Текст книги "Сказки"

Автор книги: Елин Пелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Старая мельница

В лесистой долине за селом, над глубокой запрудой, стояла мельница. Проработала она полтораста лет и состарилась.

– Ничего, поработаю ещё немного, – говорила она воде, которая вертела её колесо. – Ещё хватает силёнок.

Но случилось так, что мельник умер, а заменить его было некому. Мельница умолкла, запустела.

Когда старый мельник был жив, он часто приводил сюда своего внучонка Иванчо, и мельница не раз слышала, как дедушка говорил ему:

– Эту мельницу я оставлю тебе, Иванчо. Ежели будешь о ней заботиться, и она о тебе позаботится, кормить тебя будет.

Но после смерти старика Иванчо не пришёл. Мельница ждала его, да не дождалась. Понемногу потеряла всякую надежду, заросла бурьяном, крыша у неё провалилась, одним словом – мельница доживала последние дни. Дорогу к ней оплели колючие заросли, и люди забыли старую мельницу. В её развалинах завелись сычи, под порогом поселился большущий уж.

– Ну, – спрашивала её вода, – где же твой Иванчо? Ты уже ни гроша не ст оишь, а мне охота работать. Даром моя сила погибает.

Мельница лишь кряхтела с досады. В дождливую погоду, когда ей было особенно тяжело, она плакала и роняла крупные слёзы.

Однажды, в один прекрасный день, она услыхала шаги и голоса людей.

– Ах, это, наверно, Иванчо пришёл, – обрадовалась она.

И вот по заглохшей дороге пришло трое человек. Вёл их какой-то юноша.

«Похож на Иванчо, – подумала мельница. – Ишь ты, как вырос, а я-то все ещё малышом его считала! Боже, хоть бы он поправил меня, чтобы снова приняться за работу!»

Да, мельница не ошиблась. Юноша этот, действительно, был Иванчо. Он остановился перед ней и сказал пришедшим с ним людям:

– Вот здесь. Эта мельница уже спела свою песенку, но на её месте мы построим чудесную электрическую станцию.

Услышав это, вода громко зашумела и сказала мельнице:

– Слышишь, старуха, для меня снова найдётся работа. Теперь я буду двигать турбины – турбины электрической станции, понятно? Это место озарят электрические солнца, и свет, который я буду производить, загорится в равнине, во всех сёлах и городах, что видны отсюда. Иванчо не то, что его дед, – он не будет нянчиться с тобой. Он по-иному рассуждает.

– Что ж, видно, другие времена пришли, – вздохнула мельница. – Делать нечего. Моя песенка спета. Долг свой я выполнила и без сожаления исчезну, раз на моём месте загорятся новые солнца.

Пятачок отдай!

Жили некогда два приятеля – Райко и Брайко. Они частенько обманывали друг друга и потому друг другу не доверяли. Однажды Райко задолжал Брайко пятачок и не хотел его вернуть. Брайко никак не мог примириться с потерей пятачка и где ни встретит должника, требует:

– Пятачок отдай!

– Не отдам!

– Эй, отдай пятачок!

– А вот и не отдам…

Как-то Брайко пришёл к Райко за пятачком. Стучался, стучался – никто не отзывается.

– Эй, слышишь, пятачок отдай!

– Слушай, жена, скажи ему, что я умер, авось уберётся, – сказал Райко своей жене, улёгся на пол и прикинулся мёртвым. Жена стала причитать над ним.

– Какой тебе ещё пятачок, Брайко, не видишь, что ли, муж мой умер! – сквозь слезы проговорила она, открыв дверь.

– Царство ему небесное, – сказал Брайко, увидев приятеля лежащим на полу. – По всему видать, плакали мои денежки, но мы были закадычными друзьями, и я не уйду, покуда не похороню его, – вздохнул Брайко и тут же принялся за дело: напилил досок, гроб сколотил.

Положили притворщика в гроб, позвали соседей, поплакали, попричитали, отпели и на кладбище понесли.

А Райко лежит и не шевелится – лиса лисой.

