Текст книги "Школа ужасов"

Автор книги: Элизабет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

– Молчишь? Ведь так оно и есть, – с горечью настаивал Корнтел.

Наконец к Линли возвратился голос.

– Боюсь, что вовсе не так. Но ты ничего не знаешь об этом, Джон, и знать не можешь. Мы семнадцать лет не виделись.

– Все равно не поверю.

– Верь не верь, от этого ничего не изменится. Корнтел отвел взгляд, потом, словно нехотя, вновь взглянул на старого приятеля. Тело его сотрясала дрожь.

– Сначала мы были просто друзьями, – заговорил он. – Я не умею обращаться с женщинами, но Эмилия на других женщин непохожа. С ней легко и просто болтать. Она внимательно слушает, она смотрит прямо в глаза. Женщины, которых я встречал, были не такие. Всегда им было что-то нужно от меня. С ними говоришь, а они обдумывают свои делишки. Как прикажешь поддерживать разговор, если собеседница занята только своими собственными мыслями? А вот Эмилия…– Лицо его сделалось мягким, задумчивым. – Если Эмилии и было что-то нужно, так я сам, понимаешь? Наверное, так. Именно этого она и хотела – узнать меня, понять мою душу. Мы даже переписывались на каникулах. На бумаге кое-какие вещи выразить гораздо проще, легче быть самим собой. Вот я и писал ей, и разговаривал с ней. Все рассказал: и о романе, который я хотел бы написать, да так никогда и не напишу, о любимой музыке, обо всем, что занимает какое-то место в моей жизни. Вернее, не обо всем, только о том, что представляло меня с выгодной стороны. Если б я рассказал ей все, если б открыл все эти мерзкие маленькие секреты, которые мы так любим скрывать, разве она захотела бы иметь со мной дело?

– Обычно эти мерзкие маленькие секреты ничего не значат для любви, – попытался утешить его Линли.

– Нет. Неправда! – Корнтел произнес эти слова отрешенно и продолжал, более не щадя себя: – Нет, Томми. Быть может, для тебя это и так, ведь ты можешь предложить женщине гораздо больше, чем я. Но когда мой дух, и разум, и тело предстают в своей наготе, надежды уже не остается никакой.

Линли припомнил, как юный Джон Корнтел проходил по двору в Итоне, возвышаясь на целую голову над другими. Королевский стипендиат, уверенный в своем блистательном будущем.

– Знаешь, и применительно к тебе в это трудно поверить, – возразил он.

Корнтел, видимо, прочел его мысли.

– Так ли уж трудно? Выходит, я умело притворялся, но теперь, я думаю, пора покончить с некоторыми иллюзиями. Ты не против?

– Смотри сам. Если тебе это поможет…

– Мне ничего не поможет. Я бы рад промолчать, но Эмилия не имеет никакого отношения к смерти Мэттью Уотли, и если нет другого способа убедить тебя в этом – так тому и быть. – Не выдержав, он отвел взгляд. – Она пришла ко мне вечером в пятницу. Мне бы следовало сразу понять, зачем она пришла, что ей нужно, а я не сумел. А потом было уже слишком поздно, все вышло из-под контроля, и кончилось все ужасно, к нашему обоюдному разочарованию.

– То есть она хотела заняться с тобой любовью?

– Мне тридцать пять лет, Томас. Тридцать пять! Ты-то хоть понимаешь, что это значит?

Эти слова допускали одно-единственное толкование, и все же Линли уточнил:

– Ты никогда прежде не был с женщиной?

– Тридцать пять лет. Это внушает жалость, отвращение, смех!

– Ничего подобного. Просто так сложилась твоя жизнь.

– Это была катастрофа. Ты уж, пожалуйста, сам домысливай детали, избавь меня хотя бы от этого, ладно? Я перенес страшное унижение, она расстроилась, заплакала и все-таки пыталась оправдать меня, пыталась взять всю вину на себя. Поверь мне, Томми, в таком состоянии она хотела одного– поскорее вернуться к себе в комнату. Я не видел, как она выходила из «Эреба», но у нее не было никаких причин тут задерживаться.

– А где она живет?

– Она – помощник заведующего «Галатеей».

