Текст книги "Поллианна вырастает (Юность Поллианны) (Другой перевод)"

Автор книги: Элинор Портер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Глава 17
КОГДА ПОЛЛИАННА ПРИЕХАЛА

Пока поезд приближался в Белдингсвиллу, Поллианна с тревогой наблюдала за теткой. В течение всего дня миссис Чилтон становилась все более и более беспокойной, более и более мрачной, и Поллианна со страхом ждала, когда они наконец доберутся до знакомой, родной станции.

Поллианна смотрела на тетку, и ее сердце сжималось от боли. Никогда прежде не поверила бы она, что кто-то может так сильно измениться и постареть за короткие шесть месяцев. Глаза миссис Чилтон были тусклыми, щеки мертвенно-бледными, а лоб исчерчен вдоль и поперек морщинами. Уголки ее рта опустились, а волосы были туго зачесаны назад в некрасивый узел, какой носила она тогда, когда одиннадцатилетняя Поллианна впервые увидела ее. Вся нежность и очарование, которые, казалось, пришли к ней вместе с замужеством, теперь слетели с нее словно маска, оставив на поверхности прежнюю суровость и брюзгливость, что характерны для нее, когда она еще оставалась мисс Полли Харрингтон, нелюбимой и нелюбящей.

– Поллианна! – Голос миссис Чилтон звучал резко.

Поллианна виновато вздрогнула, как будто тетка могла прочесть ее мысли.

– Да, тетечка?

– Где эта черная сумка… маленькая?

– Вот здесь.

– Хорошо, я хочу, чтобы ты достала из нее мою черную вуаль. Мы уже почти приехали.

– Но тетечка, в ней так жарко, и она такая густая!

– Поллианна, я попросила черную вуаль. Если ты будешь так любезна и научишься выполнять мои просьбы, не споря со мной, мне будет гораздо легче. Мне нужна вуаль. Неужели ты полагаешь, что я дам всему Белдингсвиллу возможность увидеть, как я «это принимаю»?

– Что ты, тетечка, они никогда не отнесутся к этому так, – возразила Поллианна, торопливо роясь в черной сумке в поисках столь необходимой вуали. – К тому же все равно никто не придет встречать нас. Мы же никому не сообщили, что приезжаем.

– Да, конечно. Мы не велелиникому встречать нас. Но мы поручили миссис Дурджин проветрить комнаты и оставить сегодня ключ под ковриком. Ты полагаешь, что миссис Дурджин ни с кем не поделилась этими сведениями? Как бы не так! Половина городка уже знает, что мы приезжаем сегодня, и десяток их, а то и больше, «случайно окажутся» на станции, когда придет поезд. Я их знаю! Они хотят посмотреть, как выглядит обедневшаяПолли Харрингтон. Они…

– Тетечка, тетечка… – умоляла Поллианна со слезами на глазах.

– Если бы я не была так одинока… Если бы… Томас только был здесь и… – Она умолкла и отвернулась. Ее губы судорожно подергивались. – Где… эта вуаль? – хриплым, прерывающимся голосом спросила она.

– Вот, дорогая, пожалуйста… вот она, – успокаивала ее Поллианна, пытаясь поскорее сунуть вуаль в руки тетке. – И мы уже почти приехали. Ах, тетечка, как жаль, что ты не попросила Старого Тома или Тимоти встретить нас!

– И ехать домой с помпой, словно мы по-прежнему можем позволить себе держать лошадей и экипажи? И это когда мы знаем, что завтра нам придется их продать? Нет, Поллианна, спасибо. Я предпочитаю в таких обстоятельствах воспользоваться дилижансом.

– Я знаю, но… – С толчком и резким дребезжащим звуком поезд остановился, и лишь трепетный вздох завершил фразу Поллианны.

Когда они ступили на платформу, миссис Чилтон в своей черной вуали не взглянула ни направо, ни налево. Поллианна же успела кивнуть и печально улыбнуться в пяти или шести направлениях, прежде чем сделала десяток шагов. Вдруг она обнаружила, что смотрит в какое-то знакомое и вместе с тем странно незнакомое лицо.

– Да это… это же… Джимми! – просияла она, сердечно протягивая ему руку. – То есть мне, наверное, следовало сказать «мистер Пендлетон», – поправилась она с робкой улыбкой, которая ясно говорила: «… теперь, когда ты вырос такой высокий и красивый».

