Текст книги "Летняя королева"

Автор книги: Элизабет Чедвик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 3
Замок в Бетизи, Франция, май 1137 года

Людовика оторвали от молитв, позвав к отцу. Он направился в верхние покои замка и вошел в комнату больного. Широко распахнутые ставни впускали легкий ветерок, открывая взору две одинаковые арки голубого весеннего неба. На всех столах курились чаши с ладаном, но это почти не избавляло от зловония разлагающегося тела. Людовик сглотнул подступившую горечь и опустился на колени перед кроватью в знак почтения. Его чуть не передернуло, когда отцовская рука коснулась макушки, даря благословение.

– Поднимись. – Голос короля хрипел от мокроты. – Дай на тебя посмотреть.

Людовик изо всех сил старался скрыть тревогу. Отец хоть и превратился в раздутую развалину, но взгляд бледно-голубых глаз свидетельствовал, что в умирающей плоти по-прежнему заточен ум и воля превосходного охотника, воина и короля. Людовик всегда выпускал колючки в присутствии отца. Он был вторым сыном, ему предстояла карьера на церковном поприще, но, когда его старший брат погиб, упав с лошади, его оторвали от занятий в Сен-Дени и объявили наследником королевства. Такова была воля Божья, и молодой человек сознавал, что он должен служить, как того пожелал Господь, но это был не его выбор – и, безусловно, не выбор его родителей.

Мать стояла у балдахина справа от кровати, сложив руки перед собой и поджав губы с привычным выражением – мол, она знает, как лучше, а он не знает ничего. Слева от ложа расположились ближайшие советники отца, включая братьев матери Гильома и Амадея. При виде Тибо, графа Блуа, дурные предчувствия Людовика усилились.

Отец фыркнул, словно лошадник, не совсем довольный предложенным товаром, но понимающий, что другого животного не будет.

– У меня есть поручение, которое сделает из тебя мужчину, – просипел он.

– Да, сир. – Горло Людовика сжалось, и он пискнул, выдав волнение.

– Это касается брачного обета. Сугерий[4]4
  Сугерий, или Сюжер (Сюже) (ок. 1081–1151) – аббат Сен-Дени, советник Людовика VI и Людовика VII, дипломат. Считается одним из родоначальников готического стиля благодаря перестройке базилики Сен-Дени согласно новым инженерно-архитектурным правилам.


[Закрыть] просветит тебя. Дыхания ему хватит, к тому же он любит звучание собственного голоса.

Отец махнул рукой, и от группы отделился маленький аббат из Сен-Дени с беличьими глазками. Держа свиток тонкими пальцами, он всем своим видом показывал, что недоволен вступительным словом короля.

Молодой Людовик заморгал. «Брачный обет»?

– Сир, у нас для вас большая и важная новость, – медоточивым голосом заговорил Сугерий, стараясь казаться искренним. Он был одним из ближайших доверенных лиц короля, а заодно наставником и воспитателем молодого Людовика. Ученик любил его так же сильно, как не любил родного отца, поскольку Сугерий помогал ему понять этот мир и осознать собственные нужды. – Гильом Аквитанский умер во время паломничества в Компостелу, да простит ему Господь все его прегрешения. – Сугерий осенил себя крестом. – Перед тем как отправиться в путь, он отослал во Францию свое завещание, обратившись с просьбой к вашему отцу позаботиться о его дочерях в случае его кончины. Старшей исполнилось тринадцать, она достигла того возраста, когда можно заключать брак, а младшей – одиннадцать лет.

Отец Людовика попытался сесть в горе подушек и валиков, поддерживавших рыхлый торс.

– Мы должны ухватиться за эту возможность, – выдавил он. – Аквитания и Пуату увеличат наши земли и престиж в сотни раз. Нельзя допустить, чтобы они достались другим. Жоффруа Анжуйский, например, с радостью отхватит себе герцогство, женив своего сына на старшей из девочек, а этого не должно случиться. – От усилий, потраченных на речь, он побагровел и, стараясь отдышаться, махнул рукой Сугерию, чтобы тот продолжал.

Аббат прокашлялся.

– Ваш отец желает, чтобы вы отвели армию в Бордо, укрепились в этом районе и женились на старшей девочке. В настоящее время она находится под охраной в замке Омбриер и архиепископ ожидает вашего прибытия.

