Текст книги "Это смертное тело"

Автор книги: Элизабет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Глава 12

На следующее утро именно из-за того, что ей не хотелось об этом думать, Барбара принялась упаковывать вещи для предстоящего путешествия и постаралась, чтобы ни один предмет, уложенный в дорожную сумку, не встретил одобрения Ардери. Это занятие отняло у нее не много времени и размышлений. Она уже заканчивала, когда в дверь постучали: явился Уинстон Нката. Он благоразумно предложил поехать на его машине, поскольку автомобиль Барбары был весьма ненадежен, к тому же в «мини» ему с его ростом ехать было бы неудобно.

– Открыто, – сказала она и закурила, зная, что Нката не позволит отравлять воздух в его «воксхолле», не говоря уже – кошмар какой! – о микроскопических частицах пепла.

– Барбара Хейверс, разве ты не понимаешь, что давно должна бросить курить? – заявила Хадия.

Барбара отвернулась от кровати, на которой укладывала вещи в сумку, и увидела не только свою маленькую соседку, но и отца Хадии. Оба стояли в дверях ее домика. Хадия сложила на груди загорелые руки и выставила вперед ногу, словно собиралась потопать ею, как это делает рассерженный учитель перед нерадивым учеником. Ажар стоял позади дочери с тремя пластиковыми контейнерами для еды.

– Это с прошлого вечера, Барбара, – улыбнулся Ажар. – Курица-джалфрези – мое фирменное блюдо, а чапати[40]40
  Традиционные индийские лепешки из пшеничной муки.


[Закрыть] приготовила сама Хадия. Может, пригодится вам сегодня на ужин?

– Чудесно, – сказала Барбара. – Куда лучше, чем банка со спагетти по-болонски и тост с чеддером, которые я себе запланировала.

– Барбара… – Голос Хадии остался ангельским даже после такого страшного признания.

– Вот только…

И Барбара спросила, сохранится ли эта еда в холодильнике, так как она уезжает на один-два дня. Не успела она разъяснить, в чем дело, как Хадия вскрикнула от ужаса, ворвалась в комнату и вытащила из-за телевизора то, что Барбара беспечно туда забросила.

– Что ты сделала со своей красивой юбкой в форме трапеции? – спросила она и встряхнула упомянутый предмет. – Барбара, почему ты ее не надела? Ты что, не хочешь ее носить? Почему она валяется за телевизором? Ты только посмотри, она вся в шерсти.

Барбара вздрогнула. Попытавшись выиграть время, она взяла у Ажара пластиковые контейнеры и стала ставить их в холодильник, стараясь не показывать ему то, что находится внутри, поскольку это напоминало эксперимент по созданию новой формы жизни. Пепел сигареты, которую она зажала в зубах при этом маневре, просыпался на футболку, вопрошавшую у мира: «Сколько жаб должна поцеловать одна девушка?» Барбара стряхнула пепел, размазала пятно и тихонько выругалась, а потом вспомнила, что ей нужно ответить хотя бы на один из вопросов Хадии.

– Ее нужно переделать, – сказала она девочке. – Юбка чересчур длинная. Мы ведь с тобой с самого начала решили это сделать, когда я ее примерила, помнишь? Ты сказала, что она должна быть до середины колена, а она гораздо длиннее, это же некрасиво.

– Но почему она лежит за телевизором? – резонно спросила Хадия. – Если ты собиралась ее укоротить…

– А! Это. – Барбара пошевелила мозгами. – Если я повешу ее в шкаф, то наверняка забуду о ней. А там, за телевизором… Каждый раз, когда буду его включать, что я увижу? Юбка напомнит мне, что ее нужно укоротить.

Хадию это не убедило.

– А как же макияж? На тебе сегодня и косметики нет, Барбара. Я могу тебе ее наложить, ты же знаешь. Я каждый день видела, как это делает мама. Мама постоянно пользуется косметикой, правда, папа? Барбара, ты знаешь, что мама…

– Хватит, khushi,[41]41
  Любимая (хинди).


[Закрыть] – сказал Ажар дочери.

