Текст книги "Страсть и скандал"
Автор книги: Элизабет Эссекс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 6
Катриона бежала по узкой, предназначенной для слуг винтовой лестнице особняка Уимбурн-Мэнор, перескакивая через две ступеньки. Нужно уезжать прямо сейчас, пока в доме переполох. Пока она одна и вольна бежать. Прежде чем ее остановят. Или убьют.
Если люди лорда Джеффри прочесывают территорию с юга, она выберет направление на север. Ежедневно, в два часа пополудни, через деревню проезжает почтовая карета, которая увезет ее на север, в Виндзор, а оттуда – на восток, в Лондон и в порт. У нее достаточно времени, чтобы успеть.
Опоздает сесть в карету – тогда просто наймет телегу на ферме, чтобы отправиться на восток, к лесу. Куда угодно, только не на юг. Если по пути кто-нибудь проявит любопытство, она сочинит правдоподобную историю о том, что едет в Лондон, оставив в Портсмуте воображаемого мужа-моряка.
Ей следовало бы стыдиться того, с какой легкостью и фантазией она сочиняет подобную ложь. Право же, стоило бы. Но честность была роскошью, которую она больше не могла себе позволить. Ни сейчас, ни в Индии. И ни прежде в Шотландии. Увы! Оставаться верной правде ей становилось труднее с каждым годом.
Несмотря на отличную физическую форму – сказались долгие прогулки и буйные игры с детьми, – Катриона была на пределе сил к тому времени, как добралась до надежного убежища: анфилады милых, наполненных светом комнат, которые леди Джеффри отвела своей прислуге на верхнем этаже дома. Возможно, дело в том, что встреча с Танвиром Сингхом, или Томасом Джеллико, стала для нее ударом. Потому и пришлось ей задержаться возле классной комнаты, чтобы перевести дыхание.
Детей в комнате не было, и в ней царила тишина, даже безмятежность. Но безмятежности она бы предпочла шумный спор, когда воздух здесь гудел от напора энергии юности! Горько было сейчас вспоминать, как она гордилась своими достижениями. Работами, которыми были завешаны стены, – там были гербарии, выстроенная в хронологическом порядке череда имен английских королей и карта, утыканная флажками-булавками, отмечающими места, которые она и дети посетили и исследовали вместе. Но особенно гордилась она узами любви и дружбы, которые связывали ее и детей. Как горько, как ужасно, что ей придется их покинуть. Да, она должна их покинуть.
Покинуть еще одну семью.
Катриона вытерла предательскую влагу, выступившую на глазах, не желая признавать, что это слезы, отказываясь признавать. Чувства – это тоже роскошь, которую она вряд ли могла себе позволить.
– Мисс? – Анни Фарье, одна из горничных, торопливо шла по коридору. – Леди Джеффри хочет, чтобы я проводила вас в ее покои.
Отвернувшись от двери классной комнаты, Катриона сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. И с этим вдохом она набросила на себя веселое спокойствие мисс Анны Кейтс, словно практичный, хорошо скроенный плащ.
– Конечно, Анни. Спасибо. Не будете ли вы так любезны передать ее светлости, что я спущусь к ней, как только приведу себя в порядок. Не иначе лицо у меня в грязи, я моя шляпка… – Она дернула за спутанный узел лент, что болтался на шее. – Боюсь, она погибла и у меня нет надежды ее починить.
– О нет, мисс. Конечно же, вы ошибаетесь. – Протянув руку, Анни стряхнула что-то с полей шляпки. – Хорошенько вычистить, немного отпарить, пришить новые ленты – и готово, как дважды два. Скоро будет как новая.
– Спасибо. Надеюсь, вы правы. Лишиться такой чудесной шляпки – вот была бы потеря, правда? – На самом деле ничего особенно красивого в этой шляпке не было. Простая, обыкновенная шляпка. Но она была ее единственной. Катриона купила ее в Париже на деньги, которые ей оставила вдовствующая герцогиня Уэстинг, просто сделав вид, что легкомысленно забыла тяжелый кошелек. Точно так же практичная пожилая дама «забыла» пару дорогих перчаток. Эти перчатки Катриона тоже оставила себе, чтобы прикрыть загорелые и стертые в кровь руки. Она не могла иначе. Гордость была для нее такой же роскошью, как и правда.
