Текст книги "Богатые наследуют. Книга 1"
Автор книги: Элизабет Адлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
Питер смотрел на него обиженно.
– Не будь таким эмоциональным, Орландо, это тебе не идет. Впрочем, если ты действительно хочешь знать, она – дочь итальянского барона, умершего барона, к тому же еще и обнищавшего. Поэтому требуется богатый муж. Она живет в Венеции в восхитительном обветшавшем старом палаццо, на ремонт которого потребуется не меньше миллиона – просто хотя бы для того, чтобы придать ему более или менее приличный вид. Так что она не может представлять для тебя никакого интереса. Тебе нужна женщина, богатая как Карральдо!
Питер засмеялся немного визгливым смехом, когда Орландо мрачно взглянул на него.
– То, что мне нужно – это чтобы продались хотя бы еще несколько моих работ, – бросил он, продираясь сквозь толпу, окружившую. Карральдо. Взяв бокал шампанского, он начал внимательно изучать его, думая о том, что только что услышал. Он должен побольше узнать об Арии Ринарди, но Орландо знал, что не может расспрашивать о ней Карральдо.
– Очень сожалею, но я вынужден вас покинуть, – говорил Карральдо. – Я уже должен был быть на пути в Париж. Да, я буду в Нью-Йорке на будущей неделе.
Он пожал несколько рук, поцеловал несколько подставленных щек и, поворачиваясь по направлению к выходу, встретился взглядом с Орландо.
– Я был рад посмотреть ваши работы, – Карральдо остановился, словно неожиданная мысль пришла ему в голову. – Я купил вид Портофино, чтобы подарить его своей невесте.
Он снова замолчал.
– Она занималась около года в школе искусств во Флоренции. Ей особенно удавались акварели. Сейчас ей очень не хватает ее уроков, – продолжал Карральдо. – Я подумал, что ей не помешал бы преподаватель живописи. Если это поможет вам и если вы заинтересуетесь этим, я мог бы предложить вам работу в качестве этого самого преподавателя на пару месяцев. Это будет в Венеции, конечно, но нужно в случае вашего согласия отдать кое-какие распоряжения здесь, чтобы помочь вам добраться до Венеции и устроиться там. Не думаю, что часы занятий покажутся вам очень обременительными – у вас будет оставаться достаточно времени, чтобы рисовать то, что вы действительно хотите.
Это была не та улыбка фортуны, которую Орландо ожидал, когда увидел Карральдо, но все же это явно подарок небес. Он получит Арию Ринарди на тарелочке!
– Я буду очень рад, сэр, – ответил он с улыбкой. – Уже одно то, что я побываю в Венеции – это замечательно!
Карральдо кивнул.
– Мой секретарь свяжется с вами. До свидания, мистер Мессенджер. До встречи.
Хотя в помещении было жарко и многолюдно, рука Карральдо была ледяной, когда Орландо пожимал ее. Он с трудом заставил себя посмотреть ему в глаза. Да, недаром говорили, что этого человека следует опасаться. Они были правы – в нем было что-то зловещее.
Карральдо был человеком слова – его секретарь действительно связался с Орландо на следующий день, чтобы заняться приготовлениями к поездке Орландо в Венецию; билет на самолет был в экономический класс, и пансионат, в котором ему предстояло жить пару месяцев, было довольно скромным, но жалованье было щедрым. Его ждали в Венеции на следующей неделе – если, конечно, это его устраивает. Еще бы, думал Орландо, собирая чемоданы и позванивая в галерею Мейз, чтобы справиться о том, как идет продажа его работ. Затем он снял со счета в банке имевшуюся там небольшую сумму. Это позволит ему съездить в Женеву и повидаться с мистером Либером, чтобы узнать из первых рук, как обстоят дела. И если появились еще претенденты на наследство Поппи Мэллори, он собирался выяснить, что это за типы!