Людовик покачнулся, словно получив удар в живот. Он знал: однажды придется жениться и зачать наследника, но полагал, что этот малоприятный долг ожидает его в далеком будущем. А теперь ему говорят, что он должен уехать и сделать это с той, которую ни разу не видел, родом из тех мест, где люди весьма развязны, как известно, и любят предаваться удовольствиям.

– Я прослежу, чтобы девушки получили достойное, с нашей точки зрения, образование, – подключилась к разговору его матушка. – Они много лет не знают материнской заботы, так что наставление и должное руководство пойдут им лишь на пользу.

Вперед вышел коннетабль его отца Рауль де Вермандуа[5]5
  Рауль I де Вермандуа (1085–1152) носил прозвища Храбрый и Одноглазый. Внук французского короля Генриха I. Был женат три раза и отлучался от церкви.


[Закрыть]:

– Сир, я немедленно начну подготовку к отъезду.

Он был еще одним доверенным советником, а кроме того, приходился Людовику двоюродным братом. Кожаная повязка скрывала пустую глазницу: глаза он лишился в ходе осады восемь лет назад. На бранном поле он был надежной боевой лошадкой, а в мирное время – элегантным и обаятельным придворным, которого высоко ценили дамы. Повязка на глазу лишь прибавляла его шансы там, где речь шла о женщинах.

– Поспеши, Рауль, – велел король. – Важен каждый час. – Он предостерегающе поднял палец. – Пусть это будет роскошный и почетный кортеж. Жители Пуатье любят такие вещи, а мы должны любой ценой сохранить их доброе отношение. Нацепите флаги на копья и ленточки на свои шлемы. Пусть видят, что вы едете с дарами, а не с обнаженными мечами.

– Сир, предоставьте это мне.

Де Вермандуа с поклоном вышел из комнаты, его великолепный плащ развевался за спиной, как парус.

Людовик опустился на колено, чтобы вновь получить отцовское благословение, и кое-как выбрался из зловонной спальни, прежде чем его скрутило и вырвало. Он не хотел жениться. И ничего не знал о девушках, кроме того, что их округлости, смешки и незамолкающие голоса вызывали у него отвращение. Его мать не такая; она тверда, как железный стержень, и ни разу не выказала любви к нему. Добрые чувства в этом мире он получал только от Господа, но Господь теперь вроде бы говорит, что ему следует жениться. Наверное, это наказание за грехи, а потому нужно принять его с благодарностью и воздать хвалу.

Пока слуги суетливо убирали за ним, из спальни появился Сугерий и быстро подошел к нему.

– Ах, Людовик, Людовик. – Священник ласково обнял юношу за плечи. – Я понимаю, какой это для вас шок, но такова воля Господа, так что нужно подчиниться. Всевышний предлагает вам великолепные возможности и дает в жены и помощницы девушку, почти вашу ровесницу. Воистину, этой минуте следует возрадоваться.

Людовик быстро пришел в себя под благотворным влиянием Сугерия. Если это действительно воля Господа, тогда он должен подчиниться и сделать все, что в его силах.

– Я даже ее имени не знаю.

– Кажется, ее зовут Алиенора, сир.

Людовик произнес несколько слогов одними губами. Имя девушки было как заморский фрукт, которого он прежде никогда не пробовал. Его снова затошнило.

Глава 4
Бордо, июнь 1137 года

Алиенора чувствовала, как Жинне рвется вперед, пока ехала рядом с архиепископом Жоффруа. Ей самой хотелось помчаться наперегонки с ветром. Вот уже несколько дней, как она выезжала из дому, и всякий раз под неусыпной охраной, поскольку считалась ценным призом. Этим утром ответственность за ее благополучие взял на себя архиепископ. Его рыцари, хоть и не уменьшили бдительности, слегка отстали, дав возможность ему и Алиеноре побеседовать без свидетелей.

За два месяца, прошедшие после смерти ее отца, теплая южная весна сменилась жарким летом, и созревшие вишни в саду превратились в блестящие темные плоды. Отец, отрезанный от жизни, лежал в своей гробнице в Компостеле, а его дочь пребывала в неопределенности. Наследница, наделенная властью изменять судьбы благодаря своему происхождению, была совершенно беспомощна за границами дома, ибо какое влияние может быть у девушки-ребенка тринадцати лет на взрослых мужчин, делающих ставки на ее будущее?