Под маской Анны Кейтс – образованной, с безупречным английским выговором – сохранилось слишком много от Катрионы Кейтс, бережливой и наблюдательной шотландки, которая непременно захотела бы сберечь деньги, вложенные в эту потрепанную шляпку. Кроме того, если она собирается купить место на корабле, чтобы плыть в Америку, ей нельзя транжирить с таким трудом заработанные деньги на столь легкомысленную вещь, как шляпка.
Право же, главной ее бедой сейчас была вовсе не шляпка. Главное – идти ли ей на зов леди Джеффри или нет. Да еще решить, что сказать хозяйке в случае необходимости. Какую удобную ложь выбрать, какую стрелу выдернуть из целого колчана лживых историй.
Инстинкты сейчас метались, как не в меру расшалившиеся подопечные, взывая к ее вниманию. «Уезжай немедленно!» – кричали они. А за прошедшие годы она поняла, что игнорировать инстинкты всегда во вред. Лишь благодаря им она до сих пор жива. Однако оставались еще дела, которыми следовало заняться. Обязательство, оставшееся невыполненным. Долги, которые следовало заплатить.
– Спасибо, Анни. Пожалуйста, передайте ее светлости, что я приду, как только смогу. – Ее пальцы пытались распутать узел лент, но руки дрожали так, что она лишь сильнее его затянула.
– Вам нехорошо, мисс? – Удивленная и напуганная, Анни сделала большие глаза. Оказывается, спокойная, собранная мисс Кейтс не чужда обычных человеческих слабостей. – Должно быть, вы здорово испугались там, на лужайке. Даже на кухне мы смогли услышать эти выстрелы.
– Все хорошо, – снова солгала Катриона, а затем поправилась, видя, что руки ее явно дрожат: – То есть очень скоро все будет хорошо. Просто попросите ее светлость дать мне несколько минут.
– Да, мисс. – Анни снова присела в реверансе и с ласковой, сочувствующей улыбкой вышла, чтобы спуститься вниз.
Катриона могла вынести презрение, но не жалость. Девушка пересекла гостиную, прошла мимо заваленных мягкими подушками скамей в нишах окон – здесь было так уютно читать, – мимо нарядного мебельного гарнитура, предназначенного для детей – предусмотрительно низкие стульчики и стол, – и вошла в собственную удобную, в ярких тонах спальню. Как и прочие комнаты в детском крыле дома, эту обставила сама леди Джеффри, поскольку считала, что у мисс Кейтс должно быть все, чтобы жить с удобствами: широкая мягкая постель под толстым пуховым одеялом, изящный письменный столик напротив мансардного окошка и книжные шкафы, набитые книгами, – она могла читать вволю. Щедрость леди Джеффри граничила с расточительством.
И Катриона отвечала на щедрость хозяйки благодарностью и работой, на которую не жалела сил. И усердие ее, в свою очередь, тоже было вознаграждено – леди ей доверяла, а подопечные обожали. Но она задержалась слишком надолго. Она подвергла риску этих щедрых, великодушных людей и их детей. Опасности со стороны тех, кто ее разыскал.
Раскаяние и угрызения совести мучили ее сильнее, чем сломанная пластинка корсета, вонзившаяся в бок. И вынуждали действовать. Стряхнув с себя шляпку, Катриона подошла к маленькому зеркалу и уставилась на свое отражение. Ну и вид у нее – будто ее тащили сквозь живую изгородь спиной вперед. Хотя, собственно, так и было.
Однако забота о наружности и сентиментальные чувства – дело десятое. Лучше продумать более практические вопросы: как, например, ускользнуть от Томаса Джеллико и тех – кем бы они ни были, – кто ее выследил. И как выбраться из дому, чтобы ее не подстрелили точно куропатку.