Могила ещё не была готова, да и к тому же смерклось, вот покойника и оставили на ночь в кладбищенской церкви.

Все стали расходиться, а Брайко сказал:

– Я не покину приятеля одного! – И немного погодя забрался тайком на хоры, а сам думает: – «Райко непременно встанет, вот тогда я и схвачу его за шиворот и не отпущу, пока не вернёт мне пятачка».

Вот уже и ночь наступила, а приятели – один на хорах, другой в гробу – молчат и не шевелятся.

Вдруг дверь отворилась, и в церковь вошло несколько страшных-престрашных разбойников. Они высыпали на пол целую кучу награбленных денег и другого добра и стали делить добычу. Делили, делили, пока не осталась одна сабля, и тут дело дошло до ссоры: каждый хотел взять саблю себе.

– Пусть эта сабля достанется тому, кто одним взмахом отрубит голову мертвецу, – сказал атаман. – А если не отрубит, так со своей головой расстанется.

Саблю взял самый сильный из разбойников и уже занёс её над головой Райко, который чуть было и впрямь не умер со страха.

Видит Брайко с хор, что дело вот-вот кончится плохо, да как крикнет во весь голос:

– Вставайте, мёртвые, передушим живых!

Райко, не долго думая, приподнялся и вскочил на ноги.

Разбойники перепугались и убежали, а все сокровища оставили. Тогда Брайко спустился с хор, и они с Райко стали делить добычу.

Делили, делили, а когда всё разделили, Брайко снова завёл старую песню:

– Пятачок отдай!

– А вот и не отдам…

А разбойники тем временем всё бежали, бежали, пока до леса не добежали. Оттуда они послали самого храброго посмотреть, что в церкви делается и много ли мертвецов поднялось.

Самый храбрый разбойник потихоньку подкрался к церкви, поднялся на цыпочки и заглянул в окно. В это время приятели спорили из-за пятачка.

Райко увидел в окне голову разбойника, мигом сорвал с него шапку, швырнул на пол и крикнул Брайко:

– Вот тебе пятачок!

У разбойника душа ушла в пятки, и он пустился во весь дух от греха подальше.

– Ну, что же ты видел? – спросили его товарищи, когда он прибежал к ним.

– Мертвецов там несметная сила, – сказал самый храбрый разбойник. – Столько денег мы им оставили, а на каждого всего по пятачку пришлось, да и то одному не хватило, так они у меня шапку забрали!

Эхо

Один богач очень любил хвастаться своими обширными угодьями: нивами, лугами, лесами и пастбищами.

Больше же всего он кичился одной ложбиной в своем лесу: есть, мол, там особенное эхо – человеческим голосом откликается.

Частенько приглашал он своих приятелей посетить эту местность, устраивал там обильное угощение, и все дивились звонкому эху.

А это вовсе не эхо откликалось, а спрятавшийся в лесу слуга, которого хозяин обучил отвечать, словно настоящее эхо.

И вот однажды случилось так, что этот усердный слуга долгое время был в отлучке.

К богачу приехали гости и попросили показать им знаменитую ложбину. Нечего делать, хозяин послал в лес нового слугу, простоватого малого, и научил его, как отвечать на каждый зов, чтобы гости приняли его за эхо.

Потом богач повёл в лес своих приятелей. Они пили, ели, беседовали о том, о сем, а под конец хозяин решил показать им чудесное эхо. Вот он поднялся, выпятил грудь и крикнул во весь голос:

– Иван, где ты?..

– Ту-ут, хозяин, ту-ут, с каких пор поджидаю! – тотчас же откликнулся простоватый слуга.

Камень

В одном городе был каменный мост.

Колесом выворотило из него небольшой камень.

«Надоело мне лежать вместе с другими, – обрадовался камень, – тесно мне здесь, куда лучше особняком держаться!»

Тут подбежал мальчишка и поднял камень.

«Вот, – подумал камень, – захотел – и отправился в дорогу. Стоит мне пожелать чего-нибудь…»

Мальчишка швырнул камень в соседний дом.

