Текст книги "Дом черного дрозда"

Автор книги: Элис Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Им пришлось буквально карабкаться вверх по пригорку, который вроде и не был таким уж крутым, если, конечно, не взбираться на него совершенно без сил, замерзшими и босиком.

– Я не могу иметь детей, – сказала Дори.

Сосульки свисали с грушевого дерева, и с сосновых иголок, и с крыши дома, которую давно пора было перекрывать.

– Они сделали это со мной. Я пыталась сказать Лайону, но он не хотел слушать. Это я не могу изменить, или переменить, или поправить. Ни пожелать, ни приказать. Очень может быть, что в конце концов он возненавидит меня за это. Да и за все остальное.

Они добрались до дома и разделись догола перед печкой. Даже своими полуслепыми глазами Вайолет Вест видела шрамы. От ледяного холода они стали багряными, почти красными, цвета груш с дерева, что росло во дворе, цвета крови, которую нельзя смыть, и всего того, что невозможно изменить.

– Он хочет, чтобы вы поехали и стали жить с нами.

Казалось, Дори не испытывает ни малейшего смущения от того, что на ней нет одежды. Все, что ей нужно было прятать, было глубоко внутри.

– Он сказал мне прошлой ночью. Он беспокоится, что вы здесь одна. То, что случилось, просто лишний раз убедит его в том, что он прав. Вы же знаете Лайона.

Никогда Вайолет Вест не ожидала, что будет стоять обнаженная в собственной кухне вместе с совершенно незнакомым человеком. Никогда не ожидала она, что лед окажется таким тонким.

– А ты чего хочешь? – спросила она.

– Я же сказала. Я хочу им поделиться.

Дори надела старую одежду Лайона – голубые джинсы, белую рубаху. Потом она подогрела пирог в сковородке на плите. Она добавила еще пару ложек меда и ваниль, которую нашла на полке. Она воспользовалась рецептом своей матери, тем самым, что когда-то запомнила, а потом повторяла себе на ночь, так, как другие напевают колыбельную или читают заклинание.

Пирог был горячий, и его можно было есть еще до того, как Вайолет упаковала те немногие свои пожитки, которые еще имели для нее какое-то значение. В конце концов, блюдо было незамысловатое, и, когда Лайон вошел в дом, обе женщины уже почти все доели.

Свадьба снега и льда

В 1957 году маленький городок на самом краешке Кейп-Кода вовсе не считал себя таким уж маленьким. Но только до первого зимнего снегопада. Когда природа замирала в тишине и неподвижности перед тем, как в воздухе закружатся снежинки, в предвкушении того безобразия, которое придется разгребать после, люди собирались в местном магазине, где можно было купить все, и запасались свечами, фонариками, провизией и бобами. Ну и конечно же, целыми буханками хлеба.

Обычно жители городка знали, кто чем занимается, а теперь они могли рассказать, что в холодильниках и кладовках у их соседей. А затем мир съеживался и становился все меньше и меньше, сужаясь до размеров подъездной дорожки к крыльцу дома, корзинки, сплетенной из красноватых ивовых прутьев, набитой хлебом и молоком, расчищенной дороги, света в соседском окошке, шара с падающими снежинками на полочке в детской.

Фарреллы разбирали сарай, но, когда начали падать первые крупные снежники, работу пришлось остановить. Не стоило продолжать, рискуя поскользнуться на крыше и сломать ногу или руку. В конце концов, Фарреллы славились осторожностью.

Джим и оба его сына, Хэнк и Джейми, спешно удалились в кухню. Лица у них раскраснелись, а руки, несмотря на шерстяные перчатки, иззябли. Грейс Фаррелл слушала прогноз погоды по радио и готовила томатный суп из консервированных помидоров с собственного огорода, оставшихся с последнего августовского урожая. Миски с густой похлебкой были такими горячими и пахли так восхитительно, что у Джима вышибло слезу из глаз, хотя, честно говоря, мальчики предпочитали суп «Кэмпбелл» из банок.

