Текст книги "Рукоять меча"

Автор книги: Элеонора Раткевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Ну нет, голубчики, так дальше не пойдет! Не для того Гобэй трудился столько лет, чтобы какой-то пленник вот так, за здорово живешь, пустил все его труды прахом!

Мальчишка, нахал! Но если раньше Гобэй сомневался, недоумевал, то теперь он совершенно точно уверен: этот недоумок, чьи руки явно привычнее держат мотыгу, чем волшебный посох, – действительно великий волшебник. Иначе Гобэй никак не мог объяснить себе происходящее.

Человек устроен очень просто, а разум его – и того проще. Покажи голодному еду – и у него потекут слюнки. Покажи здоровому молодому парню голую девку, и у него… впрочем, стоит ли перечислять? Способов воздействовать на тело не так уж много. Способов влиять на разум побольше, но по сути своей они ничем не отличаются от тех незатейливых ловушек, на которые попадается тело. И Гобэй знает их всех наперечет.

Он давно усвоил это простое ремесло – воздействовать на людей. Он знал, как вызвать слезы раскаяния и вздох восхищения, как поднять человека из грязи – и как утопить в ней, как заставить умереть в судорогах вины – и как свести с ума гордостью за тот самый поступок, которого человеку следовало бы стыдиться больше всего в жизни, как завоевать преданность этих примитивных существ – и как удержать ее навечно.

Знал – до тех пор, пока не появился этот пленник.

Поначалу Гобэй не видел никакой опасности в долгих бессодержательных беседах, которые пленный маг вел с его учеником. Какой-то нелепый рассказ о рыбной ловле… задушевная история о том, как Кенет обратился за советом к проститутке, чтобы она помогла ему избавиться от домогающейся его красивой, знатной и богатой барышни… и прочая чушь в том же роде. Уж не придумал ли Кенет всю эту ерунду, чтобы скрыть от Кэссина мучительную боль, которую испытывает в его присутствии? Болтает себе и болтает – а пока он болтает, пока Кэссин хохочет над его неуклюжей придумкой, он может отвернуться, чтобы смеющийся Кэссин не заметил, какая напряженная боль прячется в его глазах. Да если бы Гобэю сто лет думать, он и то бы не придумал более изощренной пытки для своего узника. Столько боли – ежедневно, по нескольку раз в день… никакая воля не выдержит подобного натиска. Скоро, очень скоро пленник запросит пощады. Скоро он сдастся на милость победителя… и милость ему будет оказана. Если, конечно, он не заставит победителя слишком долго ждать.

Еще немного… Гобэй казался себе вышивальщиком. Говорят, именно так вышивают медленным крестом: стежок, еще стежок… Гобэй не торопился. Он и вообще никогда и никуда не торопился. Стоит заторопиться – и вместо прекрасной вышивки на полотне явит себя безобразный бугор. Гобэй – мастер, и его «вышивки» всегда безупречны.

А этот пленник торопится. Нелепо взмахивает иглой. Обрывает нить. И тянется за другой, даже не закрепив оборванную. А то и делает стежок, даже не замечая, что протыкает полотно пустой иглой. Гобэй испытывал искреннее удовлетворение, наблюдая за его суматошными попытками.

И тем не менее…

Он не умеет манипулировать людьми. Он прет напролом, как пьяный палач в постель шлюхи. Он злит Кэссина понапрасну… ох как же он его злит. Он постоянно говорит не то и не так. Он сам постоянно обрывает ростки едва появившегося успеха.

И однако…

Не может быть никаких сомнений – у него получается!

Он вышивает пустой иглой по дерюге – но под его рукой искусно сработанная вышивка дышит шелковым блеском. Он не умеет воздействовать на людей, он все делает неправильно, наоборот, – но он воздействует!

Кэссин уже не тот, что прежде. Сам он этого, по счастью, не заметил – но от Гобэя не могут укрыться нервные подергивания его рта, потирающая лоб ладонь, упрямо сжатая челюсть. Гобэй едва мог поверить собственным глазам. Никто не смог бы поколебать преданность его учеников. Тем более – Кэссина. Ни один самый опытный манипулятор. А Кенет смог.

Но как же он, чтоб ему пусто было, это делает?

