Текст книги "Леди Элизабет"

Автор книги: Элисон Уэйр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Девочка вышла на короткую утреннюю прогулку по окружавшему Эшридж лесу в сопровождении Бланш Перри. Было холодно, изо рта летел пар. То был последний день ее визита.

– О чем вы, мастер Роберт?

– О том, что вы говорили вчера, – будто никогда не выйдете замуж. – (Элизабет вдруг увидела в его взгляде странное сочувствие.) – Вы вправду не подчинились бы королю, если бы он приказал?

– Да, – ответила она. – Я отказалась бы. Отец меня любит и никогда не заставит силой что-либо делать.

Роберт с сомнением взглянул на нее:

– Может, он захочет выдать вас за именитого принца или лорда ради какой-то собственной выгоды. И тогда вы не сможете отказаться.

– Смогу, даже если меня пообещают самому императору! – пылко возразила Элизабет. – Я терпеть не могу замужество.

– Мой отец утверждает, что брак – наш долг, – сказал Роберт. – Он говорит, что устраивает все наши браки ради политики или государственной пользы.

– Все?

– У меня много братьев и сестер, некоторые старше меня, – объяснил Роберт. – Полагаю, мне тоже когда-нибудь придется жениться. Но до этого еще далеко, мне всего десять лет.

– Мне тоже, – подхватила Элизабет.

– Что ж, через два года вас могут выдать замуж, – предупредил Роберт.

– Ни за что, – упрямо ответила она.

– Почему вы так боитесь?

– Не скажу.

– Я заметил, что вы расстроились, когда глупец Генри Брэндон пошутил, будто король отрубит вам голову, – решился он. – Догадываюсь почему. Моего деда казнили. Отец говорит, что даже в лучших семьях среди предков найдется изменник.

– Моя мама, королева Анна, не изменница, – возразила Элизабет.

– Мой дед тоже, – вторил ей Роберт. – Но он стал непопулярен, так как повысил налоги для короля Генриха Седьмого, а ваш отец, когда взошел на трон, искал народной любви и потому приказал казнить деда. Не беспокойтесь, – добавил он, увидев ее лицо. – Я ничего не имею ни против вас, ни против короля.

– Надеюсь, – отозвалась Элизабет, и они какое-то время шли молча.

– Похоже, у нас есть нечто общее, – наконец молвила Элизабет.

– Даже более того, – улыбнулся Роберт. – Вы любите верховую езду?

– Обожаю, – призналась та.

– Покатаемся вместе?

– Да! Прямо сейчас!

Развернувшись, она устремилась к конюшням, и Роберт последовал за ней.

Глава 8
1544

Жизнь при дворе казалась Элизабет настоящим чудом, о каком она прежде могла лишь мечтать – красочная и шумная, совершенно не похожая на прежнюю, и самое главное, девочка теперь могла быть рядом с отцом. Он был центром вселенной не только для нее, но и для всех остальных – рослый, могучий и величественный. Все вращалось вокруг короля, а от него исходил нескончаемый поток любви и заботы. Элизабет привыкла к толпам просителей, которые постоянно теснились в галереях и королевских апартаментах, жаждая получить повышение или просто обменяться словом или кивком с королем, ежедневно направлявшимся со своей свитой в часовню.

Не меньшие знаки внимания оказывали и его дочери. Придворные искали ее благосклонности, кланяясь и расшаркиваясь, когда она проходила мимо. Она наслаждалась ощущением собственной значимости, искренне веря, что остается важной персоной, несмотря на статус незаконнорожденной. Однако она уже достаточно повзрослела, чтобы почувствовать темные стороны придворной жизни: лицемерие, коварные интриги, злословие, раздоры и зависть. И страх – порой почти осязаемый… Да и как могло быть иначе, если недовольство короля означало тюрьму, разорение или даже смерть?

Однако Элизабет предпочитала об этом не задумываться, подобные мысли слишком выбивали ее из колеи. К счастью, вокруг полно было великолепных развлечений – к примеру, первое Рождество для Екатерины в роли королевы, сопровождавшееся роскошными торжествами в Хэмптон-корте. Мачеха пришла в восторг от льняного чепчика, который трудолюбиво вышила для нее Элизабет.

Но в новом, тысяча пятьсот сорок четвертом году король слег из-за больной ноги.

