Текст книги "Всего одно злое дело"

Автор книги: Элизабет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Батшеба вскочила на ноги.

– Замолчите!

– И он быстро старится. А значит, секс уже не тот, что раньше. В то время как ваша сестра…

– Немедленно убирайтесь! – потребовала Батшеба.

– …занимается этим с завидной регулярностью. И с большим искусством. Один мужик за другим, а иногда и все три сразу – только подумайте, три! И ей все равно, женятся они на ней или нет. Хоть об этом-то вы знали? Ей это абсолютно все равно.

Барбара совсем не была в этом уверена, но она предполагала, что замужество Батшебы было единственным козырем, дававшим ей преимущество перед близняшкой. Она заключила:

– Итак, вам ничего из этого не было известно. Вы бы не пошевелили и пальцем, чтобы помочь ей убежать от Ажара, если бы знали, что она бежит к другому мужчине. Кстати, этот пока не женат. Но думаю, что ненадолго.

– Убирайтесь отсюда вон! – повторила Батшеба. – Убирайтесь к чертовой матери!

– Она всех использует, – сказала Барбара на прощанье. – Жаль, что вы этого не понимали.

Фаттория ди Санта Зита, Тоскана

Телевизионщики находились в доме Лоренцо Муры уже около часа к тому моменту, когда появился Линли в компании старшего инспектора Ло Бьянко и прокурора Фануччи. Последний не был в восторге от присутствия Томаса, но Ло Бьянко объяснил ему, что присутствие английского детектива поможет успокоить родителей девочки, и Фануччи пришлось согласиться. Естественно, что он должен держаться на заднем плане, особо отметил прокурор.

–  Certo, certo, – пробормотал Ло Бьянко. – Никого не интересует мнение английской полиции в деле о пропаже ребенка, Magistrato.

На фаттории ди Санта Зита их встретила telecronista [164]164
  Диктор (итал.).


[Закрыть], непринужденно одетая молодая женщина, которая, казалось, пришла на телевидение, пройдя перед этим по всем подиумам Миланской недели моды, так она была хороша. Вокруг суетились с камерами, проводами и гримом остальные члены съемочной группы. Они разгружали фургон и готовили к съемкам площадку перед старым стойлом, где у Лоренцо Муры теперь была винокурня. Там же стоял стол с хлебом, сыром, печеньем и фруктами, гостеприимно накрытый для членов съемочной группы. Стол и стулья также располагались на террасе, по громадным плитам которой вилась цветущая глициния. Видимо, это уже давно обсуждалось: telecronistaпредпочитала эту сцену за ее весеннюю нежность и изысканность, а осветитель ненавидел ее за те сложности, которые начнутся, когда они будут бороться с тенью и одновременно пытаться правильно выставить цвет на соцветия.

Фануччи важно подошел к месту съемки и одобрил его. Его никто об этом не просил, и, по-видимому, его одобрение никого не волновало. Он сказал несколько резких слов заторможенной молодой женщине с гримерным чемоданчиком. Та убежала и вернулась с третьим стулом, который поставила к своему столику. Прокурор уселся на него, по-видимому, не собираясь больше двигаться, и жестом показал ей, что она должна сделать что-то с его лицом при помощи своих щеток и кистей. Женщина сделала все, что могла, хотя полностью убрать его бородавки так и не удалось.

В это время оператор снял первые, общие кадры: виноградники, спускающиеся по склонам холмов, ослики, жующие солому в паддоке под древними оливами, несколько коров у ручья у подножья холма и множество хозяйственных построек. Тем временем telecronistaизучила свой макияж в ручном зеркале и нанесла последнюю порцию лака на волосы. Наконец она сказала: « Sono pronto a cominciare» [165]165
  Я готова начинать (итал.).


[Закрыть], сообщив о своей готовности к съемке. Но, по-видимому, ничего не могло произойти, пока Фануччи не выразит своего одобрения.