Прогнав мрачную тучу страха, что уже собиралась в ее душе, Катриона подошла к гардеробу, осмотрела небольшое собрание одежды, что помещалось внутри: три платья, плащ, пара тщательно починенных полусапожек. Не много – за двадцать два года жизни. Вот результат ее трудов! Почти нечего предъявить миру.
Но ей хватит.
Беда в том, что она чувствовала себя одинокой и беззащитной. А уж встреча с достопочтенным Томасом Джеллико и вообще выбила землю у нее из-под ног.
Так не пойдет. Нужны решительные действия. Со дна гардероба Катриона извлекла спрятанный там саквояж – дешевый саквояж, также купленный ею в Париже на деньги вдовствующей герцогини, вместе с сундуком, который приткнулся в изножье кровати как якорь, связывающий ее с прошлым. Однако Катриона могла взять с собой лишь маленький саквояж – сундук придется оставить. Она возьмет с собой только ту одежду, которую сможет унести. Еще деньги, скопленные собственным трудом и отложенные как раз на черный день, да еще отцовский пистолет.
Этот пистолет проделал с ней долгий путь. Ее единственное достояние, пережившее с ней и Шотландию, и Индию. Предмета, что лежал на дне сундука, она не касалась с самого момента приезда в Уимбурн-Мэнор. Разве что переложила на дно сундука, когда распаковывала вещи.
Она достала пистолет и начала было его заряжать. Но стоило ей приступить к выполнению задачи, которая раньше была привычной – она проверяла спусковой механизм каждый день во время долгого пути из Сахаранпура и потом, в первый год после возвращения в Англию, – ее руки так задрожали, что она просыпала часть черного пороха на крышку сундука.
Тряслись не только руки. Катриона дрожала уже всем телом. Испытанное только что потрясение запустило в нее свои грубые пальцы, как мертвецкое опьянение, которое подкосило колени, выбивая почву из-под ног, да еще нанесло сокрушительный удар в живот. Ей пришлось бросить пистолет на крышку сундука и крепко обхватить себя руками.
Она не может позволить себе раскисать. Только не сейчас. Она поплачет позже, когда все будут в безопасности. Когда сама будет в безопасности. Когда окажется на борту корабля, за надежным прикрытием прочной двери, без посторонних глаз. Когда будет все равно.
Сделав глубокий вдох, усилием воли Катриона заставила себя сбросить напряжение беспорядочных мыслей, тяжелых предчувствий – боль, которую она станет переживать позже, когда ставки будут пониже, а не такие, как сейчас: ее жизнь или смерть.
Она выбрала платье из самой плотной ткани. Даже летом бывает дождь. Впрочем, вся ее одежда отличалась прочностью и основательностью – теплый плащ из плотной шерсти, крепкие ботинки на толстой подошве, закрытые, практичные, ничем не примечательные платья самых невзрачных и скучных тонов. Цвета ее платьев отлично годились для того, чтобы слиться со стеной, или землей, или дождем. Никаких широких элегантных рукавов или кружев. Ничего, что выделяло бы ее из толпы. Ничего, что задержало бы чей-то взгляд на ее особе, – ни малейшей заметной детали.
Но только не взгляд Томаса Джеллико. «Этот ужасный серый, – сказал он. – Вечно этот серый!» Она не предполагала, что носить скучнейший серый цвет войдет у нее в привычку. Она считала, что ей достанет осторожности и бдительности, чтобы избежать глупого постоянства.
Но это ничего. Отныне она бросит и глупость, и приверженность привычкам. Станет умной и предприимчивой. Но главное – скорость. Она будет достаточно быстра, чтобы сбежать и от Томаса Джеллико, и от того, кто в нее стрелял.
– Мисс Кейтс?
Слишком замешкалась. Стук в дверь испугал ее, вогнал в жаркий румянец осознания собственной вины. Это был спокойный голос леди Джеффри, которой надоело ждать, когда прислуга выполнит ее требование.
Катриона поспешно спрятала саквояж в недрах гардероба и подошла к двери.
– Миледи.