– Можно мне навестить отца? – спросила Элизабет у Екатерины Парр. – Меня беспокоит его здоровье.

– Не сейчас, – рассеянно ответила королева, переставляя в вазах свои любимые цветы. – Он не слишком хорошо себя чувствует, чтобы принимать посетителей.

– Ему станет лучше? – тревожно спросила девочка.

Екатерина с некоторым усилием вернулась с небес на землю.

– Да, конечно, – быстро ответила она с нарочитой уверенностью. – Подожди день-другой, а потом, возможно, тебе разрешат с ним увидеться.

Екатерина сдержала слово, но, когда неделей позже Элизабет наконец пустили в королевские покои, она ужаснулась при виде посеревшего и осунувшегося от боли лица Генриха. Туго забинтованная нога опиралась на скамеечку. Элизабет с трудом отбросила мысль о его скорой смерти, не в силах представить себе мир без отца. Ведь он управлял всем на свете, и без него даже день не смел смениться ночью! Он никак не мог умереть! Это было немыслимо.

Стараясь не морщиться от стоявшей в комнате приторной вони, Элизабет присела в почтительном реверансе.

– Встань, дочь моя, – молвил король. – Прости, что не разрешал тебе прийти. Мне не хотелось, чтобы ты видела меня столь низко павшим.

Он страдальчески пошевелился в кресле, вздрогнув от боли, пронзившей голень.

– Кость никуда не годится, – скривился он. – Она докучает мне с тех пор, как много лет назад меня угораздило сверзиться с лошади. И хуже того, эти никудышные доктора убеждают меня ограничиваться в еде. Они говорят, будто я слишком растолстел. Ты тоже так думаешь, Бесси?

– Нет, сир, – ответила Элизабет. – Я не зашла бы в своих мыслях так далеко.

– Вот и я сказал этим мошенникам, что они зашли слишком далеко! Ха! Ты прямо вся в отца, да, Бесси?

Элизабет улыбнулась. Ей нравилось, когда отец называл ее Бесси и смеялся с ней вместе. Она знала, что он ее любит, и переполнялась блаженным ощущением счастья и безопасности.

– Не волнуйся, – молвил король. – Через пару дней я снова буду на ногах, здоровый как лошадь. А пока присядь и расскажи, чему ты в последнее время училась.

– Я изучала Цицерона, – гордо заявила Элизабет.

– Appetitus rationi pareat – можешь перевести?

– Да, сэр. Пусть желаниями правит разум.

– Хорошее изречение, – сказал он.

Пожалуй, ему самому стоило следовать тому же принципу, когда он добивался расположения ее матери, не задумываясь о последствиях своей безрассудной страсти. Впрочем, тогда он был моложе и считал себя непобедимым образчиком силы и мужественности. «А теперь, – печально подумал он, – я лишь преждевременно состарившаяся развалина. Да хранит меня Бог, пока не повзрослеет мой маленький сын».

– Saepe ne utile quidem est scire quid futurum sic, – грустно процитировал король.

Элизабет неуверенно взглянула на него.

– Это мне тоже перевести, сэр? – нерешительно спросила она.

– Да-да. – Генрих вымученно улыбнулся.

– Часто, – сказала девочка, тщательно подбирая слова, – нет пользы знать, что будет потом.

– Еще один трюизм, – заметил король, – и, увы, столь же верный. Цицерон знал, что говорил.

– Мне особенно нравится другое высказывание, – сказала Элизабет. – Semper eadem – всегда одно и то же. Надеюсь, всегда будет одно и то же, и я всегда буду любить вас, королеву и моего брата-принца.

– Рад слышать, что ты столь предана долгу, дитя мое, – ответил Генрих, простирая руку, отягощенную многими перстнями, и гладя девочку по плечу. – Мне очень понравился твой подарок королеве. Сшей мне такой же ночной колпак. – Глаза его озорно блеснули.

– Сэр, я вовсе не хотела вас обойти! – взволнованно возразила Элизабет. – Я просто хотела выразить свое почтение королеве за ее доброту.

– Я просто пошутил, Бесси! – улыбнулся Генрих, посверкивая заплывшими жиром голубыми глазками. – Конечно, ты так и сделала, а я аплодирую твоему усердию, ибо знаю, что ты терпеть не можешь рукоделие!