Юридическая контора «Либер и Либер» в Женеве представляла ультрасовременный офис, и молодая блондинка в приемной была, очевидно, выбрана с тем учетом, чтобы соответствовать общему духу конторы. Она вопросительно взглянула поверх блестящего переговорного устройства, стоявшего на столе из розового дерева, и очаровательно улыбнулась, когда ее глаза встретились с глазами Орландо.
– Мсье? – спросила она.
– Привет, – сказал он, подходя ближе и наклоняясь над столом. – Меня зовут Орландо Мессенджер. Я хочу поговорить с мистером Либером.
– У вас назначена встреча с ним, мистер Мессенджер? – поинтересовалась она, самодовольно поглаживая рукой свои короткие вьющиеся белокурые волосы.
– Извините, но, к сожалению, он меня не приглашал; я только что прибыл из Лондона. Это по поводу наследства Поппи Мэллори – я подумал, что, возможно, он сможет уделить мне немного времени, хотя бы пятнадцать минут или около того.
– Очень жаль, – сказала она, ее голубые глаза смотрели на него с симпатией. – Но боюсь, что мистер Либер не согласится принять кого-либо без предварительного уговора. Он – очень занятый человек, вы же знаете.
– Конечно, – отозвался Орландо. – И, несомненно, у него хороший вкус.
Она наклонила голову набок, глядя на него вопросительно.
– Потому что выбрал вас на должность секретарши в приемной, – добавил он с обезоруживающей улыбкой. Она вздохнула, укоризненно покачав головой на его лесть, но все же, довольная, улыбнулась.
– Послушайте, – сказал он быстро. – Я прилетел из Лондона специально для того, чтобы повидаться с ним. Очень жаль, что я заранее не договорился о встрече – я просто не подумал об этом. Разве нет никакой возможности, чтобы он принял – ну хоть на десять минут?
– Если вы хотите, я спрошу об этом его секретаря, – предложила она.
Орландо знал, что она думает о том, что он смотрит на нее, идущую по бронзового цвета ковру, покачивающую бедрами и демонстрирующую пару очень хорошеньких ножек. Он усмехнулся. Она открыла дверь и скрылась внутри. Вскоре она появилась опять с красной книгой под мышкой.
– Я совсем забыла, что секретарь мистера Либера попросился сегодня пораньше на ленч в город, но вот его книга, в которой отмечены все заранее оговоренные встречи. Давайте посмотрим, что в ней.
Он смотрел через ее плечо, когда она пробегала пальцем вниз по списку.
– Сожалею, – произнесла она удрученно. – Но на сегодня все занято. Как видите сами, он пометил, сколько времени предположительно займет каждая встреча… нет ни единого окошка… даже на минуту. Я же говорила вам, что он очень занятый человек.
Орландо кивнул.
– Понимаю, – сказал он медленно. – Но тогда мне следует, наверно, попытаться увидеться с ним завтра?
Она повернулась, чтобы взглянуть на него и нахмурилась, когда зазвенел телефонный звонок. Она быстро сняла трубку.
– Да. Мистер Либер? – произнесла она почтительно. – Сожалею, ваш секретарь еще не вернулся, но я могу соединить вас сама, сэр. Да. Майк Престон, Санта-Барбара, Калифорния. Я все запомнила, сэр. Одну минуточку, сэр. Прямо сейчас.
Шепнув Орландо – одну минутку – она набрала номер.
– Мистер Престон? Я сейчас соединю вас с мистером Либером – он звонит вам из Женевы. Одну минуточку, сэр.
Она нажала какую-то кнопку и быстро повернулась к Орландо.
– Извините, мистер Мессенджер, – сказала она сочувственно. – Надеюсь, что смогу вам помочь. Может быть, вы поговорите с его секретарем, когда он вернется?
– Отлично, – он вздохнул, но потом его лицо прояснилось и он улыбнулся секретарше. – Как насчет того, чтобы проявить жалость к бедному одинокому молодому человеку, который очень голоден? Мне бы очень было приятно, если б вы составили мне компанию для похода на ленч.
Она засмеялась.
– Утешительный приз, мистер Мессенджер? – спросила она.