– Но я только хочу сказать…

– Барбара занята, ты же видишь. А нам с тобой пора на урок урду. – Ажар обратился к Барбаре: – Поскольку сегодня у меня в университете всего одна лекция, мы хотели пригласить вас после урока Хадии на прогулку по каналу к Регентскому парку. Там мы могли бы съесть мороженое. Но, кажется… – Он махнул рукой на дорожную сумку Барбары, все еще не застегнутую.

– Я еду в Хэмпшир, – сказала она и увидела в раскрытую дверь домика Уинстона Нкату. – А вот и мой кавалер.

Нкате пришлось пригнуться, чтобы войти в дом, а войдя, он заполнил собой все помещение. Как и Барбара, он надел более удобную одежду. В отличие от нее он выглядел профессионально. Но ведь ментором его по части одежды был Линли, а Барбара не могла себе представить Линли небрежно одетым. На Нкате были брюки и бледно-зеленая рубашка. Стрелки на брюках вызвали бы слезы умиления у военного человека. Барбара поразилась, как ему удалось проехать по Лондону и совершенно не измять рубашку? Да разве это возможно?

У Хадии при виде Нкаты округлились глаза и лицо стало очень серьезным. Нката кивнул ее отцу.

– Судя по всему, ты Хадия? – спросил он.

– Что случилось с вашим лицом? – спросила она. – У вас шрам.

– Khushi! – в ужасе воскликнул Ажар. Он быстро, но внимательно взглянул на гостя Барбары. – Воспитанные юные леди не…

– Получил ножом в драке, – дружелюбно пояснил девочке Нката и обратился к Ажару: – Ничего страшного, сэр. Меня все время об этом спрашивают. Трудно не заметить, правда, девочка? – Он присел, чтобы она могла лучше рассмотреть. – У одного из нас был нож, а у другого – бритва. Бритва, она быстрее и наносит увечье. А нож? Нож в конце концов побеждает.

– Важная информация, Хадия, – сказала Барбара, – и очень полезная в бандитских разборках.

– Вы что, в банде? – спросила Хадия, когда Нката встал в полный рост.

Она смотрела на него в священном ужасе.

– Был, – сознался Нката. – Отсюда все и началось. Готова? – спросил он Барбару. – Может, подождать тебя в машине?

«Интересно, зачем он задал этот вопрос? – подумала Барбара. – Неужели вообразил, что мешает моему нежному прощанию с соседом? Что за нелепая идея!» Она подумала о причинах такого поведения и заметила, что Ажар чувствует себя неловко, чего она раньше в нем не примечала.

Барбара просеяла в уме разные возможности, имевшие отношение к трем пластиковым контейнерам с оставшимся ужином, к уроку урду, прогулке по каналу и появлению в ее доме Уинстона Нкаты, и получилось что-то совсем уж глупое, о чем с утра пораньше и думать не следовало. Она быстро отбросила от себя эту мысль, но потом вспомнила, что назвала Уинстона «своим кавалером». Все это в сочетании с дорожной сумкой, должно быть, заставило Ажара – джентльмена времен Регентства – подумать, что она отправляется на несколько дней за город с высоким, красивым, атлетически сложенным и восхитительным во всех отношениях любовником. Такая мысль едва не вызвала у Барбары приступ хохота. Она и Уинстон Нката за ужином с вином, при свечах, розы, романтические отношения и несколько ночей блаженства в отеле, стены которого обвиты глицинией… Барбара фыркнула и сделала вид, что закашлялась.

Она быстро представила мужчин друг другу:

– Детектив-сержант Нката. У нас в Хэмпшире разбирательство по делу, – пояснила она и повернулась к своей сумке.

Прежде чем Ажар успел ответить, раздался голосок Хадии:

– Вы тоже полицейский? Как Барбара?

– Да, как она, – ответил Нката.

Барбара вскинула сумку на плечо, а Хадия спросила у отца:

– Можно, он тоже прокатится с нами по каналу, папа?

– Барбара ведь сказала, что они едут в Хэмпшир, khushi.

Все вышли из домика. Барбара и Уинстон отстали, но Барбара все же услышала, как Хадия говорит:

– Я позабыла насчет Хэмпшира. Ну а если бы не поехали? Если бы они туда не поехали, папа? Мог бы он с нами прокатиться по каналу?

Ответа Ажара Барбара не расслышала.