Они выехали на простор, и Алиенора пришпорила Жинне, дав ей полную свободу. Жоффруа тоже поскакал быстрее. Копыта стучали по высохшей земле, и пыль вилась за ними белым дымом. Теплый ветер бил ей в лицо, она вдыхала острый запах дикого тимьяна, раздавленного мчащейся лошадью. Яркое летнее солнце слепило глаза, и на мгновение все ее заботы рассеялись в восторге от скачки, от сознания, что она живет и кровь бежит по ее жилам. Все, что до сих пор сидело в ней удушливой болью, ушло, наполнив душу живыми чувствами, такими же горячими и сильными, как само солнце.

Наконец она свернула, остановилась перед римской статуей на обочине и наклонилась, чтобы похлопать Жинне по темной от пота шее. Отец когда-то рассказывал ей о римлянах. Тысячу лет назад они завоевали Аквитанию и обосновались здесь. Говорили пришельцы на латыни, которая теперь в чести только у философов. Она выучила латынь вместе с французским, распространенным в Пуату и на севере и очень отличавшимся от lenga romana в Бордо.

Правая рука белой статуи была поднята, словно она что-то произносила, а застывший взгляд рассматривал горизонт. Нагрудник кирасы и пояс каменного воина облепили золотые звездочки лишайника.

– Никому не известный воин, – произнес Жоффруа. – Подпись потеряна. Многие оставили свой след на этой земле, но сложили головы. Здешний народ не очень любит, когда его запрягают и садятся ему на шею.

Алиенора села прямее в седле. Сознание, что она герцогиня Аквитании, пробудилось в ней как дремлющий дракон, потягивающийся всем гладким жилистым телом.

– Я их не боюсь, – заявила девушка.

Солнечный свет углубил морщину между глаз архиепископа.

– Тем не менее будь осторожна. Это лучше, чем оказаться застигнутой врасплох. – Он помолчал, сомневаясь, а потом все-таки сказал: – Дочь моя, у меня есть для тебя новость, и я хочу, чтобы ты слушала внимательно.

Алиенора внезапно встревожилась. Ей бы следовало сразу догадаться, что они отправились на конную прогулку не только ради удовольствия.

– Какого рода новость?

– Из любви и заботы о тебе и своих владениях твой отец оставил в завещании грандиозные планы насчет тебя.

– Что значит «грандиозные планы»? Почему вы раньше об этом не говорили? – В ней вскипели страх и гнев. – Почему отец мне ничего не сказал?

– Плод сначала должен вырасти, а потом созреть, – рассудительно изрек Жоффруа. – Если бы твой отец вернулся из Компостелы, он бы сам тебе все поведал. Было неразумно упоминать об этом заблаговременно, но сейчас время пришло. – Он перегнулся с лошади, чтобы опустить ладонь на ее руки. – Отец пожелал устроить твой брак, который был бы почетным и для тебя, и для Аквитании и способствовал бы вашему величию. Он также пожелал, чтобы ты была в безопасности, а твои земли не знали войны. До того как отправиться в путь, он обратился с просьбой к королю Франции обеспечить твое благополучие и договорился о браке между тобою и его старшим сыном Людовиком. В один прекрасный день ты станешь королевой Франции и, если на то будет воля Божья, матерью целой плеяды королей, чья империя протянется от Парижа до Пиренеев.

Алиенора словно получила удар секирой. Она только и могла, что потрясенно смотреть на своего наставника.

– Это великолепная возможность, – продолжил Жоффруа, внимательно за ней наблюдая. – Ты исполнишь чаяния отца, и твоей наградой будет корона. Союз Франции и Аквитании сделает обе страны гораздо сильнее, чем они были поодиночке.

– Отец ни за что бы не поступил так, не рассказав мне. – Под внешним оцепенением Алиеноры вскипало ужасное чувство, будто ее предали.

– Дитя мое, он умирал, – печально произнес Жоффруа. – Он должен был распорядиться относительно твоей судьбы и держать это в секрете, пока не придет время.