И все же в свои четырнадцать и семнадцать лет братья Фарреллы были достаточно умны и деликатны, чтобы похвалить суп, который сварила мать. Когда они имели глупость признаться в своих предпочтениях, мать, обычно весьма покладистая, хотя иногда у нее и случались пугающие вспышки гнева, удивлявшие всех без исключения, вылила всю кастрюлю в канализацию.

Она любила все домашнее, славилась своим виноградным джемом и рождественским пудингом, но тут она объявила, что не понимает, зачем этим занималась. И вообще, она может пойти работать, и что тогда они будут делать? Есть хлеб с маслом и суп прямо из банки. Когда Джим Фаррелл встретил ее, она работала медсестрой, но оставила больницу, чтобы заботиться о них. А они когда-нибудь ценили ее жертву? Да пусть на следующее лето весь сад зарастет травой, если они ни во что не ставят ее усилия.

Сад был настоящим испытанием, постоянной войной против прижившегося душистого горошка. Его побеги проникали повсюду, Грейс Фаррелл приходилось вырывать их целыми охапками. Ранней осенью она попросила старшего сына Хэнка помочь ей вырубить плети горошка топором, а потом они сложили большущий костер. Дым, поднимавшийся от него, был таким ароматным, что Грейс Фаррелл расплакалась. Она сказала, что дым попал ей в глаза, но с ней такое иногда случалось, вдруг у нее мелькала мысль о том, что где-то есть другая жизнь, которой она могла бы жить, жизнь, которую она бы выбрала, несмотря на любовь к мужу и сыновьям.

Говорили, что душистый горошек в поле посадила первая обитательница дома, Корал Хадли, потерявшая мужа и сына в море. Говорили, что после этого Корал никогда даже не смотрела в сторону океана, хотя он и был всего-то в миле от ее порога. Она крепко держалась за землю, и были люди, которые клялись, что пальцы у нее стали зелеными. Когда она шла по Мейн-стрит, из карманов у нее выпадали желуди, так что если кто-то подходил слишком близко, то наверняка спотыкался на желудях. Да уж, Корал сделала все, что в ее силах, чтобы возделать свой участок.

Ее присутствие все еще ощущалось спустя многие годы. То тут, то там из земли вдруг появлялись растения странные, неожиданные, и казалось, что вырастали они за одну ночь. Груши, какие не росли больше ни у кого. Заросли сирени того сорта, который вымер даже в Англии. Розы посреди крапивы. Целых два акра поля, на которых буйствовал проклятый душистый горошек, багряный, розовый и белый, цепкий, как сорняк, и избавиться от него было невозможно.

Грейс Фаррелл публично заявляла, что готова поклясться – старая Корал Хадли восстала из мертвых только для того, чтобы снова посадить все то, что другие выпалывали из земли. Конечно, это была шутка, принимая во внимание, что Грейс была одной из самых здравомыслящих личностей в округе, самой последней женщиной, от которой можно было бы ожидать, что она поверит в призраки, и самой первой, на которую можно было положиться во времена вражды и испытаний. И она всегда была по уши занята своими мальчиками: мечтателем Хэнком, не обращавшим внимания на школьные задания, и непоседой Джейми, который просто не умел сидеть смирно. В четвертом классе учительница Хелен Морс привязала левую руку Джейми к парте в попытке заставить его улучшить почерк, используя правую руку. На Джейми просто встал и пошел по классу, волоча парту за собой. Он так и остался победителем, упрямым левшой.