Линли снова сел за руль машины Изабеллы. И его это снова устроило. На этот раз Линли не стал открывать перед ней дверь – он не повторял этой ошибки, после того как она сделала ему замечание, – и снова отдал все свое внимание процессу вождения. После Клеркенвелла[42]42
  Район Клеркенвелл раскинулся к северу от собора Святого Павла.


[Закрыть] Изабелла перестала следить за дорогой, так что, когда зазвонил ее мобильник, она не имела понятия, мимо какого парка они в этот момент проезжают.

– Сандра спрашивает, хочешь ли ты приехать.

Это был Боб, и он, как всегда, сразу приступил к делу. Изабелла выругала себя за то, что не посмотрела прежде на номер, хотя Боб был в своем репертуаре: он вполне мог позвонить с телефона, который ей незнаком. Этот человек всегда действовал исподтишка.

Изабелла взглянула на Линли. Тот не обращал на нее внимания.

– Что ты имеешь в виду?

– Воскресный ланч. Ты могла бы приехать в Кент? Мальчики будут рады…

– Ты имеешь в виду, только с ними? Втроем? В ресторане отеля или где-то еще?

– Конечно нет. Я хотел сказать, что мальчики будут рады, если ты к нам приедешь. Сандра запечет говядину. Джинни и Кейт уйдут на день рождения, так что…

– Так что нас будет пятеро?

– Да. Я не смогу выманить Сандру из дома.

– В отеле было бы лучше. Или в ресторане. Или в пабе. Мальчики могли бы…

– Нет, этого не будет. Воскресный ланч – это лучшее, что я могу предложить.

Изабелла молчала. Она смотрела в окно на лондонские улицы: мусор на тротуарах; унылые витрины, мрачные пластиковые вывески с названиями заведений; женщины, одетые в черные паранджи со щелями для глаз; жалкие прилавки с фруктами и овощами; ателье проката, где можно взять на время видеофильмы; казино «Уильям Хилл». Да где они, черт возьми, находятся?

– Изабелла? Ты здесь? – спросил Боб. – Я тебя потерял. Может, связь…

Да, подумала она. Так и есть. Связь потеряна. Она закрыла телефон. Когда через секунду он снова зазвонил, Изабелла не взяла трубку, пока не заговорила голосовая почта. Воскресный ланч… Нетрудно его вообразить: Боб, склонившийся над телячьей ногой, Сандра, суетящаяся у стола (хотя, по правде сказать, Сандра не суетилась, она была достойной женщиной, и за это Изабелла была ей благодарна), близнецы, чистые и ухоженные, – их, наверное, озадачит современное понимание семьи, когда за обеденным столом собираются мама, папа и мачеха, словно в этом нет ничего особенного и это происходит каждый день. Ростбиф, йоркширский пудинг и брюссельская капуста – все это раскладывают по тарелкам, каждый ждет, когда ему что-то положат, и благодарит за услугу… Изабелла не знала, не хотела знать, но, черт возьми, все-таки знала, что ни за что на свете не пойдет на воскресный ланч в дом бывшего мужа, потому что вряд ли он пригласил ее с добрыми намерениями, он хочет наказать ее или шантажировать в дальнейшем, но она не позволит ему этого в присутствии мальчиков.

«Ты не станешь мне угрожать. Ты не станешь подавать в суд, Изабелла».

– Да где мы, в самом деле, Томас? – раздраженно спросила Изабелла. – Сколько времени вы будете добираться до этого чертова места?

Линли только взглянул. Он был слишком хорошо воспитан, чтобы упоминать о телефонном звонке.

– Вы разберетесь с этим быстрее, чем думаете. Просто забудьте о метро.

– Я ведь из простонародья, Томас.

– Я не это имел в виду, – сказал он непринужденно. – Я имел в виду, что метро – карта метро – не имеет отношения к плану города. Она напечатана так, чтобы быть понятной. На карте указаны север, юг, восток и запад, но это не всегда соответствует истине. Ходите пешком. Ездите на машине. Это не так невозможно, как кажется. Так вы быстрее разберетесь.

Изабелла в этом сомневалась. Дело не в том, что один район похож на другой. Наоборот, они очень отличались друг от друга. Трудно было разобраться, как они соотносятся друг с другом: почему солидные здания георгианской постройки неожиданно сменяются многоквартирными домами. Это просто не имело смысла.