Пока они все ждали этого, на сцене появилась Анжелина Упман в сопровождении Лоренцо Муры. За ними, на некотором расстоянии, шел Таймулла Ажар. Продолжая что-то говорить, Лоренцо посадил Анжелину на стул рядом с Фануччи. Она выглядела еще более истощенной, чем накануне, и Линли подумал, удается ли ей вообще есть и спать. То же он подумал и об Ажаре, который выглядел не намного лучше, чем мать пропавшей девочки.

Фануччи не заговорил ни с ней, ни с ним. Он также проигнорировал Муру. Казалось, его интересовала только съемка сюжета для вечерней программы новостей. Все, что должно было исходить от полиции, должно было исходить, по всей видимости, или от Ло Бьянко, или от Линли. Это, казалось, включало и некоторое сопереживание с родителями похищенной девочки.

После того, как Фануччи изучил себя в зеркале гримера, он кивком разрешил начинать. Сначала вступила telecronista, рассказав основные детали происшедшего, тараторя со скоростью автомата, что, видимо, было характерно для всех сотрудников телевидения в этой стране. Она говорила, стоя спиной к большой оливе. Задник был выбран с большим искусством и хорошо оттенял ее платье цвета ржавчины.

Линли не пытался понять, что говорила эта женщина, кроме имен, которые она называла. Вместо этого он следил за происходившим между Лоренцо, Анжелиной и Ажаром.

Мужчины по своей природе завоеватели, а Анжелина для обоих представляла территорию, на которую они заявили свои права. Томасу было интересно, как каждый из них это демонстрировал: Лоренцо – стоя за Анжелиной и положив ей руки на плечи, и Ажар – полностью игнорируя своего противника и держа наготове носовой платок на случай, если тот вдруг понадобится Анжелине, когда придет их черед выступать перед телезрителями.

Когда telecronistaзакончила свое вступление, сцена изменилась. Оператор перешел к стойлу, где уже был установлен свет. После короткого разговора со своим коллегой он навел камеру на Фануччи.

Казалось, что прокурор был смысловым центром всего репортажа. Он говорил чуть ли не быстрее самой telecronista, но Линли понял достаточно, чтобы понять, что его речь была наполнена обещаниями и угрозами. Преступник будет найден и тогда… у них уже есть подозреваемый, с которым они работают, и он скоро раскроет… каждый, кто что-то знает и еще не сообщил это в полицию… закон не дремлет… полиция на страже… если с ребенком что-то случится…

Рядом Линли услышал вздох Ло Бьянко. Тот достал из кармана пачку жевательной резинки и предложил англичанину, который отказался. Взяв себе пластинку, старший инспектор отошел. Выступающий Фануччи – это было, казалось, больше, чем он мог вынести.

Закончив, прокурор сделал движение шеей, означавшее, что теперь речь передается Анжелине Упман и Таймулле Ажару. Затем встал, отошел от стола и встал за оператором. Здесь он стоял как воплощение самого фатума.

Первым зашевелился Лоренцо, который вышел из кадра. Не надо путать телезрителей – им было достаточно знать, что на экране перед ними находятся родители пропавшего ребенка. Обращать внимание телезрителей на сложности личной жизни Анжелины здесь, в Италии, было лишним. Хотя, с другой стороны, подумал Линли, появление Лоренцо Муры на экране могло вызвать какие-то воспоминания у кого-то из зрителей. Он подошел к Сальваторе, чтобы обсудить это со старшим инспектором, который, внимательно выслушав его, согласился.

Таймулла Ажар и Анжелина Упман сделали свое заявление. Оно прозвучало на английском языке, так как Ажар не владел итальянским. Голос переводчика будет наложен перед вечерним эфиром. Они говорили очень просто. Сказали то, что на их месте сказал бы любой родитель: пожалуйста, верните нам нашу дочь, пожалуйста, не причиняйте ей вреда, мы очень ее любим, мы сделаем все, чтобы вернуть ее здоровой и невредимой.