«Захотел и полетел, – подумал камень. – Всё в моей воле!»

Полетел, стало быть, камень – да прямо в чьё-то окно угодил. Разбил стекло, и стекло крикнуло:

– Ах ты, озорник!

А камень думает:

«Не люблю я, когда другие в мои дела нос суют. Хочу, чтобы всё было по-моему. Вот я какой!»

Тут камень упал на диван и подумал:

«Что ж, здесь можно и отдохнуть на мягоньком».

Но… камень взяли и бросили обратно, на мост. А он летит и кричит остальным камням:

– Здорово, братцы! Был я в одном прекрасном доме, но не по мне богатая жизнь. Лучше уж с простым народом остаться.

Замухрышка и царская дочь

В тридевятом царстве, в тридесятом государстве жил да был некогда царь.

И была у этого царя дочь, да такая пригожая, что краше во всём свете не найти.

Одно плохо: каждую ночь уходила она тайком из отцовских палат и где-то пропадала до самого утра, а на заре тайком возвращалась. И никто не мог её укараулить.

Каждый день отец покупал ей новые туфли, и каждое утро их находили стоптанными.

Усомнился царь и стал у неё допытываться, почему, мол, туфли стоптаны и куда это она по ночам ходит.

А дочь знай себе молчок, ни слова не говорит.

Закручинился царь. Поставил у дверей самого верного из своих слуг, велел ему караулить царевну и дознаться, куда она ходит по ночам.

– Если не укараулишь её, – сказал царь, – мой меч – твоя голова с плеч!

На другое утро глядят – туфли царевны опять стоптаны. Опять она куда-то ходила ночью, и царский слуга ничего не видел.

Велел царь казнить слугу и поставил другого.

Но и тот не укараулил царевну. Поставил третьего – и этот остался с носом… И четвёртого, и пятого тоже пришлось казнить.

Наконец явился к царю самый простой из его слуг, что царские конюшни чистил. Все прозывали того слугу Замухрышкой.

– Царь-государь, – сказал Замухрышка, – я берусь твою дочь укараулить – разузнать, куда она ходит.

– Только смотри, если не укараулишь – мой меч, твоя голова с плеч, – сказал царь, – ну, а если дознаешься – полцарства тебе отдам.

– Твоя воля, царь-государь, – ответил Замухрышка и вечером встал на часах у дверей в царские палаты.

Увидала его царевна и засмеялась.

– Какие молодцы меня не устерегли, так куда уж тебе! Завтра и твоя голова с плахи скатится.

– Поживем-увидим, – сказал Замухрышка и присвистнул.

Вечером, когда все во дворце заснули, Замухрышка увидел, как из окна по шёлковой лестнице тихонько спускается царская дочь. Он улучил минуту, незаметно отрезал лоскуток от её платья и, крадучись, пошел следом за ней.

Шли они, шли, дошли до широкой реки.

Царевна остановилась, подождала немного, потом что-то крикнула. Тут из реки показалась большая золотая рыба и к самому берегу подплыла. Царевна уселась на рыбу, и та скорёхонько перевезла её на другой берег.

Понял Замухрышка, что не переплыть ему реку, испугался и сказал:

– Видать, и моей голове на плечах не оставаться, так уж лучше сбегу я от царя и назад не возвращусь.

И он побежал вдоль берега куда глаза глядят.

Бежит Замухрышка и вдруг слышит громкие голоса. Подкрался он и видит: двое чертей спорят – палку, пару сапог да шапку разделить не могут.

Замухрышка быстро перекрестился, и черти тут же как сквозь землю провалились, а он взял и палку, и шапку, и сапоги.

Надел Замухрышка шапку – и тотчас же сделался невидимкой.

Обул сапоги – и они сами понесли его, а шагов не слыхать.

Махнул палкой над рекой – и вода расступилась надвое.

– Как раз то, что мне нужно! – обрадовался Замухрышка и быстро перешёл на ту сторону.

Побежал он по следам царской дочери, нагнал её и пошёл с ней рядом. А она его не видит и не слышит.

Шли они, шли, дошли до железного леса.