Сделала шаг за порог и обнаружила, что ее элегантная хозяйка взволнованно меряет шагами маленькую гостиную «детского» крыла дома. Впрочем, леди Джеффри выглядела чудесно, просто безупречно, в свежем прогулочном платье из густо-синего шелка, который подчеркивал лавандовый цвет ее глаз. Перед лицом подобного совершенства Катриона снова устыдилась своего жалкого вида. Она учтиво присела перед хозяйкой в реверансе, но руки инстинктивно потянулись к волосам, заправить за ухо пушистые пряди, в беспорядке торчавшие там и сям, в попытке восстановить невозмутимое спокойствие, составляющее основу характера мисс Анны Кейтс.
– Прошу меня извинить, леди Джеффри. Я хотела успокоиться и умыться, прежде чем…
– Пустяки, моя дорогая мисс Кейтс. – Протянув руку, леди Джеффри сжала руки Катрионы. Она так и сыпала словами, оставаясь тем не менее спокойной. – Я хотела лишь удостовериться, что с вами все хорошо. Я так тревожилась!
– И я тоже, миледи. Дети – им не причинили вреда? Все в порядке?
– Хорошо, как мы и надеялись. Я оставалась с ними, пока они не успокоились немного, но они все время спрашивали о вас. Я успокаивала их как могла, а потом отправила всех принять горячую ванну… – Она махнула рукой в дальнюю сторону коридора, где размещалась купальня и откуда уже доносился шум льющейся воды и голоса горничных, наполнявших детям ванны. – Нужно было их отвлечь, чтобы я тем временем сама могла убедиться, что с вами все в порядке.
– Со мной действительно все в порядке, миледи. Благодарю вас. Но вы не должны из-за меня тревожиться.
Леди Джеффри попыталась улыбнуться, но с губ слетел легкий судорожный вздох.
– Разумеется, должна. Какое облегчение! Должна вам сказать, я боялась самого худшего. Прошу вас, давайте расположимся поудобнее. – Она указала на стулья в детской гостиной. – Я попросила принести вам чаю – вот, кстати, Мур его несет. Благодарю вас, Мур, – и распорядилась, чтобы разожгли камин. Людей, которые перенесли подобное потрясение, часто бьет озноб – так говорит моя сестра. Еще я попросила сладкого крепкого чаю – сестра также уверяет, что это лучшее средство. Она просто незаменима, моя сестра Антигона, – всегда знает, что делать в случае беды. – Взяв Катриону под руку, леди Джеффри повела ее в дальний угол гостиной, поближе к жарко пылающему огню камина, и усадила на удобный мягкий стул.
Непритворная забота хозяйки не могла не откликнуться в душе Катрионы благодарностью. Это по-настоящему трогательно, когда леди так волнуется за простую гувернантку.
– Вы очень добры, миледи. Правда.
И за подобную доброту нельзя воздавать отговорками да надуманными оправданиями. Несмотря на укоренившуюся привычку лгать, Катриона не могла воздать ложью за доверие и щедрость. Значит, пришло время признаться, пока они с хозяйкой наедине. Она окажется в немилости – но хотя бы без свидетелей.
Катриона проглотила комок в горле.
– Миледи, в свете сегодняшних событий я понимаю, что единственно правильный путь – попросить вас меня уволить, и тогда я уйду.
Леди Джеффри ответила не колеблясь и не раздумывая:
– И слышать об этом не хочу. Что мы будем без вас делать? Что будет делать Мария? – Она заговорила с жаром, повышая голос под влиянием переполнявших ее чувств. Ей пришлось даже крепко сжать руку Катрионы. – Умоляю вас, мисс Кейтс, еще раз хорошенько все обдумать. Пожалуйста! Если вам досаждает брат лорда Джеффри, выбросьте его из головы. Я не позволю, чтобы он своей несдержанностью причинил вам хоть какое-то неудобство. Я не допущу! Дети для меня важнее всего.
– Но, миледи, он родственник вашего мужа, – мягко напомнила ей Катриона. – Он приходится вам братом.
Леди Джеффри энергично затрясла головой. Ее обычно безмятежное лицо застыло в неодобрительной гримасе.