Линли увидел, как Фануччи фыркнул при словах «мы сделаем все»; хотя они и были произнесены по-английски, он их, видимо, понял. Очевидно, прокурор считал ненужным давать такие обещания перед столь разношерстной телевизионной аудиторией. Там наверняка находились люди, которые с удовольствием свяжутся с родителями после такого обещания: заплати те деньги, и мы с удовольствием поделимся с вами фальшивой информацией о вашем ребенке. Фануччи подошел к Ло Бьянко с другой стороны и что-то резко сказал ему на ухо. Но, казалось, Сальваторе не услышал его.

Наконец все закончилось. Таймулла что-то тихо сказал Анжелине, накрыв ее руку своей. Анжелина приложила его платок к глазам, и он убрал ее волосы со щеки. Оператор снял этот нежный жест по указанию telecronista. Лоренцо Мура тоже заметил его, скривился и ушел, предоставив их самим себе. Он прошел в винный подвал, где, как полагал Линли, должен был кипеть от гнева до тех пор, пока все не разъедутся. Но Томас ошибся. Лоренцо вскоре появился с подносом, на котором стояли стаканы с домашним «Кьянти» и тарелка с кусками пирога. Он раздал вино и пирог всем присутствующим. Англичанин решил, что это было сделано очень по-итальянски.

Со всех сторон раздалось grazieи salute. Вино или пробовали, или выпивали залпом, пирог съели. Казалось, люди расслабились, думая о девочке: где она может быть и что с ней могло случиться.

Только Ажар с Анжелиной не притронулись к угощению. Последней вина вообще не предложили, а тарелку с пирогом она с дрожью отодвинула. Ажар же, как правоверный мусульманин, вообще не пил, а вид пирога, казалось, вызывал в нем отвращение.

Он посмотрел на окружающих, увидел у них в руках стаканы и подвинул свой Анжелине:

– Ты хочешь?

Она взглянула – как показалось Линли, с опаской – на Лоренцо, который с подносом шел через двор к Фануччи и Ло Бьянко, и сказала:

– Да, да. Спасибо, Хари, я с удовольствием выпью.

Она подняла стакан и выпила со всеми остальными. Лоренцо повернулся. Его взгляд упал на стол, за которым сидели его любовница и ее предыдущий любовник. Он сразу заметил, что она пьет вино, и закричал:

–  Angelina, smettila! [166]166
  Анжелина, остановись! (итал.)


[Закрыть]– А затем по-английски: – Не надо! Ты же знаешь, что тебе нельзя!

Они смотрели друг на друга через двор. Казалось, Анжелина превратилась в статую. Линли пытался понять, что сказал ей Лоренцо: ей нельзя пить, и она знает почему.

Секунду все молчали. Затем Анжелина произнесла:

– От одного стакана ничего не будет, Ренцо. Все в порядке. – Было ясно, что она хотела, чтобы ее любовник больше не распространялся на эту тему.

– Нет, – сказал он, – именно в данный период это опасно. И ты это знаешь.

Повисла абсолютная тишина. Никто не двигался. Вдруг неожиданно закричал петух, и стайка голубей вспорхнула с крыши винокурни.

Линли переводил взгляд с Лоренцо на Анжелину и Ажара. «Именно в данный период» имело, конечно, не одно значение: в этот период, когда твоя дочь потерялась, не стоит пить, потому что тебе нельзя терять рассудок; в этот период, когда ты не можешь ни есть, ни спать, вино слишком быстро ударит в голову; в этот период, когда вокруг тебя люди, которые следят за каждым твоим шагом, лучше оставаться трезвой… Это могло значить очень многое. Но выражение лица Анжелины говорило, что это значило именно то, что заставило Лоренцо немедленно произнести свои слова. Он сказал их не задумываясь, и для этого, в действительности, могла быть только одна причина: именно в тот период, когда ты носишь ребенка под сердцем, пить особенно опасно.

Анжелина тихо сказала Ажару:

– Ты не должен был знать. Я не хотела, чтобы ты знал. – А затем в отчаянии: – Боже, как я сожалею обо всем, что случилось!

