взвалил всю вину на голову бедной Летиции! Особенно в присутствии юных родственников Катрионы. Отвратительный человек, обманывающий самого себя. Лейтенанту очень понравилась эта мысль – две женщины сражаются из-за него!
– Сэр, вы переходите границы. – Она говорила ради детей, да и себя самой тоже. – Я ни в коем случае ей не соперница.
Улыбнувшись, он придвинулся ближе.
– Но она, конечно, видит это в ином свете. Позвольте дать вам совет, милое дитя. В этом мире, где правят ревнивые Летиции Саммерс, вам понадобится друг. И я могу стать таким другом.
Святая Маргарита! Катриона рассмеялась бы, не будь так возмущена. И изрядно напугана. Лейтенант оказался опытным и расчетливым лжецом. Неужели дамы из его обычного окружения мирятся с этим? Неужели и Летиция верит его очевидной лжи? Должно быть, он думает, что все женщины – конченые идиотки. Дружба! Подумать только. Но какой ценой? Мужчины вроде лейтенанта не предлагают такой расточительной вещи, как дружба, не предполагая получить взамен какой-нибудь не менее щедрой награды.
Лейтенант по-прежнему сиял улыбкой, которая казалась ему очаровательной, но что касается Катрионы, то ей, глядя на этого загорелого красавца, вспоминался золотисто-рыжеватый шакал, которого она видела сегодня утром на улице. Голодный, лишенный всяких моральных принципов, пробирающийся сквозь рассветную дымку, явно что-то укравший. Смертельно опасный.
Катриона почувствовала, как ее рука сжимает гладкую рукоять пистолета. Пришлось заставить себя расслабить сведенные пальцы.
Что намеревался лейтенант украсть у нее, кроме очевидного, поскольку это он уже получал от Летиции? Или лорд Саммерс столь неосмотрительно поведал лейтенанту о своей щедрости в отношении ее – о размере предполагаемого приданого? После того как Беркстед высмеял предположения Летиции, объяснить внезапный интерес лейтенанта можно было только так. Отсюда его решимость и увертки. Должно быть, его интерес распалила жадность. Такие не сулящие выгоды чувства, как любовь и восхищение, здесь ни при чем.
– Надеюсь, мы сможем стать очень хорошими друзьями, вы и я, – проворковал он, глядя ей прямо в глаза. Снова протянул к ней руку в перчатке, словно намеревался погладить по щеке, но Катриона резко осадила лошадь, и его рука успела скользнуть лишь по плечу. – Очень хорошими друзьями!
Катриона больше не могла терпеть ни его прикосновения, ни вообще его присутствие – ни минутой больше.
– Возможно, сэр, вы не понимаете меня, ибо мой акцент напоминает вязкую овсянку, поэтому слушайте внимательно. – Она наклонилась вперед и продолжила, проговаривая каждое слово, безупречно подражая отрывистой апатичной великосветской манере своей тетки: – Меня не интересует такая дружба, которую лживо предлагаете вы. Как и та дружба, в которой вы практикуетесь с чужими женами в темном саду и, несомненно, еще более темных спальнях. Нисколько не интересует. – Она вновь попыталась осадить кобылу. – А теперь прошу меня извинить. Желаю хорошего дня, сэр.
Но от Беркстеда было не так-то легко отделаться. Он развернул своего взмыленного раздраженного коня боком к Катрионе и внимательно на нее уставился. Лицо Беркстеда потемнело, обуреваемое не смущением, но каким-то новым чувством. И впервые за свою богатую событиями жизнь Катриона почувствовала, как по коже ползут ледяные мурашки – будто змея. Очевидно, она совершила ошибку, дав волю гневу и дерзкому языку: не усмирила его интерес, а, напротив, пробудила.
– О нет, – качая головой, усмехнулся лейтенант в своей самоуверенной манере. – Я не позволю вам удалиться, дорогая мисс Роуэн. Ведь я полагал вас тихой скромной шотландской мышкой – тихим скромным ничтожеством, а вы совсем не такая. Отлично, отлично. – Его взгляд скользил по ее телу – он смаковал свое неожиданное открытие. – Укротить вас будет куда забавнее, чем я думал. Вы горячая штучка. В вас есть искра. И думаю, мне даже понравится опалить себе пальцы.