– Значит, Коуфри Питт может подтвердить, в каком часу она возвратилась?

– Пожалуйста, если тебе недостаточно моего слова, спроси у Коуфри. Правда, ее комната в стороне от квартиры Питта, может быть, он и не заметил ее возвращения.

– А в субботу вечером? Она снова приходила к тебе?

Корнтел кивнул:

– Она пыталась объясниться, что-то исправить. Она хотела… можно ли остаться друзьями, пережив подобную сцену? Можем ли мы возвратить то, что уничтожили эти двадцать минут потного, бесплодного сопения и пыхтения в постели? Вот зачем она приходила. Вот почему я забыл в эти выходные исполнить свои обязанности и не совершал обход. Вот почему я понятия не имел, как и когда удрал Мэттью Уотли, – потому что я не смог показать себя настоящим мужчиной, когда мне наконец-то представилась такая возможность.

«Мэттью Уотли удрал». Корнтел вновь повторил эту формулу. На то могла быть одна из двух причин: либо он ничего не знал об одежде, найденной Фрэнком Ортеном на помойке, либо он хотел перестраховаться и потому решил держаться за изначальную версию до тех пор, пока детективы сами не выдвинут новую.

13

В одиннадцать часов утра Линли и сержант Хей-верс встретились в «Большой Классной» Бредгар Чэмберс в южном флигеле основного квадратного здания школы. Когда-то в этом помещении собирались ученики первых наборов. Белоснежные стены были отделаны понизу дубовыми панелями, высоко над головой сходился свод потолка. Мажду нишами окон, смотревших на юг, висели портреты всех директоров, возглавлявших школу, начиная с Чарльза Ловелла-Говарда, назначенного руководить ею в 1489 году.

В данный момент помещение пустовало, в нем витал слабый запах сырого, подгнившего дерева. Закрыв за собой дверь, сержант Хейверс прошла через всю комнату к окнам и двинулась неторопливо вдоль ряда портретов, прослеживая историю школы вплоть до Алана Локвуда.

– Всего двадцать один директор за пятьсот лет! – подивилась она. – Похоже, Бредгар Чэмберс– это пожизненное призвание. Вон, поглядите, сэр. Тот мужик, перед Локвудом– он процарствовал сорок два года!

Линли подошел поближе.

– Начинаете понимать, почему Локвуд хотел бы замолчать убийство Мэттью Уотли? Интересно, не случалось ли с мальчиками чего-нибудь подобного и при других директорах?

– Веселые у вас мыслишки, ничего не скажешь! Так или иначе, при каждом директоре кого-то из учеников недосчитывались. И мальчиков, и девочек. Достаточно заглянуть в мемориальную часовню.

– Верно, но одно дело гибель на войне или внезапная болезнь. Руководство школы за это никто не винит. Убийство – это совсем другое. На кого-то нужно возложить ответственность за него. Это необходимо.

За дверями то громче, то глуше звучали голоса. По лестнице разом протопали десятки ног. Линли достал карманные часы.

– Большая перемена. Что вы обнаружили во время экскурсии по школе? – Он посмотрел на Барбару Хейверс, которая все еще хмуро глядела в окно. – Хейверс?

Она обернулась:

– Я просто подумала…

– Да?

– Пустое. Но вот вы говорили насчет ответственности… Интересно, а на кого ложится ответственность за самоубийство школьника?

– Вы имеете в виду Эдварда Хсу?

– Да, «любимого ученика».

– Я и сам все время вспоминаю о нем. Джилс Бирн проявлял к нему особый интерес – и юноша погиб. Джилс Бирн проявлял особый интерес к Мэттью– Мэттью тоже мертв. Однако если Мэттью Уотли был убит здесь, в школе, вечером в пятницу, а то и в субботу, мы не можем предъявить Джилсу Бирну обвинения, если его не было здесь в это время. А если он был? Сомнительно, конечно, но следует это проверить.

– А может быть, связующее звено вовсе не он, сэр.

– А кто? Брайан Бирн? Это ничего не дает нам, сержант. Эдвард Хсу покончил с собой в 1975-м, когда Брайану едва сровнялось пять лет. Вы же не думаете, что пятилетний ребенок мог послужить причиной самоубийства?