В дверь постучали.

– Входи, Кейт! – крикнул король.

Явилась королева с серебряной чашей под крышкой.

– Эльберри, сэр, – сказала она, ставя чашу на столик возле кресла и подавая королю серебряную ложечку.

– Ты хорошая жена, Кейт, – улыбнулся он, жадно пробуя десерт.

– Что это, сэр? – поинтересовалась Элизабет, у которой от запаха потекли слюнки.

– Никогда не ела эльберри, Бесси? – спросил король, протягивая ложку. – Что-то вроде хлебного пудинга с фруктами. Попробуй.

– Вкусно, – сказала девочка.

Ее приводило в трепет столь близкое общение с отцом на домашний манер, так как обычно королевская трапеза превращалась в торжественную церемонию.

– Съешь еще ложку, – предложил король.

– Кушайте сами, сэр, вам нужно укрепить силы, – возразила Екатерина.

Она грациозно прошла в другой конец комнаты, разгладила покрывало и взбила подушки.

– Вот видишь, как со мной обращаются, Бесси, – посетовал Генрих. – Твоя добрая мачеха, похоже, забыла, кто я такой.

– Простите, сэр, я вовсе не хотела! – воскликнула Екатерина.

– Знаю, Кейт, – улыбнулся тот. – Успокойся, я просто пошутил. А теперь помоги мне подняться – пойду прилягу. Элизабет, можешь доесть.

Отдав ей ложку, он попытался привстать в кресле, схватившись за подлокотники.

– Плохо, – прохрипел он, снова садясь. – Сил нет.

– Позвать камердинеров, сир? – озабоченно спросила королева.

– Нет, Кейт, не стоит их беспокоить. Им незачем видеть меня таким. Элизабет, можешь идти. Налегай на Цицерона – он еще не раз тебя вознаградит.

Проглотив остатки эльберри, Элизабет присела в реверансе и выскользнула из комнаты.

– Думаю, у нас есть повод гордиться юной леди, – сказал Генрих Екатерине, когда за девочкой закрылась дверь. – Мы еще сделаем из нее доктора!

Улыбнувшись, Екатерина подала ему кубок с вином.

– Мэри тоже изменилась к лучшему, – продолжал он. – Твое общество пошло ей на пользу, Кейт.

– Если позволите сказать, сэр, Мэри давно пора замуж. Если бы вы сумели найти ей мужа… Ей уже двадцать восемь, и она тоскует по замужеству и детям.

Генрих нахмурился:

– Я уже думал об этом – обсуждал варианты, вел переговоры… Боюсь, ее статус незаконнорожденной закрывает ей путь к королевскому союзу, но пока не нашлось придворного, которому я мог бы предложить ее руку. Но я буду помнить.

– Ваше величество, вы, как всегда, заботитесь о ваших детях, – заметила Екатерина, садясь рядом и берясь за шитье.

– Мне хотелось поговорить с тобой наедине, Кейт, – поколебавшись, угрюмо молвил король. – Должен выйти новый закон о престолонаследии, учитывающий наш брак и прочее. Мои советники сочли это разумным.

Он не стал говорить ей, что те настояли на обеспечении престолонаследия в любом случае, ибо опасались, что принц умрет от детской болезни, как часто случалось с детьми. «Они считают, что я долго не протяну, – подумал король, – хотя и не осмеливаются высказать этого вслух, ибо предсказывать смерть короля – высшая степень измены».

Генрих глубоко вздохнул. То, что он собирался сказать Екатерине, крайне унижало его самого, но иного выхода не оставалось.

– Закон ссылается на то, что наш союз может быть благословлен рождением детей, – сказал он. – Не бойся, я на это не рассчитываю. Я не сумел стать тебе хорошим мужем и вряд ли смогу в будущем.

Глаза Екатерины наполнились слезами. Она догадывалась, чего стоили ему подобные слова.

– Конечно же сможете, сэр, – поспешно возразила она. – Просто сейчас вы больны и вам не хватает сил. Но если ваше выздоровление затянется – что ж, я буду счастлива тем, что есть.

Король грустно улыбнулся и погладил ее по руке.