Глава 9
– Вы боялись его, лейтенанта.
Эта мысль была для Томаса откровением. В Индии он этого не видел – того, как темнеют ее глаза, как едва заметно учащается дыхание. А если и видел, ошибочно трактовал как нечто лестное себе самому. Он видел лишь то, что хотел увидеть.
В Индии она, казалось, слишком исполнена уверенности и осуждения в отношении столь прозаичного чувства, как страх. Разумеется, нисколько не казалась напуганной, особенно в тот момент, когда навела на лейтенанта пистолет точно заправский вояка.
Но сейчас ей определенно было страшно. Умная девочка, быстро все поняла. Правда, пыталась спрятать страх за маской спокойной, собранной личности мисс Анны Кейтс. Но он видел все – легкое трепетание ноздрей, стиснутые зубы. Застывшую линию шеи и побелевшие уголки рта. Если бы он стоял к ней ближе, почувствовал бы, как от ее тела исходят волны холодного страха. Но Кассандра по-прежнему стояла у него на пути.
– Кого она боялась? – требовательно спросила жена его брата.
– Лейтенанта Джонатана Беркстеда.
– Кто этот лейтенант Джонатан Беркстед? – Имя ничего не говорило Кассандре.
Катриона закрыла глаза при одном упоминании имени этого человека, словно пытаясь отогнать самое воспоминание о нем.
– Никто, – ответила она.
– Офицер гарнизона Ост-Индской компании, – возразил Томас. – И ее поклонник.
– О-о. – Кассандра взглянула на Кэт, затем снова на Томаса. – Я бы предположила, что это ты был ее поклонником.
– Я им был. – Слишком поздно он это признал. Слишком поздно поняла она. – И сейчас им являюсь.
Его слова проникли под холодную оболочку самообладания Кэт быстрее, чем упоминание о Беркстеде. На минуту рот ее открылся в полнейшем изумлении, прежде чем она нашла в себе силы заговорить.
– Неправда, – возразила она. Ее щеки побелели, а глаза сверкали от праведного гнева. – Почему же вы так решительно изменили свое ко мне отношение, если вы – мой поклонник?
– Я изменил отношение? – Томас сделал шаг вперед. – Я не из тех, кто…
– Томас, мисс Кейтс, прошу вас! – Сохраняя спокойствие, Кассандра решительно встала между ними. – Не могли бы вы объяснить, что произошло, а не кричать точно невоспитанные школьники?
Набрав в легкие побольше воздуху, Томас сделал затем медленный выдох. Действительно, он ведет себя точно безнадежно влюбленный простофиля – точнее, олух.
– Прошу меня извинить. Насколько мне помнится, лейтенант проявил изрядную настойчивость, преследуя мисс Кейтс. А мисс Кейтс оставалась глуха к его бесконечным атакам. Или я ошибаюсь?
– Нет. – Катриона покачала головой и посмотрела на него глазами, которые вдруг постарели лет на сто. – Вы не ошибались. Он был неумолим. Я боялась его – глупо было бы не бояться. Он не собирался сдаваться. Никогда.
Томас видел ее в то утро в Фарахат-Бакш. Держал своих слуг, саисов, в отдалении, а сам наблюдал и ждал, не желая вмешиваться в разговор с Беркстедом, – вдруг он тут лишний? Но все приметы – ее скованные движения, резкий тон и непрерывные попытки освободиться – свидетельствовали об обратном. В тот момент, когда она, не скрывая враждебности, навела на лейтенанта пистолет, Томас понял, что увиденного более чем достаточно.
Достаточно, чтобы защитить и Кэт, и бедного болвана. Лейтенант не понимал, что мисс Роуэн – с ее огненными волосами и столь же вспыльчивым нравом – была готова если не застрелить его, так хватить по голове тяжелой рукоятью старинного пистолета. Она уже отвела руку для замаха, если негодяй снова попытается до нее дотронуться. Томас видел ее намерения – мог ручаться за это, видя, каким ледяным огнем пылают ее ясные серые глаза.