– Не знаю, – вздохнула она. – Но у меня в ушах все звучат слова, которыми Брайан Бирн охарактеризовал своего отца.

– Только не забывайте, что парень сильно недолюбливает отца. Вам не показалось, что Брайан, будь у него такая возможность, был бы счастлив унизить Джилса? А мы вчера как раз предоставили ему такой шанс.

– Да, наверное. – Хейверс вновь пересекла комнату и приблизилась к помосту. Над ним висел барельеф, представлявший Генриха VII верхом на боевом коне, готового вести войско в атаку. Пониже стоял стол для общей трапезы и стулья. Выбрав один из них, Барбара уселась и вытянула ноги.

Линли подошел к ней.

– Нам нужно определить, где могли прятать Мэттьго Уотли с середины дня пятницы до поздней ночи, а может быть, и до субботней ночи, когда его или его тело перевезли на кладбище. Какие будут версии?

– Вариантов не так уж много. Кладовые при кухне можно не брать в расчет, поскольку Мэттью исчез после ланча, а в той части здания днем всегда много народу. Потом два старых туалета, ими, похоже, никто не пользуется– грязные, слив не работает.

– Никаких признаков, что там кто-то был в последние дни?

– Ни малейших. Если кто-то завел его туда, этот «кто-то» постарался потом уничтожить все следы.

– Что еще?

– В каждом общежитии есть кладовые для чемоданов. Они заперты, ключи есть только у заведующего и экономки. Над помещением для просушки одежды в общежитиях располагается чердак, но все чердаки заперты на амбарный замок– опять же ключи только у заведующего и экономки. В лаборатории есть кладовая, а над аквариумом– огромная бочка с водой. Туда можно было бы запихнуть Мэттью, чтобы его утопить, но держать его там пленником можно было бы, только связав по рукам и ногам и заткнув ему рот, да и то лишь в том случае, если бы убийца точно знал, что до конца дня никто не появится поблизости. Далее, за сценой театра имеются гардеробная и гримерные, а над сценой– будка осветителя. Думаю, эта версия окажется наиболее близкой к истине, если мы установим, что на уик-энд не планировались репетиции, и узнаем, кто мог проникнуть в эти помещения. Сегодня там толпились ученики, кстати говоря, Чаз Квилтер изображает Гамлета, и выглядит он так, словно ему явился дух Йорика и не сказал ничего приятного, но в пятницу после ланча там никого не было. За сценой спокойно можно было упрятать Мэттью Уотли, особенно если учесть, что театр стоит довольно далеко от спортплощадки, где в тот момент собиралось большинство ребят.

– Но как убийца мог пробраться в театр, сержант? Там реквизит, декорации, костюмы– несомненно, театр запирают и охраняют гораздо строже, чем все остальные школьные здания.

– Конечно, он был заперт, но убийце это бы нисколько не помешало. Я все проверила. Фрэнк Ортен говорил, что полный комплект ключей висит в его конторе, а дубликаты – в почтовых ящиках учителей. Так вот, в течение дня комната Ортена остается незапертой. Стоит ему отлучиться на минуту, и прекрасно можно проскользнуть в нее и схватить всю связку с надписью «театр». А если лезть туда среди дня покажется чересчур рискованным, можно проникнуть в контору и ночью, замок в этой двери открывается за десять секунд с помощью кредитной карточки или любого Другого куска пластика. Они здесь не принимают Даже элементарных мер безопасности. Странно еще, что школу ни разу не ограбили.

– А как обстоит дело с ящиками преподавателей?

– Еще хуже, – отвечала Хейверс. – Помните, Фрэнк Ортен говорил, будто учительская всегда заперта, а ключей от нее нет ни у кого, кроме самих учителей и прислуги? Так вот, все утро дверь учительской была открыта нараспашку. Я просто взяла и вошла, когда мне вздумалось. На ящиках для пущего удобства обозначены имена учителей, и большинство из них любезно оставляет ключи в замке. Требуется только выяснить, у какого учителя какие ключи, а потом – заглянул в учительскую и взял, что тебе требуется.

– Итак, нам не удалось сузить круг поисков. Каждый имел возможность совершить это. Все располагали средствами.