– Только попробуй! – с вызовом бросил молодой человек, вскинув голову, совсем как прежний Джимми. Затем он обернулся, чтобы заговорить с миссис Чилтон, но она, слегка отвернувшись и немного обогнав их, спешила дальше. Он снова обернулся к Поллианне; в его глазах были озабоченность и сочувствие. – Прошу вас… вас обеих… сюда, – торопливо и настойчиво начал он. – Тимоти здесь с экипажем.

– Ах как хорошо, что он приехал! – воскликнула Поллианна, но тут же с тревогой бросила взгляд на мрачную фигуру в вуали чуть впереди них и робко коснулась теткиного локтя.

– Тетечка, дорогая. Тимоти здесь. Он приехал с экипажем. Он с той стороны. А… это Джимми Бин, тетечка. Ты ведь помнишь Джимми Бина?

От волнения и смущения Поллианна не заметила, что назвала молодого человека его прежним именем. Миссис Чилтон, однако, обратила на это внимание. С явной неохотой она обернулась и слегка кивнула.

– Мистер… Пендлетон, конечно, очень любезен, но мне жаль, что они с Тимоти взяли на себя такой труд, – холодно проронила она.

– Никакой не труд… совсем никакого труда, уверяю вас, – засмеялся молодой человек, пытаясь скрыть свое смущение. – А если вы только позволите мне взять ваши багажные квитанции, я позабочусь о вашем багаже.

– Спасибо, – начала миссис Чилтон, – но мы вполне можем…

Но Поллианна с кратким: «Спасибо!», в котором звучало облегчение, уже передала квитанции, и чувство собственного достоинства требовало от миссис Чилтон не продолжать. Домой ехали в молчании. Тимоти, обиженный тем, как встретила его бывшая хозяйка, сидел на козлах, прямой и чопорный, с плотно сжатыми губами. Миссис Чилтон, устало бросив: «Хорошо, хорошо, детка, как хочешь; теперь нам, наверное, придется ехать домой в этом экипаже!», погрузилась в мрачное уныние. Поллианна же не была ни мрачной, ни чопорной, ни унылой. Жадным, хотя и печальным взглядом она встречала каждое давно знакомое, любимое место, к которому они приближались. Вслух она заговорила лишь однажды, чтобы заметить;

– Какой Джимми славный! Как он вырос! И глаза и улыбка у него чудеснейшие, правда?

Она с надеждой подождала ответа, но так как его не было, довольствовалась собственным добрым:

– Ну, во всяком случае, мне они показались чудеснейшими.

Тимоти был слишком обижен и слишком полон опасений, чтобы сказать миссис Чилтон о том, что ждет ее дома, так что широко распахнутые двери, украшенные цветами комнаты и приседающая на крыльце Ненси оказались настоящим сюрпризом для миссис Чилтон и Поллианны.

– Ах, Ненси, да это совершенно чудесно! – воскликнула Поллианна, легко спрыгивая на землю. – Тетечка, Ненси здесь, чтобы нас встретить! Ты только посмотри, какую красоту она везде навела!

Поллианна старалась говорить весело, хотя ее голос заметно дрожал. Это возвращение домой без дорогого доктора Чилтона, которого она так любила, было нелегким и если тяжело ей, то можно было представить, каково ее тетке. Поллианна также знала, что больше всего тетка боялась разрыдаться перед Ненси: ничего ужаснее, на ее взгляд, быть не могло. Поллианна знала, что за тяжелой черной вуалью – глаза, полные слез, и дрожащие губы. Тетка, вероятно, ухватится за первую попавшуюся возможность придраться к чему-нибудь и сделать свой гнев маской, позволяющей скрыть, что сердце ее разрывается. Поэтому Поллианна не удивилась, услышав, как за несколькими холодными словами, которыми тетка приветствовала Ненси, последовало:

– Конечно, все это очень любезно с вашей стороны, Ненси, но, право же, я предпочла бы, чтобы вы этого не делали.

Радостное выражение мгновенно исчезло с лица Ненси. Вид у нее стал обиженный и испуганный.