Алиенора вздернула подбородок:

– Не хочу выходить за французского принца! Пусть это будет кто-нибудь из Аквитании.

Архиепископ сжал ей руку, причинив боль епископальным перстнем:

– Ты должна доверять мне и своему отцу. До сих пор мы делали все, что отвечало твоим интересам. Брак с местным аристократом приведет к междоусобице и разорвет Аквитанию на части. Людовик прибудет через несколько недель, и ты обвенчаешься с ним в соборе. Церемония пройдет с блеском и помпой, как того желал герцог, и твои вассалы принесут клятву верности. Тебе нельзя отправляться в Париж, ибо ты вожделенная невеста и, пока не выйдешь замуж, все мужчины будут стараться украсть тебя для своих целей.

Алиенору передернуло. Слова архиепископа погрузили ее в глубокую темную яму. Губы сами прошептали «нет», хотя вслух она ничего не сказала.

– Дочь моя, ты меня слышала? Ты станешь великой королевой.

– Но меня никто не спрашивал. Всё решили за моей спиной. – У нее сжалось горло. – Что, если я предпочту не выходить за Людовика Французского? Что, если я… что, если я выберу кого-то другого?

Взгляд архиепископа выражал сочувствие, но в то же время и твердость.

– Такого не может быть! Выкинь это из головы. Так заведено, что отец решает, с кем его дочери заключать брак. Неужели ты не доверяешь его решению? Или ты не доверяешь мне? Брак с Людовиком пойдет на пользу и тебе, и Аквитании с Пуату. Принц молод, красив и образован. Это будет блестящий брак, помимо того, что таков твой долг.

Алиеноре показалось, будто ее сунули в ящик и заколотили крышку гвоздями, отрезав от света и жизни. Никому даже в голову не пришло предупредить ее, словно она какой-то ценный приз, который полагалось передать из рук в руки. Что проку быть владычицей всех земель, насколько глаз хватало, если их отдадут французам? Она чувствовала обиду и ощущала себя преданной из-за того, что ее наставник знал обо всем с самого начала и ничего не сказал, а ее родной отец скрывал свои намерения уже в ту минуту, когда прощался с ней навсегда. С тем же успехом она могла бы потратить всю жизнь на то, чтобы поглощать засахаренные фрукты и слушать глупые сплетни.

Развернув Жинне, девушка пришпорила ее и на мгновение забылась в бешеной скачке, но когда кобыла подустала, Алиенора снова ослабила поводья, понимая, что, как бы быстро она ни мчалась, ей все равно не обогнать судьбу, навязанную теми, кому она больше всего доверяла и кто так жестоко ее обманул.

Жоффруа не поехал за ней. Алиенора одна выехала на пыльную дорогу и уставилась вдаль, совсем как безымянный римский воин на своем лишайном постаменте. Архиепископ говорил так, будто этот брак – невероятная удача, но ей все представлялось в другом свете. Она никогда не видела себя королевой Франции, зато стать герцогиней Аквитании был ее священный долг, и только он имел значение. Мечтая о замужестве в минуты уединения, она видела рядом с собой Жоффруа де Ранкона, сеньора Тайбура и Жансе, и ей казалось, что Жоффруа, возможно, думает о ней так же, хотя ни разу не обмолвился ни единым словом.

С ноющим сердцем Алиенора снова сделала разворот, чтобы вернуться к наставнику. Пока она ехала, ей казалось, что последние искры детства падали в пыль позади нее, вспыхивали и гасли.

Возвратившись во дворец, Алиенора сразу направилась в покои, которые делила с сестрой, чтобы переодеться и подготовиться к главной трапезе дня, хотя была не голодна, а желудок так вообще словно прилип к позвоночнику. Она наклонилась над медной умывальной чашей и брызнула в лицо прохладной надушенной водой, почувствовав облегчение после безжалостной жары.

Петронилла, сидя на кровати, обрывала лепестки ромашки и фальшиво напевала себе под нос. Девочка слишком глубоко переживала смерть отца. Поначалу она отказывалась верить, что он не вернется. Алиеноре пришлось вынести основную тяжесть ее горя и гнева, поскольку выплеснуть свое несчастье ни на кого другого младшая сестра не могла. Теперь ей стало чуть лучше, но все равно она часто плакала, куксилась и дерзила больше обычного.