– Неужели все?

– А кто нет? Буквально каждый мог схватить Мэттью после ланча и спрятать его где-нибудь, чтобы позднее окончательно разобраться с ним. – Линли призадумался и тут вспомнил свой разговор с Корнтелом. – Пойдем-ка повидаемся с Коуфри Питтом, – предложил он.

Большая перемена еще не закончилась, однако Линли и Хейверс не застали преподавателя немецкого языка в учительской. Они нашли его в его кабинете на первом этаже западного флигеля. Питт сосредоточенно покрывал доску паутиной совершенно неразборчивых букв, проставляя там и тут умляуты, словно символы им самим изобретенного алфавита. Линли окликнул Коуфри, но учитель продолжал писать и, только доведя дело до конца, соизволил отвернуться от доски. Мало того: отступив на шаг, он еще и полюбовался своим творением, стер несколько слов и переписал их заново, стремясь к совершенству. Наконец, удовлетворенный результатами своего труда, Коуфри снизошел до посетителей.

– Вы из полиции, – констатировал он. – Можете не называть себя – ваша слава бежит впереди вас. У меня всего десять минут до урока, – предупредил он их деланно равнодушным тоном, тщательно отряхивая с рукава мантии крошки мела. С чего бы вдруг такая забота о своей внешности? Мантия давно уже посерела от грязи, на плечах толстым слоем лежит перхоть и пыль.

Захлопнув дверь, сержант Хейверс осталась стоять возле нее. Она посмотрела на Питта оценивающим, но совершенно лишенным эмоций взглядом, и учитель немецкого понял, что урок начнется не по расписанию, а тогда, когда это сочтут уместным явившиеся к нему в класс полицейские.

– Это не займет много времени, – ободрил его Линли. – Нужно прояснить кое-какие детали, и мы оставим вас в покое.

– У меня урок в старшем шестом классе, – сообщил Питт, как если бы этим определялось, сколько времени он сможет вытерпеть допрос. Сержант Хейверс прислонилась к стене у самой двери, намекая, что скоро она с места не сдвинется. Сдаваясь, Питт проговорил: – Давайте, инспектор, прошу вас. Проясняйте, что вам нужно. Проясняйте. Не хочу вам мешать.

Линли подошел к окну. Отсюда был виден двор, а по ту сторону двора возвышалась колокольня. Едва ли хоть один воспитанник Бредгара, стремящийся показать, из какого он теста, мог устоять перед соблазном и не взобраться под небеса. – Расскажите подробнее, что вы знаете насчет справки, освободившей Мэттью Уотли от участия в футбольном матче в пятницу.

От полицейских Питта отделял стол. Он с силой уперся в него костяшками пальцев– кожа на них потрескалась, покрылась ранками.

– Что тут рассказывать? Обычная справка из амбулатории. На ней стояло его имя, а больше ничего не было.

– Подписи не было?

– Вы имеете в виду подпись Джудит Лафленд? Нет, подписи не было.

– Разве на справке об освобождении от занятий не должно быть заверяющей ее подписи медсестры?

Питт начал переминаться с ноги на ногу, провел рукой по последним прядям засалившихся волос, извлек задубевший локон, цеплявшийся за левое ухо.

– Вообще-то она их обычно подписывает.

– Обычно? Но на этот раз подписи не было?

– Я уже сказал вам об этом, инспектор.

– Однако вам не показалось нужным перепроверить бюллетень?

– Я не стал проверять.

– А почему, мистер Питт?

– Времени не было. Я и так опаздывал, спешил на игру. Почему я должен был обратить особое внимание на эту справку? Я просто подумал, что Мэттью Уотли опять взялся за свое, как и три недели назад. Подумал– опять он симулирует, надо с ним разобраться. И об этом тоже позабыл. Можете арестовать меня за это, инспектор.

– Что было три недели назад?

– Он принес мне справку об освобождении. В тот раз она была подписана Лафленд и мальчик доставил мне ее самолично. На мой взгляд, он просто прикидывался, напустил на себя больной вид и покашливал, но если Лафленд приняла все за чистую монету, мне ли об этом судить? Я взял справку, и он пошел.

– Куда пошел?