Да, он могущественный маг. Очень могущественный. Раз он не манипулировал сознанием Кэссина, значит, он сделал это каким-то другим способом. И настолько изощренным, что Гобэй даже понять его не в состоянии. Какое невероятное могущество! И подумать только, что вскоре это могущество будет принадлежать ему, Гобэю!

А ведь будет, в этом нет никаких сомнений. Игры закончились, господин пленный маг. Теперь я примусь за вас сам.

Обработать мальчишку-ученика несложно. А вот со мной вам не справиться. И поумнее вас люди были, а заморочить их ничего не стоило. Вы ведь и понятия не имеете о том, как управлять чужим сознанием, – иначе не пришлось бы вам справляться с моим учеником этим странным, ни на что не похожим способом. А я очень даже хорошо знаю, как это делается. Вам передо мной не устоять.

Да, кстати о мальчишке-ученике… я вам этого не простил. Мальчишка сам по себе мелочь, да не мелочь то, что вы осмелились посягнуть на результат моих усилий. Я воспользовался им, как серебряным половником, чтобы помешать варево, а вместо варева он окунулся в клокочущую сталь… и эта сталь возомнила, что может расплавить то, над чем я потрудился. Я еще посмотрю, что мне делать с изуродованным половником: починить, переплавить или попросту выкинуть… но расплавленная сталь будет отлита в форму и застынет в ней навечно. Я так решил, господин Кенет.

Завтра поутру я вами займусь.

Глава 3
ИСПОРЧЕННАЯ ВЫШИВКА

– Я даже говорить об этом не хочу! – крикнул Кенет. – Ни за что и никогда!

– Это еще почему? – возмутился Кэссин. – Помоями обливать – на это ты горазд! А как тебя просят объяснить хотя бы, за что ты такие слова говоришь, так ты на попятный!

Кенет устало вздохнул и кончиком пальца погладил лежащего на ладони Лопоушу.

– Прости, – негромко произнес он, глядя в сторону, – погорячился. Ты прав, я должен бы тебе объяснить… но я не хочу говорить о твоем… наставнике… – Это слово Кенет выдавил с явным усилием. – Понимаешь, мне это очень противно. Но раз уж тебе так нужны объяснения… я попробую. Только я расскажу тебе совсем другое.

Другое так другое. Кэссину и самому неохота слушать, как Кенет именует его кэйри хозяином. Неплохо для разнообразия сменить тему. А уж если из его рассказа Кэссин поймет наконец, почему этот молодой целитель так презирает его кэйри, будет совсем замечательно. Тогда Кэссин найдет истоки его глупой ненависти и сумеет его переубедить.

– Только я не уверен, что ты поймешь, – нехотя произнес Кенет. Опять он за старое!

– Ты давай рассказывай, – отрезал Кэссин. – Там разберемся, пойму я или нет.

– Ладно. – Кенет помолчал недолго – не то собираясь с мыслями, не то поглощенный воспоминаниями.

– У меня был наставник, – неторопливо начал он. – И этот наставник… нет, не то… в общем, мне казалось, что он просто издевается надо мной. Дает мне непосильные задания. Едва ли не помыкает мной.

Кэссин молча кивнул – все это ему знакомо.

– Что он презирает меня… потому что я никогда не смогу стать таким, как он… никогда не научусь…

На мгновение Кенет замолк.

– А дальше? – поторопил его Кэссин.

– А дальше… – Кенет невесело усмехнулся. – Дальше мне нужно было… – Он оборвал себя. – Не важно. Главное – я должен был дойти и сделать… не важно что. Сделать это. Но пройти я должен был сквозь поле боя, и тут бы мне никакая магия не помогла, даже если бы я умел тогда… и мой учитель вывел меня сквозь битву, прикрывая своим телом, и крикнул мне… – Кенет судорожно сглотнул. – «Беги»… и я побежал… а он дал мне уйти, а сам погиб…

– Ты долго его оплакивал? – тихо спросил Кэссин.

– Да нет, – усмехнулся Кенет. – Я сделал так, что он не умирал.

– Ты можешь воскрешать мертвых? – с благоговейным ужасом спросил Кэссин.

– Нет, – коротко ответил Кенет. – Я сделал так, что битвы, в которой он погиб, не было, и он в ней не погибал. Он жив и ничего этого даже не помнит.