И Томас был счастлив – черт возьми, счастлив как последний дурак – любому предлогу воздать Беркстеду за его абсурдные намерения в отношении мисс Роуэн. Острое предвкушение торжества, что разлилось по его жилам, будоражило кровь. Несомненно предстоит потеха. Лучшая из игр.
Томас пришпорил своего высокого коня, радуясь, что предусмотрительно взял с собой двоих саис-балти. Ему казалось, что их устрашающее присутствие – одному надлежало ехать впереди, второму позади на приличном расстоянии – обеспечит маленькому отряду и уединенность, и безопасность, так что будет приятнее беседовать с мисс Роуэн. Но теперь их внушительные фигуры придавали больше веса ему самому.
Беркстед был так увлечен собственной игрой – напугать мисс Роуэн, – что заметил троих мужчин лишь тогда, когда они чуть не наехали на него.
– Сахиб лейтенант. – Томас понизил голос, вложив в него мрачную серьезность, которой за годы скитаний научился у Танвира Сингха, и направил свою лошадь так, чтобы встать бок о бок с лошадью мисс Роуэн и пресечь дальнейшие попытки Беркстеда приблизиться к девушке. – Мэмсахиб выразила свое желание в высшей степени ясно.
Темноглазые всадники встали справа и слева от Беркстеда. Он почувствовал себя в ловушке и пришел в ярость.
– Бога ради, – вспылил лейтенант, вертя головой. Но вид слева ничем не отличался от вида справа – и там и там был воин-балти с раскосыми глазами, и каждый, казалось, был готов перерезать ему горло с той же легкостью, что и барану. – Кем ты себя возомнил, черт подери?
Лейтенант просто кипел бессильной яростью, и Томас был готов улыбнуться, но сдержался, глядя на него сурово и требовательно. Как будто лейтенант был зеленым новобранцем!
– Ты знаешь, что я Танвир Сингх, сахиб, как видишь. Несколько дней назад ты был в моей палатке, покупал лошадей.
– Мне плевать, кто ты. Тебе тут не место, боксваллах. – Он небрежно швырнул оскорбление в лицо Танвир Сингха. – Убирайся.
Его балти почти не говорили на хинди, но достаточно умели объясняться на базарах и были оскорблены, когда лейтенант выказал свое презрение, назвав Танвира Сингха дешевым торгашом-мошенником. Их ответом был агрессивный горловой звук, выдающий и угрозу, и презрение.
Томас успокоил их неспешным движением руки, но не раньше, чем лейтенанту наконец достало благоразумия отпустить поводья лошади мисс Роуэн.
– Лейтенант сахиб. – Томас придал своему голосу увещевающий, даже покровительственный тон и любезно склонил голову, чтобы показать облаченному в алое офицеру, что ему нет надобности – и смысла – вставать в позу. Затем обратился к мисс Роуэн, совершенно забыв о Беркстеде. – Мэмсахиб, угодно ли тебе продолжить прогулку?
– Да, благодарю, хазур. – Она не сводила глаз с Беркстеда, осторожно ставя пистолет на предохранитель, затем отвернулась и спрятала оружие в карман под складками амазонки. – Продолжим наш путь.
– Хазур! – едко усмехнулся Беркстед. – Этот дьявол злоупотребил вашим доверием, мисс Роуэн, если вы думаете, будто он достоин такой чести. Он не принц, чтобы называться его высочеством. Он всего-навсего бродячий торговец лошадьми. И еще хуже. – Он воззрился на Танвира Сингха гневным взглядом, как будто вкладывая в него презрение к тем самым сведениям, на которые так полагалась компания, чтобы приумножить свое богатство.
Его блистательная богиня смерила Беркстеда суровым взглядом.
– Вы думаете, нет? – наставительно заговорила она. – Мне прекрасно известна профессия достопочтенного Танвира Сингха – этим же занимался и мой уважаемый дедушка, брат его светлости герцога Гамильтона, – так же как известна и ваша, лейтенант. Но мне также известны правила вежливости.
Томаса уже не шокировал выдержанный, стальной характер, спрятанный в обманчиво нежной женской оболочке. Лейтенант поступил бы мудро, уважай он отточенное лезвие решительности мисс Катрионы Роуэн. Возможно, это помогло бы ему сохранить хладнокровие, поскольку сейчас лицо лейтенанта сделалось красным, как его собственный мундир.