– Вовсе нет, – отозвался он галантно. – Я почту это за честь.
Она уставилась на него оценивающе – он был красив и в нем было что-то мальчишеское. Он был так очарователен!
– Почему бы и нет, – согласилась она наконец. Опять загудел телефон и она снова сняла трубку.
– Да, мистер Либер? Послать по факсу еще одну копию списка претендентов на наследство Поппи Мэллори мистеру Престону в Санта-Барбару? С европейскими номерами телефонов? Хорошо, сэр. Я возьму его со стола вашего секретаря и пошлю прямо сейчас.
Улыбнувшись Орландо, она поспешила опять в кабинет и вернулась с несколькими листками бумаги, которые вложила в факс, набрав номер. Беря свою сумочку, она улыбнулась Орландо.
– Я только хочу сказать кому-нибудь из девушек, что я ухожу, – объяснила она ему, исчезая в коридоре.
Орландо быстро взглянул на факс. Он перестал работать, и листки бумаги были прямо перед ним – список претендентов на удачу и их обоснования. Поспешно оглядевшись, он взял их в руки и пробежал глазами, но у него не было времени, чтобы прочесть список – он услышал шаги девушки, возвращавшейся по коридору. Ни секунды не колеблясь, он сунул список в карман и пошел ей навстречу.
– Я ненавижу есть в одиночестве, – начал он оживленно. – И, кроме того, я просто не знаю, куда пойти в Женеве.
Он победно улыбался, глядя на секретаршу. – Я не могу дождаться, когда узнаю о вас побольше. Кто вы? И что вы делаете здесь, в этой юридической дыре, когда вы просто обязаны быть манекенщицей в Париже? У меня много важных знакомств в этих кругах, поверьте мне.
– Правда? – выдохнула она взволнованно, позабыв и про факс и про список. Ее глаза сияли, когда они шли вместе к лифту.
ГЛАВА 14
Карральдо сидел в одиночестве в кабинете своего большого пустого дома на Белгрейв. Он был в Лондоне уже четыре дня и до сих пор не решил, как ему поступить. Первоначально он собирался просто доставить Ренуара лондонскому клиенту, отметить похудение кошелька покупателя роскошным ленчем на Коннот и затем лететь назад в Венецию на обед в честь дня рождения Арии и их помолвки; но мысль об объявлении розысков наследников Поппи Мэллори сидела в его мозгу весь день, как ноющая боль, которая никак не хотела утихать. Он подумывал позвонить Франческе, чтобы понять, что у нее на уме, или даже спросить саму Арию, но он боялся их ответа. Это не был тот глубокий физический страх, который он испытывал в раннем детстве, не боль от унижений, которые он переносил впоследствии, когда обстоятельства изменились, – это был более утонченный страх, но и гораздо более мучительный.
Франческа будет добиваться денег Поппи Мэллори, и он мог догадаться, как она будет действовать; но все же он знал, что она по-прежнему еще не хочет упустить его как выгодного жениха для своей дочери – две удачи были лучше для Франчески, чем одна. Хуже было другое. Если у Арии появится альтернативный источник денег для того, чтобы обеспечить свою мать, она, он сердцем чувствовал, не выйдет за него замуж. Перед ним стояла дилемма: или сидеть сложа руки и ждать, как обойдется с ним судьба, или же предпринять определенные шаги, чтобы они никогда не смогли доказать право Арии на наследство.
Он позвонил в палаццо Ринарди после того, как снова прочел объявление. Баронессы не было дома, сообщила ему угрюмо Фьяметта, и Ария куда-то вышла, и она совершенно не знала, когда они обе вернутся.
– Скажи им, что неотложное дело задерживает меня в Лондоне, – сказал он. – И еще – я вернусь где-то на будущей неделе. И, пожалуйста, скажи Арии, что я очень сожалею о несостоявшемся обеде в честь нашей помолвки, но раз уж мы ждали так долго, без сомнения, мы сможем подождать еще чуть-чуть.
Потом он позвонил цветочнику и велел ему послать Арии шесть дюжин белых роз.