– Вот оно как… – Трагическая история обернулась сказкой с хорошим концом, и Кэссин испытал непонятное разочарование. Хорошо, что неведомый ему наставник Кенета не умер, – но зачем Кенет рассказал ему эту историю? Могуществом своим похвалиться, что ли?

– Зачем ты мне все это рассказал? – спросил он напрямик. Школа кэйри Гобэя даром не прошла – Кэссин давно уже не задавал прямых вопросов. Но с Кенетом иначе нельзя: намеков он не понимает, а обиняками говорить отказывается.

– Я так и знал, что ты не поймешь, – вздохнул Кенет. – А рассказал я это тебе, чтоб ты понял, что такое настоящий наставник. Мой учитель отдал за меня жизнь… отдал, не зная, что я смогу ее вернуть… без страха и колебаний… Ученик не должен предавать учителя, это правда. Но и учитель не должен предавать ученика. Обычно об этом не говорят. Наверное, потому что такая мерзость не всякому и в голову взбредет. А между тем это совершается так часто, что должен же кто-то об этом сказать. Хоть бы и я.

В дверь просунулась голова одного из старших учеников. Точнее, одного из тех, кто мнил себя старшим учеником. Из тех, кого кэйри считал бросовым товаром и отдавал в шифровальщики господину Главному министру Тагино.

– Кэйри велит привести пленника в комнату для допросов, – торжественно возгласил он.

– Вот теперь пойдет потеха, – еле слышно пробормотал Кенет, подымаясь с пола.

– Руки ему ведено связать впереди, – продолжал ученик, гордый оказанной ему честью – передать приказ кэйри. От слова «связать» Кэссина едва не замутило.

– Почему? – отрывисто спросил он. Кенет негромко засмеялся.

– Потому что твой хозяин хочет видеть, не растаяли ли веревки на моих руках, – пояснил он. – Если мои руки будут связаны сзади, он не сможет этого видеть… или же мне придется выслушать заготовленную для меня речь, повернувшись к нему не лицом, а противоположным местом, а это ему вряд ли понравится. Он хочет видеть мои руки и мои глаза одновременно.

Он вытянул вперед свои загорелые руки. Надо же – прошло совсем немного времени, а опухоль спала с них совершенно. Его переломы зажили… так быстро?!

– Не заставляй ждать своего хозяина, – с мягкой иронией посоветовал Кенет.

Пожалуй, именно слово «хозяин» и вывело Кэссина из столбняка. Он взял протянутую учеником веревку и крепко захлестнул ее на руках пленного целителя.

И снова Кэссин видел их рядом – своего кэйри и пленного мага. Величественную фигуру в подобающих магу одеяниях – и высокого худого парня в одежде ремесленника. Руки, спокойно возлежащие на столе мореного дуба, – и руки, связанные им самим несколько минут назад.

– Кэссин, – распорядился кэйри Гобэй, – вели стражникам удалиться. Нечего им тут делать. Взамен поставь на стражу старших учеников. Да не перепутай – старших, а не младших!

Неужели дело обстоит настолько серьезно? Старшие ученики, надо же! Вряд ли поручение придется им по вкусу… хотя нет, что за глупости, на то они и старшие ученики, чтобы не привередничать, подобно барышням на выданье, а повиноваться. К тому же если сказать им, что стеречь предстоит не кого-нибудь, а мага, едва ли они сочтут охрану подземелья унизительной для их достоинства.

Кэссин исполнил повеление кэйри невероятно быстро. Его подгоняло любопытство. Он жаждал знать, что происходит в камере для допросов. О чем сейчас его кэйри беседует с пленником. Чем скорее он отыщет кого-нибудь из старших учеников и отошлет прочь стражу, тем раньше он сможет вернуться в допросную. Правда, кэйри Гобэй не приказал ему возвратиться… но ведь и не запретил же! Конечно, он может и прогнать Кэссина… а может и не прогнать. Попробовать-то стоит!

Опасения Кэссина оказались напрасными. Кэйри не прогнал его. Он был настолько увлечен беседой, что едва ли заметил, как Кэссин вошел в допросную и тихонько притворил дверь за собой.