Да уж, этот мальчик обладал энергией. Его необходимо было все время занимать чем-нибудь, для его же пользы, ну и для душевного покоя всех окружающих. К счастью, выдумывать специальные проекты нужды не было. Работа по дому предоставляла нескончаемую череду задач. К примеру, старый шаткий сарай пришлось снести из соображений безопасности, хотя мальчикам нравилось играть там, когда они были помоложе, они скатывались по веревке с сеновала, каждый раз чуть не ломая шею. Только что установили новый кухонный гарнитур, и Джейми помогал Джиму с этой работой тоже. Он также помогал и когда вскрыли ужасно грязное ковровое покрытие, под которым обнажились желтые сосновые доски, пропитанные, как говорили, слезами Корал Хадли.

В таком старом доме, как у них, всегда что-нибудь было не в порядке. Может быть, Грейс следовало сказать «нет», когда Джим впервые повез ее посмотреть на это место. Это было за неделю до их свадьбы, и Грейс все еще жила со своими родителями в Плимуте. Она только что перестала работать в больнице. «Разве это не восхитительно?» – сказал он о ферме.

Ферма была похожа на одно из тех полуразрушенных строений, фотографии которых печатают в новых журналах, с собакой, развалившейся у двери. Поля вокруг так густо заросли молочаем, что по весне щеглы прилетали кормиться целыми стаями. Если кому-то вдруг захотелось бы подойти к пруду, пришлось бы взять косу, чтобы расчистить себе дорогу. И все-таки выражение лица Джима заставило Грейс сказать: «О да». Оно заставило ее отбросить все соображения разума. Даже дом на какой-то миг показался ей красивым – прямоугольный, весь обшитый белыми досками; травы сияли, освещенные тонкими лучами солнечного света. Вид был просто великолепен, если смотреть правильно, прищурив глаза так, чтобы все до самого горизонта расплывалось, сливаясь в единую яркую, поблескивающую даль.

Джим Фаррелл вырос в городе. Его отец был плотником, но Джим мечтал о более надежной работе и стал небольшим, но все-таки начальником в департаменте коммунального хозяйства – он возглавлял бригаду из трех рабочих. Он был хорошим человеком, спокойным, не увиливающим от ответственности. О нем говорили, что он чует снег и может предсказать северо-восточный ветер по запаху в воздухе. Он как-то рассказал Джейми по секрету, что самые сильные бури пахнут ванилью, а те, что попроще, – мокрым бельем после стирки.

Сегодня Джиму было не по себе. Так он себя чувствовал в тех случаях, когда не знал точно, как поведет себя снегопад, когда вся эта чертова катавасия оставалась загадкой. В конце концов, его работа была игрой в кошки-мышки с природой и судьбой. Может, он вывел городскую снегоочистительную технику слишком рано? А достаточно ли у него песка и соли для следующего снегопада? А вдруг буря ударит по дюнам, которые и без того исчезали по всему побережью?

Джим закончил есть суп и отнес свою миску в раковину. Потом он подошел к окну, выходившему на запад. Поле душистого горошка уже припорошило белым. Иногда при виде снега ему хотелось плакать – когда в воздухе появлялись первые, такие чистейшие снежинки.

За изгородью из остролиста стоял соседний дом Бруксов. Света в окнах там не было.

– Может, мне сходить отнести им супу?

Грейс подошла сзади к мужу. Ей нравилось, как он смотрит на снег, с той же напряженностью на лице, которая появлялась, когда они занимались любовью, да и в любом другом случае, когда он сосредотачивался и пытался разобраться в происходящем.

– Хэла, наверное, нет дома. Думаю, он все еще работает на том доме в Бурне. Она наверняка там одна с Джозефиной.

Бруксы были их ближайшие соседи, дом стоял сразу же по другую сторону поля, но семьями они не дружили. Хэл Брукс был редкостным поганцем, по-другому его никак нельзя было назвать. И даже Грейс, не любившая сквернословия, согласно кивала, если кто-нибудь в городе именно так отзывался о ее соседе.