Мрачно потягивая бренди, он прислушивался к молчанию огромного дома… потрескиванию огня в камине, сочному голосу Паваротти, записанному на кассету, вставленную в деку, к слабому, едва различимому шелесту колес лондонского такси, поворачивающего за угол. И тогда его мысли устремились в прошлое – как и всегда, он был в одиночестве.
Никогда не было никаких любовных отношений между Карральдо и Франческой Ринарди. Она поняла, когда вышла замуж за Паоло, что Карральдо знает, какова была она настоящая – пустая и поверхностная и глубоко эгоистичная. Но когда Паоло умер, он постарался скрыть свою скорбь потери единственного настоящего друга и предпринял все необходимое для того, чтобы Паоло был похоронен со всеми подобающими ему почестями в семейной усыпальнице рода Ринарди.
Крошечная шестилетняя Ария доверчиво сжимала его руку, когда похоронная процессия плыла по сумрачной лагуне к погребальному острову Сан-Микеле, и ему почему-то казалось, что они делятся друг с другом своей общей болью и горем. Когда он нес ее, плачущую, из церкви, его охватило сильное всезахватывающее чувство любви. Впоследствии он всегда держался на расстоянии из-за Франчески, но неизменно следил за тем, чтобы Ария была финансово обеспечена. Но странное дело – в те моменты, когда он видел малышку, казалось, она боялась его, нервно прижимаясь к Фьяметте, и он гадал, что же такое могла сказать ей про него Франческа.
Прошло пять лет с тех пор, как он видел в последний раз Арию, когда ему неожиданно позвонила Франческа и попросила приехать в палаццо Ринарди. Фотографии в семейном альбоме сказали ему, что девочка превратилась в красавицу, в современном хрупком варианте, и у нее глаза и взгляд ее отца. Он слушал Франческу и понял с ужасом, что она собирается продать Арию на ярмарке невест – тому, кто больше заплатит. Конечно, он мог бы просто дать ей денег, которых она так хотела, и умыть руки, но он знал, что это никоим образом не удовлетворит жадность такой ненасытной женщины, как Франческа. Ей всегда будет хотеться еще и еще – и Карральдо мог дать голову на отсечение, что она будет стараться использовать Арию, чтобы добиться своего.
Он думал над всей ситуацией целую ночь и сказал себе, что есть две веские причины для того, чтобы жениться на Арии Ринарди. Одна из них – это то, что он не мог позволить, чтобы над дочерью его старого лучшего друга Паоло глумилась Франческа. Вторая была куда более личной, но он говорил себе, что, как бы там ни было, он делает это ради блага Арии. Но была еще и третья причина. Ария была еще слишком молода, чтобы не сломаться под тяжестью, которую хотела взвалить на нее Франческа; ей было необходимо время, чтобы стать сильной, возмужать – стать женщиной. И когда он подумал о женщине, которой может стать Ария, он понял, что жаждет ее той же всепоглощающей страстью которая заставляла его отдавать миллионы за Рембрандта или Мане. Ария воплощала в себе юность и невинность – и он так нуждался в ней, прямо сейчас.
Он просидел в одиночестве всю ночь за бутылкой бренди так же, как и сейчас, смотря на огонь в камине. Карральдо думал о своем старом друге и все еще не знал, как ему поступить. Он спрашивал себя – одобрил бы Паоло то, что он собирался сделать. И еще – он вспоминал ту ночь, тридцать три года назад, когда он рассказал ему всю правду о себе.
Он впервые увидел Паоло одним памятным вечером в Театре Ла Фениче в Венеции, когда давали «Норму» с Марией Каллас. Восхищенная публика уже покинула зал, а он все еще сидел в кресле под впечатлением увиденного и услышанного, не в силах стряхнуть с себя чары дивного голоса певицы. Наконец, он открыл глаза и увидел, что его сосед тоже еще не ушел. Одного взгляда на этого человека было достаточно, чтобы понять, что он гак же влюблен в «Норму», как и сам Карральдо! Секунду поколебавшись, Карральдо предложил ему распить бутылку шампанского, чтобы отметить этот счастливый для них день.