Она и не заметила, как они подъехали к Стоук-Ньюингтону. Вот он перед ней, цветочный магазин, который она запомнила с прежней поездки. Магазин этот помещался в здании с надписью на кирпичах между вторым и третьим этажом: «Братья Уолкер. Специалисты по авторучкам». Это улица Стоук-Ньюингтон-Черч, значит, впереди кладбище. Изабелла поздравила себя с тем, что хоть это запомнила.

– Главный вход слева, с угла, – сказала она.

Там Линли и припарковался. Они вошли в справочное сразу за воротами, объяснили цель своего посещения сморщенной женщине-волонтеру.

Изабелла показала ей фоторобот, насчет которого им позвонили в Скотленд-Ярд. Женщина сказала, что звонила не она.

– Наверное, звонил мистер Флуенди, а я – миссис Литлджон.

Но именно она узнала человека по фотороботу.

– Этот парень здесь и безобразничает. Надеюсь, вы пришли его арестовать, потому что мы звоним местным копам с тех пор, как моя мама была девочкой. Сейчас покажу, о чем я толкую.

Она вывела их из помещения, повесила на дверь объявление для несуществующих толп посетителей о том, что скоро придет, и поковыляла на кладбище. Полицейские пошли следом за женщиной. Служительница привела их к одному из деревьев, замеченных Изабеллой еще при первом посещении кладбища. На стволе были вырезаны месяц, звезды и облака, наплывающие на ночные светила. Резьба шла по всему стволу, лишив дерево коры. Такие вещи человек не мог сделать быстро или легко. Дерево было изрезано по меньшей мере на четыре фута в высоту и на два фута в окружности. Если забыть о судьбе самого дерева, приходилось признать, что резьба выполнена весьма искусно.

– Он повсюду нахулиганил, – возмущалась женщина. – Мы пытались застать его за этим занятием, но он живет на Листриа-Парк, это с другой стороны кладбища. Должно быть, лазает через забор, вот мы и не знаем, что он здесь. Для молодого человека это раз плюнуть.

Листриа-Парк на самом деле не был парком, как, судя по названию, предположила Изабелла. Миссис Литлджон пояснила, что это улица, дома на ней раньше были индивидуальные, а теперь их поделили на квартиры. Окна смотрели на кладбище Абни-Парк и на сад за оградой. Пришлось потрудиться, прежде чем они нашли здание, в котором жил Марлон Кей, но оказалось, что им повезло вдвойне, потому что парень был дома. Как и его отец, который откликнулся на вызов, когда они нажали на кнопку звонка рядом с именем «Д. У. Кей».

– Да? Чего надо? – рявкнул он.

Изабелла кивнула Линли, чтобы он ответил.

– Лондонская полиция. Мы ищем…

Даже уличный шум не помешал им услышать грохот в квартире, последовавший за словами Линли: раздался треск мебели, топот, крик: «Что за черт… Что ты еще… Что ты натворил?» Дверь распахнулась, и они вошли в дом.

По ступеням на них с грохотом несся упитанный подросток, потный, с дикими глазами. Он хотел проскочить мимо них к двери и выбежать на улицу, но Линли с легкостью остановил его одной рукой, а другой крепко захватил беглеца.

– Пустите меня! – завопил мальчик. – Он меня убьет!

– А ну стой, чертова мелюзга! – орал сверху мужчина.

Слово «мелюзга» было выбрано явно неудачно. Хотя мальчик и не был тучным, но он являл собой живой пример пристрастия современных подростков к чипсам и разным сладостям.

– Марлон Кей? – спросила Изабелла у вырывавшегося из рук Линли мальчишки.

– Пустите меня! – орал он. – Он изобьет меня в кровь. Вы не понимаете!

В этот момент Д. У. Кей примчался вниз с крикетной битой в руке.

– Что, черт подери, ты еще натворил? – заорал он, бешено размахивая своим орудием. – Лучше сразу скажи, прежде чем это сделают копы, или я проломлю тебе башку – отсюда и до Уэльса. Можешь не сомневаться!

Изабелла встала у него на пути.

– Довольно, мистер Кей, – резко сказала она. – Опустите биту, а не то я заведу на вас дело за насилие.