– И на что вы тратите такую силу? – мягко увещевал Кенета Гобэй. – На каких-то дровосеков, на коров, не способных отелиться, на грядки огородные… разве это стоит вашего могущества?

Голос его звучал на удивление сердечно. Кэссин никогда не слышал, чтобы его кэйри так говорил… и все его существо затрепетало, раскрываясь навстречу этому задушевному голосу. Но Кенет почему-то не понимал, какая редкая честь выпала на его долю. На устах его мерцала непонятная усмешка. Не будь Кэссин так охвачен радостью, он бы непременно разозлился на глупого целителя.

– Магия, друг мой, – это великое искусство, – продолжал между тем Гобэй. – И вы это понимаете. Если бы не понимали, то задали бы вопрос: «А зачем же тогда нужна магия?»

«Он все-таки заметил меня, – понял Кэссин. – И говорит это не только и не столько для Кенета, сколько для меня». Гобэй нечасто снисходил до того, чтобы давать своему ученику такие пространные уроки. Кэссин вновь преисполнился радостью. Теперь-то уж точно все будет хорошо. Уж теперь Кенет наверняка все поймет… не сможет не понять… и согласится с кэйри… и ему не надо будет разрываться между преданностью кэйри и симпатией к этому очень странному молодому магу… и все станет на свои места… потому что Кенет покорится, и они с кэйри будут заодно… и тогда Кэссин попросит разрешения привести к Кенету Покойника…

– Но хоть вы меня не спросили, я вам отвечу, – улыбнулся Гобэй. – Зачем нужна магия? Да для самой себя! Вы просто не умеете распорядиться своей силой. Поймите же, магу не пристало лечить от поноса деревенских мальчишек, которым вздумалось наесться зеленых слив. Лечить их от поноса должен лекарь, а вывозить его последствия – золотарь.

И тут, к изумлению и гневу Кэссина, Кенет внезапно расхохотался.

– О-ох, – простонал он, утирая слезы смеха связанными руками. – Не надо больше. На меня это не действует. Понимаете, я ведь все это уже слышал.

Слышал? Где, когда, от кого? На лице Гобэя появилась слабая тень изумления. Появилась – и пропала. Пусть на мгновение, но кэйри утратил хладнокровие. Кэссин даже пошатнулся от изумления. Он хотел схватиться за край стола, чтобы восстановить утраченное равновесие, но вовремя заметил, что края стола больше нет. Очевидно, Кенет во время разговора прислонился к нему – и его не стало.

– Удивительно все-таки, до чего у вас бедная фантазия, – хмыкнул Кенет. – То же самое и почти в тех же словах… неужели нельзя придумать что-нибудь другое?

– Разве мы с вами об этом говорили? – Гобэй вновь полностью овладел собой. – Я не припоминаю, чтобы мы с вами виделись раньше…

– Вы и не можете помнить, – отрезал Кенет. – Но я вас прошу: не надо тратить на меня сил. Вам меня не уговорить. Вы хотите заполучить то, чего не понимаете… чем даже распорядиться не сможете.

– Вы так уверены? – с изысканной вежливостью поинтересовался Гобэй. – Сельский маг, с помощью вселенского могущества только и способный, что лечить лысых маразматиков от ревматизма, так уверен, что я не мог бы распорядиться этой силой более умно?

– Уверен, – тихо и твердо ответил Кенет. – Вы ведь не понимаете, что дает мне силу. И почему я так безнадежно слаб в вашей темнице. Дело ведь не в том, что это не мое место средоточия, а ваше.

– А в чем же? – мягко спросил Гобэй. – Попытайтесь объяснить мне. Может быть, я и пойму.

Да как он смеет, этот пленный придурок! Он попросту недостоин того терпения, которое проявляет Гобэй.

– Не поймете. – И откуда у Кенета столько упрямства? – Вы ведь даже не поняли, что моя собственная сила не так уж и велика. И не поняли, откуда я ее черпаю… а должны были понять. Вы ведь все мои разговоры с Кэссином подслушивали… это даже не считая того, о чем он вам доносил.

Кэссину внезапно сделалось жарко.

– Из того, что я ему говорил, вы вполне могли догадаться… если бы могли. Но вы не можете. А ведь неглупый человек.