– Ох, но мисс Полли… я хочу сказать, миссис Чилтон, – умоляюще забормотала она, – не могла же я допустить, чтобы вы…

– Ну-ну, пустяки, Ненси, – перебила ее миссис Чилтон. – Я… я не хочу говорить об этом. – И с гордо вскинутой головой она величественно выплыла из комнаты. Минуту спустя они услышали, как закрылась наверху дверь ее спальни. Ненси в ужасе обернулась к Поллианне.

– Ох, мисс Поллианна, да что ж это? Что я такое сделала? Я думала, она будет довольна. Я ж добра хотела!

– Конечно, – всхлипнула Поллианна, шаря в сумочке в поисках носового платка. – И просто замечательно, что ты это сделала… просто замечательно.

– Но она-то недовольна!

– Довольна. Только она не хотела показывать, что довольна. Она боялась, что если покажет это, то покажет… и другое, а… Ах, Ненси, Ненси, я так рада – прямо до с-слез! – Она всхлипнула на плече у Ненси.

– Полно, полно, дорогая, – успокаивала Ненси, поглаживая одной рукой вздымающиеся от рыданий плечи Поллианны и пытаясь другой использовать уголок своего передника вместо носового платка, чтобы утереть собственные слезы.

– Понимаешь, я не должна… плакать… при ней, – запинаясь, выговорила Поллианна. – А это так тяжело… приехать сюда… вот так… в первый раз. И я знаю, что она чувствует.

– Конечно, конечно, бедный мой ягненочек, – ласково бормотала Ненси. – А я-то, подумать только, первым делом ее огорчила.

– Нет-нет, она вовсе не огорчилась, – взволнованно поправила ее Поллианна. – Просто у нее такая манера. Понимаешь, Ненси, она не хочет показать, как ей тяжело из-за… из-за дяди Тома. И она так боится выдать свои чувства, что… что просто хватается за любой предлог, чтобы… чтобы заговорить о чем-то другом. Она и со мной так поступает – точно так же, как сейчас. Поэтому я все это знаю, понимаешь?

– Да, да, понимаю, понимаю. – Ненси немного сурово сжала губы, а ее полные сочувствия поглаживания стали в эту минуту даже еще более ласковыми, если такое возможно. – Бедный мой ягненочек! Я рада, что все-таки пришла – ради тебя.

– И я тоже, – прошептала Поллианна, мягко отстраняясь и вытирая глаза. – Ну вот, мне уже легче. И я так благодарна тебе, Ненси, и так ценю то, что ты сделала. А теперь не задерживайся из-за нас, если тебе пора уходить.

– Хм! Думаю, я могу и остаться на время, – хмыкнула Ненси.

– Остаться? Но, Ненси, я думала, ты замужем. Разве Тимоти не твой муж?

– Разумеется! Но он не будет возражать… ради тебя. Он даже хотел бы, чтобы я осталась… ради тебя.

– Ах, но, Ненси, мы не могли бы на это согласиться, – возразила Поллианна. – Мы не можем никого держать у себя… теперь, понимаешь? Я собираюсь сама делать все по хозяйству. Пока мы не узнаем точно, как обстоят дела, нам предстоит жить очень экономно; так говорит тетя Полли.

– Хм! Как будто я взяла бы деньги у… – начала было Ненси со сдержанным гневом, но, заметив выражение лица девушки, оборвала фразу, так что последние слова слились в невнятные возражения, и поспешила в кухню, чтобы приглядеть за оставшимся на плите пюре из курицы.

Только когда ужин был окончен и все приведено в порядок, миссис Дурджин согласилась уехать вместе со своим мужем. Но она покинула дом с явной неохотой, множество раз повторив просьбу позволить ей заходить время от времени, чтобы «только чуточку помочь». Когда Ненси уехала, Поллианна вошла в гостиную, где в одиночестве, закрыв глаза рукой, сидела миссис Чилтон.

– Душечка, может быть, зажечь свет? – оживленно предложила Поллианна.

– Да, пожалуй.

– Ну не прелесть ли Ненси, что все так чудесно устроила для нас?

Ответа не было.

– Где только она нашла столько цветов, представить не могу. Цветы в каждой комнате на первом этаже и в обеих спальнях наверху.

Ответа по-прежнему не было.