– У меня никогда не было столь милой моему сердцу жены, как ты, Кейт, – тихо сказал он. – Ты свет очей моих, опора моей старости. Я и мои дети во многом тебе благодарны. И ты наверняка рада будешь узнать, что, когда новый закон вступит в силу, Мэри и Элизабет вновь займут место в очереди на трон после Эдварда.

Миловидное лицо королевы осветилось радостью.

– О сэр, вы прекрасно понимаете, что это значит для них обеих.

– Я намерен передать трон моим наследникам, – продолжал Генрих, – а не королеве Шотландии, внучке моей сестры Маргарет. Ее я предназначаю в жены Эдварду, и ни один шотландец от Джедборо до Инвернесса не сможет мне помешать. Шотландия будет моей, и короны объединятся.

– Не означает ли это войну? – осведомилась Екатерина.

– Возможно, – мрачно ответил Генрих. – Но поживем – увидим. Пока же я намерен предоставить моим дочерям право на трон после Эдварда, а вслед за ними – наследникам моей сестры Марии, Брэндонам и Греям. Но до этого никогда не дойдет. Эдвард женится, и у него будут дети, и я могу даже найти мужа для Мэри. – Он улыбнулся жене. – И для Элизабет тоже, если Бог дарует мне столь долгие годы.

– Элизабет рассказывает всем подряд, что никогда не выйдет замуж, – поделилась секретом Екатерина.

– Девичья скромность, да? – усмехнулся Генрих. – Вполне ей подобает. Но она передумает через несколько лет, когда припрет!

– Сир! – покраснела его жена. – Ради всего святого! Серьезно, милорд, похоже, она уже все для себя решила.

– Ну, тогда я решу по-другому, – рассмеялся король. – Она еще слишком мала, чтобы разбираться в этом. Пусть подрастет. Замужество – естественное состояние женщины. Погоди, пока ей не понравится какой-нибудь мужлан!

Королева улыбнулась.

– Что касается дочерей вашего величества, – молвила она, – значит ли это, что их восстановят в законных правах на престол?

Король нахмурился:

– Нет, Кейт. Иначе я непременно разворошу змеиное гнездо. Они обе – плод незаконных союзов, и я не отменю решений, которые уже принял. Но я король, и, если бы мне захотелось надеть на шест свою шляпу и объявить его моим наследником, я в полном праве так поступить. И потому я могу сделать наследницами своих дочерей, пусть даже незаконнорожденных.

– Ваша мудрость, как всегда, безупречна, ваше величество, – польстила ему Екатерина.

Генрих откинулся в кресле, довольный, что выбрал лучший вариант из возможных.

– Я снова стану наследницей? – От удивления Элизабет даже забыла об этикете и пренебрегла отцовским титулом.

Король воспользовался возможностью сообщить хорошие новости ей и Мэри за ужином в его личных покоях, в присутствии лишь королевы и архиепископа Кранмера. Скатерть убрали, слуги удалились, и все закусывали сладким печеньем, запивая его вином с пряностями, известным как вино Гиппократа. [10]10
  Вермут.


[Закрыть]

На глазах Мэри выступили слезы. Королева Екатерина тоже чуть не расплакалась от радости, глядя на сестер.

– Да, – великодушно ответил король, – но только после Эдварда и его наследников. Потом, Мэри, будешь ты и твои наследники, а за тобой настанет черед Элизабет.

– И мои наследники, сир? – спросила Элизабет.

– Разумеется. Но ходят слухи, юная Бесси, будто ты не собираешься выходить замуж, так что, скорее всего, наследников у тебя не будет, – подмигнул ей король.

– Совершенно верно, сэр, – со всей серьезностью сказала Элизабет.

В последнее время она много думала о замужестве, зная, что ей осталось полтора года до брачного возраста, а еще больше ее тревожили мысли про корешок и щелочку. Ей до сих пор казалось, что супружество не дает никаких преимуществ, доставляя лишь хлопоты.

– Гм, – пробормотал Генрих, теребя бороду. – Придет время – увидим.

Он думал, что однажды, и довольно скоро, пробуждающееся очарование Элизабет покорит сердца многих мужчин. Она уже неплохо кокетничала, как некогда Анна, будь она проклята. Анна… Тогда он был молод, в полном расцвете сил – и она его отвергла. Столько потраченных впустую лет… Король тряхнул головой. Теперь он женат на Кейт, и об Анне следует забыть. Он пытался сделать это уже многие годы. От его хорошего настроения не осталось и следа.