Когда Паоло упомянул о своем увлечении поэтами-романтиками, Карральдо пригласил его в свой дом, чтобы его новый знакомый мог взглянуть на его собрание редких книг и рукописей. Дружба, основанная на общих интересах и симпатии, быстро крепла: много вечеров они проводили вместе, говоря о живописи, музыке, поэзии… Любовь к искусству еще больше сближала их. Их беседы продолжались в письмах, когда Карральдо уезжал по делам или находился в одном из своих домов вне Венеции.
Карральдо знал, что род Ринарди был древним родом, но Паоло сказал, что деньги семьи тают. Его родители умерли, а сам он безнадежно непрактичен, и когда он получает сумму, которая согласно завещанию родителей выплачивается ему раз в три месяца, он немедленно тратит ее на свои любимые старые книги, произведения искусства и хорошее вино. Но Карральдо восхищался им, его удивительным даром слова. У Паоло был красивый голос, и просто слушать его – как он говорит, читает стихи по-итальянски или сонеты Шекспира на английском, или Вергилия на латыни – было все равно, что слушать музыку. Он считал Паоло обаятельным, чудесным человеком и Паоло, в свою очередь, тоже находился под впечатлением от Карральдо, заинтригованный атмосферой таинственности, которая его окружала, немыслимым богатством – одни картины в доме Энтони стоили целое состояние. Это было притяжение противоположностей. Они наслаждались обществом друг друга, но никогда не задавали слишком личных вопросов. Они были хорошими друзьями.
Иногда, в сумеречные часы перед закатом, за бутылкой хорошего бренди, они говорили о своих сокровенных чувствах. Бывало, разговор заходил о женщинах, о любви… и о сексе. И однажды, в такую вот ночь, Карральдо понял, что он больше не может жить наедине со своей душой; он должен либо рассказать правду о себе своему другу, либо покончить с их дружбой. Это было мгновенное решение – Паоло был единственным человеком, которому Карральдо позволил приблизиться к себе, единственным, с кем Энтони забывал о своей обычной настороженности и самоконтроле и которому выражал свои чувства. Теперь он понимал, что настал момент, когда он может потерять человека, которого он любил как верного друга и брата. Карральдо знал, что третьего пути нет. Так пусть Паоло станет судьей их дружбы.
Они были на вилле в Портофино. Был холодный осенний вечер. Весь день они провели вне дома, катаясь на лодке. Они хорошо пообедали и теперь сидели, отдыхая, около огня, тихо тлеющего в камине, и пили ароматное превосходное бренди. Внезапно Карральдо поставил бокал и посмотрел внимательно на Паоло.
– Есть нечто, что я должен тебе рассказать.
По его бледному лицу и серьезным глазам Паоло понял, что это очень важно. Он откинулся в кресле и приготовился слушать. Он сидел тихо, не задавая вопросов, пока Карральдо рассказывал ему историю своей жизни.
Он родился, должно быть, где-то в 1937 году, хотя он не мог бы с точностью назвать дату, потому что все документы и записи пропали или сгорели. Он даже не знал, кто были его родители – сколько он себя помнил, он жил вместе с женщиной по имени Антонелла в тесной, лишенной солнечного света квартирке, которую они снимали в Неаполе. Карральдо помнил, что никогда не называл ее мамой – только Антонеллой, и поэтому он решил, что она не была его родной матерью. Она очень отличалась от других женщин с детьми, снимавших комнатушки в том небольшом, но многолюдном доме – она всегда содержала его в чистоте, опрятно одевала. По непонятной причине она называла его Энтони, а не Антонио, что было бы более естественно.
Бенито Муссолини и фашизм уже пришли к власти, и на волне исторического энтузиазма и любования немецким главарем фашистов Гитлером в апреле 1939 Италия вторглась в Албанию. Позже, уже в союзе с Германией, Италия оказалась вовлеченной в войну с Россией.