Боже ж ты мой, всю свою жизнь он был подлым гадом. Еще мальчишкой он стрелял чаек чисто для забавы, пару раз на его участке пропадали бездомные собаки, а потом их находили повешенными на дубе. С возрастом Хэл не менялся, и все в городе знали, что у него делается. Как только в разговоре упоминалось имя Бруксов, это становилось совершенно очевидным. Кивок. И отстранение. Кое-кто видел, что сталось с его женой, кое-кто слышал об этом. Остальные просто переходили на другую сторону улицы, когда Бруксы были в городе.

– Если ей что-то понадобится, она может просто прийти и взять, – сказал Джим, хотя оба они понимали, что такое вряд ли возможно.

Мальчики сидели в гостиной и смотрели новый телевизор. Они смотрели бы что угодно, если поставить перед ними мерцающий экран. И по крайней мере на какое-то время Джейми, всегда такой непоседливый, утихал. Мальчикам вовсе не обязательно было знать, что делается у Бруксов.

Когда Грейс и Джим только-только переехали, единственным обитателем соседнего дома был Арли Брукс, вдовец, работяга-рыбак, державший свою лодку в Провинстауне. Хэл унаследовал дом от своего отца и после смерти старика приехал заявить свои права на наследство. Он вернулся домой после службы на флоте и привез с собой эту свою жену, готовый заводить врагов направо и налево, невзирая на то, сколько корзиночек с гостинцами будет оставлено у их дверей в честь приезда и сколько женщин в городе пошлют им собственноручно испеченные пироги. Джим Фаррелл не хотел, чтобы его жена имела хоть какие-то дела с соседями, он был против даже того, чтобы она отнесла им кастрюльку супа.

– Держись подальше, – сказал Джим Грейс. – Мы все сами решаем свою судьбу, и все, что они делают, – это их личное дело.

– Нет, конечно, сама я не пойду. Но я могу ведь послать мальчиков, чтобы они расчистили снег.

Против этого Джиму было нечего возразить. Всего лишь в прошлом году Мэтти Хэммонд, восьмидесяти четырех лет, жившая совсем одна, во время снежной бури была засыпана снегом в своем доме. Сугробы были такими высокими, что Мэтти не могла открыть входную дверь и почти умирала от голода, когда Джим стал расчищать их улицу от снега. Несмотря на белоснежный покров, от которого рабочие, занимавшиеся расчисткой снега, наполовину слепли, Джим углядел сигнал бедствия – квадратик носового платка, вывешенный Мэтти в окошке. Существовали определенные вещи, в которых Джим Фаррелл не мог отказать соседу, особенно снежной ночью, и ситуации, в которых Грейс не могла от соседа отвернуться, а поскольку, несмотря на разногласия, они не любили ссориться друг с другом, то на этом и порешили.

В четыре часа пополудни Джим пошел к своему грузовику, направляясь в департамент коммунального хозяйства. В этот час, в это светящееся время, когда линия раздела между землей и небом исчезала, все становилось голубым – снег, белые заборы, белые дощатые стены дома.

– Я хочу, чтобы вы, мальчики, пошли и почистили снег у Розалины Брукс, – крикнула Грейс в гостиную.

Несмотря на рекомендацию Джима, она налила в отдельную кастрюльку томатного супа.

– Берите лопаты и прихватите с собой суп.

Ответа не было. Грейс зашла в гостиную и встала перед телевизором. Мальчики были готовы смотреть что угодно, но самой любимой передачей была «Вы этого хотели». Она должна была идти вечером в семь. В мире случались совершенно невероятные вещи, и от зрителей требовалось всего лишь попросить, чтобы увидеть то, что они хотели, прямо перед собой, на своем собственном экране.

– Я выключаю, – объявила Грейс и выключила телевизор. – Я хочу, чтобы вы пошли и почистили снег.

– У Бруксов, – сказал Джейми. – Мы слышали.

– Не могу. У меня задание по истории, – вздохнул Хэнк. – Извини, мама, мне к завтраку.