Алиенора задвинула полог кровати, чтобы обособиться от придворных дам. Хотя они в любом случае скоро все узнают. Быть может, знают уже сейчас благодаря дворцовым сплетникам, но ей хотелось поговорить с Петрониллой без посторонних глаз.

– У меня для тебя есть новость, – сказала Алиенора.

Петронилла мгновенно напряглась; последний раз, когда сестра пришла с новостью, это была беда.

Стараясь говорить тихо, Алиенора произнесла:

– Архиепископ сказал, что я должна выйти за Людовика, наследника французского престола. По его словам, папа все устроил перед тем, как… перед тем, как уйти.

Петронилла взглянула на сестру пустыми глазами и отшвырнула в сторону стебель ромашки.

– Когда? – бесстрастно поинтересовалась она.

– Скоро, – ответила Алиенора, скривив рот. – Он уже в пути.

Петронилла ничего не сказала и, отвернувшись, принялась теребить узел шнуровки на платье.

– Погоди, дай мне… – Алиенора протянула руку, но сестра оттолкнула ее.

– Сама справлюсь! – выпалила она. – Ты мне не нужна!

– Петра…

– Ты собираешься уехать и оставить меня, как все другие. Тебе нет до меня никакого дела. Как и остальным!

Алиеноре показалось, будто Петронилла всадила в нее нож…

– Неправда! Я люблю тебя всей душой. Неужели ты думаешь, я бы выбрала такую судьбу для себя? – Она поймала взгляд сестры, полный испуга и ярости. – Неужели ты думаешь, я сама не переживаю и не боюсь? Сейчас, как никогда, мы должны держаться друг друга. Я всегда буду о тебе заботиться.

Петронилла задумалась на секунду и с очередной переменой настроения бросилась к Алиеноре обниматься, заливаясь слезами.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала!

– Никуда я не уеду. – Алиенора гладила Петрониллу по волосам, не сдерживая слез.

– Поклянись.

Алиенора перекрестилась:

– Клянусь душой! Я не позволю нас разделить. – Шмыгая носом, с мокрым от слез лицом, она помогла сестре развязать узелок.

– Как… как этот Людовик Французский хотя бы выглядит?

Алиенора пожала плечами и утерла слезы:

– Не знаю. Его готовили в священники, пока не умер его старший брат, так что, по крайней мере, он получил какое-то образование. – Она знала, что отца жениха звали Людовик Толстый, и потому воображение рисовало отвратительный образ жирного бледного юноши. Алиенора грустно вздохнула. – Таково желание папы, а у него, наверное, были свои причины. Мы обязаны исполнить свой долг, подчиниться его воле. Иного нам не дано.

Глава 5
Бордо, июль 1137 года

В отупляющей жаре первых чисел июля приготовления к прибытию французского жениха с целой армией развернулись полным ходом. В Бордо пришла весть, что Людовик достиг Лиможа как раз вовремя, чтобы отметить праздник святого Марциала 30 июня. Он принял присягу на верность от графа Тулузского и тех баронов Лимузена, кто явился засвидетельствовать свое почтение, поскольку новость о неминуемой свадьбе распространилась по владениям Алиеноры. Теперь же, в сопровождении ее вассалов, французская кавалькада совершала последний переход.

От подвалов до башен Бордо готовился к появлению Людовика. Гостиницы чисто подмели и украсили гирляндами и флагами. Из окрестных деревень в город покатили груженные припасами повозки, погнали стада крупного и мелкого скота на убой. Портнихи трудились над ярдами светло-золотой ткани, готовя свадебный наряд, подобающий их новой герцогине и будущей королеве Франции. Шлейф расшили сотнями жемчужин, а рукава, достигавшие щиколоток, украсили золотыми крючками, чтобы подколоть их, если они будут мешать.