– Доброго дня, лейтенант сахиб. – Томас склонил голову и пришпорил коня. Разумеется, мисс Роуэн и ее умная лошадка двинулись с ним в ровный унисон. – Лучше побольше поговорим о твоей лошади, мэмсахиб. – Томас держал ушки на макушке, когда они с суровой богиней пустили лошадей неспешным шагом вперед. – Меня поражает, как ты умеешь держать в узде мою тигрицу. Раджпутская принцесса не справилась бы лучше. Где ты научилась так разбираться в лошадях?
О, ее улыбка была воплощением сдержанного восторга и триумфа – она ответила чуть громче, лишь для того, чтобы убедиться, что ее слова будут расслышаны:
– В Шотландии, хазур. Мы, дикари, знаем толк в лошадях.
Если Беркстед и услышал ее, удар не оказался достаточно сильным, чтобы его остановить.
– Не поворачивайся ко мне спиной, торгаш, – проворчал он. – Осторожней с этим головорезом, моя дорогая. Я слышал, он убил человека в Ранпуре – перерезал горло, от уха до уха, и наблюдал, пока тот не истечет кровью.
Мисс Катриона Роуэн потрясенно ахнула вместе с детьми.
Томас очутился лицом к лицу с лейтенантом, мгновенно развернув лошадь.
– Лейтенант сахиб! – заговорил он тем спокойным, тихим голосом командира, которому научился у старшего брата, капитана Уильяма Джеллико, в то время как его саис сомкнули фланги, наступая на лейтенанта. – Я охотно отвечу тебе в любое время, как мужчина отвечает другому мужчине, – вам известно, где стоит мой шатер. Но своими злыми и неразумными речами ты пугаешь детей сахиба лорда Саммерса. Никому не будет пользы в том, что дети начнут повторять всякие басни дома, в присутствии его превосходительства, лорда и резидента компании. Или их матери, леди-мэмсахиб.
Томас не понял – то ли упоминание имени лорда или леди Саммерс подействовало на лейтенанта, однако молодой нахал в красном мундире и с красным лицом сдался наконец и покорился неизбежному. Резко дернув поводья, чуть не разрывая губы бедному животному, он поспешно удалился, будто угрюмый, обидчивый школьник, любитель поиздеваться над товарищами, – каким, несомненно, когда-то он и был.
Но Томас не сделал ошибки, полагая, что Беркстед усвоил урок или был достаточно благоразумен, чтобы выбросить из головы Танвира Сингха с Катрионой Роуэн. Ни в коем случае! Офицер будет лелеять оскорбление до тех пор, пока чувство уязвленной гордости не толкнет его на следующую опрометчивую выходку.
Но когда это произойдет, Танвир Сингх и Томас Джеллико будут наготове.
И стоило обзавестись таким врагом ради того, чтобы увидеть, как благодарно и радостно вспыхнуло милое личико мисс Катрионы Роуэн.
– Огромное вам спасибо, Танвир Сингх. – Она глубоко вздохнула, будто пытаясь исторгнуть из легких всякие следы столкновения с лейтенантом Беркстедом. Потом обернулась к детям. – Вы оба в порядке? – Дети кивнули, понукая лошадей, и она снова обратила взгляд к нему. – Вы были очень добры.
Снова это слово – «добр».
Доброта Танвиру Сингху не полагалась. Ему следовало быть безжалостным, хитрым и коварным. Неужели он был излишне мягок с лейтенантом? Возможно, нужно было позволить себе исключительное удовольствие перекроить слишком смазливое лицо лейтенанта? Но нет, тут же дети. Расстроить детей – значит, расстроить и разочаровать мисс Роуэн. Придется отложить момент удовлетворения, когда его кулак разобьет наглецу нос, как-нибудь на другой день.
Он пропустил детей вперед в сопровождении саис, а сам занялся предметом своего наваждения.
– Не думай об этом больше, мэмсахиб мисс Роуэн. Я исключительно рад тебе помочь.