По мере того, как вторая мировая война расползалась по Европе, жизнь становилась все труднее и труднее; запасы продовольствия в стране уменьшались с каждым днем, потому что большинство фермеров были отправлены на фронт. Но для Энтони, который и в лучшие дни не ел сытно, все было в порядке. Как всегда. Он играл на грязных развороченных улицах; его друзьями были дети крестьян, снимавших комнатушки в доме, где он жил, и Энтони впитал в себя диалект и грубость речи своего окружения. К пяти годам он обладал словарным запасом, типичным для уличного бродяжки, и знал все пути и тропки, ведущие к его дому. Частенько со стайкой шумных оборванных ребятишек он бегал по кривым узким улочкам, на которых стояли кособокие обшарпанные дома, и убегал довольно далеко. Но это был его мирок. Он знал о нем абсолютно все. Он был в нем как рыба в воде.
В сентябре 1943 года Пятая армия Соединенных Штатов под командованием генерал-лейтенанта Марка Кларка высадилась на западном побережье Италии у Салерно, и, так как линия фронта все приближалась, Неаполь подвергался постоянным бомбежкам. Город лежал в руинах, но, тем не менее, повседневная жизнь шла своим чередом. Одним солнечным утром в конце сентября американцы особенно сильно лупили по городу, и в считанные минуты дом Энтони был стерт с лица земли. На его месте остались только развалины и изуродованные тела. Одним из этих обожженных тел была Антонелла. Энтони спасся от смерти только потому, что его послали в булочную купить свежего хлеба к ленчу. Ему было шесть лет. Он остался один на изуродованных войной улицах Неаполя.
Той же ночью он обнаружил, что он не в полном одиночестве – было много других ребятишек, оказавшихся в таком же положении, их были дюжины, может, сотни – он не умел считать дальше двадцати. Его новые друзья напугали его, говоря, что скоро придут американские солдаты и могут забрать его, если узнают, что он – сирота. Многих уже увезли власти – больше их никто не видел. На следующий день город был взят союзниками, и, трясясь от страха перед танками, орудиями и марширующими чужаками, Энтони спрятался в развалинах разбомбленного города. Его быстро научили, как выпрашивать деньги и еду и… воровать. Они воровали все, до чего только могли дотянуться их шустрые руки – белье с веревок, кошельки у старых дам и еду у зазевавшихся булочников и бакалейщиков. Ребятишки были маленькими и смышлеными, у них был такой невинный вид – кто заподозрит, что они мелкие воришки? По ночам они спали в развалинах на той обгоревшей развороченной рухляди, которая когда-то была матрацами, стульями, кроватями… Они сбивались в стайки по двадцать человек, или больше, объединенные одной силой – стремлением выжить.
После того, как Энтони год прятался от властей и научился всему, что должен знать маленький преступник, он уже вряд ли мог вспомнить, что когда-то жил другой жизнью. Однажды он украл мешок с необходимыми вещами для чистки обуви из-за спины его владельца, сидевшего в кафе и смаковавшего стаканчик вина. На этот раз, вместо того, чтобы побежать к своим дружкам в развалины, он спрятал свою добычу за пыльными бархатными занавесками в ризнице ближайшей церкви. Когда он вернулся на ночлег в развалины, он долго и напряженно думал, что же ему делать теперь. Энтони было семь лет, он многому научился за прошедший год – он был проворным и сформировавшимся воришкой; он знал, где можно сбыть украденные вещи и сколько они могут стоить; он знал, как надо воровать и как добывать пищу, чтобы выжить. И он знал, что такое – одиночество. Но с этим мешком он сможет начать свое собственное маленькое «дело», которое будет приносить ему верные деньги – не то что несколько шальных монет, которые он мог урвать у зазевавшихся прохожих. Конечно, ему придется расстаться со своими приятелями, но тут уж ничего не поделаешь. Он не может упустить такой шанс изменить свою жизнь.