Поллианна приглушенно вздохнула и бросила печальный взгляд на повернутое в сторону лицо тетки. Помолчав, она снова заговорила с надеждой в голосе.

– Я видела в саду Старого Тома. Бедняга, ревматизм совсем скрутил его. Он ходит, согнувшись почти пополам… Он Подробно расспрашивал о тебе и…

Миссис Чилтон обернулась и резко перебила ее:

– Поллианна, что мы будем делать?

– Делать? Разумеется, все, что можем, дорогая.

У миссис Чилтон вырвался жест нетерпения.

– Ну, Поллианна, будь же ты серьезной хоть на этот раз. Ты увидишь – и очень скоро, – что это не шутки. Что мы будем делать? Как ты знаешь, доходы от моих вложений почти совершенно перестали поступать. Конечно, некоторые акции, как я полагаю, имеют ценность, но мистер Харт говорит, что немногие из них принесут в настоящее время какие-то деньги. Конечно, у нас есть кое-что в банке и небольшие проценты. И еще у нас есть этот дом. Но какая от него польза? Мы не можем ни есть его, ни надевать на себя. При том образе жизни, который нам предстоит вести, этот дом слишком велик для нас, но невозможно продать его и за половину того, что он действительно стоит, если только не посчастливится найти именно того человека, которому этот дом очень нужен.

– Продать дом! Ах, тетечка, как можно! Такой красивый дом, в котором полно прелестных вещей!

– Возможно, мне придется сделать это, Поллианна. Мы должны что-то есть… к несчастью.

– Да, я знаю, и я всегда такая голодная! – сокрушенно отозвалась Поллианна с невеселым смехом. – И все же, я полагаю, мне следует радоваться тому, что у меня такой хороший аппетит.

– Вполне вероятно. Ты всегда найдешь чему радоваться. Но что мы будем делать, детка? Я хочу, чтобы ты хоть на минуту стала серьезной.

Лицо Поллианны тут же изменилось:

– Я очень серьезна, тетя Полли. Я уже думала об этом. Я… хорошо бы, если б я смогла зарабатывать.

– Ах, детка, детка, подумать только! Я дожила до того, что слышу от тебя такое! – простонала женщина. – Дочь Харрингтонов вынуждена зарабатывать себе на хлеб!

– Надо не так смотреть на это, – засмеялась Поллианна. – Тебе следовало бы радоваться, если дочь Харрингтонов окажется способна заработать себе на хлеб! Тут нет ничего позорного, тетя Полли.

– Возможно. Но это не очень приятно, ведь раньше мы так гордились положением, которое всегда занимали в Белдингсвилле.

Но Поллианна, похоже, не слышала. Ее глаза были задумчиво устремлены куда-то в пространство.

– Если бы только у меня был какой-нибудь талант. Если бы только я могла делать что-нибудь лучше всех на свете! – вздохнула она. – Я умею немного петь, немного играть на фортепьяно, немного вышивать, немного штопать… но все это не особенно хорошо… не настолько хорошо, чтобы мне за это платили… Пожалуй, больше всего мне понравилось бы готовить и вести домашнее хозяйство, – продолжила она после минутного молчания. – Ты же помнишь, как я любила заниматься этим в Германии, когда Гретхен так досаждала нам тем, что не приходила, когда была особенно нужна. Но мне совсем не хочется ходить готовить в чужие кухни.

– Как будто я позволила бы тебе! Поллианна! – содрогнулась миссис Чилтон.

– Ну, а просто готовить в нашей собственной кухне – это ничего не принесет… никаких денег, я хочу сказать, – сокрушалась Поллианна. – А нам необходимы именно деньги.

– Настоятельно необходимы, – вздохнула тетя Полли.

Последовало продолжительное молчание, которое нарушила Поллианна:

– Подумать только, что после всего того, что ты сделала для меня, тетечка… Подумать только, что, если б я только могла заработать, у меня была бы такая прекрасная возможность помочь тебе! А я… я не могу. О, почему я не родилась с талантом, который может приносить доход?

– Ну, ну, детка, не надо, не надо! Разумеется, если бы был жив Томас… – Голос миссис Чилтон прервался. Поллианна быстро подняла глаза и вскочила на ноги.