Замухрышка замахнулся палкой и так ударил по одному железному дереву, что по всему лесу гул прокатился.

Царевна задрожала от страха и промолвила:

– Ах, боже, сколько раз проходила я этим лесом, а ни разу не слышала, чтобы он так гудел! Что же это такое?..

Пошли они дальше. Замухрышка ещё раз ударил палкой по дереву, и ещё страшнее загудел лес.

Опять задрожала от страха царевна и опять промолвила:

– Ах, боже, сколько раз проходила я этим лесом, а ни разу не слышала, чтобы он так гудел! Что же это такое?..

Только они вышли из леса, как показался большой дворец. Ночь была темная, а он ещё темнее. Ни огонька, ни голоса.

Царевна быстро направилась ко дворцу. Замухрышка следом пошёл.

И вот из дворца вышли старый царь и старая царица, а за ними молодой, пригожий царевич.

Они радостно встретили царевну и повели во дворец. И тут загорелись все лампы, музыка где-то заиграла.

Замухрышка тоже вошёл, и никто его не увидел и не услышал.

Все уселись за стол и стали пировать. Замухрышка подошёл, взял серебряную ложку из-под рук царевны и в невидимый карман положил. Все диву дались, куда исчезла дорогая ложка, искали её, искали, да так и не нашли.

Наевшись досыта, все стали в кружок и начали играть золотым яблоком. Замухрышка тоже стал, перенял золотое яблоко и сунул в карман к ложке.

Все всполошились – куда это исчезло золотое яблоко, но сколько ни искали, так и не могли найти.

Царевна испугалась и подумала: «Железный лес, видно, не к добру гудел!.. Серебряная ложка и золотое яблоко пропали тоже не к добру. Дай-ка я уйду поскорее!»

Простилась она с царем, царицей и царевичем и пошла восвояси. Те проводили её до самой опушки железного леса.

А невидимка Замухрышка следом за царевной идёт. Когда они проходили чащей, он снова взял да и ударил палкой по железному дереву, и по всему лесу гул прокатился.

Царевна пуще прежнего испугалась и промолвила:

– Ах, боже, прежде сколько я ни проходила этим лесом, ни разу не слышала, чтобы он гудел, а нынче… Нет, не к добру всё это!

Прошли они железный лес и к широкой реке выбрались. Тут показалась золотая рыба и перевезла царевну на тот берег.

А Замухрышка ударил по воде своей палкой, вода расступилась, он через реку посуху перешёл и дальше следом за царевной отправился.

Когда дошли они до царских палат, царевна тихонько поднялась по шёлковой лестнице и через окно в свою опочивальню влезла.

А Замухрышка стал на часах у дворцовых дверей, снял шапку, и тут царевна увидела его в окно. Увидела и стала над ним смеяться, думая, что он не знает, куда она ночью ходила:

– Ну, что, Замухрышка, устерёг меня?.. Быть твоей голове на плахе!

Утром царь позвал Замухрышку и спросил:

– Как, Замухрышка, укараулил мою дочь?

– Укараулил, царь-государь, – ответил Замухрышка и про всё поведал царю: и про реку, и про железный лес, и про тот дворец, где они с царевной были. Только про чертей, про шапку, палку и сапоги промолчал.

А потом Замухрышка достал из кармана лоскут материи и сказал царевне:

– Этот лоскут я отрезал от твоего платья, когда ты из окошка выбиралась.

Лоскут приложили к вырезанному месту и увидели, что он точь-в-точь подходит.

Тут Замухрышка обернулся к царевне и спросил:

– Не пропала ли у тебя за столом серебряная ложка? А золотое яблоко не исчезло, когда вы играли?

Царевна увидела, что ей не отвертеться, и сказала:

– И ложка пропала, и яблоко!

Тогда Замухрышка достал их из кармана и спросил:

– Эти, что ли?

– Эти, – ответила царевна, увидев ложку и яблоко.

Так Замухрышка выследил царевну, и царь отдал ему полцарства, а царская дочь полюбила Замухрышку за проворство и бесстрашие и стала его женой.