Энтони был достаточно сообразительным, чтобы не остаться в прежнем районе города – он перебрался дальше на запад. Вскоре он понял, что в разоренной войной Италии болезненно-худой, босой, оборванный беспризорник может заработать честные деньги, чистя обувь парням, которые сидят в кафе и скверах. Он прилежно трудился, и они часто бросали в его протянутую ладошку больше денег, чем Энтони просил, давали ему шоколадки и гладили по растрепанной грязной голове, прежде чем уйти. Но Энтони не знал, что за ним следят.
Он уверенно шагал по ступенькам, которыми кончалась аллея, вниз – к тем развалинам, которые служили его тогдашним домом, когда они вынырнули из-за его спины. Чья-то рука сдавила его горло, и он ощутил холодок острого железа, приставленного к его груди, когда нападавший повалил его на землю. Энтони был застигнут врасплох, но он не собирался без борьбы расставаться со своим мешком и, выгнув спину, он сумел вскочить на ноги. Резко отскочив, он внезапно набросился на своего обидчика и нанес ему удар в пах. С диким воплем мальчишка покатился по земле, но тут еще двое навалились на Энтони, пиная и лупя его до тех пор, пока у него не потекла кровь.
– Ну что, сопляк, теперь ты готов слушать? – рычали они. Энтони очень удивился, что они все еще здесь, а не сбежали с его мешком; он смотрел на них в замешательстве – он еле мог видеть их, перед глазами у него становилось темно. Они были гораздо старше и крупнее, чем он. И он знал, что сильно избит. Они победили.
– Слушать что? – огрызнулся он. – Почему вы не взяли просто мой мешок и не оставили меня в покое?
– Нам совсем не это нужно, – прошипел мальчишка, ставя ногу в тяжелом солдатском ботинке на грудь Энтони. – А теперь заткнись и слушай, что тебе говорят.
С опаской глядя на ботинок, Энтони сделал то, что ему велели. Из их слов он понял, что может как всегда отправляться каждый день со своим мешком чистить обувь, но теперь с каждой лиры, которую он заработает, половина будет идти его новым «приятелям». У него нет выбора – эти четырнадцатилетние подростки стали его хозяевами. В обмен на это они пообещали, что его территория, включающая церковный сквер и его окрестности, будет «защищена» – ни один другой мальчишка-чистильщик не осмелится приблизиться к этому месту. Один из них – тот, кто все еще не снимал ногу с груди Энтони, – провел пальцем по острию ножа.
– Теперь ты согласен? – спросил он, поднося нож к горлу Энтони. Энтони кивнул. – Я согласен, – выдавил он из себя.
– Каждый день ты будешь встречаться с нами, – гнусно хихикнул другой подросток. – Сначала – в два часа дня, а потом – в одиннадцать вечера, и отдавать деньги. И не вздумай нас надувать – за тобой будут следить. Если попытаешься что-нибудь сделать… – он провел ножом вдоль горла Энтони с угрожающей ухмылкой, – ты знаешь, что тебя ждет. Это было просто предупреждение, чтобы ты понимал, что мы знаем свое дело.
Когда они растворились в темноте, Энтони с трудом поднялся на ноги. Он вытер кровь с лица грязным лоскутом и, зажав под рукой мешок, поплелся медленно в свое убежище. Потребовалось всего две недели, чтобы Энтони понял, насколько кабальна эта сделка. Он делает всю работу, а они обогащаются: они использовали свои мозги – он же использовал только свои руки. В первый раз он понял, что значит быть боссом – и поклялся, что очень скоро станет им сам.
Однажды вечером его мучители не пришли за своей обычной мздой. Наутро он услышал, что они попались во время очередной акции полиции по борьбе с уличной преступностью. Он опять был свободен и готов расширять свое дело.