– Дорогая, дорогая, так не годится. – воскликнула она совершенно другим тоном. – Не волнуйся, тетечка! Ты же не можешь поручиться, что у меня на днях не разовьется какой-нибудь совершенно замечательный талант? К тому же, на мойвзгляд, это так увлекательно. Во всем этом столько неизвестности. Это ужасно занятно – хотеть чего-то и потом ждать, когда это «что-то» у тебя появится. А просто жить, зная, что у тебя сразу будет все, что ты захочешь, – это так… так скучно, – заключила она с веселым смехом.

Миссис Чилтон, однако, не засмеялась. Она тяжело вздохнула и сказала:

– Поллианна, какой ты еще ребенок!

Глава 18
СНОВА ДОМА

Первые несколько дней после возвращения в Белдингсвилл не были легкими ни для миссис Чилтон, ни для Поллианны. Это были дни привыкания к новой обстановке, а такие дни никогда не бывают легкими.

После путешествия и связанных с ним волнений нелегко было вдруг сосредоточиться на обсуждении цены масла и неблаговидного поведения мясника. После свободного распоряжения собственным временем нелегко было привыкнуть к тому, что перед тобой всегда какая-нибудь очередная неотложная задача, настоятельно требующая разрешения. К тому же то и дело заходили друзья и соседи, и хотя Поллианна приветствовала их с искренней радостью, миссис Чилтон, если это было возможно, удалялась под каким-нибудь предлогом, и всегда потом с горечью говорила Поллианне:

– Я думаю, им любопытно посмотреть, как Полли Харрингтон нравится быть бедной.

О покойном муже миссис Чилтон говорила редко, однако Поллианна хорошо знала, что мысли о нем никогда не покидали тетку, а ее молчаливость была, по большей части, лишь маской, позволяющей скрыть более глубокие чувства, которые она не любила показывать. Джимми Пендлетона Поллианна видела несколько раз в этот первый месяц. Сначала он пришел вместе с Джоном Пендлетоном, и все держались довольно чопорно и церемонно – не в первые минуты, впрочем, а лишь после того, как в комнату вошла тетя Полли. По какой-то причине она в этом случае не стала избегать гостей. Потом Джимми приходил один – однажды с цветами, однажды с книгой для тети Полли, дважды без всякого предлога. Поллианна всегда приветствовала его с неподдельной радостью, а тетя Полли после первого визита ни разу его не видела.

Большинству друзей и знакомых Поллианна почти ничего не говорила о перемене в материальном положении тети Полли. С Джимми она, однако, была вполне откровенна, и ее вечным причитанием было: «Если бы я только могла заработать денег!»

– Я становлюсь наикорыстнейшим существом, какое ты когда-либо видел, – говорила она с невеселым смехом. – Я дошла до того, что измеряю все долларами, и даже думаюв четвертаках и десятицентовиках. Понимаешь, тетя Полли чувствует себя такой бедной!

– Это нехорошо! – горячился Джимми.

– Я знаю. Честно говоря, мне кажется, что она чувствует себя беднее, чем в действительности… она столько об этом с грустью размышляла. Но я так хотела бы ей помочь!

Джимми взглянул сверху вниз в печальное, взволнованное лицо с блестящими глазами, и выражение его собственных глаз стало нежнее:

– А что ты хотела быделать… если б могла?

– О, я хотела бы готовить и вести домашнее хозяйство, – улыбнулась Поллианна со вздохом. – Я просто обожаю взбивать яйца с сахаром и слушать, как сода журчит свою веселую маленькую песенку в чашке с кислым молоком. Я счастлива, если мне предстоит день, когда нужно что-нибудь испечь. Но это не приносит никаких денег… разве только, если готовить в чьей-то чужой кухне. А я… я все же не до такой степени люблю это занятие!

– Еще бы! – воскликнул молодой человек. Он снова взглянул сверху вниз в выразительное лицо, которое было так близко, и уголки его рта странно изогнулись. Он поджал губы, а затем, медленно заливаясь краской, сказал:

– Но ты, конечно, могла бы… выйти замуж. Вы уже думали об этом, мисс Поллианна?

Поллианна весело рассмеялась. Голос и тон позволяли безошибочно узнать девушку, не задетую даже самыми острыми из стрел Купидона.