У Хэнка были проблемы в школе, поэтому Грейс разрешила ему остаться и послала одного Джейми. Предварительно удостоверившись, что он хорошенько укутан, она дала ему шапку, которую он частенько умудрялся забывать, и проследила, чтобы он замотался шарфом и надел кожаные перчатки. Кастрюлька с супом была зажата у него под мышкой, а лопата лежала на плече. Он был мальчик мягкий, не особо склонный к учебе, но дорогой сердцу матери каким-то особо трогательным манером, так что о нем она беспокоилась так, как ни о ком другом на свете. Возможно, это правда, что у матерей бывают любимчики, по крайней мере иногда.

Грейс смотрела, как Джейми исчез в голубизне поля, и почувствовала, как у нее сжалось горло. Любовь, предположила она. Момент осознания того, как ей повезло, как она благодарна за то, что она не такая, как Корал Хадли, что ее сын не ходит в океан, а вместо этого разгуливает по снежным просторам в пределах своего знакомого участка.

Оставаясь один, Джейми любил мурлыкать какой-нибудь мотивчик. Его мать обожала мюзиклы, особенно «Король и я», и Джейми обнаружил, что напевает «Getting to Know You». Его мать любила Юла Бриннера по причинам, непонятным для Джейми. Прежде всего, король, которого он играл, был лысый, а во-вторых, он до невозможности обожал всеми командовать. И все равно мотивчик прилип.

Иногда, когда Джейми шел по этому полю зимой и как раз в это время, он даже встречал оленя. Были там и дикие индейки, такие дурные птицы, что совсем не боялись человека и мчались прямо на тебя, если зайти на их территорию. Дорогу к Бруксам можно было срезать, если пробраться через заросли остролиста. Ягоды были красными и блестящими.

Иной раз, продираясь через колючки, можно было случайно натолкнуться на скунса, который спокойненько продолжал кормиться, имея веские основания полагать, что мало кто, кроме соседских собак, будет настолько глуп, чтобы отважиться прервать трапезу и напасть на него.

Думая об олене и тихонько напевая себе под нос, Джейми как раз был в изгороди из остролиста, когда услышал этот звук. Раскат грома. Снегоочиститель на дороге. Взрыв фейерверка. Он замер на мгновение и вдохнул снежинки. Когда он выдохнул, дыхание вырвалось у него из груди, как из парового двигателя. От него растаял снег на ягодах остролиста. Он прислушался. У него был хороший слух, но он ничего не услышал и пошел дальше. Он был из тех мальчиков, которые любят доводить дело до конца. Он знал, чего хотела его мама: чтобы он расчистил снег от входной двери Бруксов до их подъездной дорожки. Они с Хэнком уже делали это в прошлом году, мистера Брукса тогда не было дома, а миссис Брукс угостила их горячим шоколадом, и они выпили его у нее на крылечке. Сейчас рядом с «шевроле» стоял грузовик мистера Брукса, старая потрепанная развалина, масло из него вытекало на снег.

Джейми попытался пристроить кастрюлю с супом на самой первой ступеньке, но ступенька была из неровного камня. Тогда он поднялся к двери, чтобы отдать суп, прежде чем начнет работать. Его дыхание проделало со стеклянным окошком ту же процедуру, что и с ягодами остролиста: оно растопило снег, а потом затуманило стекло. Но даже через туман он рассмотрел Розалин Брукс, лежавшую без одежды прямо на полу, все лицо у нее было в чем-то красном.

Ему бы отшатнуться, побежать домой, сделать что-нибудь, что угодно. Но он никогда еще не видел обнаженную женщину, и вышло так, что он замер как загипнотизированный, а снег от его дыхания продолжал таять. Минуту назад он был беззаботным четырнадцатилетним мальчиком. А теперь он стал совершенно другим человеком.

Когда он открыл дверь, в руках у него все еще была кастрюлька с супом. В их городке народ редко закрывал двери. И красть было нечего, и воров не водилось. Джейми вошел, как будто его притягивала волшебная сила.