Таймулла даже не взглянул на нее. Не взглянул и на Лоренцо. Он просто смотрел перед собой, и ничего не отражалось на его лице. Это сказало Линли больше, чем все слова, вместе взятые. Не важно, как она изгалялась над ним в период их совместной жизни, Ажар все еще без памяти любил Анжелину Упман.

Лукка, Тоскана

– Кастро – это пустой номер, – сказала Барбара Линли.

– Она беременна, Барбара, – сказал ей Томас.

На что она произнесла:

– Черт меня побери совсем. И как это воспринял Ажар?

– Его сложно понять. – Линли старался говорить осторожно, на тот случай, если чувства Барбары к пакистанцу были сильнее, чем она обычно показывала. – Мне кажется, что он был в шоке.

– А что Мура?

– По-видимому, он знает.

– Я имею в виду – он счастлив? Обеспокоен? Подозрителен?

Барбара рассказала ему то, что узнала об Анжелине Упман от ее бывшего любовника Кастро. Она поделилась его предположением, что в Италии может быть еще один любовник, помимо Лоренцо Муры. Если верить Кастро, то это часть тех эмоций, без которых Анжелина жить не может, объяснила Барбара. Там у них не видно вероятных кандидатов? Линли ответил, что надо будет присмотреться повнимательнее, и поинтересовался, есть ли для него еще что-нибудь интересное.

Хейверс молчала несколько мгновений, что лучше всяких слов сказало Томасу: да, есть. Он окликнул ее таким тоном, который сказал Барбаре, что лучше ей признаться немедленно, потому что он все равно узнает подробности позже. Она сообщила ему, что «Сорс» опубликовал еще одну статью – на этот раз о том, что Ажар бросил семью в Илфорде, и добавила:

– Но я все держу под контролем.

Это поведало Линли очень многое о том, чего же в действительности стоила Барбаре ее борьба с таблоидом, хотя она и старалась это всячески скрывать.

– Барбара… – сказал он.

– Знаю, знаю, – ответила она, – Уинни мне уже все подробно объяснил.

– Если вы будете продолжать…

– Сэр, я заварила эту кашу, мне ее и расхлебывать.

Линли не мог себе представить, как ей это удастся. Еще никому не удавалось «переспать» с «Сорс» и не потерять при этом девственность. Ей надо было подумать об этом заранее. Он выругался про себя.

Вскоре после этого они закончили разговор, и Томас задумался о том, что Барбара рассказала ему об Анжелине Упман. Ему придется поискать еще одного любовника, который будет готов на все, если она не оставит Лоренцо ради него.

Звонок Барбары застал его на великой стене Лукки, куда он пришел прогуляться и подумать. Томас двигался по часовой стрелке и дошел уже до середины, до того места, где располагалось кафе, где могли подкрепиться люди, также прогуливавшиеся по средневековому городу. Он решил выпить кофе и направился к столикам, стоявшим под деревьями с густой листвой. Здесь он увидел, что Таймулле Ажару пришла в голову такая же мысль. Лондонский профессор уже сидел за столиком с чайником чая и разложенной на столе газетой.

Скорее всего, это была газета на английском языке – Линли уже видел, как ее продавали в киоске на Пьяцца Деи Кокомери, прилегавшей к одной из немногих прямых улиц в городе. Томас предположил, что это местная газета, рассчитанная на заезжих туристов. Он мельком взглянул на нее, когда подошел и спросил Ажара, может ли он к нему присоединиться. Газета называлась «Grapevine» [167]167
  Виноградная лоза (англ.).


[Закрыть]и больше походила на журнал, чем на газету. Томас увидел, что или Ажару, или местной полиции удалось разместить в ней статью о пропавшей Хадие.

В газете была напечатана фотография Хадии с простым заголовком «Пропала без вести». «Это хорошо, – подумал Томас. – Нельзя пренебрегать даже малейшими возможностями».