Возможно, мистера Кея охладил ее тон. Он остановился перед ней, тяжело дыша, точно проигравшая скаковая лошадь, причем запах изо рта был таким, словно зубы у него прогнили до самого мозга. Мигая, он уставился на Изабеллу.

– Я так полагаю, что вы мистер Кей. А это Марлон? Мы хотим с ним поговорить.

Марлон захныкал и отодвинулся подальше от отца.

– Он меня прибьет!

– Пусть только попробует, – сказала Изабелла. – Мистер Кей, проводите нас в квартиру. Я не хочу вести разговор на лестнице.

Д. У. оглядел ее с головы до ног – видимо, он был из тех мужчин, которых доморощенные психологи называют женоненавистниками, – затем перевел взгляд на Линли. Судя по выражению его лица, он решил, что Линли – мямля, раз позволяет женщине распоряжаться в своем присутствии. Изабелле хотелось ударить его так, чтобы он улетел в Уэльс. Он что, забыл, в каком веке живет?

– Мне повторить еще раз?

Д. У. проворчал что-то, но подчинился. Он пошел вверх по лестнице, остальные последовали за ним. На площадке первого пролета лестницы стояла женщина средних лет в спортивном костюме. Она скорчила гримасу, в которой смешались неприязнь, неудовольствие и отвращение.

– Давно пора, – сказала она мистеру Кею.

Тот отодвинул ее плечом.

– Вы видели? Видели? – затрещала она, обращаясь к Линли и совершенно игнорируя Изабеллу. – Вы наконец с ним разберетесь?

Это было последним, что они услышали, поскольку дверь за ними захлопнулась.

Окна в квартире были открыты, но на температуру это не влияло, так как сквозной вентиляции не было. Само помещение вовсе не напоминало свинарник, как могла предположить Изабелла. Почти все здесь было покрыто подозрительным белым порошком, но оказалось, что это пыль от штукатурки. Д. У. Кей по профессии был штукатуром, и, когда они позвонили в дверь, он собирался на работу.

Изабелла объяснила, что они хотят поговорить с его сыном, и спросила Марлона, сколько ему лет. Марлон сказал, что шестнадцать, и моргнул, словно предполагал, что его возраст заслуживает телесного наказания. Изабелла вздохнула. Его возраст означал, что при разговоре с ним должен присутствовать взрослый, желательно отец. Значит, допрашивать мальчика им придется либо при взрывном папаше, либо при социальном работнике.

Она взглянула на Линли. Выражение его лица напомнило Изабелле, что дело ведет она, ей и карты в руки.

– Мы хотим расспросить Марлона насчет кладбища, – сказала она отцу мальчика. – Вы, наверное, слышали, мистер Кей, что там произошло убийство?

Лицо Кея побагровело, глаза выкатились. Изабелла подумала, что когда-нибудь его хватит апоплексический удар.

– Мы можем допрашивать его здесь или в местном отделении. Если сделаем это здесь, вы должны будете не только молчать, но с этого момента вообще не трогать мальчика. Если не послушаетесь, мы вас тотчас арестуем. Достаточно одного телефонного звонка от него, от соседа, от любого человека, и вы сядете в тюрьму. На неделю, на месяц, на год, на десять лет. Не знаю, какой срок определит вам судья, но я расскажу то, чему только что была свидетелем там, внизу. Думаю, ваши соседи с удовольствием подтвердят мои слова. Я ясно выразилась или вы чего-то не поняли?

Он кивнул, затем покачал головой. Изабелла поняла, что так он последовательно ответил на оба вопроса.

– Очень хорошо. Сядьте и молчите.

Кей бочком подошел к большому дивану. Такого комплекта из дивана и двух кресел, украшенных бахромой с кисточками, Изабелла не видела с незапамятных времен. Кей уселся, и белая пыль поднялась вокруг него столбом. Линли усадил Марлона в кресло, а сам подошел к окну и остался стоять, прислонившись к подоконнику.