Дом у Бруксов был старым фермерским домом, как и у Фарреллов, но совсем не обустроенным. Он был холодным и пустым, единственная лампочка горела на кухне, в дальнем конце прихожей. Внутри дома все казалось голубым, за исключением одной-единственной вещи, которая была красной. Это была кровь, покрывавшая Розалин Брукс. Но когда она подняла глаза и увидела Джейми, ему показалось, что в самую большую панику ее поверг тот факт, что она обнажена. Она издала странный звук и схватила грубый коврик, пытаясь прикрыть себя. Тут Джейми понял, что это было рыдание. Звук, который он услышал.

– Я принес вам суп, – сказал он. – От моей мамы.

Миссис Брукс посмотрела на него так, как будто он был сумасшедший.

– Она сама его приготовила.

Джейми казалось, что он бежит изо всех сил. Но он попросту не мог заставить себя отвернуться. У него было чувство, что его разбил паралич.

– Вы в порядке?

Розалин Брукс рассмеялась, или, по крайней мере, Джейми решил, что так оно было.

– Оставайтесь тут, – сказал он. – Я вам что-нибудь принесу.

Он поставил суп на стол и, подойдя к кладовке, взял первое, что попалось, и принес тяжелое черное шерстяное пальто.

– Все нормально, – сказал он из-за того, как она смотрела на него. Как будто боялась. – Это пальто.

Розалин Брукс посмотрела на него в упор, потом взяла пальто и надела его. Джейми Фаррелл отвернулся, но все равно успел мельком увидеть ее груди, голубые в свете дома, и ее живот, странно красивый. Все тело у нее было в синяках, это он тоже успел рассмотреть, особенно ноги и плечи. Теперь он видел, что губа у нее была рассечена и она едва могла смотреть заплывшими глазами.

– Хотите, я разогрею вам немного супа?

В доме было так холодно, что дыхание Джейми вылетало клубами, и его собственный жар смутил его. Когда миссис Брукс не ответила, он решил, что она хотела, чтобы он отнес кастрюлю на кухню. Но когда он повернулся и направился к кухне, она резко рванулась и схватила его за брючину.

Она проделала это так быстро и с такой силой, что он чуть не упал. И тогда она посмотрела на него так, что он понял – случилось нечто действительно ужасное. Кто-нибудь другой на его месте уже подхватился бы и вихрем помчался назад, через заросли остролиста, продираясь сквозь кусты и цепляясь одеждой за колючки. Но Джейми присел рядом с миссис Брукс.

– Где Джозефина? – спросил он.

Это была маленькая дочь Бруксов. Джозефина любила собирать сладкий горошек в поле. Ей нравились груши, что падали на землю с большого дерева во дворе Фарреллов.

Розалин посмотрела наверх, куда вела лестница.

– Она в постели?

– Спит.

По крайней мере, миссис Брукс могла говорить. Это уже было облегчение.

– С моим мужем произошел несчастный случай.

– Ладно, – сказал Джейми. – Может, позвать моего отца? Он бы мог помочь.

– Нет. Его звать не надо.

По ее тону он понял: все, что случилось, достаточно плохо. И все же он остался. Может, Джейми чувствовал, что должен быть верен Розалине Брукс, потому что видел ее обнаженной. А может, из-за всей этой крови, а может, из-за того, что дыхание у него было таким горячим, а дом таким холодным.

– В кухне?

Миссис Брукс кивнула. Ей не было и тридцати лет, она была молодой женщиной и в иных обстоятельствах была бы хорошенькой.

– Я просто войду туда и принесу посудное полотенце, чтобы остановить кровь, – сказал Джейми, потому что ее разбитая губа и кожа на голове кровоточили.

Но когда он поднялся, она снова уцепилась за его ногу.

– Все нормально, – заверил ее он. – Я сразу же вернусь.