Королева и архиепископ с трудом скрывали улыбку. Мэри переваривала новость, не осмеливаясь задать мучивший ее вопрос.

– Сир, – наконец решилась она, заговорив дрогнувшим голосом, – значит ли это, что ваше величество намерено объявить нас законнорожденными?

– Увы, не могу, дочь моя, – ответил король, – ибо я никогда не был по-настоящему женат на твоей матери, как и на матери Элизабет, что может подтвердить присутствующий здесь его светлость архиепископ Кентерберийский.

Кранмер быстро поднялся:

– Да, это так, ваши высочества. Брак с покойной вдовствующей принцессой явно запрещался Писанием – Левит, глава восьмая, стих…

– Да-да, мы знаем, – вмешался король.

– Что касается матери леди Элизабет, – поспешно продолжал Кранмер, – имело место кровосмешение, вызванное предшествовавшими… гм… отношениями его величества с ее сестрой.

– Именно, – в замешательстве прервал его Генрих. – Так что, дочери мои, вы должны меня понять.

– Да, сир, – с несчастным видом хором ответили сестры, однако во взгляде Элизабет мелькнул вопрос.

– Прошу прощения, сэр, – невинно молвила она. – Я думала, меня объявили незаконнорожденной, потому что мою мать, королеву Анну, казнили за измену.

Мэри судорожно вздохнула. На лице Екатерины отразился страх. Кранмер выглядел так, будто ему вдруг захотелось оказаться подальше отсюда. Никто за восемь долгих лет не осмеливался упоминать имя Анны Болейн в присутствии короля, не говоря уже о ее казни.

Генрих вперил в младшую дочь стальной взгляд:

– В самом деле, Элизабет? Никто не объяснял тебе по-другому?

– Нет, сэр.

– Что ж, кое-кто оказался весьма нерадив, – мрачно заметил король. – Тебе следовало знать, что мой союз с твоей матерью не был истинным супружеством. Его расторгли до ее смерти. Поэтому тебя и объявили низкорожденной.

– Но если бы, сэр, моя мать не совершила измены, то вы бы наверняка остались на ней женаты? – с недетской проницательностью спросила Элизабет.

Она знала, что рискует, но намеревалась выяснить все до конца – ради матери и той несправедливости, которая, по мнению девочки, над ней свершилась. И отец по-своему ответил на ее вопрос.

– Хватит! – Генрих ударил кулаком по столу так, что все подпрыгнули. – Твоя мать – предательница! – прорычал он. – Она изменила мне с пятью мужчинами, в том числе с собственным братом, слышишь? И она замышляла меня убить! Ты бы на моем месте с ней осталась?

– Сэр, – вмешалась королева, нервно дергая его за рукав, – девочка расстроена…

Из глаз Элизабет брызнули слезы.

– Неудивительно, – рявкнул он, – если у нее такая мать!

– Она была не такая! – забыв о всякой осторожности, крикнула Элизабет.

Генрих перестал бушевать и уставился на нее. Мэри вдруг встала, присела в реверансе и, почти рыдая, выбежала прочь. Архиепископ молитвенно сложил руки, склонив голову. Екатерина с тревогой смотрела на Элизабет. Лицо девочки побледнело, щеки были мокрыми от слез.

– Что ты сказала? – угрожающе переспросил король.

– Сэр, я знаю, что моя мать ни в чем не виновата, – запинаясь, пробормотала Элизабет.

– И кто тебе это сказал?

– Я слышала от некоторых… слуг… фрейлин… – солгала Элизабет, отчаянно надеясь, что отец не догадается про Кэт.

– Значит, ты слышала ложь! – решительно пролаял король.

Взгляд его голубых глаз похолодел, но Элизабет уже не могла остановиться, и у нее вышло достаточно дипломатично.

– Я слышала, сэр, будто мастер Кромвель воспользовался случаем, чтобы от нее избавиться, и он так ловко все подстроил, что вы в это поверили.

– Полная чушь! – рыкнул Генрих. – Я что, марионетка, чтобы мною играли? Эта женщина согрешила. Не забывай, я прекрасно ее знал.