– В постель, полагаю. В свою комнату. Или в комнату для домашних заданий. Понятия не имею. Я за ним не следил.

– На мой взгляд, повторная справка об освобождении всего через три недели после первой, к тому же в отличие от прежней неподписанная, могла бы возбудить в вас некоторые подозрения, мистер Питт.

– Ну вот, не возбудила. Я только глянул на нее и бросил к прочему мусору. – Питт взял со стола кусок мела и принялся катать его по ладони, подталкивая большим пальцем. Снаружи послышался звонок, предупреждающий за пять минут о начале урока.

– Вы сказали, что уже опаздывали. Но ведь дело было после ланча. Или вы куда-нибудь отлучались?

– Я был у себя, в «Галатее». Я… – Он тяжело вздохнул, но взгляд его оставался твердым, и голос звучал агрессивно. – Ладно, если вам обязательно это знать, я поссорился с женой. Пока скандалил, совсем забыл о времени. Я бы и не заглянул в свой ящик и понятия бы не имел об этой бумажке, но я прихватил из дома пачку бумаг, а когда глянул на башенные часы, понял, что не успею отнести их в свой кабинет, и свернул в учительскую. Мне нужно было примчаться на площадку, пока мальчики не начали ее перепахивать.

– Что уж такого страшного, если б вы и опоздали на пару минут? Неужели вам было необходимо все бросить и бегом бежать на площадку?

– Локвуд не прощает опозданий. Тем более в моем положении, когда жена то и дело прикладывается к бутылке… Сказать по правде, инспектор, у меня были в тот момент дела поважнее Мэттью Уотли.

Снаружи в холле собирались ученики. Сержант Хейверс не отступала от двери. Глянув в ее сторону, Питт резко бросил кусок мела на стол.

– У меня урок! – напряженно проговорил он. Линли спокойно продолжал:

– Насколько я понял, вы с мистером Локвудом не очень-то ладите.

Под глазом Питта задергалась жилка, и то был самый красноречивый ответ.

– Локвуд хочет вышвырнуть меня отсюда, я не вписываюсь в вымечтанный им образ Бредгар Чэмберс. Он добирается до меня с первого дня, как сделался директором.

– Но до сих пор так и не смог вас уволить.

– Несмотря на мою супружницу и на мой внешний вид, я хороший преподаватель. Мои ребята сдают выпускной экзамен на отлично. Ему приходится мириться со мной – со мной и с тем обстоятельством, что мне известно о нем куда больше, чем другим преподавателям. – Питт явно рассчитывал продолжить разговор на эту тему, и Линли охотно подыграл ему:

– А именно?

– Мне известно его прошлое, инспектор. Уж я- то постарался все разнюхать. Он хочет меня сожрать, а я не собираюсь так просто сдаваться. У меня в рукаве кое-что припрятано на случай, если совет попечителей поднимет вопрос о моей профессиональной пригодности.

Да уж, Питт умел разыгрывать свои козыри, добиваясь максимального эффекта. Вероятно, так он вел себя и с начальниками, и с коллегами. Вряд ли это снискало ему особые симпатии.

– Мистер Питт, у вас вот-вот должен начаться урок, – напомнил ему Линли. – Мы бы гораздо быстрей закончили этот разговор, если б вы говорили по делу.

– А никакого дела и нет, инспектор. Просто я в курсе того, как скверно Локвуд учился в университете Сассекса, как состоял домашним учителем при трех молодых леди, пока не женился на Кейт, знаю и о том, что из последней муниципальной школы, которая решилась предоставить ему пост Директора, коллеги выжили его, поскольку он учинял им разнос всякий раз, когда они хоть на йоту отступали от правил. О, Локвуд с радостью выгнал бы меня отсюда, если б только мог надеяться, что при этом я придержу язык и не поведаю все это совету попечителей.

– Да, вы и впрямь нарыли немало.

– Я бываю на конференциях преподавателей, общаюсь с коллегами. Многие люди любят поговорить. Я люблю слушать.

– Но ведь Бредгар Чэмберс довольно престижная школа. Как Локвуд ухитрился стать здесь директором, если его недостатки настолько перевешивают достоинства?