В прихожей было еще холоднее. В этих старых домах не было никакой теплоизоляции, а воздух в кухне был совсем ледяным. На полу там было еще больше крови, особенно вокруг тела Хэла Брукса, лежавшего прямо у плиты. Джейми старался не смотреть в ту сторону слишком пристально.

Он схватил полотенце, намочил его в холодной воде и понес Розалине. Он беспокоился, не ступил ли он в кровь, и не осталась ли она на подошвах его сапог, и не наследил ли он в прихожей. Потом он перестал задавать себе вопросы. Отложил эти мысли в сторону. Теперь Розалина сидела на полу, пальто было застегнуто на все пуговицы. Когда он протянул ей посудное полотенце, она поднесла его к губе.

– Что вы собираетесь с ним делать? – спросил Джейми.

За окном голубизна превращалась в мрак. В черную ночь. Стало так тихо, что было слышно, как в изгороди за окном Бруксов устраивались на ночевку овсянки. Снег пошел сильнее. Джейми прикинул, что отец сейчас как раз должен расчищать главную дорогу.

Они сидели в молчании в холодном доме.

– Я расчищу вашу дорожку, а потом вернусь, – сказал Джейми. – А вы пока подумайте, что хотите делать.

– Ладно, – сказала Розалина. – Подумаю.

Джейми вышел и начал расчищать дорожку. Он работал лопатой быстро и энергично. Снег был тяжелым и плотным, и его было много. В иной ситуации он бы подумал, что такой снег как раз подходит для игры в снежки. Но сейчас он думал совсем о другом. Он думал о пруде за полем. В былые дни провизию можно было хранить в летней кухне до самого июля, если по стенам было запасено достаточно льда. Он слышал о старой женщине, когда-то жившей в их доме, так вот она запасала лед из пруда, пока ее лошадь, жившая в сарае, который они начали сносить, не поскользнулась на льду и не утонула.

Когда Джейми вернулся в дом, пол на кухне был чистым. Розалин Брукс вымыла пол, умылась сама и убрала в хвост свои волосы цвета меда. На голове у нее все еще оставались следы крови, но Джейми Фарреллу не хватило решимости сказать ей об этом. Розалин поднялась наверх посмотреть, как там ее дочь. Потом она спустилась вниз и надела рабочие сапоги мужа. В них она выглядела еще более хрупкой. О перчатках она не стала беспокоиться. Мистера Брукса она хотя бы завернула в одеяло, и Джейми был за это благодарен. Они попытались потащить его по полу, но у них не получилось. Тогда Джейми пошел в гараж и прикатил оттуда тачку. Ему было так жарко, что хотелось снять шапку и шарф, но он знал, что если снимет, то мать ему задаст.

Им потребовалось объединить все силы, чтобы толкать тачку через снег. Глубокий слежавшийся снег, который они тихонько проклинали. На полпути через поле они остановились, чтобы передохнуть. Оба одновременно посмотрели наверх, на падающий снег. Розалин протянула руки и запрокинула голову. Джейми никогда не думал о будущем, кем он станет, что будет делать. Все это было для него как в тумане. Но теперь он видел, что кровь все еще сочится из раны на голове Розалины, и он подумал, что, наверное, ей надо бы наложить швы. Его будущее почти наступило.

По дальнему берегу пруда росли сосны и падуб. Туда-то они и направлялись. Им пришлось протащить его по замерзшему бурьяну. Они набили его карманы камнями, тяжелыми черными камешками, которые, по мнению Джейми и Хэнка, лучше всего подходили для рогаток. Розалин сняла с себя рабочие сапоги и набросала камней и туда тоже, надела сапоги на мужа, зашнуровала их и завязала аккуратный узелок, а потом еще и двойной узелок.

– У вас ноги замерзнут, пока будем идти обратно, – прошептал Джейми.

Казалось, ей было все равно. Она закрыла глаза, а когда открыла, они все равно остались щелочками. Снегопад делал все вокруг тише и тише. Они затащили его в пруд и смотрели, как он погружается. Сначала раздался звук, будто вода заглотила тело, а потом ничего не было слышно. Только тишина.