Главное место в комнате занимал большой телевизор с плоским экраном. В настоящий момент шла кулинарная программа, хотя звук был выключен. Под телевизором лежал пульт. Изабелла подняла его и выключила телевизор, отчего Марлон по непонятной причине снова хныкнул, словно его самого отсоединили от питания. Отец грозно скривился. Изабелла выразительно на него посмотрела, и Кей привел черты своего лица в исходное состояние. Изабелла кивнула и села в другое кресло, такое же пыльное, как и остальная мебель.

Она изложила Марлону факты: его видели убегающим из пристройки возле разрушенной кладбищенской церкви. В этой пристройке обнаружено тело молодой женщины. Рядом с трупом валялся журнал с отпечатками пальцев одного человека. Люди видели Марлона выбегающим из пристройки, и они составили фоторобот. Если потребуется, они могут подтвердить, что видели именно его. Нет никакого сомнения, что укажут на него, хотя, принимая во внимание его возраст, полиция покажет свидетелям несколько фотографий, а не заставит его вставать среди других похожих на него парней. Что он может сообщить по этому поводу?

Мальчик захныкал. Отец закатил глаза, но промолчал.

– Марлон? – поторопила его Изабелла.

– Все потому, что я ненавижу школу, – хлюпнул он носом. – Меня там дразнят. Потому что у меня задница… Она большая, и надо мной смеются, всегда так было, и я это ненавижу. Поэтому я и не пошел в школу, а пошел туда.

– Предпочел школе кладбище?

– Да.

– Но ведь сейчас летние каникулы, – напомнил Линли.

– Я вообще говорю о школе, – возразил Марлон. – Я привык ходить на кладбище. Там никого нет, и друзей у меня нет.

– Итак, ты ходишь на кладбище и портишь деревья? – спросила Изабелла.

Марлон покрутился на огромных ягодицах.

– Я этого не говорил…

– У тебя есть инструменты для резьбы? – спросил Линли.

– Ничего я этой шлюхе не сделал! Она уже была мертвой, когда я туда вошел.

– Значит, ты ходил в пристройку? – сказала Изабелла. – Стало быть, признаешь, что ты – тот самый человек, которого четыре дня назад видели наши свидетели?

Мальчик не подтвердил ее слова, но и не опроверг.

– Что ты там делал? – спросила Изабелла.

– Я только деревья режу. Что в этом плохого? Они от этого еще красивее становятся.

– Я не спрашиваю тебя, что ты делаешь на кладбище, – сказала Изабелла. – Я имею в виду пристройку. Зачем ты туда пошел?

Мальчик проглотил слюну. Похоже, они подобрались к сути вопроса. Он бросил взгляд на отца – тот смотрел в сторону.

– Журнал. Он был… Я купил его и хотел посмотреть… – Он в отчаянии взглянул на Линли. – Я хотел посмотреть картинки в журнале… на женщин… ну, вы знаете.

– Марлон, ты хочешь сказать, что пошел в пристройку, чтобы мастурбировать, глядя на фотографии голых женщин? – напрямик спросила Изабелла.

Мальчик заплакал уже по-настоящему.

– Гребаный ублюдок, – выругался его отец.

Изабелла грозно посмотрела на него.

– Довольно, мистер Кей, – вмешался Линли.

Марлон закрыл лицо руками и ущипнул себя за щеки.

– Я просто хотел… Я пошел туда… ну, вы знаете… но там была она, я испугался и выбежал. Я видел, что она мертвая. Там были черви, глаза у нее были открыты, и мухи ползали… Я знаю, что должен был сделать что-то, но я не мог, потому что… потому что… копы стали бы спрашивать, что я там делал, вот как вы сейчас, и мне пришлось бы говорить то, что я сейчас говорю. Он меня уже ненавидит, а что будет теперь? Не пойду в школу. Ни за что. Но она была мертвой, когда я туда вошел. Честно, она была мертвой.

Кажется, он говорит правду, подумала Изабелла. Вряд ли мальчик способен совершить насилие. Он выглядел самым смирным ребенком, какого она когда-либо видела. Так или иначе, его придется исключить из разряда подозреваемых.

– Хорошо, Марлон. Думаю, что ты говоришь правду.

– Это правда!

– Я задам тебе еще несколько вопросов, а ты постарайся успокоиться. Сможешь?

Его отец выдохнул. Должно быть, хотел сказать: «Сможет он, как же!»