– Кое-что приукрасил, кое-что подтасовал. Не боялся шагать по трупам, не брезговал лизать зад, кому следует.

– Вы имеете в виду Джилса Бирна?

На лице Питта выразилось угрюмое одобрение.

– Да, вы времени зря не теряли. Браво! Вы знаете, каким образом Мэттью Уотли получил стипендию совета попечителей? Он ведь вовсе не лучший из кандидатов, отнюдь нет. Вполне заурядный мальчик. Милый, приятный, но в смысле способностей – ничего особенного. У нас было с полдюжины куда более достойных соискателей. Решающее слово принадлежит директору. Джилс Бирн выдвинул кандидатуру Мэттью, и Мэттью получил место в школе. Локвуд отплатил Джилсу за услугу, Бирн в очередной раз показал другим членам совета, какой властью он обладает в Бредгар Чэмберс. Так уж он устроен – да и мы все тоже. Власть – это наркотик. Отведал хоть раз, и снова тянет.

Да, к Питту этот афоризм вполне применим. Знание– сила, и он пустил в ход всю имевшуюся в его распоряжении информацию, чтобы очернить директора, словно, втаптывая в грязь репутацию своего противника, он набивал себе цену, словно, сменив предмет разговора, он мог рассчитывать, что допрос не затронет неприятную, болезненную для него самого тему.

– Вы поменялись дежурствами с Джоном Корнтелом, – сказал Линли. – С какой целью?

– Моя жена хотела съездить на спектакль в Кроули. Я хотел ей угодить, вот и попросил Джона поменяться.

Надеялся, что она хоть один выходной не будет пить, подумал Линли и продолжал:

– Какую пьесу вы смотрели?

– «Занят в ином месте». – Питт усмехнулся, словно только теперь осознав совпадение. – Довольно старый спектакль, но мы никогда его прежде не видели.

– Это было в пятницу вечером или в субботу?

– В пятницу.

– А в субботу?

– Ничего особенного. Сидели вечером дома. Смотрели телевизор, читали. Даже обменялись парой слов.

– Видели ли вы в эти дни Эмилию Бонд? В пятницу, в субботу?

Этот вопрос явно чем-то заинтересовал Питта. Он по-птичьи наклонил голову набок.

– Ночью не видел. Днем– разумеется. Она тоже живет в «Галатее». Я все время наталкиваюсь на нее. Однако в те два вечера я ее не видел, более того, ее дверь была закрыта, когда я обходил дортуары. – Питт подметил, как насторожился Линли, и добавил подчеркнуто:– Я непременно проверяю, все ли в порядке у моих девочек, инспектор. Как-никак, я отвечаю за это общежитие и за ученицами пристально слежу.

– Вот как? Питт побагровел.

– Я вовсе не это имел в виду.

– Вы бы лучше объяснили, что вы имели в виду, – предложил Линли.

Из-за двери донесся громкий хрипловатый смех. Старшеклассники явно теряли терпение. Ни Линли, ни Хейверс даже не посмотрели в ту сторону, словно и не собирались впустить в класс учеников Коуфри Питта.

– От девочек в школе только лишние неприятности, инспектор. Это провокация, соблазн. В прошлом году двоих пришлось исключить за непристойное поведение. Одну из них застали с садовником – можете вы себе это представить? – а вторую родители поспешили забрать от греха подальше, якобы перевели в другую школу. —Он коротко фыркнул. – Я говорю только о «Галатее». Один Господь ведает, что творится в «Эйрене».

– Возможно, беда в том, что пансион возглавляет мужчина, а не женщина, – высказал свое мнение Линли. – Вам трудно следить за девочками, это задевает их чувства.

– Все было бы куда проще, если б Эмилия Бонд добросовестно относилась к своим обязанностям. Но я ни в чем не могу положиться на нее, приходится все делать самому.

– Как же вы это делаете?

– Меня семнадцатилетние соплюшки не волнуют! – прорвало наконец Питта. – Какое отнощение все это имеет к гибели Мэттью Уотли? Я встречался с ним только на спортплощадке. Шли бы куда подальше и приставали бы с вопросами к тому, кто может рассказать вам поболе моего, инспектор! Вы зря тратите и мое, и ваше время. Я не слишком-то разбираюсь в процедуре дознания, но, на мой взгляд, вам бы следовало поискать человека, интересующегося мальчиками этого возраста. Честное слово, я вам ничем помочь не могу. Не знаю, кто у нас подходит под это описание. Одно могу лишь сказать… – Он вдруг умолк и сосредоточенно свел брови.