– И я рада. – Она сдержанно, натянуто улыбнулась. – Не знаю, что делала бы, если бы вы не вмешались.
– Думаю, ты могла бы разбить бадмашу его толстый череп пистолетом. А еще я думаю, что он вполне заслуживает того, чтобы урон понесли и его голова, и непомерное самолюбие.
– О-о, пистолет. – Чудесный румянец залил ее щеки, но она слегка покачала головой, будто могла избавиться от оружия, просто не думая о нем. – Мне противно оружие. Противен этот пистолет. Не знаю, зачем вообще взяла его с собой.
Вероятно, она считала, что несет ответственность за детей в городе, которого толком не знала, готовясь к встрече с человеком, которого знала и того хуже. И он аплодировал ее предусмотрительности. Мир не всегда благоволит к своим обитателям.
– Боюсь, разговор с лейтенантом сахибом вас шокировал.
Сдержанно улыбнувшись, она в то же время покачала головой. С горечью и благодарностью.
– Нет, нисколько.
Она его удивила. Ей следовало чувствовать себя шокированной. И вовсе не следовало держать себя столь уверенно с человеком неоднозначной репутации. И ему захотелось пробить эту броню сосредоточенного самообладания.
– Вас не шокировало известие о том, что я убил человека? Я бы решил, что подобные вещи должны вызвать отвращение и изменить ваше доброе мнение обо мне.
Ее спокойный ответ оказался совершенно неожиданным.
– Но говорил ли он правду? Неужели вы убили его просто затем, чтобы наблюдать, как он истекает кровью до смерти? Неужели убийство другого человека доставляет вам удовольствие? – проговорила она, не сводя с него пристального взгляда своих серьезных глаз.
Вряд ли она удивила бы его сильнее, если бы сама перерезала ему глотку. Он глубоко вздохнул, наполняя стесненные легкие чистым утренним воздухом.
– Нет. Я не перерезал ему горло. Но я действительно убил человека. Это было необходимо, чтобы самому остаться в живых. И удовольствия мне не доставило.
Она кивнула и отвела взгляд.
– Я понимаю.
– Понимаете? В самом деле? – Она была его ангелом, полным сожаления, всепрощающим – напоминая о лучшей, чистой стороне жизни, той, где не место обману.
– У всех нас есть свои мрачные тени, мистер Сингх.
Невероятно. Его ангел, его богиня всегда горела для него ярким, чистым светом – другой он эту девушку и представить не мог. Однако испытывать ее дальше казалось ему делом недостойным.
– Поговорим о других, более приятных вещах. Вы все, – его похвала включала и обоих детей, – очень хорошие наездники и отлично держали лошадей, когда на вас наехал этот лейтенант.
– Спасибо, хазур. – Юному Артуру хватило учтивости и сообразительности копировать манеры старшей двоюродной сестры.
И они двинулись по аллее. Томас внимательно следил за тем, чтобы сохранять приличное, почтительное и уважительное расстояние между собой и мисс Роуэн. Если этот навозный жук, лейтенант, вздумает чинить девушке неприятности или найдется случайный свидетель – любопытный глаз увидит лишь, что савар Танвир Сингх хочет убедиться, что рыжекудрая богиня с севера умеет управлять его прекрасной норовистой кобылкой.
– Это благодаря вам, хазур. У лошадки отличные манеры. В самом деле, она просто совершенство. – Нагнувшись вперед, Катриона погладила бархатистую шею лошади. – Она прекраснее весеннего ливня, прекраснее рассвета, прекраснее снежинки – потому что, подобно рассвету или снежинке, она неповторима.
Она улыбалась и болтала в подобной возвышенной манере для удовольствия детей, но и ему тоже стало весело. И, поскольку слыл мошенником, он играл свою роль, доведя до совершенства, ударив себя ладонью в грудь, прямо как в театре.
– Вот это похвала так похвала.
– И это правда. Она прекрасна, и вы это знали.
– Как тебе угодно. Ведь я растил ее с тех пор, как она была жеребенком.