– И как брат он почетный гость в нашем доме. Именно – всего лишь гость. Это ваш дом, а не его. Надеюсь, вы действительно чувствуете себя как дома и понимаете, что вам здесь всегда рады?
Катриона едва смогла проглотить горячий ком, застрявший у нее в горле, понимая, что вряд ли может устоять перед лицом такой нежной решимости.
– Вы очень добры, миледи. И я благодарю вас, благодарю от всего сердца! Пожалуйста, не думайте, что это я хочу вас покинуть. И вправду здесь был мой дом. Но опасность…
– Забудьте об этом. Мы вас убережем. Не сомневаюсь, что лорд Джеффри обеспечит безопасность всем нам. Вам не следует бояться, моя дорогая мисс Кейтс, что мы вас не защитим. Вы должны знать, что слишком дороги обитателям Уимбурна. Вы вернули нам дочь.
Конечно, она имела в виду Марию. «Вернула» – сказано от души, хотя и не совсем верно, если говорить о дорогой Марии. Нельзя отрицать очевидное – бедное дитя не в своем уме. Ей никогда не стать как другие дети. Но теперь по крайней мере она не заперта в башне собственного ущербного рассудка, как было, когда Катриона приехала в этот дом. Девочка больше не выдирала себе волосы, не рыдала безутешно и не размазывала на себе еду. Но по-прежнему ходила только на цыпочках, взгляд иногда блуждал и туманился, а туловище раскачивалось из стороны в сторону, зачарованно повинуясь ритму музыки, которую слышала только она сама.
Однако же Катриона позаботилась о том, чтобы бедную крошку не заставляли испытывать на себе жестокости режима, предусматривающего холодные обливания, который предписал невежественный идиот, именующий себя врачом. И ее больше не запирали подальше от братьев и сестер и не привязывали, словно животное, ремнями к кроватке. Работа Катрионы с маленькой девочкой не была чем-то из ряда вон выходящим или чудом проницательности: при постоянной сострадательной заботе в состоянии девочки наметились существенные улучшения – иначе и быть не могло, – и поэтому никого не удивляло, что леди Джеффри исполнилась глубокой, искренней благодарности.
Сердце Катрионы разрывалось при мысли, что придется покинуть Марию, покинуть их всех – Джека, близнецов Пиппу и Джемму, юного Кристофера, отважную Амелию и, наконец, прелестную крошку Аннабел. Но остаться в Уимбурн-Мэноре значило подвергнуть их опасности. Особенно Марию. Она куда уязвимее всех остальных и болезненно переживает, если ее мир вдруг лишается какой-то детали. Или в этом мире происходит потрясение.
Видит Бог, выстрелы в саду выведут из себя кого угодно, даже самого крепкого человека. Если надо найти оправдание вынимающему душу истерическому припадку – стрельба во время пикника в саду подходит как нельзя лучше.
– Миледи, мысль о том, чтобы вас покинуть, причиняет мне боль. Тем не менее я не могу допустить, чтобы дети подвергались опасности. Я оставлю подробные указания относительно того, как ухаживать и обучать Марию, – то же самое насчет остальных детей. Я составила подробный план занятий для каждого из них, а также заметки об их успехах и способностях. Не следует опасаться, что новая гувернантка не сумеет следовать моим указаниям…
– Мисс Кейтс, брат моего мужа вас домогается?
Заданный в лоб вопрос застал ее врасплох. Катриона молчала целую вечность, чтобы придумать, как лучше всего ответить: лгать смысла не было, поскольку в эту самую минуту Томас Джеллико был внизу и легко мог опровергнуть ее слова, но леди Джеффри ответила за нее:
– Конечно, так и есть. Как он говорил с вами! Явно принял за другую. А потом это прискорбное происшествие на лужайке. – Ее светлость закрыла глаза, будто отгоняя воспоминания. – Боюсь, его присутствие выбивает вас из колеи. Признаюсь, меня тоже. Этого человека я не видела со дня моей свадьбы, а это было пятнадцать лет назад. Господи, пятнадцать лет! Как летит время. И вот Томас возвращается домой, и пожалуйста, в тот же самый день в нас летят пули. В высшей степени прискорбно и досадно.