– Мистер Питт? – поторопил его Линли.

– Боннэми, – словно решение загадки произнес он.

– Я уже слышал это имя. Мэттью навещал отставного военного, это входило в его обязанности «добровольца Бредгара». Почему вы упомянули о нем?

– Я руковожу добровольцами. Я хорошо знаю полковника. Сколько ребят мы ни посылали к полковнику, ни один не получил приглашения явиться во второй раз, а Мэттью приглянулся ему с первого взгляда.

– И вы считаете, что полковник Боннэми проявляет нездоровый интерес к маленьким мальчикам?

Питт коротко покачал головой:

– Нет, но если кто-то здесь, в школе, преследовал Мэттью, он мог довериться полковнику.

Да, подумал Линли, такую возможность ие стоит сбрасывать со счетов, но нужно отметить так-же, с какой ловкостью и настойчивостью Питтт пускает во время беседы одну дымовую завесу за другой: то разговор сворачивает на прошлое Алана Локвуда, то возникают какие-то намеки на Джилса Бирна, потом выясняется, что и у Эмилии Бонд рыльце в пушку, а теперь вот полицейские получили совет обратиться к полковнику Боннэми. Вновь и вновь люди, живущие в Бредгар Чэмберс, дают даже слишком много информации, будто пытаясь за видимой готовностью помочь скрыть несмываемое пятно вины и личной ответственности. Линли обернулся к Хейверс, упорно охранявшей вход.

– Впустите ребят, – скомандовал он. Барбара распахнула дверь. Четверо учеников, трое юношей и одна девушка, вошли разом, не глядя ни на своего преподавателя, ни на детективов, – они потихоньку, лукаво перемигиваясь, посматривали назад, в коридор. Вслед за ними хотела войти еще одна девушка, но тут за ее спиной возникла уродливая горбатая фигура в черном капюшоне с безобразно размалеванным лицом.

– Святилище! – проревел горбун, хватая девушку и перебрасывая ее через плечо. – Эсмеральда! Святилище! – Парень поднялся на пару ступенек, но под тяжестью своей ноши пошатнулся и рухнул на колени, не выпуская, однако, добычу из рук. Наклонившись над ней, он потерся лицом о шею девушки, смачно поцеловал ее, нахально вымазав помадой и гримом и кожу, и свитержертвы.

Ребята захохотали.

– Отпусти! – вопила пленница.

– Достаточно, мистер Причард, – произнес Коуфри Питт. – Мы все потрясены вашим искусством. Спасибо хоть за то, что ваш фильм остался немым.

Клив Причард разжал руки. Девушка скатилась с его плеча на пол. Невысокая ростом, непривлекательная – лицо костлявое, с острыми чертами, все в веснушках. Линли припомнил, что уже видел ее в химической лаборатории на уроке Эмилии Бонд.

– Ах ты, мелкий!.. – Она судорожно ощупывала свой желтый свитер. – Что ты наделал?! Теперь его в чистку отдавать!

– Тебе понравилось, – возразил снисходительно Причард. – Так близко к мужчине ты еще не бывала.

– Я тебя! – Она уже вскочила на ноги.

– Довольно! – Питту даже не пришлось повысить голос. Ученики, видимо, давно были знакомы с этой интонацией. – Причард, идите и смойте с себя этот нелепый грим. Даю вам десять минут. К завтрашнему дню подготовите восемь страниц перевода в качестве штрафа за потрясающее развлечение, которое вы нам устроили. Дафна, вы тоже пойдите и приведите себя в порядок.

– И это все? – завопила Дафна, сжимая кулаки. Лицо ее сморщилось, глаза превратились в щелочки. – Восемь страниц перевода? И это– все наказание?! Можно подумать, он будет переводить. – Не дожидаясь ответа, разъяренная девица прошипела Кливу: – С дороги, ублюдок! – И прошествовала мимо него к выходу.