– Премного благодарен. – Гобэй отвесил Кенету иронический поклон.

– Не за что, – сухо ответил Кенет. – Вы ничего не поняли. При всем своем уме. Вы не поняли, что я слаб здесь только оттого, что моя сила – настоящая. Кстати, как и мой перстень. Даже странно, что он вам так понравился, что вы мечтаете его заполучить.

– Что же тут странного? – Гобэй приподнял бровь, дабы выразить удивление, но во взгляде его удивления не было. Он оставался прежним, внимательным и настороженным.

– Для любителя поддельных камней это более чем странно. Вы ведь носите поддельный камень в перстне.

– Ах, вы об этом, – добродушно протянул Гобэй и поднял правую руку, любуясь своим перстнем. – Но он ведь лучше настоящего. Разве вы видели когда-нибудь изумруд таких размеров? Крупные изумруды всегда трещиноватые – а этот безупречен.

– Во всем, кроме одного, – возразил Кенет. – Он не настоящий. Вы ведь долго пытались заставить его работать, как и положено талисману, верно?

И вновь еле заметное облачко набежало на лицо Гобэя.

– А теперь вам мой рубин понадобился… зачем? Вы ничего не сможете с ним сделать. Ничего, – повторил Кенет. – Настоящий маг, может быть, и мог бы… но вы ведь не маг.

Кэссину стало дурно, даже в глазах потемнело. Он внезапно понял с пугающей отчетливостью, что не только кэйри Гобэй говорил в расчете на него. Кенет тоже говорит сейчас не с Гобэем. Он говорит с ним, Кэссином. Он говорит для него… зачем?

– А кто же я, по-вашему? – В голосе кэйри зазвучали опасные нотки. Если бы Кэссин ухитрился вызвать подобную бурю гнева, он бежал бы сломя голову, не разбирая дороги, он бы… в любом случае он бы догадался заткнуться и помолчать.

Кэссин вознес жаркую мольбу непонятно кому – пусть Кенет замолчит, пусть он перестанет, и так уже он наговорил достаточно, чтобы участи его осужденный на казнь преступник и тот не позавидовал.

– А вас это интересует? – Нет, проклятый пленник заткнуться не догадался! – Я могу сказать, хоть вас это и не обрадует. Вы не маг. Будь вы магом, вы бы магией и занимались, а не морочили голову доверчивым простофилям. Конечно, кое-какая сила есть и у вас… да и той вы не сумели распорядиться.

Гобэй не прерывал пленника. Он словно к полу прирос, да так и стоял, судорожно хватая ртом воздух. Возможно, если бы пленник насмехался… но в голосе Кенета звучала усталая печаль, и она запрещала кому-нибудь еще произнести хоть слово.

– Вместо того чтобы магии учиться, вы учились тому, как ловчее обманывать других. – Лицо Кенета было бледным, губы его двигались медленно, словно нехотя. – А обманули в первую очередь самого себя. Но это не ваша вина.

Кэссин с такой силой сжал кулаки, чтоб не вскрикнуть, что его ногти вонзились ему в ладони. Неужели он не понимает? Нет, не понимает. И сейчас он снова произнесет те самые слова…

– Это я во всем виноват, – твердо выговорил Кенет. – Я оставил вас без присмотра. Это по моей вине вы стали лжецом и предателем.

Кэссину показалось, что самый воздух в камере загустел и сделался вязким, как смола. Кэссин знал, что сейчас произойдет. И не ошибся в своем предчувствии.

Кэссин не заметил, как его кэйри выхватил плеть, и тем более не успел заметить, как она молниеносно взметнулась в воздух. И почти одновременно навстречу ей метнулось что-то и скользнуло мимо. Кенет не старался отвести плеть, обвившуюся вокруг его плеч. Он нанес встречный удар – сомкнутыми руками в лицо. Кэйри Гобэй сам велел связать пленнику руки не за спиной, а впереди, и теперь его приказ обратился против него: пленник нанес короткий резкий удар без замаха – и едва не вколотил кэйри нос внутрь черепа. Тот еле успел увернуться, и основная мощь удара прошла по касательной. Все же из левой ноздри обильно закапала кровь, а на левой скуле появилась громадная ссадина. Гобэй злобно вскрикнул и отшатнулся. Кэссин рванулся на помощь, но кэйри справился и без него. Хотя и не без труда, он отшвырнул пленника, стер кровь с лица, гневно бормоча вполголоса разнообразные проклятия, и вновь поднял плеть. На сей раз Кенет почему-то не попытался ни атаковать, ни даже увернуться.