Томас Джеллико не просто расстроил ее или приставал к ней. Он целовал Катриону так, что она забыла собственное имя. И сама целовала его в ответ. Закрыв глаза, она с головой бросилась в омут своей одержимой любви к этому мужчине, омут, где смешались боль и сладость. Как будто ничему не научилась! Как будто она все еще та наивная девочка, какой была в памятную ночь в окруженном высокими стенами саду дворца полковника Бальфура.
Катриона не могла без боли думать о том времени. Воспоминания так переплелись с сумятицей ее собственных чувств, что она часто задумывалась – уж не приснилось ли ей все это? Это во сне были и цвет, и аромат, и горячая пыль. Любовь и нежность, дарившие ей столько радости. Это во сне она была счастлива.
И, как будто во сне, прошла для нее та ночь в Сахаранпуре, когда ее пригласили на первый в жизни взрослый светский выезд.
О как же она тогда волновалась! Раньше Катриона никогда не бывала на светских вечерах – в Шотландии она или не думала о таких мероприятиях, или на это не хватало ни денег, ни времени. Но для лорда и леди Саммерс светские вечеринки были частью повседневной жизни. Почти каждый вечер что-то затевалось, часто – прямо в прохладных залах, под высокими сводами их резиденции. Но вплоть до той ночи на всех этих приемах и суаре Катриону вполне устраивала роль наблюдателя, когда она могла выглядывать из-за перил верхнего этажа огромного дома, где располагались детские, следить восхищенными глазами за тем, что происходило двумя этажами ниже, в просторном, залитом огнями свечей холле. Она и ее двоюродные братья и сестры разглядывали элегантных джентльменов и утонченных дам, лордов и леди в изысканных нарядах и сверкающих драгоценностях; смотрели, как они ходят, собираются в группки, беседуют. Они находились слишком высоко, и голоса гостей долетали к ним, как взволнованное журчание: приглушенный – как будто подушку набросили – звук, заполняющий обширное, звенящее эхом пространство своей энергией и торжественным блеском.
Слушать и наблюдать – этого было более чем достаточно. Она была счастлива просто видеть это действо, и не помышляла участвовать в нем сама. Ее жизнь в Сахаранпуре уже казалась волшебной сказкой, без забот и хлопот, в компании любящих двоюродных братьев и сестер. Чего же больше желать?
Но в тот вечер заботливый новоприобретенный дядя Катрионы решил, что она тоже должна получить приглашение на светский выход – на торжественный обед в доме загадочного полковника Бальфура, предыдущего резидента компании; на обед, который и давался в честь нового резидента. Лорд Саммерс настоял, и тетя Летиция позаботилась о том, чтобы Катриона была одета как следует. Она надела новое платье, сшитое британской портнихой, миссис Макэлрой, предприимчивой супругой сержанта, которая держала в своем маленьком бунгало запас новейших модных журналов – «новейших» по меркам далекой приграничной провинции – и несколько индийских женщин-швей, которые, сидя в совсем уж крошечной комнате в задней части дома, собственно, и делали всю работу.
Катриона помнила это изысканное платье так, будто лишь вчера, тщательно свернув, уложила его в дорожный саквояж. Из расшитого газа, с узкой, перехваченной атласным поясом талией и восхитительными широкими рукавами, украшенными ручной вышивкой, скромного, приличествующего дебютантке белого цвета, который миссис Макэлрой подкрасила чаем – «так больше подходит к вашей бледной, очень светлой коже».
Да, платье ей очень шло. Катриона казалась себе принцессой фей, особенно с такими широкими рукавами – точно крылья ангела!
И она помнила, как ее переполняла радостная надежда – чувство, которое она забыла за те годы, что прошли со дня смерти матери, когда ее жизнь лишилась и тепла, и беззаботной легкости. Ее томительное возбуждение – головокружительная смесь надежды и предвкушения чего-то прекрасного, порхающее в животе как стая напившихся нектара бабочек, – и принесло ее, как на крыльях, к мрачной, загадочной, побитой солнцем и ливнями двери обиталища полковника Бальфура.