– О нет, я никогда не выйду замуж, – беспечно ответила она. – Во-первых, я некрасивая, а во-вторых, я собираюсь жить с тетей Полли и заботиться о ней.

– Некрасивая, вот как? – насмешливо улыбнулся молодой Пендлетон. – А тебе, Поллианна, никогда не приходило в голову, что… что может быть другое мнение на этот счет?

Поллианна отрицательно покачала головой.

– Не может; у меня ведь есть зеркало, – возразила она, бросив на него веселый взгляд.

Это звучало как кокетство, и было бы кокетством, если бы это сказала любая другая девушка. Но глядя в лицо Поллианны, Пендлетон знал, что это не так. Он понял вдруг также, почему Поллианна непохожа на других девушек. В ней по-прежнему оставалось что-то от ее прежней привычки понимать все буквально.

– Почему же ты некрасивая?

Даже произнося этот вопрос и уверенный, что правильно оценивает характер Поллианны, Джимми все же затаил дыхание от собственной дерзости. Он подумал о том, что любая другая девушка из тех, кого он знал, немедленно обиделась бы, не услышав опровержения ее лукавого заявления о собственной непривлекательности.

– Да просто некрасивая – и все тут, – немного печально засмеялась она. – Такой уж я уродилась. Ты, может быть, не помнишь, но давным-давно, когда я была маленькой, мне казалось, что одной из самых больших радостей, которые будут дарованы мне в будущей жизни на небесах, станут черные кудри.

– Это и теперь твое заветное желание?

– Н-нет; пожалуй, нет, – неуверенно ответила Поллианна. – Но я по-прежнему считаю, что это было бы неплохо… И к тому же ресницы у меня не очень длинные, а нос не греческий и не римский и вообще не из тех восхитительных и желанных, которые принадлежат к какому-нибудь «типу». Это просто нос. И лицо у меня слишком длинное или слишком короткое – не помню какое; но во всяком случае когда я однажды измерила его и проверила по таблице одного из этих «тестов красоты», которые печатают в журналах, оно оказалось неправильным. И там говорилось, что ширина лица должна равняться пяти длинам глаза, а длина глаза должна равняться… чему-то там еще. Я забыла чему… только у меня не равнялась.

– Какая удручающая картина! – засмеялся молодой Пендлетон, а затем, с восхищением глядя на оживленное лицо и выразительные глаза девушки, спросил: – Ты когда-нибудь смотрелась в зеркало в тот момент, когда ты говоришь?

– Нет, конечно нет.

– А тебе стоит попробовать.

– Что за странная фантазия! Представь, как я это делаю, – засмеялась она. – Что же я скажу? Что-нибудь в таком роде… «Так вот, Поллианна, пусть ресницы у тебя не очень длинные, а нос – просто нос, радуйся тому, что у тебя есть хоть какие-то ресницы и хоть какой-то нос!»

Джимми засмеялся вместе с ней, но на его лице появилось странное выражение.

– Значит, ты по-прежнему играешь… в радость, – немного неуверенно произнес он.

Поллианна прямо, со спокойным удивлением в глазах, взглянула на него:

– Ну конечно! Да я, наверное, и не выжила бы… в последние полгода… если бы не эта игра. – Ее голос слегка дрожал.

– Но я не слышал, чтобы ты много говорила о ней, – заметил Джимми.

Она покраснела.

– Это правда. Я как будто боюсь… говорить слишком много об этом… посторонним, которым все равно… Теперь, когда мне двадцать, это звучало бы совсем не так, как тогда, когда мне было десять. И я это, конечно, понимаю. Люди, знаешь ли, не любят, чтобы их поучали, – заключила со странной улыбкой.

– Я знаю, – серьезно кивнул молодой человек. – Но иногда, Поллианна, мне хочется знать, вполне ли ты сама понимаешь, что такое эта игра и как она помогла тем, кто играет в нее.

– Я знаю… как она помогла мне. – Ее голос звучал приглушенно, а глаза смотрели куда-то в сторону.

– Она действительно помогает, когда играешь в нее, – принялся размышлять вслух Джимми после недолгого молчания. – Кто-то сказал однажды, что она преобразила бы мир, если бы все действительно принялись играть в нее. И я думаю, это правда.