Линли быстро глянул в сторону Барбары, но, сержант не нуждалась даже в таком намеке. Она сразу же ухватилась за представившийся ей шанс и последовала по пятам за жертвой Квазимодо.

Обычно Барбара Хейверс без зазрения совести использовала миг эмоционального потрясения, чтобы выудить у человека полезную для расследования информацию, однако, идя за Дафной по коридору, а затем по невысокой лестнице к туалету, она чувствовала, как ей не хочется злоупотреблять состоянием этой девочки. Что ни говори, человек невольно испытывает сочувствие к товарищу по несчастью, а она (пусть Барбара и не желала признаться в этом даже самой себе) не могла не видеть некое свое подобие в этой девочке-коротышке с тусклыми волосами, сутулыми плечами и впалой грудью. Между ними не было ни физического сходства, ни классового (даже в приступе ярости воспитанница Бредгара сохраняла акцент, ясно говоривший о ее принадлежности к элите), однако обе они были неудачницами, одиночками, не приживающимися в своей социальной среде.

Стоя на пороге туалетной комнаты, Барбара наблюдала, как девушка наполняет раковину водой. В комнате пахло дезинфекцией, было очень холодно. На краю раковины лежал маленький скользкий брусок мыла. Дафна намылила руки и, морщась, принялась оттирать с шеи размазавшийся грим.

– Ублюдок, – шипела она сквозь стиснутые зубы, обращаясь к своему отражению в зеркале. – Маленький грязный ублюдок.

Подойдя к ней, Барбара протянула девушке аккуратно сложенный платочек.

– Вот, потрите, – предложила она.

Дафна коротко поблагодарила и принялась тереть кожу.

– Он что, всегда так себя ведет?

– Почти всегда. Жалкий тип. Готов на все, лишь бы привлечь к себе внимание.

– Чье?

Прополоскав платок, Дафна принялась за свой свитер.

– Чье угодно. Подонок. Ненавижу. – Она быстро, яростно моргала.

– Часто он так набрасывается на вас?

– Клив может наброситься на кого угодно. Мне достается больше других, потому что у меня нет… Грязный ублюдок. Мерзавец. Воображает себя героем-любовником.

– Знаю я такую породу.

– Он прикидывается, будто все это милые шутки. Дескать, я просто дура набитая, потому и не смеюсь вместе со всеми. А на самом деле, когда он повалил меня, он притиснул меня так, чтобы я… чтобы я почувствовала, какой большой у него…– Дафна с силой прикусила губу. – Вот что ему нужно. Ох, меня от него с души воротит. – Она снова согнулась над раковиной. Прямые жидкие волосы упали на лицо, почти полностью скрыв его.

Барбаре было достаточно услышанного. Причард, мучитель по натуре, выбрал Дафну себе в жертвы.

– Почему ты никому об этом не скажешь?

– А кому?

Это короткий вопрос был полон горечи, но для Барбары именно он был подходящим началом для важного разговора. Лишь бы только не обнаружить своего жадного интереса.

– Не знаю. Я никогда не училась в закрытой школе. Но если ты не хочешь поговорить с кем-нибудь из взрослых– это я вполне могу понять, это ведь так неприятно, – ты бы могла поделиться с ] кем-нибудь из учеников, префектов, кто пользуется влиянием.

– С Чазом Квилтером, нашим святым префектом, звездным мальчиком? Не смешите меня! Все они заодно. Всем им главное – соблюсти видимость. Каждый прикидывается, и Чаз ничем не лучше – он еще почище других.

– Неужели он хуже Клива Причарда? Не может быть!

– А вот и может. Еще как. По-моему, лицемерие гораздо страшнее обычного хамства. – Дафна резко откинула волосы со лба.

Барбара постаралась не обнаружить удивления.

– Лицемерие? – переспросила она. Ничего не вышло. Едва прозвучал этот вопрос, как девушка опомнилась и оборвала разговор. Даже в этой ситуации воспитанная традицией верность сотоварищам оказалась сильнее потребности отомстить. Сложив платок, она вернула его Барбаре:

– Спасибо. Свитер уже не отчистить, но хотя бы шею я оттерла.