Он подумал, знает ли Ажар, что в Лондоне «Сорс» раскручивает историю о ситуации в его семье? Он не стал ничего говорить. Наверняка найдутся другие доброжелатели, и Томас не хотел быть одним из них.

Ажар сложил газету и подвинулся, давая Линли место поставить свой стул. Инспектор заказал кофе, уселся, посмотрел на профессора и сказал:

– Телевизионное обращение обязательно вызовет ответную реакцию. Будут десятки телефонных звонков в полицию, большинство из которых окажутся полной ерундой. Но один из них, а может быть, два или три дадут нам что-то новое. Кроме того, Барбара продолжает работать над некоторыми аспектами дела в Лондоне. Не стоит отчаиваться, Ажар.

Таймулла кивнул. Линли подумал, что ему самому хорошо известно, как накатывается отчаяние – все сильнее и сильнее с каждым прошедшим днем. Однако в любой момент может появиться надежда. Надо только, чтобы кто-нибудь, кто что-то видел или слышал, но не подозревал об этом, пока не увидел передачу, уловил, наконец, связь. Такова была природа расследования. Память иногда приходится подталкивать.

Томас рассказал об этом отцу Хадии, который в ответ опять кивнул. Тогда он сказал:

– Никто из нас не знал, что она беременна. Сейчас, когда мы знаем… – Инспектор замолчал, заколебавшись.

На лице Ажара ничего не отразилось.

– О чем?

– Есть кое-что, о чем тоже не надо забывать. Вместе со всем остальным.

– В смысле?..

Линли отвернулся. Кафе располагалось на одном из бастионов стены, а под ним группа детей играла в футбол на лужайке. Они толкались, смеялись, падали на траву и дурачились. Они думали, что находятся в безопасности. Дети всегда так думают.

– Если это, к примеру, не ребенок Лоренцо… – продолжил он.

– А чей же еще? Она ушла от меня к нему. Он дает ей то, что я не смог.

– На первый взгляд, так и есть. Но то, что она была с Мурой, будучи в то же время с вами, говорит о том, что сейчас, когда она с Мурой, может быть кто-то еще, третий.

– Глупости, – Таймулла покачал головой.

Линли сравнил то, что сам он знал об Анжелине, с тем, что мог знать о ней Ажар. Он знал, что люди не меняются в одночасье. Если один раз она уже почувствовала эмоциональную встряску от наличия второго любовника, то может захотеть почувствовать это еще раз. Но он не стал спорить.

– Этого следовало ожидать, – сказал Ажар.

– Ожидать?

– Я имею в виду беременность. То, что она меня оставит. Я должен был понять, что она надолго не задержится, после того, как я не дал ей желаемого.

– Чего именно?

– Сначала Анжелина хотела, чтобы я развелся с Нафизой. Когда этого не произошло, она захотела, чтобы у Хадии была возможность встречаться с теми родственниками. Когда я запретил и это, она захотела еще одного ребенка. На это я сказал «нет, еще раз нет и ни в коем случае». Я должен был предвидеть результат. Это я довел ее до всего этого. А действительно, что еще ей оставалось делать? Мы были счастливы вдвоем, она и я. У нас была маленькая Хадия. Сначала она сказала, что свадьба для нее не имеет значения. Потом ситуация изменилась. Или Анжелина изменилась. Или я. Я просто не знаю.

– А может быть, она совсем не менялась? – спросил Линли. – Ведь могло быть так, что вы просто никогда не знали, какая она на самом деле? Иногда люди бывают слепы. Они верят в то, во что хотят, потому что поверить во что-то еще бывает слишком больно.

– Что вы имеете в виду?

«Выбора нет, надо все ему рассказать», – подумал Линли. И он сказал:

– Ажар, у нее был еще один любовник, Эстебан Кастро, в то время, когда она жила с вами. Она просила меня не говорить вам об этом, но сейчас важно внимательно изучить каждую возможность, а другие ее любовники – это именно такая возможность.