Удар был страшен. На какую-то долю мгновения Кэссину показалось, что плеть попросту рассечет Кенета пополам, и он невольно зажмурился, почти ожидая короткого предсмертного вскрика… или хотя бы исторгнутого болью вопля. Может, этот крик и отрезвил бы кэйри… но нет, проклятый пленник не догадался вскрикнуть. Ни крика, ни стона, только хриплое судорожное «х-хаа», словно тяжелый удар вышиб из легких пленника весь воздух разом. Кэссин, не открывая глаз, в отчаянии затряс головой. Будь проклят, будь трижды проклят пленный маг! Нашел когда мужество выказывать!

Снова свист плети в воздухе. Еще один удар. И еще один.

Кэссин не хотел смотреть, он и вообще не хотел быть здесь. Где угодно, только не здесь. А с какой стати, собственно? Что с ним творится? Разве он не видел боли, не видел крови, не видел пыток? Разве сам не испытывал боли? Так почему же он хочет бежать сломя голову куда угодно, почему он закрыл глаза, словно слабонервная барышня, которой жалко муху раздавить, потому что мухе будет больно? Неужели все дело в этом дурацком видении, которое так и маячит перед глазами, – сизые сумерки, тихий плеск речной воды, запах дыма, и сосновых иголок, и лесной прели, и потрескивание полена в костре, и руки Кенета, облепленные рыбьей чешуей, и его негромкий смех вторит смеху Кэссина, и где-то неподалеку лягушки разорались, словно у них парад по случаю дня рождения какой-то титулованной особы, и снова потрескивает полено, и тишина кругом… спокойная и радостная… и Кенет снова усмехается… видение того, чего никогда не было… и не будет никогда…

Кэссин насильно заставил себя открыть глаза – и уже не смог их закрыть.

Его кэйри, всегда такой сдержанный и хладнокровный, словно обезумел, его перекошенное лицо лоснилось от пота. Удары следовали один за другим с размаху – как он только плечо не вывихнул, замахиваясь так широко? Плеть уже не свистела, вспарывая воздух, а выла. Зато не выл пленник – не выл, не вопил, не визжал… он стоял молча. Стоял как врытый. Не двигаясь. У Кэссина отлегло от души: это не на самом деле, это просто дурной сон. На самом деле устоять невозможно – уж кто-кто, а Кэссин знает. Совсем некстати на память пришло, как его самого отливали водой, когда он дважды потерял сознание во время порки – на четвертом ударе и потом на одиннадцатом… память отозвалась ноющей болью в спине: в давно заживших рубцах отдавалось резкое биение крови. Безумие. Страшный сон. Просто страшный сон. Выстоять под такими ударами невозможно.

Еще один удар – через все лицо, наискосок, от правого виска влево и вниз.

Только тогда Гобэй опустил плеть и вновь пробормотал несколько слов. Теперь Кэссин услышал их явственно – и пол уплыл куда-то из-под ног. Хорошо еще, что стенка рядом – есть куда прислониться, чтобы ни Кенет, ни кэйри не заметили его минутной слабости. Кэссин отчаянно стыдился себя, но ничего не мог поделать. Он ведь думал, что Кенет сам стоит на ногах. Как бы не так. Кэйри Гобэй успел произнести замыкающее заклинание. Кенет ничего не мог ему противопоставить здесь, в чужом месте средоточия. Он не мог сопротивляться, не мог поднять руки, чтобы заслонить лицо. Он стоял неподвижно – стоял, потому что не мог упасть. А теперь кэйри отменил замыкание, и Кэссин с ужасом и недоверием увидел, как пленник пошатнулся и рухнул лицом вниз. Нет. Все-таки не сон, а явь. Только очень уж мерзкая.

– Вставай, – тяжело дыша, велел ему кэйри и протянул пленному магу длинную рукоять плети. Тот со стоном приподнялся, опираясь на связанные руки, взглянул – и лицо его исказилось не болью, а немыслимым, невероятным омерзением. Он судорожно сглотнул, словно подавляя приступ рвоты, с трудом отполз на пару шагов и медленно поднялся сам.