Глядя снаружи, ни за что не догадаться, что увидишь за осыпающейся стеной и скрипящими деревянными воротами, а ведь там, как шептали дети-англичане, скрывается дом, полный привидений, как и положено готическим замкам. Однако за массивным порталом открывалась картина, которая явилась прямо из «Тысячи и одной ночи». Миновав внешние ворота, Катриона застыла пораженная. Они очутились в стенах древнего дворца Великих Моголов, столь прекрасного, что она преисполнилась уверенности – не иначе повернула не туда и вошла без спросу в самые двери райского сада!
Из первого дворика нужно было пройти во второй, и оба были засажены разлапистыми пальмами и лимонными деревцами, отягощенными яркими плодами. Куда ни кинь взгляд – тысяча и один ослепительный факел освещают дорожки и журчащие фонтаны. И за центральным двориком-садом, за мерцающими бассейнами и клумбами, где благоухали ночные цветы, высился павильон, состоящий из ярусов. Как на свадебном торте, этаж вырастал из предыдущего этажа, опираясь на множество колонн. Собственно, стен там и не было – проемы между резными каменными колоннами занимали разноцветные, в тон драгоценных камней, занавеси из блестящего шелка и прозрачного газа, которыми играл вечерний ветерок. В некоторых из проемов можно было видеть брошенные на пол широкие тюфяки, крытые белой хлопчатобумажной материей, с цветастыми подушками и валиками в восточном вкусе. Другие были обставлены мебелью, которая сделала бы честь гостиной герцога.
Вверху над галереей располагались музыканты, наигрывающие тихую вибрирующую мелодию без конца и начала, в такт которой немедленно забился в прихотливом танце ее пульс. В центре павильона свисавшие с потолка занавеси образовывали просторную столовую, в которой помещался обеденный стол красного дерева, такой длинный, что Катриона подумала – наверняка такого огромного стола нет даже у короля Англии в Виндзорском дворце.
Вокруг нее кружил водоворот музыки, цвета, движения. Катриона никогда не видела такой красоты – соблазнительной, экзотической. Она застыла как изваяние, затаив дыхание, в благоговейном восторге, зачарованная обволакивающей, томительной прелестью ночи.
– Посмотрите-ка на нее, – снисходительно улыбнулся ее дядя. – Если ты не самая очаровательная юная леди среди присутствующих, то я готов съесть собственную шляпу вместо этого странного карри, которым собрался потчевать нас старина полковник Бальфур. Готов предположить, что на вкус будет примерно одно и то же.
Катриона рассмеялась, покраснела и смущенно пролепетала что-то в знак благодарности. Потом, держа за руку дядю с одной стороны и тетю – с другой, направилась вместе с ними к павильону.
– С такой внешностью, – весело продолжал лорд Саммерс, – мы доведем до любовной горячки всех молодых парней, которые станут соперничать из-за твоей руки. Но мы будем очень разборчивы.
– Мой дорогой лорд Саммерс! – Тетя позволила себе слабую улыбку. – Не нужно торопить события. Что касается меня, я не хотела бы, чтобы дорогая Катриона покинула нас столь быстро. Ведь она только что приехала. – И тетя обратилась к Катрионе в мягком, если не сказать снисходительном тоне: – Дети уже так любят тебя, и я не знаю, что бы они без тебя делали. Право же, я бы не хотела с тобой расстаться. Ты напоминаешь мне мою дорогую сестрицу.
Ночь была исполнена волшебства. И Катриона предпочла не придавать значения слишком уж покровительственному тону тети Летиции или думать, что вообще подвигло ее на подобную речь. Вместо этого девушка решила, что ей следует радоваться и быть благодарной за их искренние великодушие и щедрость.
– Вы так добры ко мне.
– А что ты думаешь, Летиция, насчет Генри Каррадерса? – Лорд Саммерс перебирал возможных женихов точно карты в колоде. – Или о моем секретаре, мистере Джордже Ламонте?
– Мой дорогой сэр, – снова рассмеялась тетя Летиция, слегка развеселившись от подобной несуразицы. – Он сущий олух, а не мужчина.