– Когда? Где? – напряженно спросил Ажар.

– Я уже сказал. Когда она была с вами. В Лондоне.

Линли увидел, как пакистанец проглотил комок.

– Это потому, что я…

– Нет. Я так не думаю. Я думаю, что ей просто нравилась такая ситуация – иметь больше одного мужчины одновременно. Скажите мне, у нее был кто-то, когда вы встретились?

– Да, но она ушла от него ко мне. Она ушла от него. – Впервые за всю беседу голос Таймуллы звучал не очень уверенно. Он посмотрел на Линли. – Вы хотите сказать, что сейчас, если есть кто-то еще, кроме Лоренцо, и если Лоренцо узнал об этом… Но какое отношение все это имеет к Хадие? Этого я не могу понять, инспектор.

– Я тоже – по крайней мере, сейчас. Но за долгие годы я понял, что люди совершают невероятные вещи, когда задевают их чувства. Любовь, похоть, зависть, ревность, ненависть, жажда мести… Люди совершают невероятные поступки.

Ажар посмотрел на город, лежащий перед ними. Он был спокоен, как будто погружен в молитву. Он сказал просто:

– Я хочу, чтобы моя дочь вернулась. А все остальное… меня уже мало волнует.

Линли легко поверил в первое, но не был уверен во втором.

Апрель, 25-е

Лукка, Тоскана

Телевизионное обращение раздуло историю до невероятных размеров.

Исчезнувшие дети всегда были новостью № 1 в любой из итальянских провинций. Исчезнувшие хорошенькие дети привлекали всеобщее внимание. Но исчезнувшие хорошенькие иностранные дети, чье исчезновение привело на порог итальянской полиции представителей Скотланд-Ярда… Этого было достаточно, чтобы привлечь внимание журналистов по всей стране. Через несколько дней после передачи они разбили лагерь в месте, которое показалось им наиболее логичным с точки зрения вероятного развития событий, – перед questura. Они заблокировали проезд транспорта на железнодорожную станцию, заблокировали тротуары по обеим сторонам улицы, то есть создали помехи для всех и вся.

«Вероятное развитие событий» заключалось, в основном, в допросе полицией подозреваемых. Вдохновляемая прокурором, «Прима воче» наконец назначила главного подозреваемого. Другие газеты поддержали ее, и несчастный Карло Каспариа оказался, наконец, там, где мечтал его увидеть – как, впрочем, и любого другого, – Пьеро Фануччи: под журналистским микроскопом. «Прима воче» дошла уже до того, что наконец задала вопрос, который никому не давал покоя: когда же наконец кто-то решится выступить в качестве свидетеля и узнать в наркомане участника похищения bella bambina?

Такой человек появился достаточно скоро. Им оказался албанский продавец шарфов на mercato. Просветление его памяти было вызвано как самой телевизионной передачей с показом фотографий девочки, так и яростной проповедью Фануччи во время этой передачи. Этот человек наконец позвонил в questuraс информацией, которая, как он надеялся, поможет в поисках пропавшего ребенка: он видел, как девочка выходила с mercato, и он абсолютно точно помнит, что Карло Каспариа в этот момент поднялся с колен и пошел за ней.

Сальваторе Ло Бьянко был совершенно не уверен, что этот свидетель помнил хоть что-нибудь, но, обдумав сложившуюся ситуацию, он понял, как можно с пользой использовать эту новую информацию. Старший инспектор немедленно сообщил ее Фануччи. Il Pubblico Ministeroтут же объявил о своем намерении допросить подозреваемого лично, на что и надеялся Сальваторе. К моменту, когда несколько полицейских доставили Карло Каспариа в questura, Фануччи был уже там, собираясь подвергнуть его допросу с пристрастием, как язычники в свое время поступили со святым Лаврентием [168]168
  Лаврентий Римский (увенчанный лавром), архидиакон римской христианской общины, жил в 225–258 гг. н. э. Лаврентий отказался выполнить требования язычников отречься от Христа и был живьем зажарен на медленном огне.