Вид пленника был страшен. Его коричневато-серая одежда ремесленника превратилась в мешанину окровавленных лохмотьев. Глубокая рана с неровным развалом преобразила его лицо в кошмарную маску из двух несовместимых частей. Верхняя была знакомой и привычной – вот разве что гневный блеск во всегда спокойных насмешливых глазах… но тем более чужой и жуткой она выглядела над тем, что располагалось ниже раны. Левая щека, губы и подбородок сплошь залиты кровью, алой, лаково блестящей. Верхняя часть лица была почти мертвенно-неподвижной, но эта алая мертвая маска отчего-то казалась пугающе, противоестественно живой. Кэссина затрясло, когда губы алой сверкающей маски с усилием раздвинулись и хриплый голос произнес:

– Ты бы хоть мальчика постыдился… нехорошо ведь…

Кэссин ощутил дурноту. А будь он неладен, этот Кенет! Он опять ухитрился произнести совсем не те слова. Ему бы сейчас вопить и кататься по полу от дикой боли… или молить о пощаде… или высокомерно молчать, раз уж он такой храбрый… или осыпать ненавистного мучителя оскорблениями и издевками… или сказать что-нибудь другое… Другое, не это, совсем другое, какие-то совсем другие слова! А он опять сказал что-то не то! И опять от его слов начинает казаться, что не слова неправильны, а все, что творится вокруг, неправильно, неестественно, глупо, мелочно и постыдно. Постыдно… хоть бы мальчика постыдился… какого еще мальчика, здесь же нет никого… так это он – о нем? Это Кэссин – мальчик? На себя посмотри, молокосос, я ведь старше тебя!

– Мальчика, говоришь? – растягивая слова, произнес кэйри. – А ведь это мысль. Странно, что я сам не догадался.

Кэссин отступил на шаг, чтобы не видеть лица своего кэйри. Но он и не глядя на него мог понять, что тот измыслил нечто жуткое. Вон как пленник помертвел – а когда били, не испугался.

– Значит, мальчика, – сквозь зубы процедил кэйри. – Так вот, умник. Времени у тебя на размышления немного. До рассвета. Если не надумаешь, завтра тебе предстоит тяжелый день. Тебя будут пытать. До смерти. Вот этот мальчик и будет. Если я не ошибаюсь, ты бы этого очень не хотел?

Он шагнул к пленнику, и его усмехающееся лицо оказалось совсем рядом с окровавленной маской.

– Так пожалей мальчика, – издевательски прошептал он. И Кенет впервые отвел глаза. Гобэй обернулся к Кэссину.

– Отведи его обратно, – распорядился он. – Не то сам, пожалуй, не дойдет. Проследи, чтоб ему дали умыться. Накормить его как следует, напоить. Можешь даже дать ему вина. Раны перевязать… словом, постарайся, чтобы к утру он был в сознании. Понял? Исполняй.

Кэссин осторожно вывел Кенета в коридор. Хорошо еще, что кэйри отпустил стражу. Кэссин не смог бы показаться стражникам на глаза рядом с избитым Кенетом.

– Больно? – задал он совершенно идиотский вопрос.

– Да не очень, – к его изумлению, ответил Кенет почти ровным голосом. – Скорее противно. Как помоями облили…

– Не больно? – не поверил своим ушам Кэссин.

– Не очень. – Кенет провел руками по лицу, утирая кровь. Когда он отнял ладони от лица, на месте зияющей раны багровел свежий шрам.

– Я ведь живучий, – объяснил он потрясенному Кэссину. – И на мне все очень быстро заживает. Я же как-никак целитель…

Да, это верно. Кэссин вспомнил, как невероятно быстро срослись его сломанные руки – слишком быстро даже для мага.

– Но ведь боль – это совсем другое, – запротестовал ошеломленный Кэссин.

– Другое. Так ведь я еще и воин, – согласился Кенет, входя в свою камеру, и без сил повалился на пол.

У Кэссина окончательно голова пошла кругом.

– Воин? Ты? В этой одежде?