На рассвете испепеляющего июльского утра Алиенора посетила церковь для исповеди и отпущения грехов. По возвращении женщины обрядили ее в дамастовое платье цвета слоновой кости с туго затянутой золотой шнуровкой, чтобы подчеркнуть тонкую талию. Голову украшала шапочка, расшитая драгоценными камнями, но блестящие волосы не были прибраны: в густые пряди лишь вплели отливавшие металлом ленточки. Ногти невесты отполировали до блеска и покрыли розовой мореной. Алиеноре казалось, будто ее саму отполировали до блеска, совсем как серебряные с позолотой чаши, предназначенные для свадебного пира.

В открытые ставни смотрело синее летнее небо без единого облака. Над красной черепичной крышей дворцового хлева кружили голуби, а река переливалась на утренней жаре, как драгоценные камни. Алиенора не спускала глаз с французских шатров, расставленных группами на том берегу. Они напоминали ей какие-то экзотические грибы. Людовик со своей армией появился накануне незадолго до сумерек и разбил лагерь, пока солнце опускалось в прозрачные воды Гаронны. В светлых холщовых палатках разместились незнатные воины, зато центр пылал яркими шелками и золотистыми фиалами родовой аристократии и церкви. Алиенора впилась взглядом в самый большой шатер из всех: перед открытым пологом развевался на горячем ветру красный штандарт с лазурью и золотом. Вокруг него сновали люди, но она так и не поняла, кто из них ее будущий муж.

Вдоль всего берега суетились маленькие лодки и баржи, доставляя гостям съестные припасы и напитки. Целая флотилия судов устремилась к французскому лагерю, оставляя на воде белые следы от весел. Флагманскую баржу украшали знамена. На ней установили тент, чтобы закрыть депутацию от солнца, а среди тех, кто стоял на носу, Алиенора узнала фигуру архиепископа Жоффруа. Им предстояло встретить французов и привезти Людовика со свитой в город для официального знакомства жениха и невесты.

Людовик не будет толстым, уговаривала себя Алиенора, стараясь верить в лучшее. Все, что сейчас происходит, – на общее благо. Но внутри у нее образовалась пустота, поскольку она не ощущала никакого блага, а, наоборот, все больше отдалялась от родных берегов.

К ней присоединилась Петронилла, потеснив у окна. Сестра пританцовывала на цыпочках – такой оживленной Алиенора ее не видела после смерти отца. Расстройство от новости о свадьбе сменилось радостным возбуждением. Она обожала наряды, развлечения, праздники, а приготовления к торжествам удовлетворяли все ее аппетиты.

Архиепископ с дядей Алиеноры высадились на противоположном берегу реки, и один из слуг поспешил в огромный сине-золотой шатер. Через несколько мгновений оттуда появилась целая группа придворных в ярких одеждах.

– Который из них Людовик, как ты думаешь? – вытягивая шею, спросила Петронилла.

Алиенора покачала головой:

– Не знаю.

– Вон тот… в синем! – воскликнула девочка, показывая рукой.

Алиенора видела лишь церковников в блестящем облачении и множество знатных господ. В синем было несколько человек, и все они находились так далеко, что она не стала строить никаких предположений.

Тент на палубе скрыл гостей, когда команда начала обратный путь через реку, но, в отличие от сестры, Алиеноре казалось, будто она наблюдает вторжение, а не радостное прибытие жениха со свитой.

Людовика подташнивало от дурных предчувствий, пока баржа причаливала под величественными стенами замка Омбриер. Посланники без конца твердили, как красива, грациозна и скромна его будущая невеста, но посланникам нельзя верить – слишком часто они лгут. Он крепко держал себя в руках, надеясь, что его страх не читается на лице и окружающие ни о чем не догадаются. Король-отец возложил на него большую ответственность, и он должен поступить как мужчина.

От палящего зноя было трудно дышать. Ему казалось, будто он чувствует вкус горячего холста, тот буквально прилип к его горлу. Архиепископ Жоффруа из Бордо чуть ли не таял на глазах: из-под расшитой митры по его красному лицу пот тек в три ручья. Священник еще в начале встречи приветствовал Людовика с серьезным и почтительным видом, а потом улыбнулся аббату Сугерию, своему старинному приятелю и союзнику.

Сенешаль Людовика, Рауль де Вермандуа, вытер шею клетчатым шелковым платком.

– Еще никогда не было такого жаркого лета, – заметил он, тщательно промокая лицо вокруг кожаной нашлепки на левом глазу.