Свадьбу справили богатую, царскую.

И я там был, и ел, и пил, и про всё, что слыхал и видал, вам рассказал.

Мельник и помольщик

Один человек привёз на мельницу зерно. Когда смололи немного мучицы, он замесил лепёшку и зарыл в уголья печься.

А мельник ему и говорит:

– Давай, брат, друг другу небылицы рассказывать. Чья небылица занятнее будет, тот и лепёшку съест.

– Давай, – согласился помольщик.

Мельник начал:

– Дед мой когда-то огородником был, а я помогал ему. Однажды он послал меня за тыквой. Взял я топор и пошёл на бахчу спелую тыкву искать. Шёл, шёл и нашёл. Замахнулся я, чтобы срубить тыкву, а топор весь в неё ушёл и пропал. Залез я в тыкву и стал искать топор. Три дня и три ночи ходил – топора нет как нет. Встретил я там человека с девятью верблюдами и спрашиваю:

– Побратим, не попадался ли тебе здесь мой топор?

– Какой там топор! Я тут целого верблюда потерял и не могу отыскать, а ты – топор!

Тогда я воротился к деду и рассказал всё, как было. А он схватил меня за ухо, хорошенько оттрепал и сказал:

– Коли встретишь где помольщика, обмани и съешь его лепёшку…

– Теперь послушай, что я тебе расскажу, – начал в свою очередь помольщик. – Отец мой был пасечником и держал много ульев. Он всех своих пчел до одной знал, и стоило какой-нибудь под вечер не вернуться, он тотчас же шёл разыскивать ее.

Как-то искал он потерявшуюся пчелу и видит: в поле какой-то человек впряг её вместе с буйволом и пашет как ни в чём не бывало. Отец отобрал у него свою пчелу, а ей, как на грех, ярмом шею натёрло. Стал отец лечить пчелу, чем ему ни скажут. Один старик и научи его сжечь ядрышки от орехов и пеплом рану присыпать. Хорошо. Только одно ядрышко не сгорело до конца, принялось, и на шее у пчелы ореховое дерево выросло. Кто ни пройдёт – комок земли швырнёт, авось, мол, орехи сбить удастся. На ветках столько земли собралось, что трава проросла – не орех, а лужайка.

Полезли мы с отцом траву косить. Глядим: на лужайке олень пасётся. Отец бросил в него косу, а косовище в ухо оленю воткнулось. Мотал он, мотал головой, так всю траву и скосил.

Стали мы с отцом сено копнить. Взобрался я на копну, а он мне снизу вилами сено подаёт. Копнили, копнили, до самого неба добрались, а сено ещё осталось. Подал мне тятя топор. Рубил я, рубил, дыру в небе прорубил и забрался на него. Гляжу – ангелочки простоквашу уплетают. Дали и мне. Ел я простоквашу, ел, досыта наелся, пора, думаю, на землю возвращаться. Выглянул я в дыру, смотрю – а копна-то повалилась. Что теперь делать?.. Взял я у ангелочка верёвку и стал спускаться. Целый день спускался, и застала меня ночь. Разломал я топорище, костёр развёл и остался у костра ночевать. А верёвка перегорела, и полетел я на землю. Летел, летел, плюхнулся в болото и по шею в тине увяз.

Вздумал я вылезти, а тина не пускает. Так и остался в болоте. А патлы у меня давно не стрижены, торчат над болотом, словно очерет. Прилетели тут дикие утки, свили на моей голове гнездо и вывели утят. Учуял их волк, прибежал, а я изловчился, в хвост ему вцепился, да как крикну:

– Ату его!..

Волк рванулся и выволок меня из болота. Тут я волка выпустил, а из него бумажка выпала, а на ней написано:

«Мельник, рыбаку рыбу не продавай – лепёшка-то помольщика».

Про двух братьев

Было нас двое братьев. Отправились мы однажды в лес по дрова. Нарубили дровец и сели отдохнуть.

Брат мой и говорит:

– Кабы нам сейчас белый каравай – мы бы его натощак в один присест уплели!