Марлон опасливо посмотрел на отца и кивнул, глаза его налились слезами. Однако он утер щеки – ему удался этот героический жест – и выпрямился.

Изабелла стала задавать вопросы. Трогал ли он тело? Нет, не трогал. Брал ли что-либо с этого места? Нет, не брал. Как близко подходил к телу? Он не знает. На три фута? На четыре? Он вошел в пристройку на шаг или на два, вот и все, потом увидел ее и… Хорошо-хорошо, сказала Изабелла, надеясь избежать истерики. Что случилось потом? Он уронил журнал и побежал. Он не хотел его бросать. Даже не знал, что уронил его. Но когда увидел, что журнала у него нет, то слишком испугался и не стал возвращаться: «Я никогда еще не видел мертвеца. Такого, как она». Он сказал, что женщина была вся в крови. Изабелла спросила, видел ли он оружие. Он даже не видел, где именно она порезана, сказал Марлон. Ему показалось, что она вся изрезана, потому что крови было очень много. Если столько крови, значит, человек разрезан на части.

Изабелла стала расспрашивать его о том, что было возле пристройки. Хотя прошел уже по меньшей мере один день с момента убийства, когда Марлон наткнулся на труп, он мог видеть кого-то неподалеку или что-то заметить, и это будет важно для расследования.

Он ничего не видел. Изабелла спросила, не взял ли он сумку или что-то еще, что могло принадлежать Джемайме Хастингс. Мальчик поклялся, что не брал. Была ли у нее сумка или нет, он не знает. Может, она и лежала рядом с трупом, но он не помнит. Все, что он видел, – это она и кровь. Много крови.

– Но ты об этом не сообщил, – сказала Изабелла. – Единственное сообщение было от молодой пары, которая видела тебя, Марлон. Почему ты не сообщил об этом полиции?

– Из-за того, что я резал деревья. И из-за журнала.

– А!

Порча публичной собственности, покупка порнографических журналов, мастурбация или намерение ею заняться – вот в чем состояли его опасения, и уж, несомненно, неудовольствие отца, которое отец привык выражать посредством крикетной биты.

– Понятно. Нам кое-что от тебя понадобится. Ты нам поможешь?

Он яростно закивал головой. Помочь? Без проблем. Что угодно.

Им понадобится сделать его ДНК. Хватит слюны. Еще нужны его ботинки и отпечатки пальцев. Все это он легко предоставил. И еще нужны инструменты, которыми он режет деревья. Их осмотрят криминалисты.

– Думаю, – сказала Изабелла, – у тебя полно острых инструментов? Да? Нам они понадобятся, Марлон.

Глаза налились слезами, послышалось хныканье, а отец нетерпеливо, по-бычьи запыхтел.

– Это все для того, чтобы доказать, что ты говоришь правду, – заверила Изабелла мальчика. – Ты сказал нам правду, Марлон?

– Клянусь, – сказал он. – Клянусь, клянусь, клянусь.

Изабелла хотела сказать, что достаточно и одной клятвы, но решила, что не стоит попусту тратить время.

По дороге к машине Изабелла спросила Линли, что он думает.

– Вам необязательно все время молчать, знаете ли.

Линли взглянул на нее. Несмотря на жару и визит к Кеям, Изабелле удавалось выглядеть на удивление собранной, спокойной, профессиональной и даже прохладной под испепеляющим солнцем. Она благоразумно – хотя и нехарактерно для себя – надела не летний костюм, а платье без рукавов, и Линли подумал, что оно сослужило ей не одну службу, потому что в нем ей было не только удобнее: во время допроса она не производила на людей устрашающее впечатление. Такие люди, как Марлон, должны были почувствовать к ней доверие.

– Я не думал, что вам понадобится…

– Помощь? – резко спросила она. – Я не этого прошу у вас, Томас.

– Я вообще-то хотел сказать, мое участие.

– А! Извините.

– Вас это обижает.

– Ничуть. – Она порылась в сумке и вынула солнцезащитные очки. Вздохнула. – Впрочем, это неправда. Меня это обижает. Но в такой работе, как наша, это естественно. Женщине непросто.

– Что именно непросто? Расследование? Повышение по службе? Хождение по коридорам власти на Виктория-стрит?