– Вы найдете прохладу во дворце, господа, – ответил архиепископ. – Он был построен в давние времена как убежище от летнего зноя.

Людовик взглянул на уходящие ввысь стены. Дворец Тени, дворец Теней. Название трактовалось неоднозначно.

– Это будет очень кстати, архиепископ, – сказал он. – Держа путь сюда, мы часто совершали переезды после наступления темноты, при свете луны, чтобы избежать пекла.

– Вот как… – отреагировал Жоффруа. – И мы рады, что вы торопились прибыть на место.

Людовик склонил голову:

– Отец понимал неотложность дела.

– Герцогиня с нетерпением ждет встречи с вами.

– Мне тоже не терпится поприветствовать ее, – заученно пробубнил Людовик.

Рауль де Вермандуа швырнул в воду горсть серебряных монет, и все смотрели, как мальчишки ныряли за ними, сверкая загорелыми телами.

– Ваш отец сказал, что по отношению к аквитанцам следует проявлять учтивость и щедрость, – пояснил он с улыбкой, видя, что Людовик удивленно поднял брови.

Молодой король сомневался, что отец имел в виду безродных вассалов. Впрочем, Рауль отличался веселым и непредсказуемым нравом, так что пусть себе швыряет деньги городским мальчишкам, даже если это легкомысленно и выглядит не столь достойно, как раздача подаяния у дверей церкви.

На берегу их встретили представители знати и духовенства различных рангов, после чего сопроводили неспешной процессией под балдахином к собору Сент-Андре, где Людовику предстояло на следующий день обвенчаться с молодой невестой.

Он вошел через украшенную арку и остановился в святой обители Господа. Церковь после палящего летнего солнца казалась благословенным прохладным раем. Смешанные ароматы ладана и свечного воска дарили покой, и Людовик облегченно вздохнул. Он попал на знакомую территорию. Пройдя по церковному нефу с колоннами, он достиг ступеней алтаря, перекрестился и пал ниц: «Всевышний Господь, я Твой слуга. Надели меня силой исполнить Твою волю и не подвести Тебя. Надели меня своею милостью и поведи путем праведника».

Вот здесь они с Алиенорой отпразднуют свадьбу. Ему по-прежнему было трудно произносить ее имя, а тем более представить невесту во плоти. Придворные утверждали, что она красива, но красота – понятие относительное. Ему захотелось оказаться дома, в Париже, за надежными крепкими стенами Нотр-Дам или Сен-Дени.

Зазвучали фанфары, и он обернулся. Колонны нефа образовали своеобразный туннель золотых арок, ведущий к яркому свету в распахнутых дверях. Из света к нему шагнула девушка в сопровождении свиты, и на мгновение, ослепленный, он подумал, что вся группа излучает потустороннее сияние. Незнакомка была высокая и стройная, темно-золотистые волосы спускались до пояса, а макушку скромно прикрывала шапочка, расшитая драгоценными каменьями. В меру женственное бледное овальное личико с сильными, но тонкими чертами. Оно невольно навеяло Людовику мысль об ангеле.

Девушка опустилась на колени, чтобы поцеловать перстень священника, а как только архиепископ поднял ее, положила руку ему на локоть и продолжила путь к Людовику.

– Сир… – Она вновь преклонила колени и лишь тогда посмотрела на него.

Ее глаза были цвета переменчивого океана, искренние и умные, и Людовику показалось, будто его сердце положили на наковальню и ударили по нему молотом.

– Юная госпожа, – сказал он, – я счастлив приветствовать вас и предложить вам брачный союз, объединяющий наши великие страны.

Слова лились заученно, поскольку он долго репетировал их с Сугерием в своем шатре накануне вечером, обливаясь по́том под душным пологом, под завывание комаров. Произнося же их теперь, он немного успокоился, хотя сердце по-прежнему подскакивало, как бегущий олень.

– Для меня честь познакомиться с вами, сир, – ответила девушка, опустив ресницы, а затем добавила чуть дрогнувшим голоском: – И принять ваше предложение, как того желал мой отец.