– Не верю! Она не виновата! – расплакалась Элизабет, заливаясь слезами.

Екатерина хотела к ней подойти, но король удержал девушку, положив тяжелую руку на плечо.

– В таком случае можешь считать как угодно, – зловеще объявил он. – За твою дерзость я изгоняю тебя из дворца. Завтра ты уедешь в Хэтфилд с госпожой Чампернаун и не вернешься, пока не осознаешь истину. Понятно тебе?

Элизабет отчаянно рыдала, содрогаясь всем телом.

– Слышишь меня? – прогремел отец.

– Да, сэр, – пробормотала девочка.

– А теперь вон отсюда! – приказал он.

Она выбежала за дверь.

– Милорд, – отважилась Екатерина, сидевшая с королем у камина в спальне, – прошу меня простить, но могу ли я вступиться за леди Элизабет?

Генрих заворчал, сверкая глазами. Он до сих пор гневался и объявил об окончании ужина, едва Элизабет ушла. Архиепископ благодарно распрощался с ним, а королева попыталась успокоить нервы, выпив большой кубок рейнского. Король молча потягивал вино, задумчиво уставившись на плясавшее в камине пламя.

– Не представляю, Кейт, чем ты ее оправдаешь, – пропыхтел он. – Она осмелилась мне перечить, оспаривая мое справедливое решение.

– Сир, могу я быть с вами откровенной? – умоляюще спросила Екатерина.

– Ну? – вскинулся король, обнаруживая детское нетерпение. – Говори.

Екатерина глубоко вздохнула:

– Она еще ребенок, сир, и ей наверняка тяжело смириться с судьбой матери. Она наслушалась сплетен от слуг и приняла их за правду. Нельзя винить ее в том, что ей хочется верить в лучшее.

– Но, Кейт, если она поверит в лучшее о матери, ей придется поверить в худшее обо мне, ее отце. Уверяю тебя, у меня были все основания…

– Конечно, сир, и весь мир об этом знает. Но ей хочется думать, что вы заблуждались, хотя и поступали по совести.

Генрих прищурился на жену:

– Хочешь сказать, Кейт, что она считает меня дураком?

– Нет, сир, боже упаси. Вы сами сказали, что хорошо знали ее мать. Вне всякого сомнения, обвинения против нее заслуживали полного доверия.

– Теперь уже ты заходишь чересчур далеко, Кейт, – нахмурился король. – Печально слышать, что мои дочь и жена обвиняют меня в том, будто я послал на плаху невинную женщину. Говорю тебе – она была виновна. Ты смеешь оспаривать мой суд?

– Ни в коем случае, сир! – воскликнула Екатерина. – Я не говорила, что считаю ее невиновной, – лишь о том, что ее считает таковой десятилетняя девочка. Прошу вас, учтите ее юный возраст, к тому же речь идет о ее матери.

– И тем не менее она должна получить урок, – жестко заявил король, – и больше ни слова об этом.

Обреченно вздохнув, Екатерина опустилась в кресло, вертя в руке пустой кубок и думая, что было бы неплохо наполнить его вновь.

– Понимаю твою доброту, Кейт, – уже мягче сказал Генрих. – Но ты вмешиваешься в дела, которые тебя не касаются. Знаю, знаю, – устало проговорил он, увидев выражение ее лица, – у тебя мягкая и добрая душа. Ты всех пытаешься примирить. Поверь мне, Элизабет нисколько не повредит, если она немного остынет в Хэтфилде и подумает над своим возмутительным поведением. Хоть я ее отец, ей следует научиться должным образом обращаться к монарху и никогда не пытаться ему перечить и оспаривать его мнение.

– Да, сир, – слабо улыбнулась Екатерина и потянулась к графину.

Элизабет тряслась в карете по обледеневшей дороге, ведшей в Хэтфилд. Кэт скорбно сидела рядом.

– Жаль, что король дал нам так мало времени на сборы, – вздыхала Кэт, суетясь в комнате Элизабет и подгоняя горничных, паковавших вещи. – Нужно собрать все ваше имущество, дом не проветрили, и там наверняка холодно – нельзя же неделями жечь камины.