[Закрыть], а представители семи газет и трех телеканалов толпились на улице перед questuraв ожидании результатов. Каким-то образом они уже знали, что Каспариа доставлен сюда. Это навело Сальваторе на мысль о том, что кто-то сливает им информацию. Он был почти уверен, что это сам Фануччи, так как тот больше всего на свете любил, когда его превозносили за быстрое раскрытие преступлений.

Сальваторе почти испытывал чувство вины, отдавая бедного нарколыгу в руки Фануччи. Но это давало ему необходимое время. А Il Pubblico Ministeroбыл очень занят допросом наркомана. Он орал, бегал по камере, дышал чесноком в лицо Каспариа, объявлял о том, что свидетели видели, как молодой человек ушел с mercatoвслед за девочкой, и требовал, чтобы тот немедленно рассказал полиции, что сделал с похищенной.

Естественно, Карло все отрицал. Он смотрел на Фануччи такими яркими глазами, что, казалось, что в каждый его глаз вставлена лампочка. Они производили впечатление, что Каспариа весь внимание. На самом деле он просто был под кайфом. Трудно было понять, понимает ли он вообще, о каком ребенке говорит ему Фануччи. Он спросил magistratо, на кой черт ему сдалась маленькая девочка. Фануччи ответил, что его не интересует, зачем Карло нужна была маленькая девочка, зато очень интересует, что он, в конце концов, с нею сделал.

– Ты передал ее кому-то за деньги? Где? Кому? Как вы договаривались?

– Не знаю, о чем вы говорите, – заговорил Каспариа после того, как получил подзатыльник от Фануччи, проходившего за его стулом.

– Ты перестал просить милостыню на mercato. Почему?

– Потому что мне надоело, что полиция не дает мне проходу, – объяснил Каспариа, положил голову на руки и заканючил: – Дайте же мне поспать. Я хотел заснуть, когда…

Фануччи вздернул наркомана за его вонючий и грязный воротник и прорычал:

–  Bugiardo! [169]169
  Лгун (итал.).


[Закрыть] Bugiardo!Ты больше не появляешься на mercato, потому что тебе не нужны деньги. Ты получил все, что тебе было нужно, передав девочку другому! Где она? Лучше тебе сказать это сейчас, потому что полиция обыщет каждый сантиметр конюшен, в которых ты сейчас живешь. Ты этого не знал? Так вот, послушай меня, ты, несчастный stronzo [170]170
  Мудак (итал.).


[Закрыть]: когда мы найдем улики, свидетельствующие о том, что она там была – ее волосок, отпечаток пальца, нитку от одежды, резинку для волос или что-нибудь еще, – ты окажешься в яме с дерьмом и без лопаты. Можешь ты это понять своей дурной головой?

– Я не крал ее.

– Тогда почему ты пошел за ней?

– Я не ходил. Не знаю. Может быть, я просто уходил с mercatoв этот момент.

– Раньше обычного? С какого перепугу?

– Не знаю. Я вообще не помню, уходил ли я. Может быть, я шел отлить.

– А может быть, ты схватил эту детку за руку и отвел ее к…

– Это вам приснилось…

Фануччи грохнул кулаком по столу.

– Ты будешь сидеть здесь, пока не скажешь все правду! – проревел он.

Сальваторе воспользовался моментом, чтобы выйти из комнаты. Он видел, что Фануччи выбыл из игры – по крайней мере, на несколько часов. Странно, но инспектор испытал некоторое подобие благодарности к бедняге Карло. Сам он теперь мог заняться делами, пока Фануччи выбивает из бедняги «правду».

В действительности они получили больше чем один телефонный звонок после телевизионного обращения. Звонков были сотни, и были сотни недостоверных свидетельств о похищении Хадии. Теперь, когда Фануччи полностью погружен в допрос Карло Каспариа, полиция могла, наконец, заняться проверкой поступающей информации. Может быть, в ней было что-то интересное.