«Дом» Энтони находился рядом с ветхим траурным павильоном, и в холодные ночи он устраивал себе постель из соломы на конюшне, где стояла пара дряхлых погребальных лошадей, которые почему-то, вероятно, из-за суеверия и страха, избежали участи своих собратьев – быть отправленными на бифштексы. С черным плюмажем на голове они по-прежнему тянули видавший виды катафалк на местное кладбище. Хотя лошади были замученные и тщедушные, похоронный бизнес был прибыльным – Энтони часто наблюдал, как катафалк, сопровождаемый толпой воющих, одетых в черное, плачущих людей тащился по улицам по направлению к церкви. Он заметил, что много старых людей, переживших тяготы военного времени, теперь умирали, но было много также и детских гробиков. В искалеченном войной Неаполе с болезнями было трудно бороться, и по-прежнему не хватало еды. И, конечно, было много несчастных случаев во вновь отстраивавшемся городе. Выживали лишь сильнейшие.
Родственники умерших не строили теперь никаких планов по поводу их похорон – этот вопрос решался быстро, почти мгновенно; чаще всего это был ближайший к дому траурный павильон. Энтони думал, что легко было бы на этом заработать. Ну, скажем, вдруг появляется директор траурного павильона и предлагает самому заняться бренными останками умершего – как раз в тот момент, когда его родные убиты горем. Вместо того, чтобы хлопотать о похоронах, родные могли бы полностью отдаться своим чувствам. Но, к сожалению, только директор местного траурного павильона мог знать о наступившей недалеко смерти. Совершенно очевидно, что нужен некто, кто будет иметь информацию о том, кто умер в городе. И тогда можно быстро сообщить об этом директору конкурирующего траурного павильона и предложить ему опередить местный. И если этим человеком станет Энтони, он сможет требовать за информацию свой процент с каждых похорон. Будет довольно легко производить разведку – каждый знал почти все о каждом, соседи постоянно шушукались друг о друге на рынке или в булочной, или переговаривались из окон комнатушек, но основной залог успеха заключался в скорости. Он должен быть очень проворным, если хочет, чтобы его планы осуществились. Ему потребуется велосипед.
На следующий день молодой парень, разгоряченный, в пропитанной потом майке цвета хаки, тяжелых шерстяных брюках и ботинках, надежно прикрепил замком свой велосипед к железной решетке около входной двери, прежде чем зайти в бар выпить холодного пива. Выйдя из тени, Энтони быстро огляделся по сторонам. Улица была пустынной. Присев на корточки, он достал связку ключей, которые одолжил ему один знакомый в обмен на право целый день пользоваться мешком Энтони. После шести попыток замок щелкнул. Сев на велосипед, Энтони помчался в переулок.
Он заключил свою первую «сделку» с ближайшим траурным павильоном и потребовал всего пять процентов. Носясь взад-вперед по кварталу, заселенному, в основном, людом, снимающим комнатушки, он вскоре стал прямо-таки экспертом по состоянию здоровья его обитателей. Дела с павильоном шли прекрасно; вскоре Энтони смог продать свой мешок за неплохую сумму. Наконец он заключил сделку со вторым павильоном. Его первый клиент поднял процент до десяти, опасаясь сильной конкуренции. Энтони понял, что его час настал. Теперь он – босс.
Он рекрутировал мальчишек в соседних кварталах, чтобы те работали на него – в результате у него набралась ватага, которая держала под контролем весь город. Вскоре у него было много денег – больше, чем он мог себе представить. Он просто не знал, на что ему тратить такую сумму.
Когда Энтони исполнилось десять лет, он выглядел как крепкий четырнадцатилетний подросток, и он решил впредь при знакомстве прибавлять себе эти четыре года. Он снял себе квартиру недалеко от павильона и нанял женщину, которая приходила убирать ее и готовить ему еду. Под половицами он спрятал заработанные деньги. К тому времени, кода ему было уже действительно четырнадцать лет – он говорил всем, что ему восемнадцать – он купил через адвоката свою собственную небольшую двухкомнатную квартирку. Он приобрел ее за наличные деньги.
Однажды ночью он в одиночестве возвращался домой, когда перед ним остановилась машина и из нее выпрыгнули двое. Он почувствовал дуло пистолета, приставленное к его ребрам, и понял, что это – не обычное ограбление.