– Полевой агент с полным посвящением. Мне хайю носить не обязательно. А вот уметь терпеть боль и избавляться от нее – обязательно.

Он слегка усмехнулся какому-то воспоминанию.

– Вот только понял я это не сразу. Мой учитель меня этому с самого начала учил… а я, признаться, понебрежничал. Мне тогда казалось, что уметь драться гораздо важнее. А потом я сломал ключицу. Больно было – ну не то слово. С тех пор я хоть немного ума набрался… не то бы мне сегодня несдобровать.

Воин? Этот худой маг с крестьянскими руками? Полевой агент с полным посвящением – в его-то годы? Невозможно. Маги и вообще редко становятся воинами – незачем им. Сколько-нибудь знающий маг и без воинской выучки от любого воина отобьется, даже не прибегая к помощи магии. Да и потом… воин – это что-то большое, бугрящееся мускулами… вроде Кастета. Вот Кастет похож на воина. И наверняка уже стал им. Очень ему этого хотелось. Как он заранее старался соблюдать воинский канон… и какое презрение он испытывал как будущий воин к любому мучителю, любому палачу… и с каким омерзением Кенет отвернулся от протянутой ему плети, чтобы даже не смотреть на нее – не то что коснуться ненароком… и страшный короткий резкий удар без замаха, проламывающий удар, только по случайности не совсем достигший цели…

Невероятно. И все же Кенет не солгал. Такое отвращение подделать невозможно. И удар такой нанести не всякий сумеет. Кенет похож на воина не больше, чем грабли на меч, – но он действительно воин. Полевой агент с полным посвящением.

– Так вот почему ты так злился, что тебя поймали? – сообразил Кэссин.

– Не злился, – поправил его Кенет. – Досадовал. Конечно, поэтому. Как маг я свалял дурака, но как воин… такой дурости даже названия нет. Если выйду отсюда живой, мне мой учитель такую гонку задаст – готов биться об заклад, трое суток мне не есть, не пить, не спать, а бегать с мечом по колючему кустарнику и стараться, чтоб он меня не поймал. Хотя старайся не старайся, а поймает наверняка.

– А ты ему все расскажешь, как дело было? – Кэссин ужаснулся при мысли о том, в какой неистовый гнев придет неведомый ему наставник Кенета при подобном известии.

– А как же иначе? – в свою очередь удивился Кенет. – По-твоему, я должен соврать? Хоть ты меня не оскорбляй. Хватит с меня и твоего хозяина.

– Так это было оскорбление? – Кэссин даже не заметил, что Кенет опять назвал его кэйри хозяином, хотя обычно при этом слове он выходил из себя.

– А что же еще? Протянуть мне… это… – Кенета передернуло. – Один раз я прикоснулся к этой мерзости… ради друга… но я тогда только-только сделался воином и не привык еще… и я должен был так поступить, выхода не было… но чтобы по доброй воле… умеет твой хозяин людей оскорблять, ничего не скажешь.

И снова Кэссин пропустил мимо ушей ненавистное слово «хозяин». Мысли его занимало совсем другое.

– Воин, – зло протянул он. – Чистоплюй. А ведь я даже не плеть. Я – палач. Я тебя завтра пытать буду. Тебе на меня даже смотреть не должно. Так почему же ты со мной разговариваешь?

Кенет устало пожал плечами.

– Палачом ты станешь завтра, – тихо сказал он. – А сегодня ты пока еще человек.

Кэссин побледнел.

– Еды тебе пришлют, – процедил он. – До завтра, воин.

И вышел, бешено хлопнув дверью.

Он уже почти дошел до конца коридора, когда до его слуха долетело то, чего он так и не услышал в допросной камере, – безумный крик боли и отчаяния, мучительные рыдания и неразборчивые мольбы.

Кэссин остановился, с трудом преодолевая желание броситься назад. Он весь взмок, руки его тряслись, но он даже не обернулся. Он постоял немного, резко выдохнул сквозь стиснутые зубы и пошел дальше.

Кенет уже и забыл, когда он плакал в последний раз, – только помнил смутно, что в те давние времена слезы вроде бы приносили облегчение. Да нет, вряд ли. Наверное, память его подвела. Лицо его было залито слезами, он рыдал, давясь судорожными всхлипами, но легче на душе не становилось.