Людовик понял, что она, скорее всего, тоже репетировала и, как и он, тоже волновалась. Он почувствовал легкость, а затем ему захотелось стать ее защитником. Девушка оказалась еще более совершенной, чем он смел надеяться. Господь ответил на его сомнения и показал, что так и должно быть. Женитьба – естественный шаг для мужчины и короля, ведь монарху нужна супруга. Он поднял ее с колен, быстро расцеловал в обе щеки и отстранился, едва дыша.

Невеста скромно представила девушку, стоявшую рядом, как свою сестру Петрониллу. Это был еще совсем ребенок, пониже ростом, с каштановыми волосами, заостренным к подбородку лицом и чувственным розовым ртом. Она присела в реверансе перед принцем и, метнув на него взгляд пронзительных карих глаз, потупилась. Людовик подумал, что девочка послужит отличной наградой одному из его приближенных, и тут же выбросил ее из головы, чтобы заняться насущным вопросом. Повернувшись с Алиенорой к алтарю, он заключил официальную помолвку и дрожащей рукой надел золотое кольцо на средний палец ее правой руки. В ту же секунду король уверился, что Господь благосклонен к нему, и его захлестнули чувства.

Во дворце Омбриер состоялся праздничный пир. Столы под белыми скатертями расставили в садовой крытой галерее, чтобы гости могли сидеть на открытом воздухе в тени от солнца и слушать музыкантов во время трапезы.

Алиенора улыбалась и отвечала, если к ней обращались, но сама о чем-то напряженно думала и с трудом поддерживала разговор. С прибытием Людовика на нее свалился тяжелый груз и сознание того, что теперь перемены в ее жизни неминуемы. Слишком много новых людей ее окружало, и таких непохожих в своих манерах и речи на ее собственных придворных. Они говорили на диалекте Северной Франции, который она понимала, поскольку это был привычный язык в Пуату, но парижские модуляции резали слух. Одежда на них была из более плотных, строгих тканей, а самим им, пожалуй, не хватало живости ее народа. Хотя, с другой стороны, они совершили долгий путь под палящим летним солнцем, поэтому, видимо, еще не совсем пришли в себя.

Опасения, что Людовик – толстый, неповоротливый детина, оказались напрасны. Он был высокий и поджарый, как хорошая борзая, с чудесными светлыми волосами по плечи и большими голубыми глазами. Губы тонкие, но красивой формы. Держался он, по ее мнению, высокомерно и официально, но это могло быть вызвано напряжением дня. Улыбался редко – в отличие от своего сенешаля Рауля де Вермандуа, который дарил улыбки направо и налево. Сенешаль демонстрировал Петронилле ловкость рук, пряча стеклянный шарик под одной из трех чашек и прося ее угадать, под какой именно. Девочка смеялась над его уловками, глаза ее сияли. Остальная часть французской делегации проявляла сдержанность, они больше наблюдали, чем говорили, и держались так, будто к их спинам привязаны доски. Тибо, граф Шампани и Блуа, поглядывал на де Вермандуа с раздражением, играя желваками на скулах. Алиенора удивилась, почему между этими мужчинами такая напряженность. Она почти ничего не знала, ей предстояло еще многое принять и усвоить.

Людовик, по крайней мере, хоть и отличался сдержанностью, но вовсе не походил на чудовище, и она надеялась, что сумеет найти способ влиять на него. Перехитрить мужчин постарше, вероятно, будет сложнее, особенно если речь шла о Сугерии и дядях Людовика – Амадее де Мориене[6]6
  Амадей де Мориен (1095 – август 1148) – Амадей III Савойский. Дядя Людовика VII со стороны матери. Граф Савойи и Морьена с 1103 г.


[Закрыть] и Гильоме де Монферрате[7]7
  Гильом де Монферрат (ок. 1115 – август 1191, Тир), его также называли Вильгельм V Старый. Маркиз Монферратский с 1136 г. Получил прозвище Старый из-за длительности своего правления. Сводный брат Амадея III Савойского и Аделаиды Савойской (жены короля Франции Людовика VI Толстого). Для его матери (Гизелы Бургундской) это был второй брак: в первом она была замужем за графом Гумбертом II Савойским.


[Закрыть], но она привыкла настаивать на своем, имея дело с отцом, и теперь у нее будет возможность проявить характер с Людовиком без посторонних. Они с ним одного возраста, а это означало, что у них было что-то общее.