– Слишком вялый и нерешительный для твоей хорошенькой племянницы? Ага, я знаю, кто нам нужен. Как насчет лейтенанта Беркстеда? Что скажешь? – Он шутливо подтолкнул Катриону локтем в бок. – Вот это была бы добыча, не так ли? И для него это хорошая партия, потому что я позабочусь о том, чтобы у нашей милой племянницы, кроме хорошенького личика, было и неплохое приданое.
– Сэр! – воскликнула Катриона, пораженная этим неожиданным подарком судьбы. – Вы слишком добры.
– Хорошо. – Смех тети Летиции сделался вдруг немного натянутым. – О конечно, он смел и энергичен, лейтенант. Но вряд ли этот человек подходит нашей милой племяннице. И ему нужна другая женщина.
В снисходительном тоне тетки явно зазвучала нотка насмешливого презрения, но Катриона ее не услышала. Ее переполняла благодарность – вот как заботились о ней родные! Девушку охватывало счастье при мысли, какую исключительную щедрость был готов проявить дядя, слишком радовалась головокружительной возможности найти мужа и обрести наконец собственную семью.
Это было частью волшебства, чудесной, опьяняющей атмосферы этого особенного вечера.
И еще чудеснее было, что полковник Бальфур собственной персоной подошел поприветствовать их, спустившись по ступеням павильона, в шелковом камзоле и тюрбане с пером, – подходящий наряд для императора Моголов. Сама доброта, грация и учтивость, он низко склонился к руке Катрионы – ни дать ни взять любезнейший кавалер старой закалки.
Но когда она подняла взгляд от лица полковника, она увидела его. Высокий сикхский савар, Танвир Сингх. Ее тайный принц из сказки.
В этот вечер он ничем не напоминал разбойника. Не было лукавой усмешки, скачущей в уголках глаз или раздвигающей губы в широкой ослепительной улыбке. Само благородство, воплощенное достоинство – хазур с головы до пят. Танвир Сингх стоял на ступенях павильона, облаченный практически исключительно в малиновое. Только так можно было описать этот сияющий густой темно-красный цвет шелка, из которого была сшита его туника, перехваченная в талии кушаком, ослепительно белым, с вплетением золотых нитей. Голову его украшал тюрбан того же белого шелка, составляющего поразительный контраст с теплой смуглотой его кожи.
Он склонил перед ней голову в торжественном и учтивом приветствии, и у нее даже закружилась голова при мысли, что она удостоилась такого внимания с его стороны. Он был совсем не похож на всех тех, кто здесь присутствовал: спокойное достоинство и изящество, – а его движения!.. Она никогда не видела, чтобы мужчина умел так двигаться. С грацией, которая не стоила ему никаких усилий, он легко мог сложиться пополам, чтобы с удобством усесться на одну из подушек, тогда как англичане в чопорных официальных костюмах неуклюже плюхались на них.
Про себя она даже рассмеялась. Кажется, никто, кроме нее, не замечает, что он и в самом деле принц из сказки, которого считали давным-давно пропавшим без вести.
Однако у Катрионы была всего лишь минута, чтобы благодарно улыбнуться ему в ответ, потому что дядя увел ее прочь, вращаться среди офицеров и чиновников компании. В узкий круг «своих», где текла приятная беседа.
И она не возражала, когда дядя представил ее джентльменам, а тетя, в свою очередь, дамам. Она была безупречно вежлива с миссис Карстерс, с мисс Филдинг и с миссис Кауперс. Старательно запоминала имена их мужей, звания и занимаемые ими посты, решив во что бы то ни стало войти в их круг, быть им полезной и обходительной.
Ей бы тогда отступить в тень, открыть глаза и навострить уши! Она бы не преминула почувствовать предательство, которое словно водный поток обтекало ее со всех сторон. Ей бы вспомнить свой скептицизм, прославленный шотландский скептицизм, чтобы внимательно, критически присмотреться к тем, кто ее окружал! Возможно, она заметила бы тогда, что в воздухе, насыщенном чувственными ароматами, подобно дымке фимиама, витает злоба.