– Сразу видно, что ее отлично обучали и хорошо о ней заботились. Мы начинаем узнавать друг друга, я и она. Она демонстрирует выдержанный характер. Она и глазом не моргнула при виде неуклюжести лейтенанта. Среди шума и суеты была спокойна, будто сама святая Маргарита. – Катриона восхищенно провела рукой по черному бархату лошадиной шеи.
– Рад, что она тебе нравится. А что за имя ты дашь этой прекрасно обученной кобылке, этому совершенству, этой снежинке лошадиной породы?
– О, Кэт, пожалуйста, назови ее Снежинкой! – стала упрашивать Алиса. – Пожалуйста!
– Но, Алиса, она же черная, – возмутился Артур. – Так не пойдет. Ей нужно благородное, воинственное имя – например Королева Бесс или… Я знаю – Боудикка. Она тоже была королевой-воительницей.
Томасу было радостно и приятно, что кто-то еще столь полно разделял его мнение о мисс Роуэн.
– Очень хорошая мысль. – Катриона наградила кузена теплой улыбкой. – Но думаю, что буду звать ее «Питхар». – Она гладила шею красавицы кобылы, загадочно улыбаясь, и от этой тихой улыбки на ее персиковых щеках играли ямочки.
– Пет-ар? – попыталась выговорить Алиса. – Что это значит?
Улыбка заиграла в уголке нежного рта Катрионы Роуэн.
– Это значит, что она мне очень дорога.
Но Томасу объяснения были не нужны. Он слышал, как она произнесла это слово в тот самый первый день, воркуя на ухо лошади. И спасибо отцу, графу Сандерсону, который долгие годы заботливо руководил его лингвистическими занятиями! Теперь он понял, что она выбрала слово из гэльского, языка шотландцев, которое значило «сестра».
– Похоже, это очень благородное имя, мэмсахиб Роуэн. Очень благородное.
Они уже успели покинуть ухоженные аллеи ботанического сада и выехали на грязные улицы города. Она спросила:
– Я рада, что вы так думаете. Но вы решили, куда мы едем, хазур? Или нам предстоит топтать дорожки Фарахат-Бакшиш?
– Фарахат-Бакш. Бакш. – Он повторил, как произносится слово, про себя восхищаясь движением и формой ее губ, когда она попыталась произнести слово правильно. Спелый фрукт, который только и ждет, чтобы его сорвали. Глаз не отвести.
Но он не должен глазеть на нее вожделенно точно юнец – точно Беркстед.
К счастью, она не заметила, как он на нее смотрит.
– Спасибо. Я просила лорда Саммерса подыскать кого-нибудь, кто мог бы обучить меня языкам, но он только посмотрел на меня и спросил, что за глупость пришла мне в голову, как будто я сказала, что хочу поступить в цирк! А если говорю, что так смогу разговаривать, и учиться, и узнавать мир, он смеется и отвечает, что это его забота, а не моя. Но я не могу не думать, что он ошибается. Ведь он, кажется, ни на каких языках не говорит. А ведь здесь множество языков, не правда ли? Некоторые люди говорят на хинди, другие на урду. Вы же, хазур, говорите на том и другом, а еще на пенджаби. А я не понимаю ни слова.
Томас забыл обо всем на свете, слушая лирическую каденцию ее приправленных шотландским акцентом слов, и вынужден был призвать себя к вниманию.
– Ты всерьез хочешь пройти курс обучения?
– Да. Очень.
Он испытывал удовольствие физического свойства – теплое чувство, щекочущее ребра и взводящее крепкую пружину его желаний. Но заставил себя быть осторожным. Взвешивал каждое слово.
– Если таково твое желание, я сам наведу справки.
– Спасибо. Я была бы так благодарна! Я думаю, что овладение языком – по крайней мере попытка его выучить, потому что я понятия не имею, насколько хорошо у меня получится, – поможет мне лучше узнать Индию.
– И как ты сейчас находишь Индию?
– С помощью карты. – Девушка уже не таила улыбку. Напротив, улыбка растеклась по фруктовому бархату ее губ как варенье. – Знаю, хазур, это глупая шутка. Я нахожу Индию… исключительной. Разноцветной и унылой. Роскошной и нищей. – Она громко рассмеялась, весело и от души. – Право же, я нахожу, что Индия во многом похожа на Шотландию.