– Да, но не все люди хотят, чтобы их преобразили, – улыбнулась Поллианна. – В прошлом году в Германии я встретила одного человека. Он лишился почти всех своих денег и вообще был несчастлив. До чего он был угрюм! Кто-то однажды в моем присутствии попытался подбодрить его, сказав: «Ну, ну, полно, могло быть и хуже!» Слышал бы ты тогда его ответ! "Уж если что меня бесит, – прорычал он, – так это, когда мне говорят, что могло быть хуже, и велят быть благодарным за то, что у меня осталось. Эти люди, которые расхаживают с вечной улыбкой на физиономиях, изливаясь в восторгах и благодарностях за то, что могут дышать или есть, или ходить, или прилечь, – я их не переношу. Я не хочуни дышать, ни есть, ни ходить, ни прилечь, если мои дела обстоят так, как сейчас. И когда мне говорят, что я должен быть благодарен за какую-нибудь чепуху вроде этой, мне просто хочется выйти и кого-нибудь застрелить". Представь, чего ядобилась бы, если бы познакомила этого человека с «игрой в радость», – засмеялась Поллианна.

– Все равно. Она была бы ему полезна, – заявил Джимми.

– Конечно, была бы… но он не поблагодарив бы меня, если бы я ему о ней рассказала. .

– Полагаю, что так. Но послушай! При такой своей философии и образе жизни он делал и себя, и всех остальных несчастными, разве нет? Ну, а теперь только представим на минутку, что он стал бы «играть в радость». Стараясь найти в том, что с ним случилось, что-то такое, чему можно радоваться, он просто не мог быодновременно ворчать, как плохи его дела, так что уже была бы польза. Да и жить было бы куда легче и ему самому, и его друзьям. Если думать о пончике, а не о дырке в нем, хуже не станет, а может стать лучше, так как тогда не сосет под ложечкой и пищеварение улучшается. Не стоит цепляться за беды и заботы. У них слишком много колючек.

Поллианна понимающе улыбнулась:

– Это напомнило мне о том, что я сказала как-то раз одной пожилой леди. Она была из моего дамского благотворительного комитета на Западе и принадлежала к тем людям, которым нравитсячувствовать себя несчастными и перечислять имеющиеся у них основания для печали. Мне было тогда лет десять, и я пыталась обучить ее игре. Удалось мне это, кажется, не очень хорошо, и очевидно, в конце концов я смутно догадалась, чем это вызвано, так как сказала ей с торжеством: «Ну, все равно, вы можете радоваться, что у вас столько причин, чтобы быть несчастной, так как вам очень нравится страдать!»

– Так ей было и надо, – засмеялся Джимми.

Поллианна приподняла брови:

– Боюсь, она обрадовалась этому не больше, чем обрадовался бы тот мужчина в Германии, если бы я сказала ему то же самое.

– Но им следовало выслушать, а тебе сказать им… – Джимми неожиданно умолк, и на его лице появилось такое странное выражение, что Поллианна удивилась.

– Что такое, Джимми?

– О, ничего, я просто подумал… – начал он, поджав губы. – Вот я сам уговариваю тебя делать именно то, чего так боялся… А я боялся, прежде чем увидел тебя, что… что ты… – Он беспомощно умолк, сделавшись очень красным.

– Джимми Пендлетон! – Девушка с негодованием вскинула голову. – Не думайте, сэр, что на этом вы можете остановиться. Так что же вы хотели сказать?

– О… э-э… н-ничего особенного.

– Я жду, – негромко добавила Поллианна. Ее голос звучал спокойно и твердо, но в глазах поблескивали озорные огоньки.

Молодой человек заколебался, взглянул в ее улыбающееся лицо и уступил.

– Ну, пусть будет по-твоему. – Он пожал плечами. – Просто я беспокоился… немного… из-за этой игры… боялся, что ты будешь говорить точно так, как говорила прежде, и…

Но взрыв веселого смеха не дал ему договорить:

– Ну вот, что я тебе говорила! Даже ты, оказывается, беспокоился, как бы я в двадцать лет не осталось точно такой, какой была в десять!

– Н-нет, я не хотел сказать… честное слово, Поллианна, я думал… конечно, я знал…

Но Поллианна только закрыла уши руками и снова разразилась веселым смехом.