Элизабет не слушала, занятая своими мыслями. Ее изгнали из дворца. Изгнали… Страшные слова вновь и вновь звучали у нее в голове. Она едва замечала шевеливший кожаные занавески экипажа холодный ветер, не в силах забыть, что сказал король – и не только о том, что ее изгоняют из дворца. Он был непоколебимо уверен в вине ее матери и, хуже того, обвинял Анну в измене с пятью мужчинами, в том числе с ее собственным братом. Девочка ничего об этом не знала, полагая, что Анна якобы изменила королю лишь с одним мужчиной. Но с собственным братом? Как такое могло быть? При мысли об этом ей становилось дурно. Ведь делать такое со своим братом – наверняка очень-очень плохо? Да и с четырьмя другими не лучше. Неужели Анна была настолько порочна? Отец нимало не сомневался в ее виновности.

Казалось, тщательно выпестованный образ оболганной матери вот-вот рассыплется словно карточный домик. Этого Элизабет уже не могла вынести. Внезапно она почувствовала, что больше не может сдерживаться.

– Кэт, – молвила она, тоскливо глядя на гувернантку, – король… он сказал, что моя мама изменила ему с пятью мужчинами, в том числе с ее собственным братом.

Она замолчала, не в силах произнести больше ни слова. Кэт увидела отчаяние и муку во взгляде Элизабет. До сих пор она знала лишь, что ее подопечная чем-то оскорбила короля и тот отправил ее назад, в Хэтфилд, послав туда в подтверждение своих слов лорда Хертфорда. Большего Кэт вытянуть не удалось, а времени искать королеву не было, даже если бы у той имелось такое желание.

Но теперь все становилось яснее. Кэт обняла девочку за худые плечи:

– Успокойтесь, дитя мое. В этом действительно обвиняли вашу мать. Но, как я вам уже говорила, я уверена, что это неправда.

– Именно это я и сказала отцу, – всхлипнула Элизабет.

– Что? – ужаснулась Кэт.

– Я сказала, что она ни в чем не виновата, – объяснила Элизабет. – Я не говорила, что это твои слова. Он спросил, где я это услышала, и я сказала, что подслушала сплетни слуг.

Кэт, дрожа, опустилась на стул, чувствуя, как колотится ее сердце.

– Господи, у меня будут большие неприятности, если король узнает, что это я, – выдохнула она.

– Я знаю, – подхватила Элизабет. – И я пыталась тебя защитить. Он не стал настаивать, и тебе поэтому вряд ли что-то грозит. Но мне нужно знать, что случилось на самом деле, Кэт. Действительно нужно.

– Хорошо, но вы не должны никому и никогда говорить о том, что я вам сейчас расскажу, – предупредила Кэт. – Если только не хотите получить новую гувернантку.

Она явно не собиралась шутить.

– Обещаю, – поклялась Элизабет.

Кэт слегка расслабилась.

– Вашу мать обвинили в измене с пятью мужчинами, это правда, – начала она, – и одним из них был ее брат, лорд Рочфорд. Против него свидетельствовала его жена. Он никогда ее особо не любил, и она ревновала его за естественную привязанность к сестре. Полагаю, она сделала это назло, после того как мастер Кромвель предложил ей взятку. Конечно, о ней щедро позаботились, когда все закончилось. Остальные обвиняемые, за исключением одного, были личными камердинерами короля, а пятым был Марк Смитон, придворный музыкант. Вот с ним вышел полный скандал, доложу я вам. Никто не понимал, как могла королева столь низко пасть, но на самом деле она едва его знала, и гордость не позволяла ей так унизиться. Поверьте, я говорила с теми, кто ее знал.

– То есть ты считаешь, что леди Рочфорд лгала? – спросила Элизабет, молясь, чтобы для сомнений не осталось места.

– Да, считаю, – мрачно ответила Кэт. – Мерзкая женщина. Она подстрекала к измене и Екатерину Говард, и за это ее казнили.

– Казнили? – ошеломленно переспросила Элизабет.

– Да, сразу после ее несчастной юной госпожи. Леди Рочфорд сошла с ума на допросах, и королю пришлось издать специальный парламентский закон, позволяющий ему казнить сумасшедших. Но говорят, она выглядела вполне в здравом уме, когда шла на плаху. На мой взгляд, она получила, что заслуживала, за лжесвидетельство против ее несчастного мужа и вашей матери.