Как странно! И как интересно, что она пытается найти сходство в противоречиях.
– Но, мэм, Шотландия на другом конце огромного мира. Как же это возможно?
– Между этими двумя странами есть очевидные различия. – Она по-прежнему улыбалась, хотя ее брови сошлись на переносице. – Но город пахнет городом, в какой части света он бы ни находился, – скоплением потеющих, натруженных, немытых тел; сточными канавами, где плавают отбросы; гарью, пропитавшей воздух; лошадиным навозом на улицах. В Глазго воздух пропитан едким, землистым запахом очагов, которые топятся торфом. Разница только в том, что в Сахаранпуре печи топят сушеным навозом. Индия поразительно похожа на Шотландию, стоит лишь заменить жару и тучи пыли на холод и промозглую сырость.
– Ты тоскуешь по родине. – Несомненно, это ему было знакомо. Он вдруг осознал подобную тоскливую пустоту и в собственной душе.
– Ах, – вздохнула она в знак согласия. – Возможно – немного. Совсем чуть-чуть. А вы очень проницательны, Танвир Сингх. Но мне хорошо с моими двоюродными братьями и сестрами, и меня восхищает Индия в целом и Сахаранпур в частности. С каждым днем все больше и больше! Вы часто бываете в городе?
– По нескольку раз в год, по торговым делам. Когда сахибам из Ост-Индской компании приходит охота покупать лошадей, я с большой радостью продаю им этих лошадей.
– Но компания не единственный ваш покупатель?
– Увы, нет, мэм. Но теперь Сахаранпур приобрел для меня новую привлекательность. Возможно, я буду чаще сюда наезжать.
Она пропустила его скрытый комплимент мимо ушей, ни намеком не дав понять, что разгадала смысл его слов. Право же, она совсем не умела флиртовать.
– Похоже, вы очень дружны с полковником Бальфуром?
– Мы с ним старые друзья. Если хотите, он мне как отец. Я выказываю ему не меньшее почтение, нежели собственному уважаемому отцу.
– А где ваш уважаемый отец?
– Моя семья живет далеко-далеко на севере отсюда. – Он не хотел ей лгать. Хотел сказать правду или по крайней мере часть правды. – А твоя семья? Почему они отправили тебя в Индию? Найти себе богатого мужа в компании – набоба, как называют это англичане?
– Нет. Они меня никуда не посылали. Я приехала сама. – Она смотрела в сторону, туда, где городские сады сменялись полями сельских угодий. – Они все умерли, мои родные. Вот почему я приехала в Индию к тете. Больше мне некуда было ехать.
Томас удивился. Он отметил для себя ее грустную серьезность еще в первый раз, но даже не подозревал, что горе ее закалило.
– Я горюю о твоей утрате, мэм. Полагаю, с тех пор прошло некоторое время?
– Нет. Правда, нет. Но спасибо вам. – Она снова глубоко вздохнула, и у него опять возникло ощущение, будто она сознательно заставляет себя оставить воспоминания в прошлом. – Вы очень добры.
В действительности он собирался задать ей работу – подыскать ему совсем другое определение: «интересный», «неотразимый», «привлекательный»… Все, что угодно, только не «добрый». Своей милой добротой она просто убивала его.
– В Сахаранпуре я прославился отнюдь не добротой, мэм.
– Почему нет? О-о. Надеюсь, я вас не обидела, хазур. Мои слова подразумевали только похвалу. Разумеется, вы были очень добры ко мне. Вы могли продать мою чудесную лошадку кому угодно – желающих нашлось бы немало, – но я очень, очень рада, что продали мне.
– Никакой обиды. Но если я был добр к тебе, так это потому, что очень легко быть добрым с теми, кто сам относится к другим с уважением и добротой.
– Да. Полагаю, это так. – Ее улыбка вышла и горькой, и милой – чуть смягчила уголки губ и выражение глаз. – В этом мы с вами очень похожи. – Помолчав, она вдруг повернулась к нему. – Но, кажется, это совсем не то, что вы называете взаимным уважением между городом и гарнизоном. Или страной в целом.
– У тебя такт великого визиря, мэм. Или жены магараджи, – попытался он ее поддразнить, – если бы у тебя были амбиции.