– Иди домой, – сказала Розалина. – Иди. Мама будет беспокоиться.

Ему страшно не хотелось оставить ее вот так, босую, окровавленную.

Она наклонилась и поцеловала его прямо в губы, в знак благодарности.

Всю дорогу до дома Джейми Фаррелл бежал, неистовое дыхание отдавалось в ребрах. Сапоги и штанины у него были мокрые и грязные. В сапогах была вода из пруда, зловонная, холодная. Он дрожал и никак не мог остановиться. Хуже всего было то, что его ждала мать.

– Что ты так долго? – спросила Грейс. – Уже восемь пробило. Ты пропустил свою передачу.

Потом посмотрела на него повнимательнее.

– А где лопата?

– Я забыл.

Джейми повернулся к двери.

– Извини. Я сбегаю принесу, если хочешь.

Мать остановила его и посмотрела на него еще пристальнее.

– Я сама схожу. Делай домашнее задание и готовься спать.

– Я могу сгонять за лопатой утром, – предложил Джейми.

В душе он запаниковал. Но Грейс уже надевала пальто. Потом она влезла в теплые черные сапоги. После того как она ушла, Джейми направился в спальню, которую делил с братом. Было так, будто он только что проснулся от кошмара и вдруг оказался на слишком жарко натопленном втором этаже родного дома. Он подумал обо всех раненых и страдающих людях в этом мире, о людях, которых он даже не знает, и ощутил собственную беспомощность.

– Что, если я стал соучастником убийства? – спросил он Хэнка.

Тот лежал в кровати и в полусонном состоянии и пялился в учебник по истории.

– А что, если ты самый большой придурок из всех на земле? – ответил вопросом на вопрос Хэнк.

Готового ответа на этот вопрос, по крайней мере той ночью, не было.

Была уже почти полночь, когда домой вернулась Грейс. Снегопад сошел на нет, она стряхнула снежинки с пальто и потопталась на коврике у двери, чтобы сбить лед с сапожек. Обычно Джим не возвращался домой до самого утра, но в ту ночь он вернулся раньше. Буря оказалась не такой страшной, как предсказывали метеорологи. Его люди могли позаботиться об оставшейся расчистке.

– Где ты была? Мальчики уже в постели, и когда оказалось, что тебя нет, я не знал, что и подумать.

Но это было неправдой. На мгновение он подумал, что она ушла от него. Просто исчезла в ту, другую жизнь, о которой она, казалось, задумывалась иногда. И сейчас они смотрели друг на друга, жарко дыша. Снаружи к дому льнули сугробы, зима в этих краях тянется долго.

– Я пошла и разогрела томатный суп для Розалины.

– В самом деле?

Грейс села у стола. Все знали, что там происходит, и никто даже пальцем не пошевелил, чтобы хоть что-то предпринять.

– Хэл вдруг сорвался с места и исчез. Ни денег не оставил, ни записки, ничего. Она думает, может, он снова в армию подался.

Джим смотрел в окно. Только что по их полю прошли два оленя. Он надеялся, что снег не слишком глубок и что они могут откопать из-под него последние увядшие стебли душистого горошка – все дикие животные считали их восхитительными на вкус.

– Думаю, не наше это дело, – отозвался Джим.

С этого расстояния ягоды остролиста выглядели почти тропическими плодами из совершенно иной реальности.

– Как скажешь.

В волосах у Грейс Фаррелл все еще поблескивали запутавшиеся снежинки, которые точно растают к тому времени, когда они лягут в постель. И Грейс даже не узнает, что они там были. И когда она будет вспоминать эту ночь, она даже не будет помнить, что шел снег, а будет помнить лишь лицо мужа, его сосредоточенность, которую она так любила, мужчину, к которому она всегда могла обратиться, даже в такую холодную ночь, что стояла тогда.