– А из-за этого не было большого скандала? – поинтересовалась Элизабет. – Я хочу сказать – из-за вещей, в которых леди Рочфорд обвиняла мою маму?

Она не могла выговорить яснее.

– Некоторые делали вид, будто потрясены до глубины души, но большинство, по-моему, просто не поверило. Судя по всему, мастер Кромвель хватался за любую возможность, чтобы избавиться от королевы Анны. Что касается обвинений в заговоре против короля – это полнейшая чушь. Она… как бы это сказать?.. была не слишком популярна, а без защиты со стороны короля враги готовы были ее свергнуть. Так зачем же ей было расправляться с собственным покровителем? Полная глупость, совершенно ей не свойственная.

– Значит, ты считаешь, что все обвинения против нее были ложью?

– Да, миледи, да, – кивнула Кэт. – Четверо обвиняемых настаивали на ее и своей невиновности до самого конца. Сознался лишь Марк Смитон, но наверняка под пытками.

– Пытками? – вздрогнув, воскликнула Элизабет. Она знала, что такое пытки.

Кэт ответила не сразу. Элизабет была еще слишком юна. Готова ли она услышать жестокие подробности того, что, как говаривали, случилось в доме мастера Кромвеля?

– Мастер Кромвель подверг его пыткам, – осторожно сказала Кэт. – Говорят, боль была так сильна, что он готов был сказать что угодно, лишь бы все кончилось.

– Что с ним сделали? – Элизабет была сама не своя от ужаса.

– Ему обвязали глаза веревкой с узлами и стали ее затягивать, – ответила Кэт, надеясь, что ее подопечная выдержит.

– О несчастный, – промолвила Элизабет, испытав легкую тошноту. – Неудивительно, что он заговорил. Я бы тоже заговорила.

– Ваша мать заявила на суде о своей невиновности перед Богом, – продолжала Кэт. – Что я еще могу сказать? Они просто воспользовались возможностью от нее избавиться. Полагаю, у мастера Кромвеля имелись на то свои причины, но мне они совершенно непонятны. Элизабет, вы не должны сомневаться, что ваша мать была прекрасной женщиной и очень любила вас. Храните память о ней, дитя мое, но научитесь скрывать свои чувства. Говорить о ней так, как вы держали речь перед королем, неразумно и опасно, и мы уже за это поплатились. Но не забывайте – нас могли наказать куда строже.

– Обещаю, Кэт, – сказала Элизабет, почувствовав себя намного лучше. – Я больше никогда не упомяну ее имени ни перед кем, кроме тебя.

– Миледи, прибыл курьер! У него для вас новости!

Уже наступило лето, и король, невзирая на хворь и больные ноги, отправился в Булонь сражаться с французами. Элизабет давно ждала королевского гонца. Услышав зов Кэт, она сбежала по лестнице и схватила свернутый пергамент, который прибывший вручил ей без особых церемоний.

Она томилась в изгнании уже несколько долгих месяцев. Кэт докладывала королеве о ее хорошем поведении, подчеркивая прилежание и послушание девочки, и Екатерина пыталась за нее вступиться, но от короля не было ни слова.

Элизабет мнилось, что она изнемогает и чахнет, не в силах вынести тягот вынужденной ссылки, и не сможет больше жить без покровительства отца.

«Я пыталась как могла, – думала она. – Я прилежно училась – мастер Гриндал говорит, что не знал лучшей ученицы, – и старалась безупречно себя вести. Почему же отец ничего не отвечает? Он что, меня больше не любит? Неужели я лишилась его любви навсегда?»

Жизнь в тени королевской немилости утратила для девочки всякий смысл, словно ее лишили самого солнца.

Однажды, когда она уныло сидела в кресле у окна и барабанила пальцами по деревянной обшивке, к ней подошла Кэт.

– Ну, хватит, – живо сказала она. – Не тратьте время впустую. Если нечем заняться, найдите себе книгу.

Элизабет подняла на нее полный тоски взгляд.

– Не смотрите на меня так! – раздраженно бросила Кэт. – Вы сами виноваты, дитя мое. Возможно, теперь вы научитесь как следует думать, прежде чем что-либо говорить в присутствии короля. Даже людям поумнее не удавалось так легко отделаться, и радуйтесь, что мы обе здесь, а не в Тауэре.