Не успел брат это промолвить, глядим, с горки белый каравай катится. Прямо к нам.

Ели мы, ели – наелись.

Брат говорит:

– А теперь бы флягу вина, мы бы её до дна выпили!

Не успел он это промолвить, глядим – с горки фляга сама собой катится и прямо к нам.

Пили мы, пили – напились.

Брат опять говорит:

– Эх, хорошо бы сейчас с медведем побороться, косточки размять!

Не успел брат это промолвить, глядим – с горки медведь катится и прямо на нас…

А у меня, храбреца, словно два сердца: одно говорит «держи!», другое кричит «беги!» Послушался я того, что «беги» кричит, да как припущу, только меня и видели.

На другой день вернулся я в лес. Гляжу: от брата хоть клочья одёжки остались, а от медведя – ну ничегошеньки!..

Кулик и Журавль

Кулик и Журавль у болота родились и болота не покидали. И так хорошо им жилось, что все им завидовали и говорили:

– Журавль – хитрец, а Кулик – молодец!

У слышали это приятели, возгордились и сказали друг другу:

– Да, да, да! Хороша болотная вода! Мы одни хозяева болота и с другими нам делиться неохота.

Тут они взмахнули крыльями и ввысь поднялись. Летели, летели, на поле широком сели. И захотелось им, чтобы всё в поле было по их воле.

– Кто нас здесь ни увидит, все нам подчинятся, – сказал Журавль-хитрец Кулику-молодцу.

И вдруг слышат они крик перепела:

– Прр-прр! Прочь, прочь!.. Убирайтесь живей, я здесь всех важней, всех важней!

А жаворонок поднялся высоко-высоко, крылышками затрепыхал, залился-засвистал:

– С запада на восток это поле вдоль и поперек моё, моё, моё!

И голос жаворонка разносился по всему полю.

А на Журавля-хитреца и Кулика-молодца никто и взглянуть не хочет.

Присмирели наши приятели, клювы повесили, посидели, послушали.

– Скучно здесь, братец!

– И впрямь скучно!

– Давай улетим!

– Давай, братец.

Взмахнули они крыльями и ввысь поднялись. Летели, летели, в дремучий лес залетели и на сухом дереве сели.

Захотелось им, как в поле, чтобы в лесу все было по их воле.

– Чик, чик, чик, фью, чик-чик!.. – разнёсся по всему лесу звонкий, заливистый голос.

Всё живое притаилось и слушает.

– Что это? – спросил Кулик-молодец сороку.

– С-с-с! Вот так так! Неужели ты не знаком с нашим соловьём?

– Откуда мне его знать, коли я в глаза его не видел? Каков он из себя? Нос, поди, длинный?

– Нет.

– А ноги длинные?

– Нет.

– Ну перья-то хоть красивые?

– Нет.

– Большой он?

– Нет

– Что же это за птица?

– Ты лучше не спрашивай, а послушай его песню. Чудо, а не голос!

– Песню, говоришь?.. Мы и не такие песни слыхали! Побывала бы ты на нашем болоте да лягушек послушала!.. Голос у них и громкий и приятный. Послушаешь, послушаешь, да и скушаешь! Нет лучше нашего болота, с ним и расставаться неохота!

– Ну и лети в свое болото, мне и слушать тебя неохота, – сказала сорока и улетела.

Сидят на сухом дереве Журавль-хитрец и Кулик-молодец, клювы повесили, смотрят невесело.

– Плохо, приятель!..

– Плохо, братец! Лучше нашего болота во всём свете нет.

– Чистая правда. Летим обратно!

Взмахнули крыльями, полетели и на родном болоте сели.

С той поры все там и сидят. Ходят, бродят, лягушиные песни слушают. Как проголодаются, клювом из болота лягушек таскают. Так и живут – горя не знают.

И, весёлые, счастливые, друг другу твердят:

– Хорошо, приятель!

– Хорошо, братец! От добра добра не ищут…

– То-то и оно!

Недаром говорят: всякий кулик своё болото хвалит.