– Вам легко смеяться за мой счет, – заметила она. – Но ни один мужчина не сталкивается с тем, что приходится терпеть женщине. Особенно… – Она не решилась закончить свою мысль.

Линли сделал это за нее:

– Особенно такой мужчина, как я?

– В самом деле, Томас. Вряд ли вы станете спорить с тем, что жизнь привилегированного человека – фамильный дом в Корнуолле, Итон, Оксфорд (видите, я кое-что о вас знаю) – помогла вам преуспеть в работе. А кстати, зачем вы вообще ею занялись? Зачем вам понадобилось стать полицейским? Такие люди, как вы, обычно находят себе… – она затруднилась с определением, – другое занятие, а не имеют дело с немытой публикой.

– А что они делают?

– Не знаю. Заседают в правлении больниц и университетов? Разводят породистых лошадей? Управляют собственностью – своей, естественно – и получают ренту от фермеров в кепках и высоких сапогах?

– А те приходят к двери в кухне и не смеют поднять глаза? Торопливо снимают шапки в моем присутствии? Дергают себя за чуб и так далее?

– Что это за чуб такой? – спросила она. – Никогда не могла понять значения этого слова, и зачем его непременно нужно дергать?

– Это все входит в ритуал, вместе с поклоном и расшаркиванием, – торжественно произнес Линли. – Отношения между господином и крестьянином для людей вроде меня.

– Черт, да вы, наверное, шутите.

– Извините, – улыбнулся Линли.

– Невыносимо жарко. Хочется выпить чего-то холодного. Заодно и поговорим. Поблизости должен быть паб.

Линли подумал, что паб наверняка есть, но ему хотелось взглянуть на место преступления. Они вернулись к автомобилю, и Линли предложил пройти к часовне, где было обнаружено тело Джемаймы Хастингс. Уже произнося эти слова, он вдруг понял, что сделал еще один шаг. Прошло пять месяцев с убийства жены на крыльце их дома. В феврале даже намек на то, что ему захочется взглянуть на место чьей-то гибели, казался немыслимым.

Изабелла осведомилась, зачем ему это надо. В ее голосе он услышал подозрение, должно быть, она подумала, что Линли проверяет ее работу. Она сказала, что место это было осмотрено, полностью очищено и снова открыто для посещения. Линли ответил, что с его стороны это всего лишь любопытство, и больше ничего. Он видел фотографии, а теперь хочет взглянуть своими глазами.

Изабелла согласилась. Линли последовал за ней на территорию кладбища, и они пошли по извилистым тропинкам, затененным густыми деревьями. Здесь было прохладнее, деревья защищали их от солнца, не было и вздыбившегося от жары асфальта. Изабелла шла впереди, и Линли заметил, что она, как говорится, «видная женщина»: походка да и все ее поведение отличались уверенностью.

Возле часовни Изабелла направила его к пристройке. За пристройкой лужайка с высохшей травой снова переходила в кладбище. На краю лужайки стояла каменная скамья, напротив нее еще одна такая же, а за ней три заросшие могилы и осыпающийся склеп.

– Сняты все отпечатки пальцев, территорию разделили на квадраты и провели тщательный осмотр, – сказала Ардери. – Ничего не нашли, кроме того, чего можно ожидать в таком месте.

– И это…

– Банки из-под безалкогольных напитков, разный мусор, карандаши, ручки, планы парка, пакеты из-под чипсов, обертки от шоколада, старые проездные – да, все проверено, – и множество использованных презервативов, а это внушает надежду, что болезни, передающиеся половым путем, когда-нибудь уйдут в прошлое. – И потом: – Ох, простите. Последние мои слова были лишними.

Линли обернулся к ней с порога пристройки и увидел, как ее лицо заливается краской.

– Презервативы, – пояснила Изабелла. – Если бы не они, то можно было бы сделать вывод об изнасиловании. А за комментарий прошу прощения.

– А-а, – сказал Линли. – Ничего страшного. Но в дальнейшем буду иметь в виду, шеф.

– Изабелла, – поправила она. – Можете называть меня Изабеллой.

– Я на службе, – напомнил Линли. – Что вы скажете о граффити? – Он указал на стену пристройки, на которой черной краской было написано «Бог пользуется беспроводной связью» и нарисован глаз в треугольнике.