Она снова оставила его комплимент без внимания. Как будто капля воды соскользнула с зеленого листа!
– Ну, вы мне льстите. Я думаю, что магараджа женится, как английский принц, дабы скрепить союз, усилить влияние. Но, насколько я понимаю, в отличие от английского принца, который ограничивается одной супругой, магараджа может взять столько жен, сколько захочет, каждый раз, когда нужно получить новых союзников.
– Это правда.
– А вы? У вас есть жены, хазур?
Было ли в ее голосе нечто большее, нежели простое любопытство?
– Увы. У меня нет жен. Где мне их держать, когда я в дороге с моими караванами? Но я не таков, как магараджа или наваб, мэм. Я не мусульманин и не индуист. Я сикх. – Он обнажил запястье, чтобы показать ей церемониальный браслет, один из зримых символов принятой веры. – Наши священные книги говорят, что женщины, как и мужчины, обладают душой и имеют равное право духовного совершенствования и опыта. Когда мы берем жену, то всего одну и на всю жизнь.
В собственном голосе Томас слышал и серьезность, и спокойную убежденность. И впервые в жизни понял, что полностью осознал и принял принципы веры. Что за долгие годы с тех пор, как явился в Индию, он изменился куда сильнее – не просто отпустил длинные волосы и приобрел новый оттенок кожи.
И Катриона Роуэн тоже услышала эту серьезность.
– О-о, – тихо протянула она и отвернулась, так что он не мог видеть ее лица. – Понимаю. Простите. Должно быть, вы удивляетесь моему невежеству.
– Тебя не назовешь невеждой, мэм, – мягко возразил он. – Просто ты мало знаешь. Но кому в доме лорда сахиба Саммерса научить тебя путям и обычаям этого мира?
– Некому. Но я была бы счастлива узнать пути и обычаи этого мира.
Его порадовало, что она неосознанно повторила его собственные слова. Но ощущение радости, проникшее глубоко в его душу, было также сигналом опасности – напоминанием, что ему-то обучать ее никак не надлежит. Напоминанием, что ее мир и его вряд ли когда-нибудь сойдутся.
А еще он вспомнил, что его мир – жизнь, которой он жил, и роль, которую играл, – даже не является его собственным.
– Лейтенант сахиб ошибался очень во многом, но в одном был прав.
– Вот как? – Она снова насторожилась. Ей явно не хотелось признавать правду лейтенанта хоть в чем-нибудь.
– Тебе нужен друг.
– Возможно, был нужен раньше. – Катриона повернулась, чтобы взглянуть на него. Серые глаза смотрели с серьезностью и надеждой. – А теперь нет.
Он заставил себя покачать головой. Заставил себя сказать то, что было нужно, хотя бурная радость украдкой, точно вор, скользнула глубоко в его душу. Как опиум, головокружительная и пьянящая радость, грозящая перерасти в опасную привычку.
– Мне не пристало быть твоим другом, мэм. Но я хотел бы познакомить тебя с одной особой, которая отлично подходит на эту роль. Бегума Мина, дочь полковника Бальфура, приехала в его дом из дома своего мужа в Ранпуре, чтобы погостить у матери и отца. Это очень воспитанная леди, которая лишь недавно покинула родительский кров, чтобы выйти за наследника ранпурского наваба. Знаю, она будет очень рада новой подруге.
Персиковые губы Катрионы расцвели радостной улыбкой.
– Замужем за наследником наваба? Значит, она принцесса. Ее следует поздравить – она добилась исполнения того, о чем мечтают почти все маленькие девочки в мире.
– Но не ты?
– О нет. Никакой разницы. Я хотела стать принцессой не меньше, чем любая девочка, рожденная в благородной нищете.
– Разумеется, нет! Ты отличаешься от прочих мэмсахиб как – позволь воспользоваться английским выражением – небо и земля.
– Прошу, хазур, не ставьте меня на пьедестал. Я человек. И у меня те же недостатки и стремления, что и у любой девочки на земле, будь она принцессой или нищенкой. – Ясные серые глаза потемнели и сделались как сталь. – Не думайте, что я из другого теста.
